Простая арифметика

Леви щурится от яркого света, ворочается и просыпается. Ему снова шесть, он снова в родном доме. Внизу громко хлопает дверь. Сожитель матери ушел на работу. Леви вылезает из кровати, кое-как одевается и крадучись выходит из комнаты. Сожитель ушел, но привычка передвигаться по дому бесшумно въелась раз и навсегда. Дверь в комнату матери открыта, и Леви проворно проскальзывает туда и забирается к матери в постель. — Что ты, мышонок? Мать протягивает к нему тонкую руку и треплет по волосам. Она улыбается и внимательно смотрит на него. Ее длинные черные волосы рассыпались по подушке, и рядом с ними ее поношенная сорочка кажется белоснежной. И кожа у матери белая, с синими прожилками. Глаза у нее большие, а у самого Леви — узкие. Мама самая красивая и похожа на сказочную принцессу. Или на русалку. Или на фею. Зависит от того, какую книгу он сейчас читает. Она притягивает его к себе и тихо напевает песню. Слов Леви не понимает: мать поет на идише, — но ему нравится звук ее голоса. Он прижимается к ней сильнее и невольно упирается рукой в ее округлившийся живот. Живущая там сестренка никогда не родится: сожитель через несколько дней ударит мать кулаком в живот, и… Маленький Леви этого еще не знает, а взрослый помнит, как она потом плакала, как билась головой о стену, как Кенни, узнав обо всем, пинками выгнал сожителя к чертовой матери. Этого выгнал, потом появился другой… Леви не запоминает ни лиц их, ни имен. Через несколько лет мать начнет пить и тоже будет путать имена и даты, забывать приготовить поесть или выключить газ. Это все потом. Пока Леви прижимается к ней, прислушивается к ее голосу, гладит ее живот, где живет чаянная сестренка, и посвящает ее в свои нехитрые детские секреты. Мать разрешает не идти в школу. Леви нравится учиться, но сегодня никуда не хочется, да и все равно завтра начинаются каникулы. Он рассказывает матери что-то про уроки, про книжку, которую он читает. Мать гладит его по волосам и называет мышонком и солнышком. Леви довольно щурится под ее рукой. От нее пахнет чем-то сладким, и она, хитро улыбнувшись, сует руку под подушку и извлекает оттуда леденец в яркой обертке. Леви быстро кладет его в рот. Мать смеется, глядя на него. А ему хочется плакать. Потому что такие утра потом будут все реже. Мать — мягкая, как подтаявшее мороженое — не могла защитить ни его, ни себя и постепенно угаснет, к концу жизни превратившись уже не в русалку и фею, а в собственную тень. Тогда, в шесть лет, он не мог этого знать, но знает теперь, и ему хочется плакать.

***

Леви проснулся, потому что кто-то тряс его за плечо. Он заворчал и открыл глаза. В серых утренних сумерках с трудом разглядел нависшего над ним Джона. — Ты что? В полумраке он не мог разглядеть его лица и не понял, в чем дело. — Вы плачете во сне, — сказал Джон с явной неловкостью и озабоченностью в голосе. — А твой отец говорил, тебя из пушки не разбудишь, — проворчал Леви и сел. Он вытер тыльной стороной ладони лицо, наощупь отыскал халат и направился к двери. — Я… Покурю пойду. — Ладно. Джон вернулся в свою кровать и завернулся в одеяло по самую макушку. — Прости, что разбудил, — негромко сказал Леви. — Нормально, — раздалось из-под одеяла. Леви спустился в курилку. Руки дрожали, и он долго не мог прикурить. Мать он во сне видел редко, но каждый раз это было хуже любого кошмара. Снилось одно и то же. Менялись только детали: цвет ее сорочки, его нехитрые реплики, погода за окном, день недели… Суеверного ужаса сны ему не внушали. Про религию и мистику ему в свое время объяснил все Кенни, припечатав «всю эту галиматью» десятком нецензурных слов. Но видеть мать во сне было тяжело, а выныривать из этих снов еще тяжелее. Теперь еще и стыдно, что Джон стал свидетелем его слабости. Будет у школьников новая тема для сплетен на переменах. Эту мысль Леви отогнал. Пусть сплетничают. Ему от этого ни горячо ни холодно. Вот с нервами надо что-то делать. И с прошлым пора уже