Простая арифметика

Его разбудил телефонный звонок. Продравшись сквозь похмельный сон и стараясь не разбудить еще спящего Эрвина, Леви нашарил мобильник на полу. Настенные часы показывали шесть утра. — Аккерман, — с трудом проговорил он хриплым голосом. — Мудила ты! Почему ты мне ничего не рассказал?! — И тебе доброе утро, четырехглазая. Вчера… Леви вытер лоб и сел на кровати. Его мутило с похмелья, и встать он не решился. — Я тебе еще вчера хотела позвонить, но руки не дошли. Какого хрена, Леви?! Какого хрена ты мне ничего не сказал? — Ханжи… Пожалуйста… Потише… Я… Ты меня разбудила… — Переживешь! Приходи к нам ужинать. Все расскажешь! И даже не спорь! Леви пробормотал неохотное «да» и сбросил звонок. Вчерашний день был… Неудачным. С самого утра Леви позвонил Заклай и срочно вызвал к себе в кабинет. Леви по его голосу понял, что случилось что-то плохое, и оказался прав. Заклай положил перед ним написанное от руки заявление. «Читай». Леви взял листы. Почерк был аккуратный, круглый, женский. Смысл написанного там дошел до Леви не сразу. «Что это за бред?» — спросил он, подняв глаза на директора. Дариус смотрел на него устало и с сочувствием. Он снял очки, протер их, но не надел снова, а положил рядом на заваленный бумагами стол. — А я тебя предупреждал, чтобы ты не воевал с ней. — Дариус, это же бред! — Леви постучал пальцем по заявлению. — Ты не можешь принимать это всерьез! — Я — нет. Но копия ушла в Школьную инспекцию. Так что… Прости, но допустить тебя к работе я пока не могу. — Какого… — До пятницы ты отстранен. — Он как-то виновато взглянул на Леви и добавил: — Я тебя предупреждал насчет скандалов. Леви вышел в коридор, хлопнув дверью, со зла пнул стену. Он ничего не чувствовал, кроме злости и раздражения. В заявлении говорилось, что он предвзято относится к ученикам, завышая оценки одним (Смиту) и занижая другим (Брауну). Это можно было бы легко опровергнуть: у него хранились все письменные работы учеников, и любой желающий мог бы лично убедиться в справедливости оценок (если, конечно, сам имеет представление о математических азах). Но дальше миссис Браун пускалась в рассуждения о причинах учительской необъективности. Упоминались и его отношения со старшим Смитом (она писала, что узнала об этом от сына, а потом убедилась сама, увидев их вместе в кафе). И, конечно, мадам делилась мыслями о том, что конкурс в самом престижном вузе страны Джон Смит выиграл только благодаря протекции любовника своего отца. (Она так и написала: любовника.) Бред. Жюри меняется каждый год, и даже если бы Леви хотел помочь ученику… Но эта чертова бумажка может лечь на стол человеку, который не разбирается в вопросе и готов поверить во что угодно. Или просто — к гомофобу. Вывод из всего этого миссис Браун делала такой: по сути, мистер Аккерман торгует оценками и злоупотребляет служебным положением. И что, что он не получает денег?! А может, и получает. Кто знает? Злоупотребление властью, взятка… Если дело выйдет за пределы школы, любая приличная школа закроет перед его носом дверь после этого. А в неприличную он сам не пойдет. Он думал об этом, пока ехал домой. Он злился. Злился на абсолютное бессилие в этой ситуации. Ничего он не мог сейчас сделать. Заклай позвонил ему и сообщил, что в пятницу состоится срочное заседание, где вопрос решится окончательно. Он помолчал немного и добавил: «Ради бога, не вздумай ей звонить! Посиди неделю дома и постарайся, чтобы хотя бы эти дни вас вместе не видели!» Леви зло прошипел, что он не идиот и понимает, как себя вести, а его личная жизнь никого не касается. И повесил трубку. Заклая он всегда уважал, но сейчас он слишком злился, чтобы говорить спокойно и вежливо. Вдруг оказалось, что ему абсолютно нечего делать. Было около полудня, кошка терлась о его ноги. Больше ничего не происходило. Жизнь будто бы замерла. И сам Леви пребывал в мрачной задумчивости. Злоба клокотала в нем и не находила выхода. И Леви напился. Это вышло само собой. Он просто подумал, что неплохо было бы выпить. Просто чтобы успокоиться. Обычно он не пил один и держал запас виски просто на всякий случай. Сегодня случай как раз подходящий. Он выпил, и ему вспомнилось, что к виски его приучил Кенни. Это было еще до смерти матери, и Кенни каждый раз, когда плескал ему в чашку — стеклянных стаканов в доме не было — светло-коричневую жидкость, подмигивал племяннику и трепал его волосам. Леви морщился от горького во рту, а Кенни смеялся, приговаривая: «Ничего, малец, это в рост пойдет». В рост не пошло, но вспоминать об этом сейчас было приятно. Леви уперся локтями в стол и мрачно посмотрел на стоявшую перед ним бутылку. «Кенни…» — пробормотал он. Он не знал, почему вспомнил о нем именно сейчас. После поездки в родной город Леви почти не думал о дяде. Он не забыл его, конечно, но последние десять лет жизни Кенни уже не был тем, кого он помнил с самого раннего детства. Леви любил его, но он уже очень давно свыкся с мыслью, что того дяди уже нет. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он перешел на диван в гостиной и включил телевизор. Он пил и без всякого интереса глядел на экран, где шел какой-то старый сериал. Вечером пришел Эрвин и застал его уже довольно поддатым. — Вот уж… Никогда не видел тебя пьяным… — сказал Эрвин, обнимая его в прихожей. Леви прижался к его плечу и поймал свое отражение в зеркале. Он никогда не пьянел сильно, но взгляд становился осоловелым, нос краснел. Хотя на ногах он держался твердо, по лицу все было видно. Леви прикрыл глаза и прижался к Эрвину еще сильнее. — Не думал, что ты приедешь сегодня, — негромко сказал он. — Ты не собирался… Он поднял голову, и они поцеловались. Эрвин на мгновение крепче прижал его к себе и уткнулся лицом в его макушку. И замер так на несколько секунд. — Выпить хочешь? — спросил Леви, чувствуя, что бурлящая в нем злость немного улеглась. — Да… Эрвин в два глотка осушил стакан с виски. Леви мельком взглянул в его лицо и налил ему снова. Эрвин задумчиво покрутил стоявшую перед ним бутылку и посмотрел на Леви. — Днем ко мне приезжал Джон… — начал он. Он рассказал про внезапный визит сына, пересказал историю с фотографиями и дракой. Леви нервно постучал пальцами по столу. Ему ужасно захотелось что-нибудь сломать или разбить, но ничего подходящего на глаза не попалось, и он потянулся к сигаретам. — Уроды, — зло сказал Леви, чиркая зажигалкой. — Что мамаша, что сын. На месте Джона я бы его не так отделал. Он зажал сигарету в зубах и снова потянулся налить виски, но Эрвин перехватил его руку. — Мне кажется, тебе хватит. — Тс. Ты мне что, мать? — Леви, пожалуйста… Не стоит напиваться. Леви пожал плечами, взял все-таки бутылку и сделал большой глоток прямо из горла. Эрвин задумчиво посмотрел на него, но больше не возражал. Они вместе уселись на широком подоконнике. Сквозь приоткрытое окно доносился городской шум. Леви в одной руке все еще держал бутылку, второй — сигарету. Эрвин осторожно положил руку ему на затылок и погладил по волосам. Леви попытался вывернуться. — Вот только не надо… — огрызнулся Леви. — Что не надо? — мягко спросил Эрвин. — Жалеть меня не надо. — Кто тебя жалеет? — Эрвин поцеловал его в макушку. — Мне кажется, вы слишком близко это принимаете… Леви поднял голову и посмотрел на него. — Что?! Ты дурак или как? — Леви… — Он коснулся его лица. — Я не дам тебе справляться с этим дерьмом одному. — Тс. — Леви потушил сигарету. — Тебя это не касается… — Касается. И меня, и моего сына. — И что ж ты сделаешь? — спросил Леви таким тоном, что ему самому стало смешно. Эрвин негромко рассмеялся и поцеловал его в голову. Леви тут же пожалел о глупой вспышке и обнял Эрвина, позволяя себя поцеловать. — Прости, — сказал он. — Просто бесит это все. — Меня тоже, — ответил Эрвин, и в его голосе послышались непривычные металлические нотки. — Так что одного я тебя не оставлю. Леви хмыкнул. — Если ты собрался таким тоном на собрании говорить… Не знал, что ты можешь быть таким злым. — Я не злой. Но тебя и Джона в обиду не дам. Леви крепче обнял его. Уткнулся носом в его шею. Он вдруг вспомнил, как еще в школе его «раскрыли». Он впервые встречался с парнем и наивно думал, что никто не знает об этом. И сожитель матери как-то выяснил это. Он пришел в комнату к Леви, когда тот сидел над уроками. От удара Леви увернуться не успел. Когда на другой день приехал Кенни и стал выяснять, откуда у мальца фингал под глазом, сожитель в очень грубых выражениях объяснил, что педику в его доме не место. «Это мой дом!» — гаркнул Кенни, назвав сожителя таким словом, которое Леви не стал бы повторять даже сейчас. Разговор этот он слышал через стену. Кенни зашел к нему и позвал гулять. Они пошли есть мороженое. Леви молчал. Кенни тоже. Когда они вышли из кафе, Кенни сказал: «Мне это не нравится. Но если уж тебе так вперлось спать с мужиками, хоть научись давать сдачи. — Леви хотел ответить, но Кенни отмахнулся: — Не хочу ничего знать. Как вы там это делаете… Тс, мерзость. Если что — в кадык или в солнечное сплетение. Хотя бы убежишь, пока он задыхаться будет». И он так громко захохотал, что на них стали оглядываться. — Мне все-таки кажется, что ты слишком переживаешь, — сказал вдруг Эрвин, заставляя вынырнуть из воспоминаний. — Обычная склочная мамаша… Знаешь, сколько у моего отца таких было? Не из-за оценок, так еще из-за чего-нибудь… — Тс. Много ты понимаешь… — Леви зло усмехнулся. — Я не переживаю. Я злюсь. И меня бесит, что надо ждать до пятницы, когда будет вся эта говорильня. Если представитель инспекции попадется адекватный… Но какого черта… Эрвин не дал ему договорить, поцеловал и подхватил на руки. «Тебе надо отвлечься…» — прошептал он, укладывая Леви на кровать. И Леви позволил себя отвлечь. Дважды. И предложил Эрвину остаться на ночь. Теперь Эрвин, разбуженный телефонным звонком, потянулся к Леви и долго целовал его. — Кто звонил? — сонно спросил он. — В такую рань… — Это Ханжи. Она рано встает… Спрашивала меня, какого хрена я ей ничего про тебя не рассказал. — Вот и я говорю… Какого хрена, Леви? Если бы с самого начала не прятались… Эрвин сел на кровати и потянулся. Леви посмотрел на него. — Не начинай снова, — огрызнулся он. — У меня голова болит. — Принести аспирин? — Нет. — Топор? Леви рассмеялся и покачал головой. Он снова забрался под одеяло. — Я планирую еще поспать, раз из-за некоторых людей мне не надо идти на работу. Эрвин погладил его по волосам. — Спи.