***
Как и сказал глава семейства Фантомхайв, у их наследника есть хороший друг – Алоис, который устал ждать каких-либо сигналов от Сиэля и сам решил действовать, ибо наблюдать за таким отстранённым приятелем больше не мог - тот буквально увядал на глазах. Синеглазый даже немного удивился, когда на его привычное «все в порядке» блондин не просто отстал со словами «если что – обращайся», а продолжил настаивать на разговоре. — О чем ты хочешь поговорить? — спросил он, стоя напротив шкафа с книгами, растянувшегося вдоль всей стены в гостиной, и примечал книгу, с которой проведёт очередной вечер. Транси сложил руки на груди. — О тебе с Себастьяном. — выдал он и продолжил наблюдать за товарищем. Тот даже взглядом не повёл, почесал бровь и, наконец, протянул руку, делая выбор. — А чего о нас говорить? Не самая лучшая тема для беседы, как по мне. — парень захлопнул стеклянную дверцу шкафа так, что она издала дребезжащий звук, раздавшийся по всей гостиной. Подойдя к дивану, синевласый раскрыл книгу на случайно странице и, прочистив горло, прочитал: У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. Анна Ахматова. Лето 1939. — Надо же, почти сто лет прошло, а все равно актуально. — ухмыльнулся Сиэль, уже захлопывая книгу и падая на диван в позе звезды. Твёрдый настрой Алоиса на серьёзный разговор начинал спадать, уступая своё место беспокойству и состраданию другу. Таким голубоглазый не видел друга никогда. Привычная меланхолия Фантомхайва отличалась от того, что сейчас видел Транси. Блондин неуверенными шагами начал приближаться к Сиэлю. — Что произошло в тот день между тобой и Себастьяном? — парень присел на диван, отчего тот немного прогнулся. — Ты можешь мне рассказать. Я ведь, как никак, твой друг. Съязвить бы, переключиться на другую тему, да тут на самом деле переживают и хотят помочь. — Ты действительно хочешь это услышать? — убито произнёс синеглазый, уже не делая вид, что очень увлечён изучением книги. — Мои слова могут заставить тебя разочароваться во мне. Хотя в последнее время я много кого разочаровываю. Парень горько усмехнулся. — Сиэль... — блондин протянул руку к другу и прикоснулся к его плечу, сострадая ещё точно не зная, чему именно. — Я никогда не отвернусь от тебя больше, даю слово. Мне тяжело видеть, как ты себя убиваешь. Подумай если не обо мне, так о родителях: они тоже переживают и отнюдь не меньше, чем я. Голубоглазый пытался поймать взгляд приятеля и переключить его на себя, но все безуспешно. Кажется, вот и окончен данный разговор, и «иди-ка ты нахрен, дорогой друг», однако Сиэль, сглотнув тяжёлый ком в горле, произнёс: — Мы с ним поругались. И очень серьезно. Оттого, что Фантомхайв хотя бы начал отвечать, Алоис воспрянул духом и устроился поудобнее на диване, всем своим видом показывая, что готов выслушать друга. Тот продолжил. — Я разозлил его, заставил волноваться, разочаровал, ... ранил. И я не понимаю, какого черта я сейчас сижу и нихрена не делаю... — еле слышно говорил синевласый, уставившись в одну точку. — Наша дружба уже давно начала выходить за принятые рамки, если ты понимаешь, о чем я... Блондин почти сразу же кивнул, не желая сейчас зацикливаться на чём-то. Для него это было не совсем удивлением, но он все равно отчего-то раскрыл рот с некой неожиданностью. Транси давно догадывался об этом, но говорил себе временами, что это всего лишь его разбушевавшаяся ненависть наряду с дружеской ревностью преподнесли в его светлую головку столь необычные помыслы. Он вспомнил, как не сдержался, и выкрикнул товарищу свои мысли: «А может быть, вы уже друзья и что-то большее?» Как оказалось, слова были правдивы. — Мы поругались и тут даже дураку понятно, что нужно что-то предпринять..., но я не знаю, хочу ли я этого. Здравый смысл подсказывает мне, что это неправильно, что будет очень тяжело, и я в очередной раз могу разочаровать всех вокруг, а сердце..., — он тоскливо нахмурился и зажмурил глаза. — сердце диктует мне не отказываться