***
Марк кладет трубку и смотрит на Джексона, что попивает свой любимый чай на его кухне. Вид у Вана какой-то нелепый. Впрочем, какой он еще может быть, если тот только проснулся, да еще и с диким похмельем? — Джексон, звони Джебому, — Марк даже не просит. Это скорее приказ, от чего брови младшего удивленно взмывают вверх. — Зачем? Что-то случилось? — Слушай, просто позвони. Джинен… Он сказал, что они типа не поговорили. И то, как он это сказал… Сынни, что-то не так, — Марк не на шутку обеспокоился. — Допустим, но может нам не следует лезть? — Мы уже влезли! — Раздражается старший, — Так что звони! — На меня-то ты что орешь? — Джексон не понимает, какого черта он должен отгребать на ровном месте и заочно начинает злиться на Джинена с Джебомом. — Извини, — Марк подходит и мягко обнимает, — Я просто переживаю. — За Джинена? — Хмыкает младший. — За обоих. — Да, ага. Ладно уж, наберу, но почему не ты? — Ты же с ним вчера пил, это как бы логичнее, что ты позвонишь. — Угу, ясно, — Джексону все это не нравится, но он берет телефон и звонит лидеру, — Он не отвечает. — Звони еще раз. — Марк, может он спит, ну серьезно, — Недовольно кривится Ван. — Звони. Пожалуйста. Мне как-то… Неспокойно, что ли, — Марк смотрит жалостливо, хлопая ресницами, и Джексон сдается — этому взгляду он никогда не мог отказать. Он набирает повторно. А потом еще раз, и еще, пока на том конце, наконец, не снимают трубку. — Да, чего тебе, Джексон? — Голос у лидера, как у человека, которого переехали танком. Пару раз. Джексон даже вздрагивает. — Хен, все нормально? — Допустим, — Раздраженно, — Что ты хотел? — Да вот… Как ты после вчерашнего? С Джиненом удалось поговорить? — Ответа не следует, в трубке тихо вообще, — Хен? — Марк губами спрашивает “Что там?”, а Джексон только плечами пожимает, — Алле, хен, ты там? — Ван даже на телефон смотрит, мало ли, может связь прервалась. — Да, там, — Все-таки откликается Джебом, — Слушай, Джексон, сейчас не самое удачное время. Позже, окей? — Хотя по тону лидера очевидно, что этого “позже” не будет. — Что-то произошло? Только давай на чистоту, хен. Из тебя не очень хороший актер. — Что-то произошло… — Слышно, как Джебом тяжело дышит, — Но мы не будем это обсуждать. — Звучит, как какой-то пиздец, — Теперь Джексон тоже занервничал. Интонации лидера были бесцветными совсем. Он таких и не слышал от него никогда, наверное. — Это… да. Ладно, Сына-я, я не в настроении для... Ни для чего, вообще-то. Увидимся на репетиции завтра. Пока. Звонок сбросили, а Джексон подвис. — Ну? Что? — Марк нетерпеливо толкает в плечо. — Не знаю. — В смысле? Что он сказал-то? — Да ничего он не сказал толком. Но ты, похоже, прав. Что-то реально случилось, — Джексон неспокойно смотрит на старшего, — Зря мы вчера это затеяли. — Так, стоп, нет. Это уж точно не наша вина. Но если Джебом его обидел… — Марк непроизвольно сжимает руку. — Да подожди ты, чего Джебом сразу? И, блин, Джинен не маленький! — Джексон заводится, его бесит, что старший так опекает Пака. — Но, Сынни, ты не слышал его голос, — Марк выглядит все мрачнее. — Лидер тоже не вопил от восторга, знаешь ли. Хватит, Марк, пусть сами разбираются. За меня бы так волновался… — Последнюю фразу Ван бормочет совсем тихо, но старший все же слышит. — Да я… — Старший смотрит на Джексона, не понимая, чего тот так злится, — Джекс, они наши друзья, даже больше — мы же семья, считай. Конечно, я волнуюсь! — Да, но почему-то только за одного из них, — Джексону не хочется признавать, что вместо беспокойства за тех двоих, он просто глупо ревнует. — Ты чего, Сынни? — Марк