Песнь гудков между нами

Очередная сигарета. Вдох — легкие заполняются клубами спасительного сизого дыма, а по венам разливается так необходимое спокойствие. Выдохнув, Юри наблюдает, как невесомый сигаретный дым лениво устремляется ввысь, к грузным снежным облакам, растворяясь в мрачной серости питерской ночи. И вновь затяжка. Глупо. Почему он опять сбежал? Из-за Никифорова? Испугался неотвратимой предсказуемости вечера? Не слишком ли самонадеянно с его стороны? Размечтался, что преподаватель вот прям сразу накинется на него, как оглодалый волк на добычу, трахнет. Да с какой стати? Вон, Никифоров принесённый коньяк глушит и ни о чём таком не думает. Может, он вообще только по девочкам. Мало ли что про него говорят. Ведь не накинулся-то. Юри досадливо сжимает губы, нервно смахивая рыхлый пепел почти истлевшей сигареты. А если бы Никифоров потащил его в спальню или даже захотел бы взять прямо там, в гостиной, на диване, где ещё витает сладкий аромат Ленкиных духов, он бы сопротивлялся? Напомнил бы о педагогической этике и ответственности, вспомнил бы, что могут исключить? Он бы сказал «Да». Жаль, что не спрашивали. Тишину вновь нарушает стандартная мелодия рабочего телефона. И кто такой настойчивый в этот час-то? Юри проглатывает вместе с последней затяжкой спасительной сигареты острое желание послать надоедливого абонента подальше, раздосадованно смотрит на экран — номер как всегда скрыт по правилам компании, принимает вызов. — Привет! Вы позвонили в «Секс по телефону», и я исполню все ваши сокровенные желания, — стандартная фраза звучит совсем не горячо и не завлекающе, но Юри всё равно. Это большее, на что он сейчас способен. Пусть извращенец радуется и такому. Прикрыв окно лоджии от холодного ветра, продолжает: — Чем могу помочь? — Мм… Мой глупый студент… Ючи, да? Кажется, что сердце перестает биться в груди. Словно всё тело в один миг умирает, и хотел бы сделать вдох, но никак. Юри затравленно поднимает руку к шее, царапает, оставляя на тонкой коже алые царапины ногтей, судорожно вскрикивает, если издаваемый им хриплый шум, вообще можно назвать криком. Секунды… Влажный, пропитанный смогом воздух, наконец, поступает в лёгкие, разрывая тонкие альвеолы. — П-профессор?!. — Бинго! — в трубке раздается мягкий мужской смех. — Сразу узнал. Так соскучился? Вспоминал меня? Пытаясь отдышаться, Юри неверяще смотрит на экран телефона: мягкий свет светодиодов показывает стандартную картинку и надпись о скрытом номере. Мысли путаются. Если он сейчас у Никифорова, то кто звонит ему под именем профессора? Неужели он ошибся, решив, что звонивший мужчина и есть его преподаватель истории в универе? Или же нет? Юри прислоняется разгорячённым лбом к окну, тонкой гранью застывшего стекла разделившего гостиную и лоджию: приглушенный свет высвечивает заставленный тарелками стол, работающий на фоне телевизор и пустующий диван. Никифорова в комнате нет. Ушёл по нужде? Звонит из другой комнаты? — Эй! Почему не отвечаешь? Ты ещё тут, Ючи? — звучит обеспокоенное в трубке. — Тут, профессор, не волнуйтесь. А вы где сейчас? — вполне невинный вопрос. — Ближе, чем ты думаешь? Или, может быть, я на другом конце Земли? Мм… Может быть я сейчас под пальмами, в своём дворце сижу… — Это вряд ли, — перебивает Юри, — этот номер только Питеру и области. — Вот чёрт, обломал, — глубокий печальный вздох. — А так хотелось рассказать тебе о своей, царской, жизни, моих ста слонах и тысяче наложниц… — Так уж и тысяче? И что ты со всеми ними делаешь, позволь узнать? — Хороший вопрос, студент, — Юри вздрагивает от обращения: Никифоров точно также обращался к нему час назад на этом же балконе. — Ну, у половины месячные, оставшиеся, кто чем занят — Зульфия гладит мой халат, Фатима штопает носки… Тяжко нам, султанам. Фараонам, то есть. — И ты решил позвонить мне? Не взревнуют твои часом? — Они выдрессированные, послушные. Я других в гарем не беру. Но вот скучно с ними только. Хочу экзотики. Японца. — Японца… — Юри вырисовывает на морозном стекле замысловатые фигуры. Вот разрисует Никифорову всё стекло сердечками и надписями «Люблю тебя», пусть любуется. — Японцы это дорогое удовольствие. Страна восходящего солнца, знаешь ли. Слышал же про гейш, как их учили? Один японец тысячу твоих наложниц заменит. — Я не против, — тут же соглашается профессор. — Меняю один гарем с тысячей баб на одного японского мальчика. Умелого мальчика. — И что ты хочешь от этого умелого мальчика? — с придыханием спрашивает Юри, вырисовывая очередное сердечко дрожащей рукой. — Минет хочу, — следует незамедлительный ответ. — Он мне задолжал немного. Я ему про фараонов рассказал, а он мне не отсосал. Представляешь? — Кошмар! — сочувственно вздыхает Юри. Толкнув дверь балкона, он возвращается в пустующую комнату, плещет себе коньяка, выпивает. Кровь вспыхивает алкогольным пожаром карамельных искр. — Это нужно исправлять. — Вернуть с процентами, — звучит несколько злорадно, но от этого по позвоночнику парня только пробегает сладкая дрожь предвкушения. — Расскажи мне о себе, профессор… — хриплые нотки нарастающего желания окрашивают голос. Юри усаживается на край кожаного дивана, прикрывает глаза, погружаясь в атмосферу предстоящего пикантного разговора. — Что ты сейчас делаешь? — Ну… Я сейчас дома, в своей спальне. У меня большая и удобная кровать, но в ней так часто бывает одиноко, Ючи… — Юри, — поправляет японец. — Это моё настоящее имя. — Виктор Андреевич, — представляется Никифоров. — Будем знакомы. Ну так что, Юри, составишь компанию своему профессору? Дрочить одному в постели скучно. — Куда ж я денусь, мой профессор. Меня только что обменяли на тысячу наложниц, нужно соответствовать, — Юри медленно ступает по чужой квартире, находит нужную комнату: свет ночника бьет из-под двери узкой полоской, слышен приглушённый голос, и толкает дверь. Никифоров, невероятно прекрасный и до боли в груди желанный, лежит на широкой кровати, прижав телефон к уху, ослепительно улыбается: — Здравствуй, мой студент Юри! — Здравствуйте, профессор, — Юри делает шаг в комнату. — Виктор Андреевич!