Беспечные пилоты, барахлящие звездолёты

      Погода была прекрасная.       Нет, правда, солнышко бодро припекало над зеркальными башнями Корусанта, вдоль проспектов пышно золотился цветущий звездоцвет, а в воздухе вместе со столичным зловонием разлилось еще и неуловимое сладкое предвкушение лета.       Свое восемнадцатое лето Энакин Скайуокер ждал с замиранием сердца: за чашкой утреннего кафа он активировал на датападе календарь и с несвойственной ему педантичностью считал время до дня-икс. До того самого дня, когда учитель наконец-то срежет ему падаванскую косичку, и его, мальчонку-раба с Татуина, при всем Совете магистров посвятят в рыцари. Ворочаясь после отбоя на жесткой койке, Энакин воображал себе, сколько подвигов он совершит в блестящем рыцарском будущем — так много, что Оби-Вану даже и не снилось! А еще он представлял, какое голофото сделает после церемонии, чтобы отправить маме: в героической позе на фоне Храма и обязательно с мечом наголо — тогда уж мама непременно будет им гордиться.       Так вот, погода была прекрасная, принцесса была… ну, это как посмотреть. Внешне она была вполне себе ничего. Смазливая мордашка с капризно вздернутым носом, по-мальчишечьи узкие бедра, а глаза голубые и огромные-преогромные. Да что там, ее высочество была не просто «вполне себе ничего», она могла бы зваться настоящей красавицей, принцессой из баллад. Если бы не взрывной нрав и попытка оттяпать Энакину ухо.       Асока Тано вихрем влетела в конспиративную квартиру Ордена, споткнувшись на пороге о шлейф собственного платья. Она что-то проворчала сквозь зубы и одним движением рванула шлейф. Ее платье из красного блескошелка теперь едва прикрывало колени и выглядело как обыкновенная тряпка с ободранным подолом и следами копоти.       Асока принялась расхаживать взад-вперед по гостиной, многочисленные браслеты и костяные подвески на монтралах позвякивали в такт ее шагам. «Жалкий трусливый предатель, — ядовито выплюнула Асока, — ненавижу!» Она сорвала с рогов декоративную сетку из зубов акула, — на Шили такое украшение считалось символом королевского статуса — и клыки со стуком рассыпались по полу.       — Вы не смеете меня здесь удерживать! — рявкнула она, гневно поджав губы. — Я кронпринцесса Шили!       В Ордене учили сражаться на световых мечах, управлять тысячью и одной моделью корабля, спидера и всего, что летает, ездит и плавает, учили познавать глубины Силы в медитациях и разбираться даже в самых экзотических политических системах самых глухих уголков галактики — но не успокаивать разбушевавшихся принцесс. Поэтому Энакин Скайуокер был несколько озадачен.       Он поднял руки в примирительном жесте и, переборов раздражение, мягко улыбнулся:       — Прошу прощения, ваше высочество. Я не хотел оскорбить вас. Мы приняли все меры для вашей безопасности и передали материалы дела секторальной полиции. Как только они выяснят, кто стоит за покушением на вашего отца, вы выйдете из-под опеки Ордена, а пока мы предоставим вам надлежащую защиту и…       — Тебя, что ли? — хмыкнула Асока с явным скепсисом. — Моя «защита» — это какой-то падаван?       — Я уж точно смогу защитить вас лучше, чем ваша игрушка, — Энакин кивком указал на дамский бластер, висящий в кобуре на бедре у Асоки.       И правда ведь игрушка, такая хромированная пищалка при выстреле била настолько слабым разрядом плазмы, что не могла нанести никакой мало-мальски серьезный урон, — ею только вомп-крыс распугивать.       — Много ты знаешь! — огрызнулась тогрута. — По-твоему, кто-то пустил бы меня на званый прием с боевым оружием? И вообще, сам бы попробовал запихнуть под юбку какую-нибудь А310 или E-11!       — Ваше высочество знает толк в винтовках.       — Разумеется. А теперь извольте предоставить мне коммуникатор, я должна связаться с адъютантом моего отца, — Асока протянула руку и нетерпеливо пощелкала пальцами у Энакина под носом.       — Это не в моих силах, принцесса. Если частоту связи перехватят, наше убежище будет рассекречено.       — Значит, вы отказываете мне в праве на связь?       — Для вашего же блага.       — Жаль, — вздохнула Асока, — очень жаль.       Она поникла и с притворно равнодушным видом отвернулась к окну, чтобы в следующее мгновение крутануться вокруг своей оси и заехать коленом Энакину в живот. Он легко увернулся от ее удара, поймав руки тогруты, которые уже тянулись к комлинку у него на поясе. Асока зашипела рассерженной лоткошкой, обнажив в оскале острые треугольные зубы. Энакин без капли почтения в адрес монаршей особы вжал Асоку в стену и поудобнее перехватил ее тонкие запястья над головой, а то того и гляди, глаза ему выцарапает. Асока брыкалась, самозабвенно бранилась по-хаттски, чем во второй за день впечатлила Энакина, а потом и вовсе так изловчилась, что цапнула его за ухо. Энакин ойкнул, когда ее клыки клацнули в дюйме от его лица, а мочку уха обожгло болью, но из хватки принцессу не выпустил. Отрезвляющая пощечина тут была бы очень кстати, но Энакин сомневался, что раздавать принцессам пощечины безопасно для жизни и социального статуса. А то окажешься еще потом на гильотине, кто их, монархов этих, знает…       Асока успокоилась сама. Ни с того ни с сего она просто прекратила вырываться, обмякнув в его руках, и хрипло выдохнула:       — Отпусти меня.       — Только если дашь мне слово, что больше не станешь кусаться.       Энакин, конечно, пошутил, он бы и так ее отпустил, ведь чувствовал, как схлынула с ее сознания пелена гнева, но Асока восприняла все предельно серьезно.       — Слово кронпринцессы из дома Тано.       Теперь Асока сидела, забившись с ногами в кресло, и то и дело прожигала Энакина хмурым взглядом, когда думала, что тот не видит. Энакин тоже начал украдкой посматривать на притихшую принцессу. Если поначалу она казалась Энакину огненной фурией, готовой не только порвать его на республиканский флаг, но и сию минуту пойти штурмовать Великий Храм со своими королевскими претензиями, то сейчас перед ним была лишь напуганная девочка. Спину Асока держала прямо, но в том, как она обнимала свои колени, в том, как ее унизанные перстнями пальцы теребили кончик лекку, — в каждом ее жесте сквозила нервозность.       На столе ожил голопроектор, замигала синим иконка срочных новостей. Ничего интересного, на Корусанте все спокойно настолько, насколько это вообще возможно в столице Республики: несколько ограблений на Нижних Уровнях, заказное убийство сенатора с Чандриллы, вуки втридорога заломят цены на топливо из-за промышленного кризиса на Кашиике, плащи из кожи гандарков — тренд этого сезона… На экране под громким заголовком «ПОЛИТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО ИЛИ КРОВНАЯ МЕСТЬ?» появилось голофото взорванного кара его величества Аар-Джуна Тано.       Асока подалась вперед, жадно ловя каждое слово диктора-панторанина.       «… в текущий момент времени Корусантские силы безопасности не располагают какими-либо данными о личности заказчика покушения или его исполнителя. Силы безопасности направили вооруженные отряды для поиска Аар-Джуна Тано и освобождения его из заложников, на месте происшествия работают детективы. Расследование будет вестись…»       Асока сорвала с запястья золотой наруч и швырнула его в голопроектор. Экран пошел рябью, а потом погас.       — Ага-ага, данными они не располагают, как же! — прорычала она. — Как будто они не знают, что этот ублюдок засел на Шили, и мы ему как кость в горле! Можно подумать, полиция ослепла, тут ведь сразу виден дядюшкин почерк! Ну конечно, все всё знают, но всем плевать.       Знания Энакина Скайуокера о внутренней политике Шили исчерпывались тем, что задержалось у него в голове после лекций магистра Шаак-Ти. Лет двадцать назад умер король из дома Тано, и на Шили образовался вакуум власти, который перетек в гражданскую войну, где схлестнулись сторонники двоих принцев: Аар-Джуна и Наам-Джуна Тано. Отец Асоки вышел из этой схватки проигравшим, и ему вместе с семьей пришлось покинуть планету. Аар-Джун ударился в бега, не упуская ни единой возможности поведать всей галактике душещипательную историю о гнусном предательстве и заявить свои права на престол Шили. Вот и сегодня он прибыл на Корусант, чтобы выступить на заседании Сената, но доехать туда ему было не суждено, потому что кар короля взорвался прямо посреди проспекта, а сам король попросту пропал. На месте преступления обнаружилась только его юная дочь Асока. Шокированная, измазанная в копоти и с трясущимися руками, она не попала в эпицентр взрыва по чистой случайности — вышла из кара купить бутылку сока и была отброшена взрывной волной.       Энакину, пожалуй, даже было ее жаль. Принцесса оказалась опутана клубком интриг в кровавой борьбе за власть, где нет правых и виноватых.       Асока вскочила и вновь принялась мерить шагами комнату, лихорадочно заламывая руки. Ее сознание походило на сноп искр: оно пламенело, полыхало обжигающей ненавистью — и где-то за стеной огня притаился тщательно подавляемый принцессой страх.       Асока вдруг замерла и, сделав глубокий вдох, совершенно спокойно сказала:       — Я знаю, что нужно делать, — ее высочество пододвинула к себе табурет и уселась на него с таким царственным видом, словно это и был трон Шили. — Я знаю, что нужно моему дяде-предателю, знаю, зачем он устроил покушение на отца и зачем явился на Корусант, прикрываясь дипломатической миссией. Полиция поищет еще день-два, а потом дядя пришлет какого-нибудь наемника для объявления условий выдачи заложника — он все грязные дела через наемников проворачивает, дядюшка чересчур брезглив, чтоб самому марать руки. И я знаю, что он попросит за жизнь моего отца.       Асока вытащила из-за корсажа подвеску на цепочке. Медная пластинка без гравировки, смахивающая на армейский жетон, — вроде бы ничего примечательного, но Асока касалась этой пластинки едва ли не с благоговением.       — Что это? — изогнул бровь Энакин.       — Неважно, что это такое, важно, что оно спасет папу, — Асока сжала пластинку в кулаке, и ее глаза зажглись отчаянной решимостью. — Помоги мне, Энакин Скайуокер!       — Простите, ваше высочество, это работа полиции, а не джедаев. Лучшие детективы службы безопасности уже ищут вашего отца.       — Нет времени ждать! — тут же взвилась девица Тано. — Дядюшка не упустит шанса отыграться, а значит, отца станут пытать. Вдруг его уже пытают, пока я сижу тут с тобой?! Как джедаи могут… как они вообще смеют называть себя защитниками света, если им нет никакого дела до жизни разумного!       Асока перевела дух после обличительной речи, а потом, видимо, решила сменить тактику: она взглянула на Энакина снизу вверх и заискивающе улыбнулась.       — Я дам тебе столько кредитов, что хватит на апартаменты в Сенатской башне и яхту в довесок, — прошелестел над ухом ее вкрадчивый шепот. — Или ты хочешь иной награды? Ах, как я могла забыть, что джедаи неподкупны! Глупая-глупая принцесса, какое ему дело до твоих кредитов, если он отрекся от мирского. Но подумай вот о чем, мой доблестный рыцарь: что сделают магистры, когда узнают, что ты в одиночку спас короля Шили? Я же вижу, тебе до смерти надоело в падаванах ходить, ты способен на большее.       