действительно не понимает. — Ничего, проехали, — Джексон хочет подняться и закончить этот разговор, но Марк надавливает на плечи и разворачивает к себе. — Джексон, пожалуйста, давай хоть мы не будем? — Марк берет лицо младшего в ладони и заглядывает в глаза. И тонет в них уже бог знает какой раз. — Я просто… Это тупо, я знаю, но ты… Вы с ним так близки, — Джексон даже краснеет слегка, ведь это очень неловко, он не хочет выглядеть ребенком. — Чтооо? Дурак совсем? — Марк улыбается нежно и это, черт возьми, настолько очаровательно, что Джексон хочет только смотреть на эту улыбку и вычеркнуть все остальное из своей жизни, — Ты ревнуешь? — Чуть-чуть? — Джексон чувствует себя крайне по-идиотски, поскольку старший явно готов рассмеяться. — Ну ты даешь, — Марк наконец позволяет себе засмеяться, — Джинен мне очень дорог, конечно, но я никогда даже не думал о чем-то таком. — Никогда? — Ван смотрит с недоверием. — Никогда. Ты посмотри на него и на себя — очевидно же, что Джинен вообще не мой типаж. Идиотина ты моя. — Эй, я не… — Джексон не договаривает, поскольку старший накрывает его губы своими, заставляя забыть о любых сомнениях.***
Джебом сбрасывает вызов Джексона и в очередной раз за сегодня утыкается в блокнот с лирикой. Это не отвлекает, а только усугубляет все. Он опять берет телефон и в сотый раз пробегается по короткому сообщению от Джинена: “Серьезно, Им Джебом?!” Он знает, что поступил, как трус, но что он может? Он раздавлен. Он чувствует тяжелую, куском бетона давящую вину. Он бы правда застрелился, если бы мог себе это позволить. Но это было бы слишком эгоистично. Когда он шел к Джинену, то думал, что все удастся разрешить, ведь они настолько срослись, что понимают друг друга без слов. Ему казалось, что чувства Джинена — это просто разыгравшаяся фантазия. И что вот он придет, они все обсудят и Джинен сам поймет, что.. Ну что это же глупость абсолютная. Но он ошибся. Он понял это сразу, как только взглянул в Джиненовы виноватые и лучащиеся нежностью глаза. Это выбило Джебома из колеи. Он растерялся и даже запаниковал. Поэтому и попросил выпить. И все. Вот она точка невозврата. Теперь ничего нельзя исправить. Он раскрошил все. И Джинена в том числе. И себя заодно. Помимо всепоглощающей ненависти к себе, Джебом чувствовал липкий ужас, сковывающий душу. Ведь Джинен — это не просто друг. Он действительно считает его братом. Он следующий, после родителей, в списке самых дорогих людей. Но он никогда не думал о нем как-то иначе. На самом деле, он даже себе в этом не готов признаться, но он никогда в принципе не чувствовал любви. Той самой, о которой пишут книги и снимают фильмы. Той, о которой говорил Джинен. И той, о которой сам Джебом пишет в песнях, пытаясь понять это на чужих историях. Не своих. Ему кажется, что в его ДНК просто нет этого, он сломан изначально. И Джинен не заслуживает этого. Только не Джинен. И при всем желании, он не сможет объяснить это младшему. Особенно теперь. Ужас разъедает вены. Единственное, на что он годен — это писать. Слова так и льются. Музыка рождается, будто сама по себе. Это доводит Джебома до исступления. Но что он может?***
