Простая арифметика

Леви ненавидел больницы. Тут всегда странно пахло, мысль о больных вызывала смутную тревогу и неприятные воспоминания. И запах крови пробивался сквозь запахи лекарств и дезинфекции. В такси он несколько раз поймал себя на трусливой мысли остановить машину и вернуться домой. Чем, черт возьми, он там может помочь? Непрямой массаж сердца ему сделать? Леви за всю жизнь не болел ничем серьезнее обычной простуды, и его познания в медицине ограничивались первой помощью при бытовых травмах. Он не любил больницы, потому что они пробуждали воспоминания, и не хотел сталкиваться с этим снова, но… Эрвин. Больница имени Святого Мартина, построенная черт знает когда по милости какого-то забытого филантропа, располагалась в старинном двухэтажном здании. В холле был приглушен свет, и казалось, что в больнице никого нет, хотя на диване сидела компания: видимо, притащили перебравшего товарища и теперь ждали помощи. За стойкой регистратуры никого не было, но лампа над ней горела. Мимо по холлу быстрым шагом прошли две медсестры. Слева от входа слабо светилась вывеска кафетерия. Джона Леви увидел не сразу. Он сидел у стены, опустив голову; длинные волосы падали на лицо. «Ты знаешь, о чем он сейчас думает», — сказал себе Леви. — Привет. — Леви сел рядом с ним и осторожно тронул его за плечо. Джон посмотрел на него и ничего не сказал. — Что произошло? — спросил Леви, достал пачку сигарет, повертел в руках и убрал в карман. — Как?.. Черт. Сердечный приступ… Я думал, так только в кино бывает… Леви понял, что начинает слишком много говорить, и умолк. — Ничего не произошло, — сказал, наконец, Джон, не поднимая головы. — Мы телевизор смотрели… Ну, он рассказал, как… Как в школе все… А потом… Он лег на диван и сказал: вызывай «скорую»… Вот и все. — Ясно, — отозвался Леви. — Что врачи говорят? — Ничего. Я несовершеннолетний. А регистраторша ушла вообще кофе пить. И сказала отстать. Леви невольно улыбнулся. Он впервые слышал, чтобы Джон злился. — Я не знал, что у него больное сердце… — тихо сказал Леви. — А он никому не рассказывает. — Ясно. Леви оперся головой о стену и прикрыл глаза. Его мутило. Он подавил приступ тошноты и отогнал неприятные мысли о прошлом. Если бы не Джон, он бы просто встал и ушел. Ну или хотя бы сбегал покурить. Минут пять они сидели молча, ожидая неизвестно чего. Леви понятия не имел, что делать в таких случаях. Надо понять, что с Эрвином… Но регистратура по-прежнему пуста. — Вдруг он умрет? — спросил вдруг Джон. Леви открыл глаза и посмотрел на него. Джон пристально глядел на него, ожидая ответа. Конечно, он сейчас думает об этом. Именно об этом. Мальчишка, до чертиков перепуганный мыслью о том, что его отец смертен. Он смотрел на Леви так, будто это от него зависит жизнь его отца. — Он не умрет, — сказал Леви. — Он любит тебя и не допустит, чтобы ты остался один. Он осторожно сжал его руку, и Джон с видимым облегчением вздохнул. — Может, домой? — спросил Леви. — Не хочу. — До утра будем тут сидеть? — Да. Леви вздохнул. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. — Ни черта ты не знаешь. — Знаю. — Леви снова вздохнул. — Знаю. Ты думаешь: это из-за меня. Я его расстроил. Обидел. Или: это из-за Брауна… Или даже из-за меня. — Джон посмотрел на него. — Угадал? — Ну. — Пойдем. Хоть чаю выпьем. — Не хочу. — Я тоже не хочу. Но если ты собрался тут сидеть всю ночь… Давай. Пойдем. Леви поднялся и увидел идущую из кафетерия девушку в медицинской форме. Фигура ее показалась ему знакомой; едва она поравнялась с ними, он ее узнал. — Нифа! Девушка замерла на мгновение и удивленно посмотрела на него. — Леви! Что ты тут делаешь? Господи, я тебя сто лет не видела! Ты бы хоть звонил, сволочь! Она кинулась ему на шею. — Я не знал, что ты тут работаешь… Ты грозилась уехать… — Передумала и вернулась. Так что ты тут делаешь? — Она посмотрела на часы. — Я бы тебе чаю предложила, но… — Две минуты. — Он осторожно взял ее под локоть и отвел в сторону. — Слушай… — А что это за парень? Он не слишком юн для тебя? — С ума сошла. Нет. Это… Долго рассказывать. — Тогда давай ближе к делу. — Его отец здесь. Привезли с сердечным приступом. — Леви, любовь моя, я не кардиолог. — Я знаю. Но ты же можешь узнать… — Вообще-то, сведения о состоянии пациентов… — Нифа, ради бога. Мне не нужна его история болезни. Я просто хочу отправить пацана домой. А он уперся и не уйдет, пока не будет знать, что его отец в порядке. Пожалуйста. — Ладно, поговорю с девочками. Фамилия у папаши