Беспечные пилоты, барахлящие звездолёты

      «Ванна, — простонал Энакин, отплевываясь от мерзкой слизи, — полгалактики отдам за ванну!»       А началось все это безобразие, как водится, с миссии на захолустной планетке Внешнего Кольца. Тамошние племена враждовали уже больше трех столетий, но вот в их противостояние вклинилась третья сила, которая не стеснялась разорять деревни и жрать противников с обеих сторон — некое загадочное чудовище, описание которого исчерпывалось перепуганным «Клыки — во!» и «Когти — во!» от местных. Аборигены отвлеклись ненадолго от разрывания глоток друг дружке и решили обратиться за помощью к джедаям. У Ордена было полно дел и без охоты на неведомую тварь, но галактические цивилизации лишь недавно вышли на контакт с этой планетой, а потому следовало продемонстрировать ей, что космос настроен дружелюбно. В качестве жеста доброй воли рыцарь-джедай Энакин Скайуокер и его падаван Асока Тано были отправлены в галактическую глубинку спасать аборигенов от чудища.       Поначалу Энакин даже подозревал, что это чудище местные просто выдумали. Нет, ну сами посудите: Энакин с Асокой три дня мотались по тамошним лесам, но не встретили никакой угрозы, кроме разве что кусачей мошкары да древесных иголок, которые пришлось выдирать из самых неожиданных мест. Они бы и дальше по лесам блуждали, если бы не оговорка их проводника, которая после небольшого расследования помогла пролить свет на историю с чудовищем. В итоге выяснилось, что выдающиеся ученые с обеих противоборствующих сторон тайно объединились и вывели генно-модифицированного зверя, который должен был стать общей бедой и воссоединить враждующие народы для защиты. Тут вам и творческое меньшинство, ведущее за собой аморфное большинство, и старая поговорка «враг моего врага — мой друг» — все как по орденскому учебнику дипломатии.       Энакину на пару с главным из местной «творческой интеллигенции» (если этих любителей поиграться с ДНК можно было так назвать) удалось уломать лидеров на установление перемирия и дальнейшие переговоры. И вот тут, наверное, можно было бы поставить точку в их с Асокой миссии, но как бы не так! В самый ответственный момент, когда генералы пожимали друг другу третью пару нижних рук, окрестности огласил громоподобный рев, а из леса вырвалось… угадайте что? Да-да, то самое криффово чудовище! Надо признать, клыки и когти у него и впрямь были «во!», а еще в Силе оно ощущалось как слепое пятно. Тварь взмахнула раздвоенным хвостом и хлестнула Энакина так, что он едва устоял на ногах, а Асока от удара врезалась в дерево и скатилась кубарем вниз по сопке. Тогрута была вся в царапинах и еще, кажется, что-то себе вывихнула, но при этом она оглушительно ругалась по-хаттски, поэтому Энакин за нее не особо переживал. А что, не зря же в лазарете Храма бытовала поговорка «Пациент ругается — пациент будет жить!» В общем, через два часа, до отказа наполненных джедайской боевой акробатикой и витиеватыми матерными конструкциями, зверю наконец удалось размозжить череп.       Вы спросите, а где же тут мораль? У вас, джедаев, мол, во всех россказнях непременно мораль понапихана: что-нибудь возвышенное, про самоотречение и смирение. Так вот, мораль тут будет, но самая что ни на есть тривиальная, а именно: гордость губит, а пафос позорит.       