распрощаться раз и навсегда. Сколько раз он зарекался не ездить туда больше, не приходить к ней… И все равно возвращается! А теперь вот и Кенни не стало, и урна с его прахом покоится рядом с ней… Он потянулся за второй сигаретой. Дверь открылась, и на пороге застыл парень, на вид на год-два младше Джона. С сигаретой в зубах, как у взрослых. — Ой. Рост Леви, конечно, часто подводил, но подростки в нем безошибочно угадывали взрослого и, наверное, учителя. Пацан застыл, не решаясь закурить. Леви было все равно, погубит ли пацан свои легкие, так что он демонстративно пожал плечами и спокойно закурил. Парень, однако, решил ретироваться. Незначительная встреча немного его встряхнула и привела в чувство. На его плечах в конце концов тоже подросток. Да, разумный, да, воспитанный, но все-таки подросток. И этот подросток наверняка нервничает, наверняка начнет приставать с вопросами, будто за пару часов до экзамена можно что-то выучить и понять, если раньше не выучил и не понял. Ему вдруг пришло в голову, что Джон тоже потерял мать. Он знал об этом, конечно, но сейчас эта мысль была особенно острой. Непохоже, правда, чтобы Джон из-за этого переживал. С Эрвином его покойную жену Леви никогда не обсуждал. Эрвин иногда ее упоминал в разговорах, но Леви не расспрашивал ни о чем. Он видел ее фотографию у Эрвина на столе. На безутешного вдовца Эрвин не походил, так что ревновать к жене смысла не было. Вот преданность, спокойная, без эмоциональных речей и демонстративных приступов скорби, вызывала у него что-то вроде уважения. Ну, а прошлое… Ну, прошлое. У самого Леви в прошлом чего только не было! Разве что детей не нажил, слава несуществующему богу. Когда он вернулся в комнату, Джон уже был одет, умыт и воевал с галстуком. Строгий дресс-код конкурса требовал костюм и галстук, что привыкшего к джинсам и свитерам или футболкам Джона не радовало. К вопросу о подшефных подростках… — Не умею, — хмуро признался Джон, едва за Леви закрылась дверь. — Погоди. Себя в порядок приведу и помогу… Джон в сердцах стянул галстук и швырнул его на кровать. Леви послышалось, что он выругался сквозь зубы. А может, и не послышалось. Леви улыбнулся своему отражению в зеркале и взялся за бритвенный станок. Потом не удержался и написал Эрвину: «Что ж ты сына галстук завязывать не научил?» Ответ пришел почти сразу: «Он сказал, сам справится». Леви представил, с каким мрачным лицом Эрвин это писал, и мысленно его пожалел. Он в лицах мог увидеть эту сцену: Эрвин настойчиво предлагает помощь в нелегком деле, Джон хмуро бурчит, что справится сам, а отец опять лезет не в свое дело. Вопросы воспитания Эрвин с Леви не обсуждал, но в разговоре нет-нет да проскальзывало что-то. И про опасения Эрвина относительно ранней личной жизни сына Леви знал. Но тогда Леви занял сторону Джона и искренне посоветовал Эрвину отвалить. Они чуть не поссорились. «Успокойся, — сказал ему Леви. — Джон не идиот, и Саша не дура тоже. В худшем случае сломают кровать». Эрвин стал что-то объяснять про родительскую ответственность. Леви его не понимал. Эрвин обиделся. Пришлось его успокаивать. При воспоминании об этом Леви снова улыбнулся отражению в зеркале. Тяжелый предрассветный сон почти забылся, настроение было хорошее. Джон выглядел спокойным, но несчастный галстук дергал и тянул. Он никак не мог понять, что с этой штукой делать. — Не страдай. — Леви подошел к нему. — Давай помогу. Это тебе не теорема Ферма, тут все проще. С галстуком Леви научился обращаться еще в студенческие годы, когда пытался выглядеть старше и солиднее. Не очень большая премудрость, если разобраться. Джон внимательно, как на уроках, слушал его объяснения, попробовал пару раз завязать узел и довольно оглядел себя в зеркало, когда результат оказался приемлемым. Двигаться ему было неудобно, но выглядел он прилично. И еще больше стал похож на отца. Лицо моложавее, волосы длинные, собранные в хвост, ростом чуть ниже (пока еще ниже!) — а так почти копия. Густые