Простая арифметика

— Не сильно занят? Заклай оторвался от какого-то документа, отложил его в сторону и кивнул Леви, жестом указав на стул. Леви закрыл за собой дверь и садиться не стал. — Что у нас плохого? — спросил Дариус. — Коньяку не хочешь? — У меня урок через десять минут. Нет. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Ты же не будешь возражать, если завтра за меня Изи поработает? Там все равно одни контрольные, сможет распечатки раздать. Дариус поправил очки и внимательно посмотрел на Леви. Что он его отпустит, Леви не сомневался, но просто согласиться он не мог: надо же показать, что он тут хозяин. — Причина? — Эрвину завтра делают операцию. Я должен быть в больнице. И не заводи пластинку про личную жизнь и работу. Я все равно завтра не приду. Просто Изи я доверяю больше, чем любому мальчику, которого найдешь ты. Заклай махнул рукой. — Я понял, Леви. Просто не знал, что все так серьезно. Но ты в этом году все рекорды бьешь по отгулам. Еще и в отпуск наверняка надеешься раньше уйти. Да? — Я не надеюсь, — пожал плечами Леви. — Я уйду. Детей-то все равно не будет. — Ладно, черт с тобой. Но в сентябре возьмешь класс. — Ни за что! — Тогда жду тебя завтра к первому уроку. — Тс. Ну ты и скотина. — Такая должность. — Сказал бы я тебе… Тс. Хорошо. Леви развернулся, чтобы уйти, но Заклай задержал его. — Попроси, пожалуйста, Изи не пугать учеников. И не обзывать их. Хоть кто-нибудь пожалуется, я тебе не только отгулов больше не дам, я тебя в выходные заставлю работать. Леви закатил глаза. — Черт тебя возьми, ты задолбал. Тс. Скажу. Спасибо. Пока он шел к кабинету, телефон пискнул. Писала Нифа: «Прости, что кинула тебя в пятницу! Давай сегодня! Приходи ко мне. С меня ужин. Чмок». В пятницу они собирались встретиться, как и планировали, но Нифа в обед написала, что не сможет. Говоря начистоту, Леви почувствовал облегчение. Он все равно хотел больше видеть Эрвина, чем ее. Нет, бывшую соседку он любил. Но это не она сейчас лежала в больнице. И не с ней он спал, если уж совсем откровенно говорить. К Эрвину просили пока не приходить. Леви любезно объяснили, что перед операцией нужно провести исследования и что Эрвину нужен покой. Однако он знал, что операция запланирована на завтра, и собирался быть в больнице. Это правилами не запрещалось. Джон поначалу тоже рвался, но Леви убедил его пойти все-таки в школу, а не торчать в больничном коридоре и пообещал позвонить, как только ему скажут, что все прошло хорошо. Изи Леви позвонил рано утром, когда готовил завтрак. Она сначала послала его в жопу, потом выслушала и согласилась. Все обещало счастливый исход. Леви, однако, беспокоило, что будет дальше, после возвращения Эрвина домой. Доктор Йегер, произведший на Леви вполне приятное впечатление, подробно расписал процесс выздоровления и заверил, что это все не так страшно, как звучит. Но у Леви услышанное и прочитанное в интернете так не вязалось с образом Эрвина, что он даже представить не мог, как… Он на ходу набрал: «Адрес?» — и полез в карман за ключом от кабинета. День он провел, будто в тумане. Он автоматически делал замечания и отвечал на вопросы учеников и коллег. На последнем уроке он заметил, что у него дрожат руки. — С тобой все в порядке? — спросила мисс Рал, когда перед уходом он зашел в учительскую. — Ты какой-то… Ты не заболел? — Только этого мне не хватало, — буркнул Леви. — Нет. Все нормально. Нифа сказала, что она все равно дома, так что он может приехать в любое время, и Леви сразу отправился к ней. Она жила недалеко от вокзала; окно единственной комнаты выходило на железнодорожный переезд. «Зато дешево», — мурлыкнула она, рассказывая про свое житье-бытье. На ней еще висели долги за учебу, так что она экономила на всем. — Ну, я все равно только спать прихожу, так что меня все устраивает. Вот расплачусь по кредитам… И практики будет больше… Они сидели в ее квартире, устроившись прямо на полу, как делали в годы совместного существования. Телевизора Нифа не держала, и было тихо — только время от времени где-то громыхал поезд. Дом был