Vis-a-vis

У Юли ушли долгие три недели, прежде чем она снова привыкла к работе в ФЭС. Привыкла, что подъем в строго определённое время, а не тогда, когда надо. Привыкла к овсяному киселю на завтрак, бутербродам на обед и ужин. Привыкла к опытному Аристову, балагуру Майскому, познакомилась с Власовой. Но тот, кто был ей так нужен, за эти три недели так и не появился. В то утро у нее снова было дежурство. И в тот день полил сильный дождь. Чертыхаясь, Юля швырнула огромную косметичку в рюкзак и вытянула из шкафа черный свитер. День обещал быть тяжелым. Как и всегда в такие дни, все валилось из рук. Кофе сбежал, оставив на чистейшей плите черное пятно нервной формы, остатки колбасы пахли слишком уж подозрительно и не годились для еды, а на яичницу уже не оставалось времени. Заглотив огромный кусок сыра с тоненьким ломтиком хлеба, девушка побежала разыскивать сапоги. Дождь в октябре пришел, как всегда, неожиданно. — Неожиданно в декабре пошел снег, — шипела девушка себе под нос, натягивая плащ. Она давно уже прекратила наряжаться в офис — незачем, да и на выезды приходилось переодеваться в форменную одежду. Чего греха таить — она была намного удобнее, чем самые удобные джинсы. Сапог не желал застегиваться, от куртки отлетела пуговица, шарф Юля так и не нашла. Заперев квартиру, она взвыла — лифт торчал наверху, и спускаться, видимо, не собирался. Выругавшись, девушка побежала по ступенькам. Она вышла из подъезда и практически сразу же наткнулась на огромный синий внедорожник. Девушка нахмурилась. Эту машину она видела в последнее время часто — чаще, чем полагается. Девушка каждый день говорила себе проверить номера, но всякий раз забывала. Окно опустилось, и ошарашенная Юля едва не упала. За рулем машины, которая преследовала ее уже долгое время, сидел Лисицын. Причем не просто сидел, а еще и нагло улыбался. Девушка ощутила вполне реальный гнев, смотря на его невинно улыбающееся лицо. Значит, он за ней следил все это время. Значит, он специально ездил за ней все это время. Ездил и не выдал себя, ничем! Но и она хороша, майор, как говорится. Не сумела опознать в следящем наглорожего майора, который когда-то давно признался ей в любви. Не поняла, что в принципе за ней следят, пусть даже и коллега. Мысленно влепив себе жирную двойку, девушка все-же подошла к машине. — Товарищ майор, вот вам заняться больше нечем, как раздражать женщину с табельным оружием накануне рабочего дня? — съязвила Юля, склоняясь к окну. Лисицын проигнорировал ее цветистую фразу, и открыл ей дверь пассажирского сиденья. Меж бровей девушки пролегла складка. Поехать с ним означало оставить машину у дома, и возвращаться на общественном транспорте, который Юля не переваривала. Ну или и возвращаться с ним. Или такси, что с ее зарплатой абсолютно нерентабельно. В любом случае, любое решение было бы ошибкой, кроме одного — сесть за руль своей машины. Но что-то внутри нее екало, стоило ей вспомнить, как майор потянулся открыть ей дверь. Выбросив из головы сомнения, девушка уже встала на подножку машины, как заметила букет, небрежно лежащий на сиденье. Розы. Как банально. Как пошло. Но тем не менее, как эффектно — охапка хрупких цветов, завернутая в тонкий целлофан. — Садись уже, — проворчал майор, скрывая свою радость. Она сдается. Она будет его. Запах роз. Он был настолько навязчивым, что преследовал девушку даже на выезде. Она все чаще ловила на себе взгляд майора, причем взгляд оценивающий. Юля и сама уже давно забыла как это — работать на выезде с Лисицыным, когда каждое его слово для нее — объект изучения. Работать им пришлось на стройке. Мысленно, Юля попрощалась с новыми рабочими ботинками — форма, разумеется, хранилась в офисе, но ботинки у каждого были свои. Лисицын же, не обращая на грязь внимания, гулял по стройке, пытаясь разговорить рабочих. Они вели беседу, довольно-таки отстранённую, рабочую. И Юля понемногу начала корить себя за то, что согласилась на эту авантюру с совместной поездкой на работу. Букет же роз, который Лисицын все же спихнул ей, она уже готова была выкинуть. Юля первая решила отзвониться Холодову. Костя лишь хихикал себе под нос, смотря, как новоявленный майор пытается командовать. Он решил отстраниться на время, чтобы понять, что произошло с этой девушкой. Разумеется, легкий ожог на виске Костя заметил еще в машине. Он решил не расспрашивать девушку ни о чем, зная от Шустова, что детали ее командировки засекречены. Однако Костя, в отличие от Игоря, примерно себе представлял, что произошло с его Юлькой, и чем она там занималась. Он мог только гадать, какие шрамы та поездка оставила на теле Юли, а какие — на душе. Он не хотел гадать, что было, он хотел работать над тем, что будет. Тяжелые мысли Юли, а еще более тяжелые Кости не мешали им заниматься делом. Юля собирала пробы ДНК, пока