от этих чувств, а идти к ним навстречу, сквозь все тяготы жизни. Я запутался, Алоис... Тон его голоса резко понизился, а сам его обладатель мелко задрожал. — Что скажут родители...? А сам Себастьян – примет ли он меня и мои чувства после этой ссоры, ждёт ли вообще моего искупления, сможет ли и дальше быть со мной таким добрым, искренним, настоящим... Я не знаю, абсолютно ничего не знаю! Выкрикнув, Фантомхайв резко повернулся к другу, ища ответ в его глазах, поддержку, знак... хоть что-то. Такой безнадежности ещё никогда не было в его глазах цвета неба, уже потускневшего неба, которое заволокли тучи – предвестники бури. Светловолосый незамедлительно спохватился и сжал в своих ладонях кисти рук Сиэля, не отводя взгляда и не разрывая этого контакта. У этих двоих особая связь, отличающаяся от связи синеглазого с родителями или возлюбленным. — Сиэль, ты мой лучший друг. — уголки его губ ободряюще поднялись. — Я не могу решить за тебя, что тебе делать: следовать зову сердца или же поддаться наставлениям здравого смысла. Но я могу сказать лишь одно — что бы ты не выбрал, я всегда буду на твоей стороне. Никогда больше я не позволю кому-либо встать поперёк нашей дружбы, никогда. Сиэль часто заморгал, но не отвёл взгляда, пока обессилено не опустил голову на плечо друга и лишь спустя несколько минут тишины прошептал едва слышимое, немного робкое, но искреннее: — Спасибо... Транси зарылся своей пятерней в его сизые волосы, ласково поглаживая и успокаивая. Так они просидели весь оставшийся день, забив на все нужды: пищу, дела, общение, пока, в конце концов, измученный Фантомхайв не заснул на друге.***
14 декабря. День рождения Сиэля. Веселье и радость наполняли дом с каждым прибывшим гостей, коих было предостаточно. Родители именинника подсуетились не на шутку, украсили гостиную и не только её, потратили неплохую сумму, накопленную заранее, на все другие приготовление: еду, подарки, украшения. Воздушные шары, торт, подарки, наборы для конкурсов, блестящие вывески на стенах окнах, прочий праздничный декор окружали Сиэля, для которого это было чересчур, о чем тот конечно же не стал говорить, и остальных людей в доме. Младший Фантомхайв хотел спокойно отметить своё совершеннолетие, в кругу семьи и друга, но никак не ожидал такого скопления людей с блестящими физиономиями, будто бы это не у него праздник, а у всех приглашённых исполнили их самые заветные мечты. Но делать было нечего. На празднике была и Элизабет, практически его кузина, но это не мешало родителям до недавних событий размышлять о их возможной связи и последующих отношениях. Сейчас же они с пониманием относились к выбору сына, объяснившего матери, почему он так поступил, приняв решение расстаться с Милдфорд, и не пытались как-то столкнуть молодых людей вместе. А сама девушка и юноша не испытывали какого-либо дискомфорта от нахождения в одном помещении, наоборот – вели себя спокойно, возможно, чуть отстранённо, если сравнивать времена их близкого общения. Во всей этой праздничной атмосфере даже Сиэль, как мог, показывал, что ему весело, благодаря тем самым родителей и друга за прекрасно устроенный вечер. Однако даже если юноша и думал, что умело играл роль счастливого именинника, получившего замечательные подарки, мудрые наставления и кучу положительных эмоций, то близкие люди, в числе которых родители и лучший друг, иногда сталкиваясь взглядами, понимали, что с Фантомхайвом младшим попрежнему не все в порядке. Он вовсе не отошёл от душевных мук и самозарывания своей боли внутрь себя. Пытался тем самым не чувствовать ничего. Абсолютно. Когда гости – семья Милдфорд и даже один из родителей Алоиса – уже покинули дом семейства Фантомхайв, поблагодарив за званный ужин, в помещении наступила относительная тишина, сопровождавшаяся лишь редкими фразами, которыми перекидывались Рейчел и Алоис, вызвавшийся помочь убрать со стола, и звуками, исходившими от их действий. И тут, как специально, Сиэль остался наедине с одним