Простая арифметика

Саша устроилась в саду у ручья, — того самого, в котором они с Джоном в далеком детстве хорошенько искупались. Она расстелила на траве покрывало и улеглась на него с учебником. Прохлада снова сменилась жарой, и тем обиднее было, что учеба еще не закончилась. — Я тебя еле нашел, — сказал Джон, подходя к ней. Она улыбнулась и повернулась к нему. — Крем. Спина. Мажь. Джон притворно вздохнул и взял тюбик с кремом. На Саше был купальник с Хэллоу Китти, причем на заднюю часть плавок пришлось изображение кошачьей пятой точки. Джон с трудом удержался от того, чтобы шлепнуть Сашу по заду. Он молча намазал ей спину солнцезащитным кремом; едва он закончил, она повернулась к нему и спросила: — Ты позагорать не хочешь? — Ну. Джинсы мне лучше не снимать, — хмыкнул он и улегся на покрывало рядом с ней. — Фу, пошляк! — она хлопнула его по животу и рассмеялась. Он притянул ее к себе и поцеловал. И тоже рассмеялся. — Что я сделаю? Физиология. Пару минут они просто целовались. За эту неделю, что отец лежит в больнице, а Джон сидит дома, они почти не виделись. Пару раз Саша приходила к ним ужинать. Еще как-то миссис Браус позвала их, Джона и Хоббита, к ним. Вышло довольно весело. Хоббит, правда, выглядел сильно смущенным, но стоически выдержал всех братьев Саши. («Скоро еще один будет, — поделилась как-то Саша с Джоном. — И опять мальчик! Выйду замуж — буду только девочек рожать». Джон поперхнулся, но ничего не сказал, только вздохнул, выражая понимание.) У Браусов всегда было шумно, но не так, как в школьной столовой, а как-то по-домашнему шумно. Ему у них нравилось. Саша, впрочем, при всяком удобном случае норовила улизнуть из дома, хотя братьев любила. — Ладно, — сказала она, высвобождаясь из его рук и поправляя съехавший лифчик купальника, — у нас вообще-то химия в понедельник. Джону не повезло, и окончание его отстранения пришлось аккурат на зачетную неделю: череду годовых контрольных по всем предметам. С учебой у Джона ладилось, не только с математикой, так что контрольных он не боялся, но готовиться все равно надо. Саша улеглась головой на его плечо и открыла книжку, держа ее так, чтобы Джону было видно. Мысли, однако, были далеко. Во-первых, какая тут химия, когда рядом Саша в одном купальнике. Во-вторых, он не мог перестать думать об отце. Ему будут делать операцию, что-то там про клапан, но Джон об этом узнал только вчера. Отец до последнего скрывал. Джон и так подозревал, что что-то не так. Он знал, что после сердечного приступа отпускают домой дня через три, если нет ничего серьезного. А отца выпускать не торопились. Так что Джон не удивился. Отца видеть больным было неприятно и непривычно. Сколько себя Джон помнил, он всегда был таким сильным. Даже Майка он в армрестлинге легко побеждал. И тогда, на Дне рождения… А теперь он полулежал на койке или брел по больничному саду, опираясь на Джона или Хоббита, и смотрел как-то… Не жалобно, нет. Растерянно, что ли. Или даже виновато? Джон не знал точно. Но ему было так неловко видеть его резко похудевшее лицо, бледные губы… Что у отца больное сердце, Джон знал лет с трех или четырех. Он смутно помнил, что на каком-то семейном празднике вдруг оборвались разговоры за столом взрослых, Нанаба что-то громко командовала. А отец… У отца посинело лицо, и его уложили на диван, где только что Джон с отпрысками Захариусов играли в «царя горы». Никто не объяснил детям, что происходит. Но Джон понял, что с папой что-то не так. И разревелся. Женщины встрепенулись, подхватили детей и увели их в другую комнату. Ночевать Джон остался у Майка. Столько лет все было в порядке. Джон рос и все лучше понимал, почему отцу иногда надо просто полежать и не идти на работу, почему Нанаба ругается, если он просит вторую чашку кофе, но он не помнил, чтобы отец попадал в больницу. А теперь… Отцу он, конечно, не говорил ничего. Да и с Хоббитом делиться детскими страхами не хотелось. Хотя вот он бы, наверное, понял. Нанаба отца тоже навещала пару раз и, обнимая Джона за плечи, как делала, когда он был гораздо меньше, говорила, что все будет нормально, беспокоиться не о чем. И Джон ей верил. Но в душе все равно оставался неприятный мутный осадок. Вчера, в пятницу, после уроков он отправился к отцу. Хоббит задержался на собрании. Отец полулежал на койке, прикрыв глаза, но не спал. В палате работал телевизор, и сосед отца по палате, каких-то невообразимых лет старик, смотрел мыльную оперу и ворчал на глупые реплики. Отец ему что-то отвечал вполголоса. Джон