брови («Фирменные Смитовские брови», — говорил Эрвин), нос с горбинкой и такие же ясные голубые, почти синие, глаза. Леви вспомнил, что Эрвин хотел приехать, и подумал, что это было бы здорово. Неловко, конечно, но здорово. Впрочем, он уже начал привыкать к мысли, что к бойфренду прилагается почти взрослый ребенок. Да и Джон ничем не выказывал неприязни или недовольства. Так что, может, и не было бы неловко… — Завтракать идем? — спросил Джон. — Пойдем. — Леви вдруг пришла в голову свежая мысль. — Ты селфи сделай и Саше пошли. Ей понравится. Джон с недоумением уставился на него. Леви притворно закатил глаза. — Что бы ты понимал, — протянул он, — костюм — это всегда плюс сто к харизме. Смит-младший сначала не понял, а потом до него дошло, и он так густо покраснел, что Леви за него даже испугался. Он рассмеялся и хлопнул ученика по плечу. Тот вяло улыбнулся. Селфи, однако, сделал. Завтрак конкурсантам и сопровождающим накрывали в столовой в соседнем корпусе. Чай был отвратительный, омлет сухой, и оба едока утешались мыслью о том, что обедать они пойдут в бургерную. Джон начал нервничать, и Леви старался его отвлечь болтовней о еде. За всеми столами велись беседы о заданиях, о баллах, о призовых местах, и Джон все это слышал и еще сильнее волновался. «Интересно, — подумал Леви, — Эрвин в школьные годы таким же нервным был? Сейчас он спокойный такой…» — Слушай, — сказал Леви, когда они шли к аудитории. — Не трясись так. Ты в любом случае в выигрыше. — Джон молча посмотрел на него. — Твоих знаний вполне достаточно, иначе я бы сюда с тобой не потащился. Если справишься, молодец. А нет… Ну, вернемся домой на сутки раньше. Сплошные плюсы. — Ясно. — Джон улыбнулся. — Но все равно, ну. — Я понимаю, — сказал Леви. — Но сосредоточься все-таки на задачах, а не на возможном провале. До начала в аудиторию не пускали. Конкурсанты проходили регистрацию, сопровождающие расписывались в ведомостях. «За доставку детей», — пошутил кто-то. На письменную работу отводилось три часа. Все это время Леви вместе с другими сопровождающими проведет в столовой. В коридоре гудели голоса. Советы, блиц-опросы для проверки знаний. Леви считал, что перед смертью не надышишься, и сразу пресекал все «а как?» от Джона. Так что его подопечный погрузился в созерцание телефона. Судя по довольной морде, переписывался он с Сашей. Леви не удержался и спросил: — Что Саша сказала? — Что я как Джеймс Бонд. — Джон помялся и добавил: — Это хорошо или плохо? — А ей нравится Джеймс Бонд? — Вроде да. — Значит, хорошо. Джон кивнул и снова уставился в телефон. — Отец пишет, — сказал он и сунул телефон Леви под нос. Эрвин сообщал, что собирался приехать, но у них в подвале прорвало трубу, так что придется поездку в столицу отложить до лучших времен. — Жаль, — протянул Леви. — Но ты же вроде не хотел, чтобы он тут был? — Не хотел. Но все равно обидно. Леви сочувственно вздохнул и похлопал его по плечу. Он хотел что-нибудь сказать, но участникам конкурса предложили войти в аудиторию. Леви пожелал Джону удачи, дождался, когда двери закроются, и вышел на улицу. Очень хотелось курить. Обидно, что Эрвин не сможет приехать. Хотелось его увидеть. И можно было бы… что? На прогулки завтра времени не будет. Но все равно было бы хорошо, если бы он был здесь. Когда Эрвин с Джоном обсуждал поездку, Леви решил не вмешиваться. Это их отношения, в которых он ничего не понимает. Да и что бы он Джону сказал? Человеку почти шестнадцать. Ему хочется хоть какой-то самостоятельности. И Эрвин это прекрасно понимает, хоть и обижается. Он вышел на улицу, завернул за угол, где курили еще несколько человек. Кое с кем он был знаком, и они перекинулись парой слов. Учительские разговоры от школы к школе и от города к городу не менялись: директорская дурь, ученическая непокорность и непроходимая тупость. Леви всегда старался высказываться сдержанно, а о учениках избегал говорить вообще. Мало ли каким ушам это потом передадут… Тут, однако, публика