из родителей, а именно – с Винсентом. Парень, как мог, избегал встречи один на один и с матерью, и с отцом, но, видимо, праздник и вправду раззадорил его, заставив потерять бдительность. Первым нарушил тишину старший Фантомхайв: — Сиэль. Подросток немного заторможенно повернул голову к источнику звука, вопросительно глядя на мужчину: тот встал с кресла и размеренным шагом подошёл к сыну, хлопая его по плечу и без слов приглашая выйти из дома, поговорить по душам. Место для беседы, признаться, не самое лучшее, особенно если учитывать, что сейчас декабрь, но Винсенту требовалась обстановка отгороженности от всего дома, чтобы никто не мог прервать их диалога. Хотя этого бы и не произошло, потому как то, что Сиэль оказался с главой семейства один на один далеко не заслуга простых обстоятельств. Но об этом юноше знать необязательно. По крайней мере – пока. — Оделся бы потеплее, – решил заметить Винсент, когда взглянул на сына и обнаружил того без шапки. – простынешь, а маме нашей потом тебя лечить. — Я уже взрослый не только по словам, но и по документам. Теперь могу сам решать, носить мне шапку или нет. – было произнесено серьезным тоном, но оба собеседника знали, что слова не имели какой-либо претензии или намёка на конфликт. Мужчина улыбнулся и уловил взглядом заметную, но все же немного натянутую улыбку своего ребёнка. Эта деталь заставила его раньше времени погрустнеть, отвести взгляд и позже снова его поднять, продолжая разговор: — Да... вот и оглянуться мы не успели, а тебе уже восемнадцать стукнуло. Время летит необычайно быстро: не успеешь и глазом моргнуть, а жизнь пройдёт. Это я к чему веду... Между ними и раньше происходили похожие разговоры с советами и наставлениями на будущее, однако сейчас Сиэль начинал догадываться, что не просто так они остались наедине, и нервно закусил нижнюю губу. Шестое чувство бушевало, не давая покоя. А тем временем Винсент продолжал, закурив: — Не говори маме об этой моей слабости, сейчас такой момент, что просто необходимо взяться за сигару. Так вот, жизнь очень коротка, чтобы тратить её на какие-то переживания и мысли «а что было, что будет?». Иногда лучше не думать о всевозможных исходах и просто прислушаться к своему сердцу, сделать так, как оно велит. Ты не всегда можешь быть уверенным в правильности своих действий, разумеется, но даже если ты ошибёшься – это не конец жизни, далеко не конец. Ты поднимаешься вверх, оступаешься и падаешь, вновь встаёшь или..., не найдя в себе силы, остаёшься на самом дне пропасти. И если ничего не предпринять, ты рискуешь остаться там навсегда, сын мой... Парень слушал, но не полностью понимал, что именно хочет сказать и добиться от него родитель, как ему реагировать и что ответить. Ему казалось, что одно неверное движение, и все разрушится. Сердце пропустило удар, уйдя куда-то вглубь грудной клетки, будто бы сжалось до размера молекулы. — Ты можешь разочароваться в отдельном человеке, во всех людях или даже в жизни, можешь ощущать боль от потери, предательства, оттого, что просто не можешь ничего сделать, но даже так: не закрывайся в себе и не подавляй это чувство – боль. Один человек как-то сказал: «Лишать себя чувств, чтобы не чувствовать боль, – пустая трата жизни». — К чему этот разговор? — Сиэль больше не знал, что сказать. В голове не осталось ни одной здравой мысли. Уголки губ мужчины приподнялись, обнадёживая и пытаясь приподнять настроение сына, «расшатать» его, а не вгонять своими словами в ещё большую апатию, отстранённость от мира, в бездну его души, где он застрял, откуда не может выбраться без чьей-либо помощи. — Я завёл этот разговор, чтобы сказать тебе следующее. Несмотря на все невзгоды и трудности, несмотря ни на что, просто знай, помни, держи глубоко внутри своей души мысль о том, что ты – наш сын, и всегда им будешь. Никакие обстоятельства этого не изменят. Юноша сжал кулаки до боли в ладонях и больше не отводил взгляда от родителя. — Так ты... в курсе? Ответом