кашлянул, отец повернул к нему голову и улыбнулся. — Там тепло? — спросил он. Джон кивнул. — Пойдем пройдемся? Джон помог ему встать и надеть кофту. Мерзнуть отцу было категорически нельзя, а на улице хоть и тепло, но все-таки не жарко. Сад при больнице крошечный. Так, сквер. Но все-таки лучше, чем в палате сидеть. Отец жаловался на скуку и вынужденное безделье, и в саду, по его же словам, ему становилось лучше. Они прошлись по тропинке, обошли небольшой фонтан и сели на скамейку в тени большого дерева. Отец поднял лицо к небу и улыбнулся. — Ты как, пап? — Нормально. Скучно только. — А когда выпишут? Отец повернулся к нему, и Джон понял, что сейчас будет разговор. Отец вздохнул и принялся объяснять про операцию. Про то, что это не так страшно, но в больнице придется задержаться. Джон только буркнул привычное «Ну». Все-таки операция лучше, чем неизвестность. Он безотчетно прижался к плечу отца, и тот потрепал его по волосам, как в детстве. Ворчать, что он уже не маленький, почему-то не хотелось. На тропинке вдруг показалась знакомая фигура. Хоббит махнул им рукой. Джон выпрямился. — Привет. Он наклонился к отцу и поцеловал его в макушку. — И это все? — проворчал отец. — Остальное, когда побреешься наконец. И оба рассмеялись. Побриться отцу, правда, надо бы, но он считал, что в больнице семидневная щетина (в простонародье — борода) никому не мешает. — Ну, есть новости из мира за стенами? — спросил отец, держа Хоббита за руку. — У нас конец учебного года. Так что мало хорошего. Что еще? Кошку свою я к вам привез, а то она одна там мне все обои издерет. — Правильно, пусть дерет наши, — ввернул Джон. Отец рассмеялся. Хоббит тоже. На самом деле кошка вела себя прилично и драла исключительно перила на крыльце, а сидела большую часть времени в подвале. Хоббит привез ее во вторник, и все это время она отсиживалась в подвале, выбираясь только поесть, да ночью приходила и начинала орать, чтобы ей открыли дверь в спальню. В хоть какую-нибудь. Стоило ей запрыгнуть в кровать к человеку, она включала мурчалку и спала до утра. Имя ей так никто и не придумал. Они болтали около часа, то и дело смеялись и подкалывали друг друга. Отец выглядел уставшим, но видно было, что в компании ему лучше, чем одному. Он с явным удовольствием слушал рассказы про школу, про дом, про кошку, про ужин у Браусов. Он смеялся над шутками, рассказал пару забавных историй про унылую больничную жизнь. В его словах становилось все больше пауз, и Хоббит, поймав взгляд Джона, сказал: — Нам пора, наверное. Джон тактично отвернулся, когда они целовались на прощание. Ему не было неприятно, просто казалось невежливым смотреть. Не надо быть гением, чтобы понять, что людям хочется остаться наедине. Он тоже наклонился к отцу и поцеловал его в небритую щеку. — Когда операция? — спросил он, выпрямившись. — Говорят, что в среду или в четверг. — Отец мягко улыбнулся. — Надеюсь, что в среду. Надоело тут торчать. Отец поднялся и оперся на руку Джона. До палаты он себя провожать не позволил, и они в холле с рук на руки передали его медсестре. Домой они шли пешком. Хоббит молчал, Джон тоже. — Я говорил с врачом, — начал Хоббит, когда они свернули на родную улицу. — Мало что понял. Никогда в анатомии не рубил. Но вроде ничего там страшного. Просто мотор сносился. Вернее клапан. Надо менять. — Ну. — Ну и вот. Сложно будет потом. Выздоравливать будет долго. Хорошо, что конец года, не надо с работы отпрашиваться. Он странно усмехнулся и умолк так же неожиданно, как и заговорил. Джон не знал, что отвечать, и тоже молчал. Саша отложила учебник и потянулась. Джон осторожно положил руку ей на живот, она хихикнула. Из обоих домов увидеть их не могли, и можно было позволить себе лишнее, но дальше поцелуев дело не пошло. Саша, однако, стянула с него футболку. От жары и ее близости из головы выветрилась не только химия, но и мысли об отце. — Мне домой надо, — шепнула она между поцелуями, но вырваться из его рук не попыталась. — Приходи вечером? Он навис над ней, погладил по волосам. Она улыбнулась. — Постараюсь, — протянула Саша. — Маме надо помочь, но к вечеру мы закончим. Вечером Джон мыл посуду, Хоббит курил на крыльце. Выключив воду, Джон услышал голоса и смех. На ступеньках крыльца сидела Саша, Хоббит стоял у перил и курил. Они о чем-то разговаривали. Джон вышел к ним. — Вы что? — Ничего. Болтаем. Саша улыбнулась ему, он сел рядом с ней на ступеньки. Она положила голову ему на плечо. — Вот что, детки, постарайтесь новых деток не