О Гаврюше

Ветер гнал по площадке пыль, обрывки бумаги, прошлогодние засохшие листья, которые почему-то пережили этот год. Поблёскивала металлическая поверхность детской горки, поникли ступени канатной лестницы. На качелях сидел мальчик. Он толкался носочками, заставляя поскрипывать старые цепи, и бездумно смотрел в издевательски чистое небо. Он ждал. — Сандалик, — к нему подошёл второй мальчик — высокий, белозубый, широкоплечий. Он протягивал тёмную медицинскую маску. — Сандалик, ты опять вышел без маски. Мальчик молчал, продолжая бездумно раскачиваться. — Пойдём в дом, — настаивал второй мальчик. — Ты можешь заболеть. — Увы, не могу, — меланхолично сказал Сандалик, снова отталкиваясь от мягкого покрытия. — Уходи, Гавриил. Гавриил вздохнул. Сел на краешек песочницы, положил маску на колени. — Сегодня хорошая погода, — начал он издалека. — Ты заметил? Солнце тёплое, почти как летом. Сандалик молчал. А второй мальчик продолжал говорить, оживлённо жестикулируя, показывая то на прыгающих по кусту отвратительно живых воробьёв, то на блестящие солнечные лучи. Потоки тёплого ветра ерошили его тёмные волосы. — Хочешь сходить на пробежку? Или в книжный магазин? Сандалик дёрнулся, вцепившись в цепи: — Не смей! — свирепо сказал он. — Не говори, как он! Ты — не Гавриил! Мальчик очень удивился: — Почему? — Да потому что ты умер! — отчаянно выкрикнул Сандалик. — Вы умерли! Все! Гавриил улыбнулся. Покачал головой: — Ну как же я мог умереть, Сандалик? Спроси Аза, Ури… Кстати, Аз снова бегал к бараку зараженных? Аз… Пухлые щеки, белые кудряшки, бронзовая цепочка часов… Младший брат Гавриила. Он никогда их не слушал. Каждый день ходил к больнице, уверяя, что там его друг. Стоял, смотрел через стекло на худого рыжего мальчишку в черной пижаме. Корчил рожицы, дышал на стекло снаружи, выводил там неровные буквы. И постоянно забывал надевать маску, как и сам Сандалик. И однажды принёс им тот самый вирус. — Он уже давно не бегает, — мрачно сказал Сандалик. — И Ури не пьёт Липтон на улице до самых холодов. Уходи. Ветер нёс по улицам одуряющий запах цветущей черёмухи. Газоны пестрели одуванчиками, как будто кто-то рассыпал в траву солнечные лучи. Всё дышало жизнью. — А помнишь, как ты нырнул в воду за красной сандалькой и чуть не утонул? А она даже не твоя была! Гавриил говорил об этом так легко и спокойно, словно не он тогда бросился в реку за Сандаликом. Впрочем, он-то умел плавать… — Помню, — буркнул Сандалик. — И вы дали мне это дурацкое прозвище. Ты вот вообще помнишь, как меня по-настоящему зовут? Гавриил растерянно пожал плечами. Виновато улыбнулся: — Но ты же не обижался? Правда? Как будто он мог на них долго обижаться… Сандалик отвёл взгляд, снова уставился на небо. Облака были белыми и очень пушистыми. — Ури хочет на Хэллоуин нарядиться в костюм Чумы. — Нет чумы без Чумы… — сказал Сандалик и с удовольствием услышал, как этот ненастоящий Гавриил смеётся. Она ведь так и сделала в тот раз. Они с Гавриилом красили и обряжали её почти час, сами едва успев смастерить себе ангельские тоги. И то Сандалик свою порвал, решив отобрать все конфеты у одноклассников — не потому, что он любил сладкое, а потому что они все уроды. И придурки. Даже не жалко, что умерли. — Я приду завтра. — Не надо. — Я приду. Мир качнулся, расплываясь от дрожащего в воздухе летнего марева. Спина как-то сама собой наткнулась на железную перекладину и медленно сползла по ней. Качели были в шаге, но — не встать. — Сандалик! — растрёпанная голова Гавриила загораживала солнце, а голос звучал сердито. — Сандалик, ты опять ничего не ел? Мы же закупались гречкой на год вперёд! Ты любишь гречку! — А ты, кстати, нет, — вяло заметил Сандалик, лёжа спиной на мягком цветном покрытии. — И всё равно покупал. Зачем? — Вставай, — Гавриил протянул руку, и Сандалик отшатнулся, быстро отползая. Нет. Если Гавриил ненастоящий, то он не ощутит прикосновения. И почему-то казалось, что тогда будет ещё хуже. Солнечный свет резал глаза. Сандалик зажмурился. Он не ел уже шестой день. — Вы все предатели, — прошептал он. — Вы меня бросили. Почему ты просто не уйдёшь к себе на райское облачко? Уж тебя-то туда точно примут! Не открывая глаз, он почувствовал, как Гавриил сел на качели. Но раскачиваться не стал. — Ну как же я могу уйти, если ты совсем не умеешь жить сам? — мягко сказал он. Сандалик хотел огрызнуться — кто это еще не умеет! Но не стал. Распахнул мокрые глаза, посмотрел на Гавриила. Тот не улыбался. На коленях лежала чёрная маска. — Ты для этого приходишь? — сипло спросил он. — И говоришь мне про солнце, птички и цветочки? — Да. — И если я приму этот мир, ты уйдешь? — Не знаю. Наверное. — Ну тогда не хочу я его принимать! — зло сказал Сандалик. — Вы сбежали, вы все, и теперь решаете за меня? Я не выбирал быть последним выжившим, и можешь передать им там, наверху, чтобы шли нафиг! Всё равно я буду гореть в Аду! Гавриил прислонился головой к цепям. Буднично заметил: — А в Аду нет цветных ручек. И шланга, которым можно обливать прохожих. А может, и гитар нет. Сандалик нервно рассмеялся, встал, ухватившись за цепь качелей. В Аду — и нет гитар? Забавно. — Обещай, что завтра возьмёшь с собой Ури. — Обещаю. А ты обещай, что поешь гречки.