старый, четырехэтажный; квартирка, которую снимала Нифа представляла собой чью-то бывшую гостиную. Леви заметил неизбежный бардак, малое количество посуды и огромное количество книг — от «Анатомии Грэя» до новых монографий. К беллетристике Нифа всегда относилась скептически. Сидя на полу рядом со старой подругой, Леви понял, что ужасно скучает по тем временам. Вряд ли бы он, конечно, согласился сейчас переехать из квартиры, где живет один, в такое место, но все же… Когда они только познакомились, Нифа ему ужасно не нравилась. Но ему нужно было где-то жить, и он смирился. По мере общения и совместного сосуществования выяснилось, что у них много общего. — Так, значит, он пришел про сына поговорить, а ты затащил его в постель? — спросила она, когда он рассказал ей про Эрвина. — Дорого нынче образование обходится. — Тс. — Леви потряс банку, проверяя, есть ли там еще пиво. — Он сам ко мне целоваться полез. И одно с другим никак не связано, блин. — Ладно-ладно, — засмеялась она и подвинула к нему упаковку с пивом. — Я шучу же, что ты, любовь моя. А его сын как на все это смотрит? Леви пожал плечами. — По-моему, его все устраивает. Ну и вчера… Я сказал про операцию Эрвина, и он меня обнял. Было странно. — Да уж. Вот уж чего я от тебя не ожидала, так это романа с женатиком, да еще и с ребенком. — Я сам не ожидал, если честно. Он еще пришел тогда, и я подумал: странно, обычно мамаши приходят, а тут папаша. Потом, когда в баре встретились, решил, что он от жены бегает, а оказалось… Он не женатик, а вдовец. Он сам себя оборвал на полуслове и прикрыл глаза. То ли от третьей банки пива, то ли от воспоминаний, его немного разморило, и он снова проиграл в голове их встречу. Не в школе, конечно. Это была работа, там не до того. Потом, в баре. Когда они танцевали, и Эрвин так смотрел на него… Как тут устоять, когда на тебя так смотрят, так обнимают, целуют… В тот момент, конечно, он не думал, что все так далеко зайдет. Но теперь он мог точно сказать, что ни о чем не жалеет. Болезнь Эрвина подкосила его немного, но доктора говорили, что все будет хорошо, что после замены клапана при правильном образе жизни… Да и Нанаба говорила, что Эрвин справится, если не будет дурить. С ней Леви легко нашел общий язык. Уже на другой день после знакомства они болтали, будто знали друг друга всю жизнь. Острая на язык, резкая, совсем не походила она на доброго доктора. И Леви ей как-то сразу поверил. Она давно знает Эрвина, они родня, она много лет лечит его и Джона и пристально следит, чтобы Эрвин «не дурил лишний раз». По его просьбе она переслала Леви пачку материалов об уходе за пациентами после операции на открытом сердце, и он внимательно их читал и перечитывал. Тревога не уходила, усугублялась воспоминаниями о матери, но он заставлял себя мыслить рационально и доверять словам и рекомендациям профессионалов. — Ты знаешь, что с ней случилось? — спросила вдруг Нифа, заставляя его вынырнуть из мыслей. — С миссис Смит? — Я не спрашивал. Захочет — расскажет. Знаю, что это было давно. — Почему не спросить? — Ты как это представляешь, женщина? В промежутке между двумя минетами поднять голову и — «Кстати, а как умерла твоя жена?» Нифа рассмеялась, он тоже. — Ну, — сквозь смех проговорила она, — вдруг это он ее убил, и ты следующий? — Думаешь, он бы сознался? — Ну, вряд ли, конечно, но версию-то должен был выдвинуть! Леви чуть не подавился пивом, представив себе этот разговор. Про жену спрашивать Эрвина он не хотел. Если говорить совсем откровенно, ему было все равно. Будь он в разводе, Леви, наверное, спросил бы о причинах разрыва, да и о нынешних отношениях было бы хорошо знать, но Мари Смит умерла давно, они никогда не встречались, и даже сын, кажется, по ней не скучает. Джон как-то, после откровений самого Леви, признался, что мать он совсем не помнит (было бы странно, если бы шестимесячный младенец запомнил хоть что-нибудь), что никогда по ней не скучал, а когда кто-то (подруги отца чаще всего) пытается его пожалеть или — еще лучше — упрекнуть в равнодушии, его это только раздражает. Леви, как