Если Энакин Скайуокер в чем-то и был уверен, так это в том, что за такую самодеятельность ему влетит под первое число. Но дело тут было даже не в этом. Энакин не раз тайком сбегал из Храма, делал ставки в гонках и даже как-то по малолетству сунулся на бои без правил, где его чуть не прибили, — словом, Энакин Скайуокер был занозой в магистерской заднице Оби-Вана Кеноби, но никак не примерным учеником. Правила он нарушал без особых угрызений совести, но только тогда, когда был уверен, что оно того стоит.       А тут Энакина Скайуокера терзали смутные сомнения. Политические игры всегда были грязными, лезть в них себе дороже. Да и вообще, неужели у Асоки нет никого, кто согласился бы на эту авантюру? Ну прям совсем-совсем никого, что ли? Это ведь Энакин безотцовщина из космического захолустья, за которого всю жизнь даже заступиться было некому, а Асока принцесса целой планеты. Уж кто-нибудь точно найдется.       — Трус.       Слово, хлесткое как пощечина, разрезало тишину.       Энакин с силой втянул воздух через нос, сжимая и разжимая кулаки.       Жуть как хотелось от души встряхнуть эту увешанную цацками куклу, чтобы стереть с ее лица гримасу надменности. Да что она понимает! Она понятия не имеет, каково это, когда у тебя от жажды в горле пересохло, но кредитов не хватит даже на кружку воды. Она жила во дворце — Энакин сжимался в комок под дерюгой, пока за хлипкими стенами хижины бушевала песчаная буря. Она таскает на шее тонну звенящих побрякушек, а мать Энакина вместо ожерелья носила ошейник рабыни. Она, эта избалованная девчонка, наверняка и лазерную отвертку в руках не держала, не говоря уже про меч, ведь копаться в ржавых микросхемах принцессам не положено, а в битве можно испортить маникюр. Откуда ей знать, каково тренироваться до изнеможения, лишь бы тебя не вышвырнули из Ордена назад в пустыню! Золотым девочкам все всегда достается по щелчку пальцев.       — Может, я и трус, зато ты просто глупая, взбалмошная принцесска. Строишь тут из себя невесть что! Ты ни криффа не знаешь о настоящей жизни. Ни криффа, понятно тебе?!       Асока отшатнулась. И уставилась на него исподлобья, как затравленный зверек. На ее лицо набежала тень, и сама принцесса вся как-то разом сжалась, обхватив себя руками.       — Настоящая жизнь, — прошептала она с тихой яростью. — Я эту твою сраную настоящую жизнь ела на завтрак, обед и ужин. Тошнит уже. Дворец, слуги, эндорский пони… все ведь в детстве мечтали о пони, правда? Все это звучит так сладко, и все до последнего слова ложь. Не было у меня никакого пони, и дворца тоже не было, мы ныкались по орбитальным станциям, кочевали от одного папиного друга к другому, но мало кому из них хватало смелости нас приютить. Я сплю в обнимку с бластером с пяти лет и всегда оглядываюсь. И тебе советую, полезная привычка, знаешь ли. А сколько раз дядя пытался убить отца! Взрывы у него были фирменной фишкой, но папу ничего не брало. Говорили, он у нас родился под счастливой звездой. Не все такие везучие, как папа, маме вот… — голос Асоки дрогнул, — не повезло.       Энакин уже предчувствовал финал этой истории. Он с трудом подавил внезапно нахлынувший порыв обнять ее. Никто не заслуживает такого. Даже взбалмошные принцессы.       — Подорвалась в каре, прямо у ступеней корусантской оперы. Мы всей семьей собирались на «Кальмарное озеро», мама любила балет.       В тишине каждое слово Асоки было глухим и тяжелым, как камень.       Больше они не разговаривали.       