Итак, чудовище было убито, зрители рукоплескали. Настроение у Энакина было героическое, поэтому он поставил ногу на голову поверженного зверя и встал в позу победителя — самое то для голофото! Но тут в мертвой туше что-то булькнуло, и она взорвалась, окатив Скайуокера и всех зевак потоком липкой черной жижи. Энакин был привычен к неприятным запахам — после миссий джедаи отнюдь не набуанскими лилиями благоухали — но эту въедливую вонь тухлых яиц он выносить не мог. Асока, которая зажимала нос и рот, пытаясь удержать рвущийся наружу завтрак, была с ним солидарна. Вкус победы оказался не таким уж сладким, а запах — и того хуже, поэтому Энакин Скайуокер и его падаван мечтали только о ванне.       Ванну им предоставили. Одну на двоих.       И сейчас перед Энакином встала педагогическая дилемма: а педагогично ли купаться в одной ванне со своей ученицей семнадцати циклов от роду, которая влюблена в тебя по самые монтралы? Любому, кто не хочет прослыть гнусным растлителем, ответ должен быть очевиден.       Энакин мялся в предбаннике, замотав полотенце на бедрах. Слизь противно липла к коже, пощипывая свежие ссадины, и все так же отвратительно воняла. Энакин поскреб на пробу свою руку, но склизкая жижа оттираться не желала ни в какую. Волосы, слипшиеся в один сплошной клок, расчесать пятерней тоже не вышло. Одежду, заляпанную черной жижей, можно было отправлять прямиком в утилизатор, и Энакин понадеялся, что у местных найдется что-нибудь на гуманоидов их с Асокой телесной конституции, а не то назад придется лететь, прикрыв… гхм, тылы лопухами.       До вылета оставалось не больше часа, а Скайуокер уж никак не мог ждать, пока Асока там наплещется, чтобы потом пытаться наскоро отмыться за десять минут. Нет-нет, в таком виде ему в Храм соваться совсем не охота, а то будут потом юнлинги за глаза величать его «рыцарь-вонючка».       Среди джедаев нагота не считалась чем-то запретным. Каждая келья была снабжена персональным освежителем, но еще в западном крыле Храма из-под земли бил горячий ключ, поэтому там располагались общественные купальни для всех полов и рас. Уважаемые магистры восседали голышом на нагретых камнях, обсуждая галактическую политику, а по соседству с ними брызгался и хохотал молодняк — и всех все устраивало. Для джедая тело, во-первых, было храмом Силы, а во-вторых, оружием. Руки, ноги, мышцы — все это детали идеально отлаженного механизма, и ничего больше. Если Энакин когда-то и видел в купании что-то возбуждающее, то только тогда, когда он вваливался к Падме, разгоряченный после боя, а она неизменно манила его пальцем к себе в освежитель, чтобы там… ладно-ладно, кажется, его не туда понесло.       Энакин поправил сползшее полотенце и снова задумался.       Ему не раз доводилось раздеваться перед бывшим учителем. Но вот в чем беда: Оби-Ван не был юной тогрутой с бурлящими гормонами и не краснел перед ним. А Асока краснела, вернее сказать, не краснела, а синела, потому что от смущения кровь приливала у нее к монтралам, причем случалось это каждый раз, как Энакин обнимал ее за талию, чтобы куда-нибудь подсадить. Если в холодную погоду он набрасывал ученице на плечи свой плащ, то она куталась в него и старалась незаметно втянуть ноздрями его запах, блаженно щурясь, а на совместных медитациях всегда стыдливо закрывала свое сознание. Короче говоря, все симптомы подростковой влюбленности на лицо. Энакин так и не придумал способа намекнуть Асоке, дескать, ты не подумай, Шпилька, я тебя люблю, конечно, но в таких вот шашнях не заинтересован — и при этом не разбить ей сердце. Поэтому Скайуокер игнорировал девичьи вздохи и успешно разыгрывал из себя человека с напрочь атрофированным чувством эмпатии и проницательностью уровня камня. В конце концов, подростковую влюбленность у падаванов сравнивали с простудой: все этим однажды болели, и все от этого выздоравливали.       Торчать на одном месте, как памятник республиканской демократии, Энакин устал, поэтому махнул на все рукой и решительно шагнул прочь из предбанника.       