Sacramentum

Часы пробили глубоко за полночь. Яркий огонек свечи подрагивал от легкого сквозняка, отчего на стенах плясали жуткие тени. Ягун сидел за столом и что-то мастерил с его новым пылесосом. Движок злобно фыркал и нагревался, а хозяин начинал понемногу психовать. - Ну что же ты такой упрямый-то! - откручивал гайку из недр двигателя играющий комментатор, покрываясь потом. Гайка упорно прокручивалась и оставалась на месте. Это было противостояние двух врагов - гайки и Ягуна. Внезапно в дверь деликатно постучали, даже не постучали, а поскреблись ноготками. Внук Ягге отложил гаечный ключ, снял защитные очки и, недоуменно взглянув на пылесос, словно спрашивая у него, стоит ли открывать дверь, двинулся в сторону упомянутой двери. Он осторожно провернул круглую ручку и отошел назад, на всякий случай приготовив перстень. Только, к бескрайнему удивлению обитателя комнаты, на пороге стояла Гробыня, причем не в самом адекватном из ее состояний. Слегка пошатываясь, она вошла внутрь и хлопнулась на кровать. - Эм, Склеп, - начал Ягун, - может вопрос прозвучит банально, по-идиотски и не поэтично, но что ты тут делаешь? Склепова засмеялась, скинула леопардового цвета туфли на высоком каблуке и запустила в него подушкой. - Просто я хотела кое-чем с тобой заняться, - пьяным голосом произнесла сумасбродная девица и показала указательным наманикюренным пальчиком на парня. Она встала с кровати и с очевидным намерением подошла к нему, да так, что Ягун ощущал ее горячее, прерывистое дыхание на шее. Ладони Склеповой скользнули по его груди, дошли до живота, а затем вернулись в первичное положение. Комментатор занервничал и взял руки, напоминавшие шаловливых ужиков, в свои, крепко удерживая запястья. - А ты, оказывается, любишь садо-мазо, - прошептала Гробыня, но, не вырывая рук, коснулась губами его шеи. Ягун охнул от удивления. Губы ловко приникали к шее, посасывая ее, и то опускались до ключиц, то поднимались к подбородку. Язык оставлял влажные следы, а кожа под ними покрывалась мурашками. - Может, ты все же пойдешь в свою комнату и отоспишься? - предпринял попытку отговорить ее внук Ягге. Хотя соблазн и был велик, сердце парня бунтовало против этого - в голове возникал образ Кати, и он попытался уже действиями выпроводить охмелевшую Склепову спать. Пока Ягун размышлял над неправильностью своего положения, губы Гробыни добрались до его левого уха, а зубы слегка прикусили. Любого смертного эти ласки повергли бы в пучину возбуждения и удовольствия, но наш герой имел довольно-таки стойкий характер, несмотря на то, что он уже почти поддался чарам и сам захотел уложить мадемуазель Склепову в постель. - Все, Склеп, иди спи, - Ягун развернул девушку в противоположную сторону и подтолкнул к двери. Когда это все произошло, Гробыня будто бы пришла в себя, с насмешливым выражением лица подняла туфли и ехидно улыбнулась. - Все, Катька, желание исполнено, - хихикнула она. В тот же момент Лоткова скинула с себя мантию-невидимку и засмеялась. Склепова открыла рот и вытянула язык, на краешке которого лежала серьга Ягуна. - И что это значит? - комментатор скрестил руки на груди, а его уши стали пунцовее, чем обычно. Смущаясь, Катя подняла взгляд. - Мы играли в карты, а Гробыня мне проиграла желание: снять с тебя незаметно серьгу, вот она и разыграла комедию, а я за всем наблюдала со стороны. - Видишь, мне только Оскара не хватает, - хмыкнула "актриса". Не спеша, Ягун взял с пола брошенную подушку и, поднявшись, крикнул: - Ну, Катька, ну, Склепова! Я сейчас вам уши-то надеру! Гробыня и Катя, захохотав, бросились из комнаты врассыпную.