Асока снова забралась в кресло и безучастно листала ленту новостей. В сторону Энакина она не смотрела. И даже когда он принес ей ужин — белковые рационы, которыми здешний холодильник был забит доверху, — все так же старательно делала вид, что Скайуокера не существует. Поковырявшись ложкой в липком пюре, она оставила нетронутый рацион на столе и прошествовала в освежитель. Вскоре из-за запертой двери донеслось журчание воды.       Да-да, квартира была настолько старой, что там имелась настоящая ванна с водой и всем таким. Большинство жителей Корусанта давно перешли на звуковой душ и сочли бы подобное ужасным расточительством — ну еще бы, со столичными-то ценами на воду. Помимо ванны, в квартире не было ничего примечательного: обшарпанные стены, выдвижной топчан на панели со шкафчиками и холодильником, кресло и окно-иллюминатор, прикрытое жалюзи. Совсем не королевские покои, но после истории ее высочества что-то подсказывало Энакину: в своих скитаниях Асока видала ночлежки и похуже.       Оби-Ван требовал отчитываться ему через каждые три часа, поэтому Энакин наскоро набросал отчет в духе «все живы — и слава Силе» и отправил учителю на комлинк. Потом подумал и, сосредоточившись на связи падавана и мастера, послал вдогонку к отчету заряд своей уверенности. Пусть себе Оби-Ван спокойно занимается всякими важными магистерскими делами, у Энакина все под контролем.       Энакин прислушался к звукам из освежителя: вода шумела, принцесса что-то напевала — и вбил в строку поиска «Тано» и «смерть». Поисковик услужливо выдал ему сотни снятых с разных ракурсов голофото взорванного кара Аар-Джуна Тано и кричащие заголовки а-ля «СМЕРТЬ НА КОРУСАНТЕ» или «КРОВАВЫЕ ИГРЫ ПОЛИТИКОВ: О ЧЕМ МОЛЧИТ СЕКТОРАЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ?» В комментариях под такими новостями как правило разворачивались многостраничные политические дискуссии, плавно перетекающие в виртуальный мордобой с морем нецензурной лексики на всех языках галактики. Кто-то выражал соболезнования семейству Тано, кто-то сетовал на разгул бандитизма в столице, кто-то вещал о кризисе межпланетарного капитализма, а кто-то просто ругал власть. Некоторые болтали, будто Аар-Джун Тано сам подстроил взрыв кара, чтобы подставить брата и занять престол, другие, наоборот, считали, что истинного короля вывел из игры Сенат, которому нужен марионеточный режим на Шили. Чтиво это было, конечно, занятное, но Энакин искал нечто совсем иное.       По запросу «королева Тано» первое же голофото оказалось семейным портретом королевской четы. Его величество Аар-Джун Тано — белоснежный тогрут со шрамом на пол-лица — смотрел в камеру, сурово нахмурившись. В его позе читалась военная выправка. По правую руку от короля улыбалась голубоглазая женщина-тогрута в газовой вуали поверх изящных рогов. А на коленях у женщины восседала ее высочество Асока Тано собственной персоной — пухлощекий карапуз в распашонке с оборочками. На ее лекку повязали разноцветные ленточки, крошечный кулачок сжимал в горсти жемчужное ожерелье королевы. Лицом Асока пошла в мать: тот же медный оттенок кожи, те же глаза, тот же белый узор, расходящийся от переносицы, как лепестки цветка, — а вот свой тяжелый хмурый взгляд принцесса явно унаследовала от отца.       Над портретом королевы тут же загорелся личный профайл и имя — Рудракши Тано.       На архивных голофото женщина обращалась с трибуны к Галактическому Сенату, а за спиной у нее развевалось знамя Республики с черным восьмиконечным солнцем. Репортерам удалось заснять ее в окружении детворы и ящиков с гуманитарной помощью для отсталых миров — королева обнимала чумазых детишек без всякой брезгливости, а те к ней так и льнули. Рука об руку с мужем в опере, на интервью для центрального головидения, катая на качелях маленькую Асоку — на всех снимках королева сияла очарованием. Неудивительно, что народ ее так любил.       