Следующий час обещал стать самым неловким в его жизни.       Что уж и говорить, разместили аборигены своих спасителей по-королевски. К купальне вела вымощенная камнями тропинка, утопающая в цветах. Флуоресцентные насекомые мерцали в сумерках крошечными фонариками, воздух терпко пах ночными цветами и серой горячих источников, которые били из-под земли. Саму по себе ванну язык не поворачивался назвать просто ванной — это был самый настоящий бассейн, выдолбленный в скале и укрытый облаками пара. Да уж, все корусантские спа просто отдыхают!       Асока нежилась под одеялом мыльной пены, вольготно откинувшись на бортик с закрытыми глазами. Она что-то мурлыкала себе под нос, а ее лекку лежали на воде, как две полосатые змейки. Почувствовав чужое присутствие, тогрута очнулась от легкой дремы, и ее глаза тут же обалдело распахнулись: «Мастер?!» И главный стратег всея Ордена Энакин Скайуокер не придумал ничего лучше, чем крикнуть: «Поберегись! Бомбочка!» — и сигануть в бассейн с разбега, подняв тучу брызг. Асока взвизгнула и закашлялась от мыльной воды, а потом уставилась на Энакина взглядом, где читалась вся гамма эмоций, начиная с шока и заканчивая гневным «А ну свалил отсюда к ситховой бабушке!».       — Что ты так смотришь? — совершенно невозмутимо полюбопытствовал Энакин. — Рот прикрой, а то пузырь мыльный сейчас залетит.       Асока тут же захлопнула рот и быстренько зарылась поглубже в пену, чтобы наружу торчали только монтралы и пара возмущенных глаз.       На бортике бассейна кто-то заботливо оставил разнокалиберные мочалки, скребки и старомодное мыло в твердом бруске, отдающее чем-то фруктовым. Энакин с наслаждением вдохнул запах чистоты и первым делом принялся оттирать себе руки.       — Ты все плещешься и плещешься, вот и зашел проверить, не отрастила ли ты часом жабры, — обратился Скайуокер к притихшей тогруте. — Нам уже скоро улетать, так что живо хватай мочалку и шуруй!       Асока в ответ булькнула что-то невразумительное, но крайне сердитое.       — Я не смотрю! — Энакин повернулся к ученице спиной и даже для верности глаза закрыл, отодвигаясь на самый край бассейна, чтобы не сталкиваться с Асокой ногами. — Не смотрю, видишь!       На какое-то время воцарилась тишина. Энакин, намылившись, изо всех сил отскребал засохшую черную корку и тер, пока не начнет проступать розовая от жара кожа. Мыться выходило не слишком быстро, потому что железный протез пришлось снять, но Энакин все равно блаженствовал. В распаренном теле поселилась нега, и оно стало легким-легким, разве что только вспухшая царапина на груди саднила, поэтому Энакин лениво прикидывал, не завалялся ли у них на корабле тюбик бакты. Вынырнув из своих мыслей, он ощутил взгляд, буквально сверливший его спину. Ему вдруг стало очень неуютно при мысли, что Асока разглядывает его культю и шрамы, но стыд быстро сменился ироничной усмешкой: не доросла ты еще такие взгляды бросать, тоже мне, нашлась соблазнительница полосатая!       — Шпилька, я на тебя не смотрю, а ты своего учителя смущаешь! Не надо так, учитель у тебя юноша благонравный и чистый помыслами, — тоном оскорбленной невинности заявил Скайуокер.       — А д-давайте побеседуем, у-учитель! — выдавила Асока с запинкой.       — Почему бы и нет! Денек располагает, — хмыкнул Энакин.       Они сидят голые в ванне спина к спине, цветочки пахнут, звездочки светят — лучше времени для задушевной беседы просто не придумаешь.       — Вы не думаете, что дихотомия добра и зла, присущая философии джедаев… что она, э-э-э, ограничивает личность разумного субъекта, которая по сути своей амбивалентна?       