послужило молчание. — А... мама? Вновь тишина, говорившая за себя. — Так вы... Вам Алоис...? — юноша был растерян, слишком много было сказано, его секрет раскрыт, но он не видит в глазах родителя того, чего ожидал: разочарования, упрёка, отвращения и оттого он ощущает ещё большую неловкость. — Сиэль. — отчетливо произнёс мужчина, что вызвало волну мурашек, пробежавшуюся по всему телу синеглазого. — Ты – нас сын. И это главное. Подросток то открывал рот, то закрывал, смыкая губы, не зная, что сказать, не имея сил выдавить из себя какой-то звук и тем самым походил на рыбу, которую изолировали от естественной среды обитания. Винсент кивнул ещё раз, подтверждая свои слова, и сделает это повторно, если потребуется, потому что это большой шок для Сиэля, частички его души, и мужчина понимает, все понимает. Только спустя пару минут синевласый, восстановив дыхание и ритм сердца и выдохнув, произнёс: — Спасибо. — и этого слова было достаточно. Парень благодарил его и мать за все: за праздник, устроенный родными, за этот разговор, за их понимание, за то, что подарили жизнь, за то, что они есть у него. Осознавая, что главные люди в его жизни в ним, рядом, они не отвернулись от Сиэля и его выбора, а наоборот поддержали его, юноша испытывал гамму эмоций, которые было видно по его вновь вспыхнувшим глазам синего неба. Но на небосводе не хватает ещё одной детали – личной кометы подростка, которая лучше других могла разжечь в нем искру, огонь, целый пожар. — Решено. Я еду к нему. — скороговоркой выплеснул из себя Фантомхайв младший. Винсент поначалу и не понял смысл слов, но когда сообразил, то громко и заливисто захохотал, поставив этим действием сына в ступор: тот смотрел на отца с искренним непониманием. Мужчину развеселила скорая спонтанность своего ребёнка, но призадумавшись, он вспомнил, что и сам в молодые годы был готов сорваться в любую минуту, чтобы увидеть любимую. Такое рвение быть рядом с человеком, пусть оно и прошло сквозь многие испытания и попытки расстаться друг с другом, но лишь укрепило молодых Винсента и Рейчел, создавших прекрасную семью и воспитав лучшего на свете сына, как они любили говорить. — Что? — наконец, спросил синеглазый у мужчины: тот ушёл в свои раздумья о годах молодости и не сразу пришёл в себя. — Куда ты поедешь в одиночку в такую темень, да ещё и один? — поинтересовался Винсент. И пока тот не придумал логичного оправдания, как он это любит делать (интеллектом ведь пошёл в отца), продолжил речь. — Я сам отвезу тебя. Как никак, твоё совершеннолетие по закону наступит только завтра, я не могу так рисковать, иначе рискую получить нагоняй от нашей мамы. Он был прав и знал об этом, потому победно улыбнулся. — Ладно, — согласился Сиэль. — но только до того места, какое я укажу. Дальше я пойду самостоятельно. — Есть, сэр. — хохотнул Винсент. Кажется, находившиеся дома даже и мысли не допускали о том, чтобы проведать или спросить, куда пропали отец с сыном. Эта деталь вновь заставила юношу заключить, что разговор состоялся не по чистой случайности, но мысли о возможной скорой встречи с Себастьяном, если он все ещё ждёт Сиэля, затмили ненужные размышления. Находясь в пути, Винсент включил музыку, как делал почти всегда, когда они в семейной поездке не разговаривали. Синевласый глядел в окно, но не мог сконцентрировать своё внимание на чём-то одном: мысли путались, длительное ожидание встречи сбивало весь настрой. Только когда Сиэль вспомнил о словах отца: «Иногда лучше не думать о том «что было, что будет, и просто прислушаться к своему сердцу», — так парень и решил сделать. «Что будет – то будет. Падение вниз – не конец жизни. Упав, я смогу подняться: мои люди со мной, а это очень многое решает.» — думал Сиэль, глядя на ясное небо с луной и миллиардами звёзд, напоминавших ему о том дне с Себастьяном, проведённом вдали от Лондона в горах, когда юноша смог ощутить полную свободу, какая была не доступна ему раньше. «Но все же... ...дождись меня.»