была несколько иная. Подопечных старательно нахваливали. Понятно, раз притащил ребенка на самый престижный в стране конкурс для школьников, ругать его перед коллегами не будешь. Докурив, он вернулся в корпус и прошел в столовую. Волонтеры-студенты любезно предлагали чай, кофе, печенье и пирожки. Вид у пирожков был аппетитный, и Леви сел за стол, взял большую чашку черного чая. Посмотрел на время. Два с половиной часа еще. Он взял телефон и открыл недочитанную книгу. Джон управился с работой за полтора часа. — Задачи — вообще легкотня, — сообщил он, плюхаясь на стул рядом с Леви. — А ты все решил? — Ну. Пойдемте гулять? — Ты вроде не хотел. — Сувениры. Да, об этом Леви не подумал. Он рассмеялся и согласился. Они на полчаса вернулись в комнату, чтобы переодеться. Джон с явным вздохом облегчения развязал галстук и вернул костюм на вешалку. — Завтра опять в это влезать? — спросил он. — Ничего не поделаешь, дресс-код. — Леви пожал плечами. — Не так это сложно. — Ну, вы-то привыкли… — И ты привыкнешь. Пойдем? Они доехали на трамвае до исторической части города. В их городе трамваев не было, и Джон с интересом отнесся к новому опыту. — Между прочим, Изи… Изабель Магнолия, которая меня заменяла, участвовала в разработке этой модели. Не знаю точно, как это у них делается, но она хвасталась. — Круто. А я думал, она тоже учитель. — Нет. Она инженер. — Ясно. А почему у нас трамваев нет? — Понятия не имею. У нас с транспортом вообще не очень. Мегаполис, а транспорт хуже, чем в деревне. — А почему у вас машины нет? Все учителя на машинах. — Потому что я никогда не учился водить. — Почему? — По кочану и по капусте, — вяло огрызнулся Леви. — Никогда не хотел сидеть за рулем. Они прошли от главной площади по пешеходной улице, где толкались туристы и пестрели вывески сувенирных лавок. Леви наблюдал за тем, как Джон придирчиво оглядывает сувениры в поисках подарка для Саши, и думал, не купить ли что-нибудь Эрвину. За все время их отношений они ничего друг другу не дарили. Так уж сложилось. Он оглядывал ассортимент сувенирных лавок, но ничто ему не нравилось. Джон между тем отыскал огромного плюшевого ежа, расплатился и сиял, как начищенный медяк. Ежа ему завернули в пакет, и он тащил его в руках. Леви представил себе, как дарит такого же размера игрушку Эрвину. Да Эрвина кондрашка хватит. От смеха. Этот еж ненамного меньше самого Леви. Леви увел Джона с главной улицы в тихий проулок, где тоже были магазины и кафе, но туристы туда заглядывали реже. — О! — Джон остановился у неприметного кафе и ткнул пальцем в рекламный плакат на двери. — Давайте? На плакате красовалась огромная порция мороженого. Рядом стояли цена и вес порции. Реклама обещала два бесплатных обеда тем, кто съест всю порцию без остатка. — Ну? — спросил Джон. — Ну а то, — облизнулся Леви. Официантка приняла заказ и посмотрела на них как будто с уважением. На Джона еще и с явным интересом, но он был поглощен картинками в меню. — Вообще-то, это на компанию порция. А то и на пятерых, бывает, берут, — сказала она. — Туалеты там. А то, знаете. — Мы с собой заберем, если не осилим, — заверил ее Леви. Мороженое принесли минут через десять. Белые, зеленые, коричневые и розовые шарики, сверху посыпанные шоколадной стружкой, были аккуратно уложены в огромной стеклянной креманке. Выглядело, как мечта любого ребенка. Леви взялся за ложку. — Надо сфотографировать, — сказал Джон, облизываясь. — А давайте селфи? — Ну, давай, — неохотно согласился Леви. Он подвинулся ближе вместе со стулом, Джон вытянул руку, щелкнул затвор. — Надо отцу отправить… — Ага, — сказал Леви, зачерпнув ложкой половину зеленого шарика. — Ты отправляй, а я поем. Джон чертыхнулся и тоже взялся за ложку. Какое-то время они ели молча. Потом завязался разговор о любимых вкусах, о сладостях. Леви, разговорившись, рассказал, как Кенни водил его, совсем еще мелкого, есть мороженое в местное кафе, и какой это тогда был праздник. Леви неизбежно