Стихийный мемориал из цветов и светильников, зажженных на месте гибели Рудракши Тано, звон траурных колокольчиков. «Леди Ру, — рыдала толпа на старых голозаписях. — Королева наших сердец».       Энакин закусил изнутри щеку.       Однажды он едва не лишился своей собственной матери. Сначала пришли кошмары, где она умирала на руках у Энакина. Он просыпался по ночам с криками, а потом до утра просиживал на кухне, накачиваясь кафом, потому что тревога съедала его заживо. Когда Энакин уже на полном серьезе стал задумываться, а не свихнулся ли он, на комлинк поступил звонок со знакомой частоты. Это была частота Шми Скайуокер. Но звонила не мама — на экране возникло бородатое лицо совершенно незнакомого мужчины, который представился Клиггом Ларсом. Энакина ждало две новости: во-первых, мама вышла замуж за этого самого Клигга, а во-вторых, маму в пустыне поймали тускены. Ларс рассказывал, дескать, собрал по деревне десяток крепких мужиков и ушел искать жену, но шваль песчаная устроила им засаду, перебив половину Ларсовых друзей. «Ну, значится, я и вспомнил, что сын-то ейный при Храме учится, вона как, — почесал макушку Клигг Ларс. — Так что, мамку-то спасать полетишь?» И Энакин полетел. Он готов был с боем прорываться к кораблю, если мастер его не отпустит, но Оби-Ван не просто отпустил — он полетел на Татуин вместе с Энакином. Выйдя на след тускенов, они в два счета отыскали затерянную в песках деревню кочевников. Тускены кинулись врассыпную от одного вида сияющих световых клинков. Вся спина Шми была иссечена плетью, но мама оказалась живой и бросилась к Энакину на шею. В нем бурлил жгучий гнев, и только рука учителя на плече не дала ему тогда наделать глупостей.       Эта история закончилась хорошо: Клигг купил Шми новенькую винтовку и обнес их ферму электрическим забором. Но, если бы Энакин тогда опоздал, сейчас он был бы хуже, гораздо хуже Асоки.       Асока на самом деле не была ни высокомерной, ни взбалмошной — она была несчастной.       Энакин постучался в дверь освежителя. Плеск воды тут же стих, как и голос принцессы. От волнения у Энакина вспотели ладони — извинения никогда не были его коньком.       — Я… — Энакин неловко прочистил горло. — Простите меня, принцесса. Я вел себя как кусок banta poodoo, то есть… крифф! Короче, дерьмово я себя с вами вел, вот. Я понимаю вашу боль, отчасти, конечно, но понимаю, я ведь сам едва не потерял свою… — Энакин вовремя спохватился, что такими откровениями только разбередит рану принцессы, и прикусил язык. — Прости меня, Асока Тано.       Принцесса какое-то время молчала, а потом из-за двери донеслось: «Прощаю».       — Вынуждена признать, что и я вела себя неподобающе. Прости меня, Энакин Скайуокер.       — Прощаю, — выдохнул Энакин с облегчением.       — Вот и славно, а теперь будь лапочкой и принеси мне что-нибудь из одежды.       Ну разумеется, ведь наряд принцессы после взрыва годился только на половую тряпку. Загвоздка состояла в том, что никакой одежды в квартире не было. Энакин обшарил все полки в шкафу, ничего там не нашел и от безнадеги стащил собственную верхнюю тунику.       — Заходи! — крикнула ему Асока. — Только не подглядывай.       — Было бы на что смотреть, — фыркнул Энакин.       В освежителе клубился горячий пар, пахло шампунем. Энакин смотрел на квадратики плитки, где резвились мозаичные рыбки, на пушистый ковер под ногами, на запотевшее зеркало — куда угодно, только не на ванну в облаках пены. Пенное одеяло зашевелилось, и на Энакина с проказливым хихиканьем брызнули водой. Он возмущенно смахнул со лба мокрую челку и аж подскочил, когда Асока поднялась из воды, закинув ноги на бортик ванны. Длинные точеные ноги, блестящие от мыльной пены. И ладно бы одни ноги, но краем глаза Энакин уловил изгиб мускулистого бедра, маленькие груди с темными сосками — все то, что видеть ему было категорически не положено.       