Джинен аккуратно нажимает на дверную ручку тренировочного зала, борясь с самим с собой. Он все еще зол. Обижен. И все еще безнадежно влюблен — сердце трепыхается в чужих ладонях по-прежнему. Ему горько, но кто в этом виноват? Он заходит и тут же натыкается взглядом на сидящего на диване лидера. Тот что-то смотрит в телефоне и не поднимает головы на звук открывшейся двери. Хотя все уже в сборе, не хватало только Джинена. Тогда почему он даже не посмотрит? Джинен чувствует волнами накатывающий гнев. Он, ни с кем не здороваясь, пересекает зал и останавливается напротив Джебома. Тот наконец-то отрывает взгляд от телефона, который Паку прямо сейчас хочется швырнуть об стену. — Давай поговорим, — Джинен нервно сжимает края рукавов, что доходят до самых пальцев, чтобы прикрыть следы на ладонях. — Не сейчас, — Те же слова, что и ночью, и Джинена прошибает. Это не кажется реальностью. Только не так. Ведь он же знает его, знает, как себя. Почему тогда все должно быть так?! Джебом же быстро отводит взгляд, поскольку смотреть невыносимо: Джинен в кофте с высоким, облегающим шею воротом, с рукавами длиннющими, с горечью в глазах и кругами под ними. — Это значит “никогда”? — Джинен держится из последних сил. Единственное, что спасает старшего от кулака — это промелькнувшая боль во взгляде. Джинен успел заметить. Он знает, что это означает. Но почему он должен быть тем, кто все понимает и принимает? — Это значит — после репетиции, — Джебом осознает, что обостряет ситуацию, но ему кажется это правильным: показать Джинену, что он — Джебом — чудовище. Что он последний человек во Вселенной, который может быть достоин взгляда младшего. И даже если это значит конец для них, то пусть так и будет. Пусть Джинен ненавидит. Еще лучше — пусть вообще забудет о его существовании. Только так младший будет в порядке. Джебом уверен в этом. Он встает и собирает всех для репетиции. Макне особо не заметили ничего и, продолжая весело чирикать, пошли становиться на свои позиции. Марк же с Джексоном только многозначительно переглянулись — выглядели оба обеспокоенно, но решили не влезать, поскольку все еще непонятно, что произошло и как можно помочь. Марк, проходя мимо Джинена, положил ему руку на плечо и ободряюще сжал. — Все будет в порядке? — Марк видел, насколько разбитым был младший, но чувствовал себя абсолютно бесполезным, ведь тот не просит о помощи. И никогда не попросит. — Будет, — Неуверенно кивает Джинен и ведет плечом, сбрасывая чужую руку. Они прогоняют уже пятую песню. У Джинена ужасно болит поясница, от чего он только больше раздражается на все вокруг. К концу танца Джинен вдруг замечает какое-то неловкое движение Югема, и гнев выходит из берегов. — Югем, блять, внимательнее будь! — Выплевывает Пак ошарашенному младшему. — Я случайно, хен, нога побаливает, — Югем зачем-то оправдывается, хотя ошибки и не было толком. — Да похеру, болит нога — сиди на диване! — Ярость затапливает здравый смысл полностью, и Джинен даже не успевает осознать, что сорвался. — Эй, Джинен-и, полегче, — Марк подходит и хочет еще что-то добавить, но Джинен злобно прерывает. — Ой, вот только не надо твоих нравоучений! — Язвительно, резко и неуважительно совсем. — Хен, но я правда… — У Югема даже глаза начинают блестеть, но Джинен не видит ничего. Не хочет видеть. — Что ты “правда”? Ты что — маленький? С травмами не репетируют! — Ощущение, что Пак сейчас бросится и сам нанесет младшему пару травм. Он делает шаг к Югему, но перед ним вырастает лидер и закрывает макне собой. — Джинен, стой! — Джебом вытягивает руку, будто хочет и правда таким образом остановить происходящее, — Успокойся, пожалуйста, — Он пытается спасти положение, но и дураку понятно, что он сам же и виноват. — Ты вот только не лезь! — Джинена начинает трясти, — Ты, блять, последний, кто может просить меня успокоиться. — Я знаю, Джинен-ии, — Пака передергивает от этого ласкательного тона и собственного имени, — Ты… Вдохни поглубже и пошли поговорим, хорошо? — О, то есть теперь мы