пачкался с ног до головы, и матери потом приходилось его отмывать. Джон в свою очередь поделился воспоминанием о том, как отец повел его в зоопарк. Джон выпросил сладкую вату, успел отъесть только маленький кусочек, как на него налетели осы. Вату пришлось выбросить. Но зато он не махал руками и не плакал, а спокойно стоял, пока отец не взял у него эту несчастную вату и не выбросил. Осы устремились к лакомству, и только тогда Джон разревелся. — Молодец, грамотно, — рассмеялся Леви. — Нет, осы меня не донимали… Вот чайка как-то бутерброд умыкнула. Чайки — та еще гопота. — Учту, когда на море поеду, — хмыкнул Джон. Мороженое в креманке постепенно исчезало, хоть и успевало таять. Официантка два раза подходила к ним и интересовалась, все ли в порядке. Когда они доскребли остатки, им аплодировали официантка, бармен и компания за соседним столом. До заветной бургерной они шли пешком. Надо было растрясти мороженое. Леви дорогу знал. Улочки были узкие, кое-где еще лежала оставшаяся чуть не с наполеоновских войн брусчатка. Леви попытался кое-что рассказать про нарядные фасады домов, про живших тут когда-то деятелей, чьи имена тесно связаны с историей страны. Джон его слушал без всякого интереса, но не перебивал. На полдороги Джон вдруг остановился. — Что? — Еж! Пришлось возвращаться в кафе. Официантка, едва их заметив, извлекла злосчастное животное из подсобки и протянула его Джону. Улыбалась она при этом ему так, что Леви подумал, будь тут Саша, она бы этой официантке показала, как к клиентам клеиться. Джон, однако, ничего не заметил, обхватил ежа руками и радостно запыхтел. Перед ужином они предусмотрительно оставили ежа в комнате и только потом пошли в бургерную. Только они сели за стол, у Леви пискнул телефон. — Результаты! — Леви открыл сообщение, пробежал его глазами и показал Джону. — Сколько?! — Джон крикнул так громко, что на них обернулись. — Сто из ста, — улыбнулся Леви. — Говорил же, ты все знаешь. Молодец! — А можно мне пива, раз я молодец? Леви удивленно изогнул бровь. Ах, Эрвин, наивная ты душа. — Нет, — отрезал он. — Ну. — Твой отец думает, что ты не пьешь, и я не хочу лишать его этой приятной иллюзии. — Один раз пробовал, — хмуро пробормотал Джон. «Так я тебе и поверил», — подумал Леви, но вслух ничего не сказал. — А еще мы уже ели мороженое. Пиво после этого — так себе затея. — Это да… Ночью Леви опять спустился в курилку и сам позвонил Эрвину. Трубку долго не брали. Леви уже хотел сбросить звонок, но услышал знакомое «Да?» — Привет. Это я. — Привет. Как вы? — Хорошо. Обожрались мороженым. — Да, я видел фотографию. Выглядите довольными. — Ты как? Дома потоп? — Да… Водопроводу лет сто, так что… Ночую у Майка пока. Завтра должны все починить… Джон как? — Юный математический гений, — усмехнулся Леви. Леви поймал себя на том, что просто хвастается успехом ученика. И ладно бы, перед коллегами! Перед его же отцом! Но голос Эрвина звучал довольно. Он искренне порадовался успехам сына, пообещал утром ему позвонить. — А ты как? — Нормально. — Леви некстати вспомнил сон, и понял, что Эрвина, действительно, не хватает. — Устал ходить. Завтра вообще сумасшедший дом будет… А в понедельник на работу. — Отпросись. Скажи, что заболел. Я удивляюсь, как вы оба не лопнули после этого мороженого… Если ему потом будет плохо… — Какой резкий переход… — Прости. — Да все в порядке. Ты извини. Я не подумал. Но он в порядке. Когда я уходил, спал сном младенца. — Прости, — повторил Эрвин. — Я рад, что вы ладите. Может, загоняться перестанешь. — Не перестану. Но да, ладим. В трубке послышались посторонние голоса, Эрвин что-то кому-то ответил. — Ты где это? — спросил Леви, чувствуя легкий укол ревности. — Я же сказал, что у Майка. — Да, точно. Ну, привет ему. — Передам. — Было слышно, что он улыбается. — Спокойной ночи? Леви не хотелось вешать трубку, но его клонило в сон, а Эрвин в гостях и, наверное, мешает всем разговорами. — Да, пожалуй. Позвоню завтра. Спокойной ночи.