Кровь бросилась Энакину в лицо.       — Если смотреть не на что, то почему ты так краснеешь?       — Жарко здесь.       Закинув тунику на крючок, Энакин с прямо-таки неприличной резвостью рванул к выходу и только благодаря хваленой джедайской ловкости не растянулся на мокром полу. А вслед ему летел заливистый девичий смех.       Скайуокер прижался лбом к двери в тщетной попытке отдышаться — сердце колотилось как бешеное. Хотя Орден требовал от своих адептов целибата, падаваны умудрялись находить в Кодексе лазейки, и мастера на это смотрели сквозь пальцы, потому как что с них, падаванов этих, возьмешь — молодо-зелено. Энакин привык к восхищенным взглядам девчонок. Он частенько находил у себя в карманах маленькие знаки внимания вроде сладостей или бутонов звездоцвета, которые среди падаванов были тайным языком симпатии. Энакин даже целовался пару раз, и это было не сказать чтоб совсем ужасно, но от наутоланских щупалец во рту он остался не в восторге. Все юные храмовницы вели себя одинаково: опускали глаза, прикрывая румянец широким рукавом робы, и стыдливо хихикали, стоило зажать их в каком-нибудь темном алькове. И ни с одной из них Энакин не сгорал от смущения так, как с принцессой Шили.       Туника ожидаемо оказалась Асоке велика. Она то и дело сползала у тогруты с плеча, и смотрелась Асока в ней как в мешке из-под джоганов. Впрочем, когда Асока подпоясалась лоскутом от платья, лучше не стало — теперь это был все тот же мешок из-под джоганов, только с бантиком. Асока покрутилась перед зеркальной панелью, недовольно цокнула.       — Не королевские одежды, конечно, но что есть, то есть, — развел руками Энакин.       — Не в этом дело, — Асока оттянула ворот туники, принюхиваясь. — Она пахнет.       Энакин почувствовал, как алеют у него щеки. Вот он, самый идиотский способ опозориться перед принцессой. Но туника не должна была ничем таким пахнуть, Энакин точно помнил, что с утра успел принять душ… Или все-таки не успел?       Видя его растерянное лицо, Асока прыснула в кулак:       — Да нет же, я не говорю, что ты воняешь! Туника пахнет человеком, и всего-то.       Асока забралась на топчан и принялась разворачивать свой спальник.       — Люди пахнут иначе, чем тогруты, — принцесса зевнула. — У вас запах совсем другой, сладкий, но с горчинкой. Как карамель и металл. Большинству из нас не нравится запах вашего вида, он слишком приторный, да и сами вы тоже не нравитесь. Эти ваши волосы, бр-р, — скривилась Асока. — Не все люди, конечно, уродливые. Ты вот, например, красивый. Даже очень.       Энакин снова — в который раз? в третий? в четвертый? — зарделся.       — Люди смешные, когда краснеют, — всплеснула руками Асока и, свесившись с койки, с любопытством уставилась на Энакина. — У вас легко расширяются капилляры, и кожа такая нежная. Можно потрогать?       «Нет! Нельзя!» — вопила последняя джедайская клетка мозга Энакина Скайуокера. А сам Энакин подался навстречу принцессиным рукам. Когда горячая шершавая ладонь легла ему на щеку, Энакин зажмурился и затаил дыхание так, будто оказался нос к носу с крайт-драконом. Асока была непозволительно близко, ее острые медные скулы отливали золотом в свете ночника. С еще невысохших лекку капала вода, капля скатилась по шее Асоки, блеснула в ямке между ключиц.       Энакин отвел взгляд.       