Энакин моргнул. Потом моргнул еще раз. Интересно, Асока проглотила словарь и теперь выплевывает все термины подряд или ему достался самый умный падаван в Ордене? Хотя Энакин частенько слышал в свой адрес от Йоды: «Скудоумием плодоносишь ты, Скайуокер юный», — совсем уж тупым он не был. Тем не менее, любые философские изречения вгоняли Энакина в ступор и возвращали в те славные деньки, когда он клевал носом на лекциях по философии. Если не считать тех лекций, то последний раз Энакин слышал такое количество заумных сентенций подряд, когда подвыпивший Оби-Ван и герцогиня Сатин ожесточенно спорили о том, что же все-таки первично: экономика или политика — а потом почему-то начали целоваться.       Что ж, в эту игру можно играть и вдвоем.       — Если следовать концепции дуализма, то добро и зло являются не противоборствующими сторонами, а лишь различными аспектами единого целого, породившего их, — великой и изначальной Силы.       — Означает ли это, что сама сущность Силы нравственно индиффирентна? То есть… гм-м, я хочу сказать, что свет и тьма — это лишь условные концепции, порожденные нашим разумом, так?       — Асока, тебя Оби-Ван случайно не покусал?       — Что?       — Спинку, говорю, потереть тебе?       Итак, мы уже выяснили, что мыться в одной ванне со своей юной ученицей бывает довольно полезно из чисто педагогических соображений, потому что когда еще выпадет шанс вывести ее на философский диспут, а? Теперь назрела новая дилемма: насколько педагогично предлагать своей юной ученице потереть спинку?       — Катитесь вы, мастер, к банте под хвост! — неожиданно вспылила Асока, а потом плеснула на Энакина водой.       Он обернулся, чтобы встретиться с ее насупленным лицом в облаках белой пены и примирительно улыбнуться:       — Ну не злись, Шпилька, тебе это совсем не идет. В отличие от мыльных усов.       — Да кто бы говорил! — шлепнула по воде разъяренная тогрута, тряхнув мокрыми лекку. — У меня усы мыльные, а у вас… у вас целый здоровенный волосатый паук из мыла на лице, вот! — с этими словами Асока в сердцах окатила Скайуокера очередным потоком воды.       Стоило Энакину отплеваться от пены, как в глазах его зажегся шальной огонек. Такого покушения на свою персону он стерпеть просто не мог, поэтому тоже плеснул на Асоку водой, добавив при этом совсем крошечный импульс Силы, чтобы волна накрыла тогруту с головой. Асока вынырнула и снова обдала его фонтаном брызг, Энакин со смехом увернулся… и тут началось! «Вот тебе!» — вопила Асока, захлестывая учителя водой, «Ой, караул, топят!» — хохотал Энакин и плевался в нее пеной, стараясь при этом, чтобы мыльные облака прикрывали все стратегически важные места. Горячая вода покалывала кожу пузырьками, мыльная пена забивала рот и нос, но внутри росло, ширилось теплое умиротворение напополам с эйфорией — они брызгались и валяли дурака, как детвора в Саду Тысячи Фонтанов, и ничего не было, кроме плеска воды и смеха.       Пока Скайуокер после очередной атаки ученицы пытался вымыть из глаз мыло, нырнув под воду, Асока успела выбраться из бассейна и усесться на бортик, закутавшись в пушистое полотенце.       — Нам уже скоро улетать, — мстительно улыбнулась она и демонстративным жестом зажала нос, — а от кого-то до сих пор несет нечищеными казармами!       — Ты вновь и вновь оправдываешь свое прозвище, Шпилька.       Асока на это только снисходительно хмыкнула — мол, а чего ты хотел, мой язык острее виброножа, смотри, не порежься — и встала на ноги. Она обошла бассейн по кругу, чтоб как бы невзначай лягнуть Энакина по спине босой пяткой и пропеть: «С легким паром, учитель», — а потом прошествовать по тропинке оскальзывающейся, но гордой походкой победительницы.