поговорим? Теперь твоя нежная натура созрела?! Ты охуел, Джебом! — У Джинена злые слезы накатываются. Джебом ближе подходит, хочет то ли сказать что-то, то ли обнять, — Не подходи ко мне, иначе я тебя ударю. — Хорошо, только успокойся, — Джебом делает еще пару шагов. Он должен все это прекратить и увести младшего. Остальные не должны видеть Джинена таким. “Господи, что я наделал?” — Джебом, пожалуйста, не подходи, — Голос надтреснутый раздирает Джебому внутренности. — Джинен-ии, тише, — Марк оказывается рядом и приобнимает за плечи, но младший дергается и с силой отпихивает от себя. Марк отлетает и врезается в вовремя подоспевшего Джексона. Джинен, словно бомба, что вот-вот взорвется: он стискивает кулаки и смотрит затравленно. — Какого хуя ты натворил, Джебом?! — Орет Марк, подскакивая к лидеру. Но тот даже не смотрит на него, он не отрывает глаз от Джинена, стараясь взглядом сказать хоть что-то, чтобы младший понял. Но он не понимает. Не хочет понимать. Не в данный момент, — Я тебя спрашиваю? — Марк хватает его за ворот рубашки, но его оттаскивает Джексон. — Марк, не лезь, — Шепчет успокаивающе и гладит по спине, Марк лишь обмякает и старается не выйти из себя окончательно. Потому что то, что он видит в глазах Джинена сейчас… Он не готов был это увидеть. Джинена немного отпускает. Он обводит всех взглядом: застывший Джексон с Марком в защитных объятиях, Ендже с широко открытыми глазами, Бэм, что стоит и шепчет что-то чуть ли не плачущему Югему. Это все его вина, он перешел черту. Джинен фокусируется на лидере, что стоит прямо перед ним, и видит только боль: свою, его, всего человечества. Это отрезвляет. Джинен хочет уйти, поворачивается, но Джебом кладет руку на плечо, задерживая. И это оказывается слишком. Джинен бьет со всей обидой, что накопилась за эти сутки. Бьет не по лицу, а куда-то в область сердца, по ребрам. Старший сгибается, но остается на ногах. Краем глаза замечает метнувшегося к нему Югема, но делает знак рукой, чтоб тот не помогал. — Я же сказал не подходить ко мне! — У Джинена слезы текут, а эмоции зашкаливают: от ненависти и досады до беспокойства за Джебома. Ему до отвратительности жаль себя, ведь даже в этот момент он умудряется думать о том, что ударил слишком сильно. Он пинает валяющийся под ногами пуф и вылетает из зала. Никто ничего не говорит. Джебом смотрит на растерянные лица мемберов и вина прибивает его к полу. — Что происходит вообще? — Недоуменно вопрошает Ендже, ища ответа хоть у кого-то, но все молчат, — Джебом-хен? — Мне очень-очень жаль, — Выдавливает из себя лидер. — Хули ты застыл? — Джексон шокирован не меньше остальных, — Иди за ним, если тебе жаль! Джебом ничего не говорит, только бросает еще раз извиняющийся взгляд и выходит вслед за младшим. Он догадывается куда идти. Есть только одно место, куда Джинен мог направиться, чтобы прийти в себя. Они нашли эту кладовку сразу, как компания переехала в новое здание. Это и не кладовка даже, а какое-то мини-складское помещение. Там почти никогда никого не бывает. Он быстро находит нужную комнату, заходит, стараясь не шуметь. Джинен сидит на полу, поджав под себя ноги и уткнувшись лицом в колени. Он не поднимает головы: он знает, кто пришел и зачем. Джебом усаживается рядом и какое-то время просто молчит. — Джинен… — Тихо, чтобы не спугнуть, — Я не буду оправдываться. Ты имеешь полное право злиться. — Да что ты, — Джинен уже почти пришел в свое нормальное состояние и последнее, что он хотел бы услышать, так это оправдания старшего. — Я… Джинен, если хочешь, то бей меня, кричи на меня, только, пожалуйста, не