Магистр Шаак-Ти рассказывала, что у тогрут был весьма специфический взгляд на плотскую любовь. Они не вступали в брак на всю жизнь, а детей растили всей общиной, в их языке слово «ревность» попросту не существовало. Когда кто-то из падаванов возмутился и заявил что-то про аморальность, магистр Ти со спокойной улыбкой ответила: «Любовь невозможно присвоить», — и это все объяснило. Правда, согласно той же Шаак-Ти, свободная любовь процветала только среди простых тогрут, знать же заключала браки по республиканским законам, потому что Сенат не признал бы дитя промискуитета на троне.       Значило ли все это, что Асока предлагала ему… Нет-нет, Асока просто не могла ничего ему предлагать! Она же королевских кровей, а он просто глупый деревенщина, без пяти минут монах. Но сама мысль об этом была… Ох.       — Здорово, — восхитилась Асока. — Румянец распускается на коже, как цветок.       Острый коготь прошелся по скуле Энакина, царапнул его нижнюю губу. Энакин решил, наверное, впервые в жизни поступить по-джедайски и сделал то, за что Оби-Ван бы его похвалил. Он сказал:       — Доброй ночи, принцесса.       После того, как Асока отвернулась к стене и засопела, Энакин сел скрестив ноги напротив спящей принцессы, а потом погрузился в Силу. Корусант — экуменополис, уходивший на тысячи уровней в кору планеты, — никогда не засыпал, он шумел, летел, горел неоновыми огнями. Миллиарды тонн стекла и плестигласа, миллиарды сердец, бьющихся в едином ритме жизни, — затеряться в кипучей энергии Корусанта было проще простого. Сила вокруг бурлила, как огромный океан. Энакин напрягся, прощупывая город в радиусе десятка километров в поисках враждебной ауры. Уровень 357-трил, квартал 79-джент-9-крил* был чист. Возле забегаловки на углу, где толстый трандошанин готовил лапшу, сцепилась пара забраков, которых тут же бросились разнимать. Но опасности Энакин нигде не чувствовал.       Зато остро чувствовал страх. От Асоки за версту разило страхом, который окутывал принцессу в Силе, как алый пульсирующий болью кокон. Энакин коснулся ее сознания.       Сияющее платье, три ряда жемчуга вокруг шеи. Детские ручки хватаются за жемчужную нить, женщина смеется. Женщина целует пухлые пальчики. И уходит. «Будь хорошей девочкой, Сока». Силуэт в дверях, озаренный солнцем.       Асока всхлипнула во сне.       От взрыва звенит в монтралах. Где-то кричат люди. От покореженного остова кара поднимается дым. «Слушайся папу, Сока». Перед носками туфелек расплывается лужа крови.       Энакин попробовал погасить негативные вибрации Силы — так часто делал с ним Оби-Ван, когда Скайуокеру снились кошмары. Тонкие манипуляции эмоциями Энакину не давались, и страх полыхнул с новой силой.       Когда Энакин вышел из транса, Асока уже не спала. Она лежала, подложив руки под щеку, и смотрела на него в упор. Глаза Асоки по-кошачьи светились в темноте.       — Спасибо, — сказала она. — Но больше так не делай. Боль нам нужна, чтобы мы помнили, кто мы есть. Если хочешь помочь, лучше посиди со мной немного. Ночью приходят мертвые, мне будет спокойнее рядом с кем-нибудь живым.       Энакин уселся у изголовья ее топчана, закутавшись в плащ. Асока свернулась калачиком под тонким спальником, ее длинное лекку в синюю полоску свисало вниз, задевая щеку Энакина. От Асоки исходило сонное тепло.       — Как ее звали? — вдруг ни с того ни с сего спросил Энакин. — Как звали твою мать?       — Ее звали Рудракши.       — Красивое имя.       — Так называют священное дерево из легенд Шили. Его плоды даруют мудрость и бессмертие**.       Голос Асоки был полон тепла и невыразимой горечи, и Энакин решился.       — Я помогу тебе.       — Это все потому, что я назвала тебя красавчиком?       — Нет, потому что так будет правильно.