Костя опрашивал рабочих стройки. Нагруженные уликами и пробами, оперативники снова сели в джип, на этот раз с надписью «ФЭС». Юля выдохнула, и закрыла глаза. Еще одно дело. Одно из многих, или же уникальное? Работая в ФЭС, Юля перестала задаваться этим вопросом — каждое дело было уникальным. Их не привлекали к простым делам. ФЭС достаточно зарекомендовала себя, чтобы не заниматься каждой квартирной кражей или пьяной дракой бомжей на площади трех вокзалов. Поэтому сейчас, расследуя дело о смерти на стройке, Юля даже не могла представить себе, какой будет результат. Ее дернули обратно в общежитие рабочих, после того, как Костя принял участие в допросе подозреваемой. В этот раз она ехала одна. Ведя тяжелую машину, Юля снова и снова вспоминала тот букет, который сейчас мирно стоял в ведре с аспирином в буфете ФЭС. Буфет. Сколько минут она проводила там с коллегами, после раскрытия особо тяжелых дел. На столе всегда была тарелка с бутербродами, в кофейнике — ароматный кофе, а в шкафчиках можно было найти любые сладости. Не то чтобы оперативники увлекались быстрыми углеводами, но чашка горячего кофе с печеньем было святым, в особенности, на ночном дежурстве. Будучи относительно новенькой, Юля еще не выходила в ночь. Галина предупредила ее, что ночные дежурства вернутся в ее жизнь достаточно скоро, но пока что она оберегала девушку от стресса. Галина была единственным человеком, не считая ГРУшников, кто знал все, даже самые пикантные подробности ее командировки. Пока Юля опрашивала свидетеля, Лисицын, чертыхаясь, пытался на общественном транспорте добраться до места преступления. После тяжелой дороги, они с Юлей все-же пересеклись на стройке, и теперь девушка бесстрашно бежала по следу преступника. Задержав предполагаемого убийцу, девушка рванула обратно в офис. Куда делся Лисицын, она так и не поняла. Душ. Горячий душ. Его тонкие струи упали на накаченное тело девушки, зашуршали на шапочке для волос. Именно поэтому в ФЭС раздевалки были раздельными — порой после долгого выезда хотелось смыть с себя грязь и пыль места преступления. Лисицын, который вез на место очередную жену, был все так же раздосадован. Да, цветы она приняла. Но на его улыбки, прикосновения, легкие шутки не реагировала. Никак. Совсем. Нет, он догадывался, что его Юлька вернется другой. Но он никак не предполагал, что такой холодной. Ее смех, когда-то колокольчиком разливавшийся по офису, теперь звучал сухо и неприветливо, оставляя послевкусие обиды и боли. Лисицын понимал, что ей тяжело, но прошел уже первый месяц, а она все так же холодна. Он ликовал, когда она раз за разом не замечала его машину. Он провожал ее так за разом раз, каждый день, когда она работала. Он злился, когда видел ее с другими операми, ликовал, когда слышал от Вани, что из ее уст опять прозвучал отказ. Но понять, что руководит ее чувствами, опер не мог. А ведь хотел. Он флиртовал автоматически, не вдумываясь в то, что говорит. Выгнал ни в чем не виновного Белозерова, он острил, пытаясь заставить девушку заговорить. И даже не заметил, как мимо буфета прошла Юля в строгом сером костюме. Юля прошла мимо, не обратив внимания на происходящее. Девушка торопилась в допросную, где Галина Николаевна вот уже час как «колола» задержанного. Девушка вслушивалась в показания арестованного, и не сразу обратила внимание на Лисицына, мило присевшего в соседнее кресло. Слова майора о жене задели некую нотку в душе девушки. Она попыталась скрыть свои эмоции, но опытный майор понял, что его присутствие раздражает девушку. Он сменил тему, попытался было рассказать Юле о деле, но майор взорвалась и пулей вылетела из зеркальной комнаты. Он бежал за ней до раздевалки — единственного места, где девушка могла скрыться. И когда черная дверь закрылась аккурат перед его носом, он улыбнулся. Ревнует. Ревнует? Она? Нет! Юля влетела в раздевалку и добежала до большого зеркала, перед которым они часто поправляли макияж. Перед зеркалом стояли два шезлонга, и девушка устало опустилась в один из них. К чему лукавить, она ревнует Лисицына. После того памятного поцелуя ей казалось, что майор хоть как-то разовьет их отношения, но нет. Наоборот, Лисицын как был бабником, так и остался. А она как ревновала его, так и ревнует. Ну хотя бы сегодня это не очередная подружка, а просто свидетель. Широкоплечий, хладнокровный, рассудительный — такой не предаст. Но как же тогда… «Нет!» загорелась в голове красная лампочка. Никогда Юля не позволит кому-то прикоснуться к ее телу, снова ощутить это жадное шуршание мужских рук, пытающихся порвать одежду, а потом так жестоко вонзающих нож. Никто больше не увидит ее шрамов, и ее слез. И только когда она поняла, что Лисицын уехал, она вышла из раздевалки. Расписалась в журнале и заказала такси. И опять не заметила, что за такси ехал синий джип.