есть? — Смит. Эрвин Смит. — Хорошо. Узнаю, как он там. По «скорой» привезли? — Да. — Давно? — Не знаю. Может, час назад. — Ну, раз час… То все в порядке, я думаю. Но я узнаю. Посидите в кафетерии? — Спасибо. Она убежала, Леви вернулся к Джону. — Кто это? — спросил Джон. — Подруга. Вместе квартиру снимали одно время. Пойдем чаю попьем. — Не… — Встал и пошел. Нифа обещала узнать, как он там, и рассказать. Джон неохотно поднялся и пошел за ним к кафетерию. Там было почти пусто. Несколько сонных врачей сидело за столом в углу. Девушка за прилавком пялилась в телефон. Чай оказался паршивым, но Леви не почувствовал вкуса. Джон равнодушно сжевал кусок пирожного. Леви пытался разговорить его, но он отвечал неохотно. Леви и сам с трудом отгонял от себя неприятные мысли и изо всех сил держался, чтобы не поддаться эмоциям. Ему вдруг представилось, как он врывается во все палаты, ища Эрвина, желая только одного — убедиться, что он еще дышит. Его бы, конечно, вывели под белы ручки после этого, может, сдали бы в полицию, но мысль на мгновение показалась соблазнительной. Джон бы, наверное, поддержал. Нифа вернулась через полчаса и села за стол рядом с Леви. — Он спит, — сообщила она, поочередно глядя на Леви и Джона. — Завтра или послезавтра позвоните в больницу. — Она положила на стол визитку. — Вот. Как только врач разрешит, сможете его навестить. Поезжайте домой… — Спасибо, — глухо ответил Джон. Нифа повернулась к Леви и ущипнула его плечо. — Ай! Ты с ума сошла, женщина? Больно, между прочим! — С тебя причитается, любовь моя. — Прекрати щипаться. Что ты хочешь? — В следующую пятницу, — говорила она, не переставая терзать его руку, — у меня нет дежурства, и ты ведешь меня пить пиво и все мне рассказываешь. — Если ты не прекратишь, я до пятницы не доживу! — Несколько лет ни слуху ни духу, — огрызнулась она. — Еще жалуется! — Я тебя ненавижу. — Он поднялся. — Ладно, мы поедем. Ребенку спать пора. — Я не ребенок. — Это он о себе. — Женщина… Не доводи до греха. Она вышла с ними на улицу. Пока ждали такси, отвела Леви в сторону и шепнула: — А где его мать? — Умерла. Давно. А что? — Просто не надо его одного оставлять. — Я и не собирался. Спасибо, Нифа. — С тебя причитается. — Только не щипайся. — Прости. Рада была тебя видеть. Несмотря на обстоятельства. — Я тоже. В такси ехали молча. Джон дремал или делал вид, что дремлет, прижавшись головой к окну. Леви ужасно хотелось курить. И спать. Но что-то ему подсказывало, что ночь обещает быть бессонной. — Чаю попьем? — спросил Джон, когда они вошли в дом. Это были его первые слова за все время дороги, и голос его звучал хрипло и сдавленно. Джон прокашлялся. — Спать ты не хочешь? — спросил Леви, проходя за ним на кухню. — Нет. — Ладно. Пока чайник кипел, оба молчали. Дом без хозяина казался непривычно пустым. И чертовы часы на стене тикали особенно громко. Леви чувствовал, что надо что-то говорить, хотя бы из вежливости, но не мог ничего придумать. Думал он, однако, не об Эрвине. В голове теснились картинки из прошлого, и он пытался отогнать их, но они все равно лезли, как мотыльки на свет. — А почему она говорит «любовь моя»? — спросил вдруг Джон. — Это странно. — Что? Леви поднял на него взгляд и взял из его рук чашку с чаем. — Эта ваша… Кто она? — Спасибо. Нифа? — Ну да. — Не знаю. Ей кажется, что это смешно. Мы с ней жили одно время, квартиру снимали. Ее мама очень беспокоилась, что она с парнем живет. — Ну. — Джон рассмеялся. — Я думал, отцу пора беспокоиться. Леви поперхнулся и невольно рассмеялся. — Ты берега-то не путай. Джон пожал плечами и отвернулся. — Пойду покурю. Он взял чашку и вышел на веранду. Ночь была теплая, ясная. Леви посмотрел на часы: перевалило за полночь. Он устало потер глаза и оперся на перила. Ну почему как конец года, так обязательно все и сразу. Правда, такого парада планет раньше не было. Ему вспомнилась больница в родном городе. Тусклый свет. Женщина, лежавшая на койке, смотрела на него чужим, незнакомым взглядом. «Кто вы?» И потом ещё… Старая медсестра погладила его голове, назвала бедным мальчиком и вдруг отдернула руку, вскрикнув: «Батюшки! Да он седой!» Леви рефлекторно поправил волосы, будто пряча от мира седую прядь, и услышал, как открылась дверь. Джон привычно забрался на перила. — О чем думаешь? — спросил он. — О матери, — честно признался Леви. — Ну. Леви закурил вторую и быстрым движением вытер глаза. — Мне было столько же, сколько тебе, — задумчиво сказал он, будто не заметив, что