Sacramentum

Осенние жухлые листья мягко пружинили под ногами. Воздух был пьянящим, но влажным. Серое небо едва пробивалось сквозь огненно-алую палитру кленов и золотисто-лимонных берёз. Мефодий и сам не знал, почему он шёл к одиночке, почему хотел предупредить её о грядущей облаве мрака. Она была странная, чудаковатая, но какая-то безумно знакомая со своим этим печальным и уставшим взглядом. И руки были знакомые - ловкие, сильные, крепкие. Может, из-за копья? Или нет? Он всегда доверял своей интуиции, и если та говорила, что так надо, значит точно надо. Наконец-то Мефодий вышел к поляне, на которой одиноко стояла сосна. Ветви гнулись от сильного ветра и царапали крышу вагончика. Наследник мрака быстро взобрался по канату и хотел уже было открыть люк, когда взгляд зацепился за две охранные руны. Специально заточенная под это монетка лежала в нагрудном кармане куртки. Один верный росчерк, и магия перестала действовать. Меф продолжал висеть на канате. Внутри самого вагона тоже были расставлены ловушки. Он закрыл глаза и представил, как ластиком стирает с пространства липкие ауры заклинаний. Люк еле слышно скрипнул, и непрошеный гость оказался в небольшой комнатке. Она преобразилась с последнего его пребывания тут. Стопки с книгами стали ещё больше, количество фантиков, правда, поуменьшилось. Ноутбук был другой. И почему-то в углу теперь стояло фортепиано. Старое, с потрескавшимся местами лаком оно щерилось своими клавишами цвета слоновой кости. Рядом лежала нотная грамота, учебники и самоучители, листки с простенькими мелодиями. Мефодий усмехнулся. Новое пристрастие? После томика Монтеня он уже ничему не удивлялся. Буслаев нежно провёл пальцами по тёплой лакированной поверхности и чуть улыбнулся. Да, когда-то он аж четыре года подряд проходил в музыкальную школу. Делал ненавистное сольфеджио, пел в дурацком хоре и получал по пальцам от вечно раздражённой преподавательницы. Пальцы спустились ниже и коснулись звонкой "до". Мягкий, но терпкий словно крымское вино, звук наполнил пустую комнату. Мефодий сел на стул и снова робко едва нажал на клавишу. Дыхание сперло от охватившего его чувства ностальгии. Правая рука заскользила, постепенно набирая темп, и печальная мелодия с тонкими переливами ласково начала касаться ушей. Вслед за правой рукой присоединилась левая, и Мефодий, чтобы не сбиться, чуть прикрыл глаза. Он не играл вот уже столько лет, но руки не огрубели, не забыли, а плавно и размеренно нажимали на клавиши. И мелодия, которую он играл давным-давно, тоже не забылась, не выветрилась, а будто стала ещё прекраснее. Эта мелодия была грустная, но не была тяжелой от своей грусти, она была похожа на тонкое шифоновое покрывало, лёгкое и воздушное, полупрозрачное. Звуки все лились и лились, сплетались между собой, отталкивали друг друга, а потом снова начинали кружиться в танце, один за другим затихая вслед за появлением новых. Мефодий так вдохновенно играл, что перестал обращать внимание на окружающий мир. А Ирка, тем временем, стояла за его спиной с поднятым в руке копьем. Валькирия находилась в таком замешательстве, что от удивления забыла дематериализовать его. Игра на фортепиано - это магия без магии. И Ирка на себе ощутила на себе её мощь и силу. Это было красиво, чуть страстно, с каплей печали и щепоткой любви. Самые главные составляющие волшебства. В её глазах появились слезы, и одна даже успела скатиться по щеке. Она облизнула губы и ощутила солоноватый вкус. Почему всё всегда было так сложно? Почему их дороги не пересеклись так, чтобы они были вместе? Почему Свет забрал её родителей, её ноги и его? Мефодий закончил играть, в последний раз опустив пальцы, и услышал шумное дыхание позади. Он медленно повернулся на стуле и увидел заплаканное лицо одиночки, с красными глазами, дрожащими губами, со сверкающим шлемом на голове и ослепительным копьём. Ну почему она такая родная? Почему глаза не могут распознать, кто это? Но почему сердце так колет, будто постовой бьет в гонг? Копьё исчезло, Ирка жалобно взглянула в его глаза. Мефодия задевал этот взгляд за живое, словно кто-то искал потерянную струну его души. И почему-то, несмотря на то, что он перестал играть, мелодия все ещё звучала, причем не только в его голове, но и в голове валькирии. Мефодий провёл рукой по её бледной щеке. Они молчали, но музыка говорила за них. Её губы все ещё судорожно хватали воздух. И он решился коснуться их губами так же нежно, как некогда касался клавиш фортепиано. Это длилось лишь мгновение. - Я знаю тебя, всегда знал, кто ты, - Буслаев схватил обеими руками её лицо и зашептал, - И даже, если из-за это вашего идиотского кодекса я не могу вспомнить тебя, я все равно знаю, что ты есть в моем сердце и была. Ирка уже захлебывалась от нахлынувшей боли, она никогда не позволяла себе жалеть себя, но даже алмаз может дать трещину. Мефодий прижал её к своей груди, и холодные крылья шлема коснулись щеки. В его объятиях она резко поникла и стала какой-то слабой. Эмоции, копившиеся столь лет, вырвались наружу, опустошив сознание. - Береги себя. От меня. Он напоследок сжал ее руку и исчез в проеме люка. Tu sei (итал.) - ты.