и любой, кто рос у телевизора, видел бесконечное число фильмов, где ребенок, оставшийся без матери, мечется и страдает, вынося при этом мозг всем вокруг, начиная с отца. Джон же говорил спокойно и несчастным сиротой не выглядел. Если бы Леви не знал, он бы и не подумал никогда… О последствиях собственной потери он предпочитал не думать. Мать была центром его жизни. Он рос, мечтая увезти ее куда-нибудь подальше, уберечь от ее сожителей, от нее самой. Надо было только вырасти, начать зарабатывать. И все оборвалось так быстро и неожиданно. Он провел рукой по лицу, и Нифа ткнула его в плечо. — Ты отключился, и у тебя опять слезы. Слушай, приходи ко мне на осмотр. Я невролог все-таки. — Это хроническое, оно не лечится, отстань. Леви отмахнулся от ее руки. Ему слезящиеся глаза не мешали. А Нифа пыталась его лечить чуть не с первого дня знакомства. — Ну смотри. А то знаешь, таблеточки есть, терапия. — Так, женщина, угомонись. Скажи лучше, курить у тебя можно? Курить он вышел на улицу, на задний двор, который считался частной территорией. Нифа вышла вместе с ним. Уже стемнело; в ночной тишине доносились отзвуки вокзала и крики поездов. После тишины сада Смитов вокруг было слишком шумно. И Леви вдруг подумал: Эрвин вернется домой, а он, Леви, должен будет вернуться в квартиру в центре, и там тоже шум, а главное — до Эрвина далеко, да и до работы тоже. Договор аренды у него заканчивался в октябре, и можно было бы просто сказать хозяину, что он съезжает… Эрвин не стал бы возражать, наверное. — О чем задумался, любовь моя? — спросила Нифа, беря у него сигарету. — Да все о том же. Скажи мне, я же зря волнуюсь? Я гуглил, у вас процент выживаемости самый высокий в городе. Нифа странно на него посмотрела. — Это нормально, солнце. — Она зажала сигарету в зубах и поправила воротник его рубашки. — Ты его любишь. Конечно, беспокоишься. Но Йегер — врач от бога, так что твой Эрвин в надежных руках. — «Твой Эрвин», — передразнил ее Леви. — Ой, вот только не надо мне тут! Я тебя не первый день знаю. У тебя на лице написано: втрескался, как дебил. — Хватит, — оборвал ее Леви. — Лучше про себя расскажи уже. Весь вечер жду. Они сели на скамейку во дворике и закурили еще по одной. — Ну, был один юноша бледный со взором горящим. Рекламой занимался. Знаешь, у меня же нет времени по свиданкам бегать. Я или на работе, или над книгами. Я к родителям-то в пятницу сорвалась, потому что мама позвонила и стала жаловаться, что я их бросила. Ну и вот. Какая тут личная жизнь? Скачала тиндер, а там он. Ну, встретились. Начали встречаться. Он даже замуж позвал. А потом как-то слово за слово, и я поняла, что он хочет, чтобы я уволилась и все бросила! — Скотина, — с пониманием сказал Леви. — Врач — это мужская профессия. А ты девочка, да еще такая маленькая, а там мужики голые… Почему голые-то? Я же не уролог! А все равно мужики. В общем, хотела я ему кольцо его с бриллиантом засунуть туда, откуда только проктолог достанет, но в итоге просто послала. Леви невольно рассмеялся и потрепал ее по волосам. Несколько минут они сидели молча. Снова прогудел поезд, и Леви вдруг пришла в голову гениальная мысль. — Ты переехать не хочешь? Когда он вернулся, Джон не спал. Саши не было, но в гостиной явно пахло женским дезодорантом, так что гостья упорхнула незадолго до его возвращения. Работал телевизор. — Ты ел? — спросил Леви, вспомнив о своих опекунских обязанностях. — Угу. Где ты был? — У Нифы. Помнишь ее? — Ну. Леви переоделся и прошел на кухню. Когда чайник засвистел, пришел Джон. — Завтра операция. — Да. — Леви налил себе и ему чаю. — Что? По нему было видно, что он очень хочет что-то сказать, но не решается. Леви ждал. — Ты же в больнице будешь? И смотрит. Взгляд, как у отца — внимательный. Глаза такие же голубые, даже страшно от этого сходства. Все-таки странная штука, генетика. — Я да. А ты в школу пойдешь, — Леви старался говорить так, чтобы Джону не пришло в голову возражать. — Навестим его через пару дней. Джон пробормотал свое коронное «Ну» и удалился. Леви показалось, что он обиделся. Или просто