говорит вслух. Джон поерзал, устраиваясь на перилах поудобнее. Он шумно втянул воздух и спросил: — И как ты справился? — Я не справился. Он отвернулся, хотя в темноте Джон не мог бы видеть его лица. — Как?.. Как она умерла? Леви вздохнул. Он хотел было сказать, что Джону такие истории на ночь ни к чему, что давно уже пора спать, но услышал, будто откуда-то издалека, собственный сдавленный голос: — Ее убили. По дороге проехала машина, и сад на мгновение осветился белым светом. Далеко залаяли собаки. Джон ничего не сказал, но Леви чувствовал, что он ждёт продолжения. Леви на мгновение прикрыл глаза и заговорил, осторожно подбирая слова. У матери тогда был мужчина. Конечно, был, они всегда были. И все как на подбор — будто из книжек Кинга — здоровые, злые, вечно пьяные. Леви не помнил ни одного хоть сколько-нибудь приятного лица, имён не запоминал. Мать в тот год почти не пила и даже стала похожа на ту, какой Леви помнил ее в детстве. Дома, однако, все равно было невыносимо, и Леви пропадал неделями, заявляясь домой только переодеться или стащить поесть. Он жил у друзей, у случайных знакомых, а то и вовсе уезжал к бойфренду в соседний городок. Потом он думал, что не оставляй он ее так надолго… Но кто в шестнадцать лет об этом думает! Он вернулся домой после бурных выходных рано утром. На следующий день обещал приехать Кенни, а дядю он всегда ждал с нетерпением. После матери, он любил его больше всех на свете. Он шел к дому, думая, как завтра они пойдут есть мороженое. Маленькая семейная традиция — пожалуй, единственная — свято ими соблюдалась. Ещё он думал о том, что скоро у матери День рождения, надо раздобыть денег на подарок. Иногда его учительница подкидывала ему работу — помогать проверять работы, которых в конце учебного года становилось все больше. Она не очень щедро ему платила, но Леви был доволен. За год до того он на лето устроился в курортный отель и на одних чаевых сумел накопить на мотоцикл. — И я бы его даже купил, если бы очередной дружок матери не нашел у меня эти деньги и не пропил их… Джон сочувственно вздохнул. Вряд ли он даже представить мог, чтобы отец — или кто-то ещё — стащил у него деньги, которые он честно заработал. Эрвин слишком порядочен для такого. — В общем… Я зашёл в дом. А она… Он не сразу понял, что видит перед собой. В гостиной на полу лежал цветастый ковер, и ее домашний халат, тоже с цветами, будто бы сливался с ним. Он понял, когда наступил босой ногой на что-то влажное. В воздухе тут же запахло железом и солью. Она лежала на ковре, ее глаза были широко распахнуты и смотрели в потолок. Зрачки едва заметно двигались. Лоб и лицо ее были в крови. «Мама!» Он кинулся к ней, споткнулся о валявшийся рядом молоток, упал на колени и заглянул ей в лицо. Она ещё дышала. Медленно она перевела на него взгляд и тихо прошептала: «Вы кто?» Телефон не работал, и он побежал к соседям. Он не помнил, что говорил, как звонил в больницу. Кто-то задавал ему вопросы, и он автоматически отвечал. Полицейский спросил, есть ли в доме кто-то ещё, он ответил, что не знает. Ему показалось, что полицейский думает, будто это он… Может, его даже хотели задержать. Он не помнил. Так или иначе он был с ней в больнице. Она лежала на койке, обводила взглядом палату и каждый раз, когда он попадал в ее поле зрения, спрашивала: «Кто вы?» — Она прожила очень долго. До вечера, по-моему. Я помню, потому что было уже темно, когда она закрыла глаза, сказала, что устала, и больше уже не очнулась. — Леви затянулся и выпустил струю дыма в ночное небо. — А дальше… Этот сукин сын спал наверху. Он потом говорил, что она сама напросилась. Он ударил ее молотком несколько раз по голове. Когда она упала, ушел наверх. Надеюсь, он сдох в тюрьме. — А ты? Как же ты один? — Ну, приехал Кенни. На лето забрал меня с собой на стройку. Меня посадили помогать бухгалтеру. Я же хорошо считал. — Он усмехнулся. — Осенью я вернулся в школу, закончил ее к зиме. Я тебе рассказывал. Ну и дальше… Как видишь, жив. Не надо было, наверное, про это… — Надо. — Джон слез с перил, громко зевнул. — Я эгоист, но мне легче стало. — Ты не эгоист. — Ну… — Вот именно… Леви ушел спать в комнату Эрвина. Только выйдя из душа и повалившись на кровать, он понял, что ужасно устал. Даже дышать было как будто тяжело. Он не стал рыться в шкафу в поисках свежих простыней, и кровать пахла Эрвином. Леви невольно улыбнулся при мысли об этом и обнял вторую подушку. Он чувствовал, как по лицу текут слезы, но он не думал об этом.