наделать, ладно? Хоббит выдал педагогическую мудрость, потушил окурок и ушел в дом. Джон понял, что краснеет. Саша прыснула. — Может, скажем им, что мы пока это делать не планируем? — задумчиво сказала она. — Я отцу говорил. Но вдруг мы передумали… — Не передумали. Джон поцеловал ее в голову и прижал к себе. Вообще-то, они пробовали. Еще тогда, на Рождество, но Саша сказала, что больно, давай как-нибудь потом. «Потом» не наступало. Они решили, что пусть все остается так. Они могли часами валяться на кровати и целоваться. И Джона это вполне устраивало. Парни в раздевалке после физкультуры болтали всякое, и от этих разговоров его воротило. Во-первых, он чувствовал, что процентов семьдесят подвигов, о которых они рассказывают, вранье. Во-вторых, просто было неприятно слушать. Его даже от вопросов отца воротило, что уж говорить об одноклассниках. Когда его пытались спросить про Сашу, он не стеснялся слать на три известных буквы. Комментарии о его возможной мужской несостоятельности его не задевали. Еще года три назад, когда рано созревший одноклассник поделился своим мнением по поводу «этого дела», Джон решил для себя этот вопрос: личное — это личное, и обсуждать его нужно только с теми, кого оно касается, а думать люди могут что угодно. Саша потерлась головой о его плечо. — Пойдем к тебе? Они устроились на его кровати с ноутбуком. И заснули под бормотание какого-то смутно знакомого блоггера на ютубе. Среди ночи Джон проснулся, осторожно, чтобы не разбудить Сашу, убрал ноутбук на пол. За окном было совсем темно, будильник на столе показывал полночь. Саша вдруг дернулась и проснулась. Села на кровати. «Включи свет». Джон потянулся к светильнику. — Блин, меня дома потеряют! — Тебя проводить? Если что, скажу, что я виноват. — М… Давай. Идти вдвоем по ночному саду было приятно. Проходя мимо окон отца, Джон увидел там свет. Что он делает так поздно? Тетрадки проверяет? Он поделился мыслями с Сашей, и она хихикнула. — Почему сразу тетрадки? Фотографией твоего папы любуется. Как он, кстати? — Будут операцию делать. Саша выслушала его, заверила, что все будет хорошо и обещала завтра прийти заниматься. Они стояли у крыльца Браусов. Света в окнах не было. Джон поцеловал ее, и они попрощались. В понедельник Джон вернулся в школу. Первым, кого он встретил в коридоре, был Браун. Он окликнул его, и они отошли в сторонку. — Чувак, ты извини, я не думал, что у вас до больницы дойдет. — Браун облизал губы. — И что мать жалобу напишет, я не знал. Пошутить над тобой хотел, и все. Кто ж знал… Да и Хоббит бесит меня, но так-то он нормальный чувак. Мир? Джон не видел смысла продолжать вражду и пожал протянутую руку. Браун пообещал больше глупо не шутить и скрылся. Джон вздохнул. Разговоры сегодня, видимо, предстоят несколько однообразные. Во время завтрака он по привычке сел за стол к девчонкам. Луиза вдруг поднялась и громко заявила: «Я с тобой не разговариваю!» — и пересела за другой стол. — Дура, — не сдержалась Имир. — Ну, можно понять, — осторожно сказал Джон. Луиза ему нравилась. Не так, как Саша, конечно. Но она казалась приятным человеком, да и глупой он бы ее не назвал. Ее влюбленность в Хоббита бросалась в глаза всем, и трудно было удержаться от шуток по этому поводу. — Да нет, дура, — сказала Саша. — Она и на меня наехать додумалась. И на его уроках все время молчит теперь, даже если спрашивает. Понять можно, но дура. — Некрасиво так говорить. Она же не виновата. — Ой все! — Саша подняла руки. — Согласна со Смитти, — вставила Хистория. — Сердцу не прикажешь. Да, Имс? — Я не Смитти, — по привычке ответил Джон. — Как скажешь. Имир обняла Хисторию, и они поцеловались. Саша кинула в них хлебной коркой. — Хорош лобзаться, еще не июнь. Имир вскинулась, но Саша показала ей язык, и все рассмеялись. В больницу Джон не пошел: надо было готовиться к следующей контрольной. Они с Сашей засели на кухне и погрузились в зубрежку, отвлекаясь только на поцелуи. — Все воркуете, голубки? Хоббит появился так неожиданно, что они вздрогнули. — Зубрим, — сказала Саша. — Мама сказала, чтобы вы оба на ужин пришли. Хоббит вопросительно посмотрел на Джона, тот кивнул. — Маме большое спасибо. Придем. — Тогда я пошла помогать. Мы вас ждем! И она убежала, легкая, как вихрь. Хоббит сел на табуретку, с которой только что встала Саша, провел рукой по лицу, вытер слезящиеся глаза и сообщил: — Операция в среду. Нас просили пока не приходить. И Джон сделал то, чего сам от себя не ожидал: подошел к Хоббиту и обнял его, как обнял бы отца.