расстроился? Тьфу! В школе проще все. Он быстро допил чай и постучался в комнату Джона. — Заходи. Джон валялся на заправленной кровати. В руках у него была книга, но он ее даже не открыл. — Обиделся? — Нет. Просто бесит, что ничего не могу. — Понимаю. Он не знал, что еще сказать, и заскользил взглядом по комнате. От царящего тут бардака ему едва не поплохело, но он удержался от лекции на тему чистоты. На стене висели фотографии. Среди прочих Леви увидел Мари Смит. Он вздохнул. — Слушай, — сказал он, — я не очень умею душевные беседы вести, но если нужна жилетка, чтоб поплакать, или просто поговорить хочешь… Джон сел и внимательно посмотрел на него. — Он же не умрет? Голос его звучал так тихо, что Леви едва расслышал. Очевидно, эта мысль тревожила его больше всего. — Конечно, нет. — Леви сел рядом с ним и осторожно тронул за плечо. — Нифа сказала, что доктор Йегер — врач от бога, так что Эрвин в надежных руках. Джон ничего не ответил. Он молча уткнулся головой ему в плечо. Леви растерянно погладил его по растрепавшимся волосам. — Дружеский совет. Хочется пореветь — пореви. — Да, отец тоже так говорит. Бесит. Что я все время об этом думаю. Бесит. — Я тоже, — признался Леви. Они еще долго говорили, делясь друг с другом своими страхами, и спать легли поздно. Кошка пришла в кровать к Леви, и он машинально погладил ее. Надо все-таки придумать ей имя. Операция шла четыре часа, и все это время Леви провел в специальной комнате, где ждали родственники больных, не отвлекаясь даже на поход в туалет или за чаем. Ему казалось, что стоит отвернуться… Глупый, суеверный страх, почти детский. Но он ничего не мог поделать. Он сидел на банкетке, сцепив руки, и смотрел прямо перед собой. Джону он обещал позвонить, как только все закончится. Телефон лежал в кармане. — Эй, ты как тут? Нифа села рядом с ним.  — Жду, — сказал он. — Пообедать не хочешь? У меня перерыв. Леви покачал головой. — Спасибо, Нифа. Нет. — Если бы я не так устала, взяла бы тебя за шкирку и оттащила обедать. Хоть воду пей, — смилостивилась она, кивая на кулер в углу, — а то ляжешь рядом со своим благоверным. Операция шесть часов может длиться, между прочим. — Я знаю. Со мной все в порядке. Потом поем. Иди. Она убежала. На обед у нее не так много времени, чтобы еще его уговаривать. Есть ему не хотелось. В больницу он пришел в полдень, операция началась в час. К четырем часам он уже не знал, куда себя деть. Как и Джона, его бесило собственное бессилие. Ну, не в операционную же врываться. Мысли в голове роились самые разные: от оптимистических до ужасных и просто фантастических. Он уже почти отключился: после бессонной ночи клонило в сон. Когда он уже подумал, что сейчас просто отрубится, из операционной вышел хирург. — Ну, — сказал он, снимая очки и протирая их платком, — все в порядке. Сейчас он в реанимации. Это стандартная процедура. Леви заметил пятна крови на его халате, и его замутило, но он сдержался и спросил: — Когда можно его увидеть? — Как только отойдет от наркоза. — Он окинул Леви оценивающим взглядом. — Но я бы рекомендовал прийти завтра. С вами все в порядке? — Да, — прохрипел Леви. Тошнота становилась нестерпимой. — У меня гематофобия, простите. Спасибо. — А. Ясно. Он хотел еще что-то добавить, но Леви оборвал его, поблагодарил за работу и информацию и убежал в сторону туалета. Не блевать же прямо под ноги врачу. Джону он написал уже из такси. Откинувшись на спинку заднего сиденья, Леви глубоко вздохнул. У него было ощущение, будто он весь день не сидел на одном месте, а руду добывал. Едва зайдя в кухню, он достал из шкафчика бутылку коньяка. Другого крепкого Эрвин не держал. Взял с полки бокал и, подумав, прихватил второй. Джон удивленно вскинул брови, когда он подвинул один бокал ему. Леви криво усмехнулся. — Думаю, Эрвин бы нас не осудил. Пей. — Мне плохо не будет? — спросил Джон. — Я крепче вина ничего не пил… — От пятидесяти грамм не умрешь. В худшем случае — проблюешься. Только не залпом пей. Они молча чокнулись. Тост остался непроизнесенным, но каждый знал, за чье здоровье они пьют.