вини остальных или, тем более, себя. Джинену даже смешно, ведь он и правда винит себя, а значит — они по-прежнему полностью понимают друг друга. И это ужасно. На самом деле ужасно, потому что не помогает ни черта. — Я никого не виню, — Вранье, и Джебом знает это, но это неважно сейчас. Джинен собрался. Он знает, что чувствует и что нужно говорить, чтобы не разрушить все окончательно. Потому что это единственное, чего он не сможет перенести, — И ничего делать не буду. И не прошу ничего. — Джинен, Господи, не будь таким. Ты должен ненавидеть меня. Я растоптал все. Поэтому ты должен злиться. Это нормально. — Нет, это ненормально. Я не хочу злиться, Джебом, — Младший поворачивается и смотрит взглядом, который Джебом понять не может: там нет больше горечи и гнева. Джинен спокоен. Но это не укладывается в голове, — Я не хочу что-то выяснять. Я… То, что случилось… — Я знаю, что это невозможно, но постарайся просто вычеркнуть это из памяти, — Джебом просит слишком много, он знает, но, возможно, надеется, что младший все забудет, как кошмар. И останется только понимание, что Джебом причинил ему боль. И этого достаточно, чтобы прекратить все. — И не подумаю. Я хочу это помнить. — Джинен! — Старший действительно не понимает. Он даже приблизительно не представляет, что Джинен имеет ввиду. — Послушай, хен. Мне жаль, что я сорвался при всех — такого больше никогда не повториться, — Джебом порывается что-то сказать, но младший одергивает, — Нет, дослушай. Я не должен был... При всех. Это только моя проблема и никто в этом не виноват. — Это не твоя проблема! Блять, что ты говоришь вообще? Я же… Это же я! — Нет, это не только ты. Я ведь мог не поддаваться, Джебом, в самом деле. Думаешь, я бы не смог тебя остановить? — Но я… — Хватит, хен. Не за что оправдываться. И… Твоя записка… Я все понял, хорошо? Способ и правда — хуже не придумаешь, но я все понял. Так что прекратим это все. — Джинен тяжело вздыхает и откидывает голову на стену. Сердце в чужих руках все еще бьется, пусть и не в унисон с другим. — Джинен, да очнись! — Джебома даже в пот бросает, потому что слова младшего — это за гранью понимания, — Я же буквально стер твое признание в порошок. Ты не можешь и не должен что-то чувствовать, кроме отвращения и ненависти. Я же даже не ответил тебе ничего. Я просто раздавил любую возможность каких-то чувств. — Ты не должен ничего отвечать, — Джинен встает и отряхивает штаны, — Ты получил свой удар, я больше не злюсь. Не кори себя и больше не извиняйся. Мне не за что тебя прощать. — И… Что дальше? — Джебом поднимает голову и упирается в такой привычный теплый взгляд, что хочется броситься с крыши от собственной беспомощности перед этим человеком и его всепониманием. — А что дальше? Я не знаю. Могу сказать, что теперь все будет по-другому, но не знаю как именно. Отменить произошедшего нельзя. Да и я не забираю ни одного слова из тех, что говорил. — Но… Блин, Джинен, вот что я должен сказать тебе? — Тебе не нужно в чем-то признаваться. Это не игра в "я тебе — ты мне", понимаешь? Джинен выходит, прикрывая за собой дверь. Он знает, что сейчас Джебом будет медленно и тяжело пытаться осознать его слова. И вряд ли осознает. Но это сейчас не имело значения. Джинен вдруг понял кое-что важное: все, что произошло, все, что сказал и сделал старший, и он сам — это вовсе не конец. Потому что он успел уловить слишком много эмоций во взглядах Джебома за это время. Тех, что раньше там не видел. И тех, что не понимал до сих пор. Ему кажется, что теперь понял. И он очень надеется, что понял правильно.