Крестраж-о-Котором-Не-Знали

Над замком сгущались сумерки. Сплошной пеленой лил дождь, скрывая от случайного взгляда одинокую фигуру студента, направлявшегося в сторону Запретного Леса. В этом лесу Тома интересовал народ, что на протяжении всей магической истории сохранял нейтралитет в конфликтах волшебников. Кентавры. В своё время Том предлагал им присоединиться к нему, но, излишне гордые, они считали себя выше «людской междоусобицы», а от Лорда Волдеморта и вовсе шарахались как от чумы. Прояви такое неуважение волшебник, и Том сжёг бы его заживо, но кентавры являлись одними из тех народов, что он стремился сохранить – волшебным народом. Если что и можно было назвать святым для Тома, так это магию. Магию во всех её проявлениях, во всём её многообразии, во всех её представителях. Лишь к магам у Тома не было этого особого отношения, ведь те так глупо разбавляли дарованное им с магглами, так нелепо игрались с этой силой, забывая основы, попирая её законы, отказываясь от целых ветвей великого искусства в угоду кому – грязнокровкам и их ограниченному мышлению! Добро или зло, справедливость или пристрастность – всего лишь слова, неприменимые к волшебству. Оно прекрасно в своей бесстрастности и тем абсолютно совершенно. В отличие от магов, такие магические народы, как кентавры, остались неизменны. Как и их далёкие предки, они всё также жили табунами, читали звезды на небосклоне, словно раскрытую книгу, и пророчили о будущем с тем пониманием, что и не снилось таким, как Сивилла Трелони – мошенницам с капелькой дара в крови. В понедельник Том, наконец, встретится с ней на уроке Прорицаний. Он заглянет в эту пустую голову и отыщет проклятое пророчество, что перевернуло всю его жизнь. Но это будет через два дня. А пока… Том шёл по тропе. Кроны деревьев-великанов затмевали собой пасмурное небо, зелёными куполами ограждая от дождя. Под ногами щёлкали ветки, и мягко приминалась трава, ветер и дождь беспокоили листву над головой, многогранным эхом в темноте перекликались десятки голосов обитателей леса – волшебных и не очень. Том всё дальше углублялся в чащу. Старая тропинка то обрывалась, то возобновлялась вновь. На пути волшебника вздымались могучие, извилистые корни деревьев, из ниоткуда появлялись глубокие овраги, неестественно беззвучно расползались паутиной мелкие ручейки. Но Том продолжал идти, уверенный в указанном Хагридом пути. После урока по Уходу За Магическими Существами Том разговорил Рубеуса, мягко и ненавязчиво выудив из того сведения о кентаврах. Сделать это было так легко, что пару раз Тому приходила в голову крамольная мысль указать полувеликану на его простодушие и полное отсутствие осторожности. Хагрид совершенно не задумывался, для чего у него спрашивают то или иное, и в каких целях эту информацию можно применить. «Наверняка Гарри не раз этим пользовался», - с улыбкой подумал Том, представив, как одиннадцатилетний мальчишка, пока прочие забавляются с волшебными палочками да играют в Плюй-камни, планомерно выуживает из рассеянного лесничего десятки тайн. Десятки фрагментов первого в его жизни паззла – дороги к Философскому Камню. Это вовсе не странно, что Том вместо гнева испытывал гордость. Поляна, на которой любил бывать кентавр Флоренц, предстала перед Томом более часа спустя. Дождь к этому времени сошёл на нет – поднявшийся ветер погнал тучи на север, обещая Хогвартсу ясные и относительно тёплые выходные. - Холодно, - прошипела Нагайна. Обращённая в татуировку, она могла как закрыть Тома своим телом от враждебного заклятия, приняв весь удар на себя, так и в полной мере разделить с ним физический дискомфорт от прогулки в холодную, дождливую погоду. И если первым она откровенно гордилась, исправно прикрывая спину повелителя, то со вторым была категорически не согласна. – С-согрейс-ся. Хмыкнув, Том набросил на себя согревающие чары, только теперь осознав в полной мере, насколько продрог за время блуждания по лесу. Удивительно, что Нагайна начала жаловаться только теперь. - Довольна? – насмешливо спросил он змею, но ответа не получил: наглая рептилия, согревшись, успела задремать. Оставив её в покое, Том принялся бродить по поляне, время от времени бросая взгляд на прояснявшееся небо. Шанс встретить Флоренца именно сегодня был велик: Хагрид упомянул, что ночь с пятницы на субботу наиболее любима кентаврами – нечто особое открывается им о будущем в это время. Конечно, из-за дождя встреча могла и не состояться. Том не возлагал особых надежд в любом случае. Даже если кентавр появится, не получится воздействовать через него на весь табун в эту же ночь. Просто всё с чего-то начинается, и Том желал начать как можно скорее. Конечно, кентавры не так уж были и нужны ему. Они жили обособленно, придерживаясь абсолютного нейтралитета в любых конфликтах между магами. В бою их магия была бесполезна, а луком со стрелами много не навоюешь. И всё же они были истинно волшебным народом, частью магического мира, который Том так хотел сберечь – для него важно было получить поддержку всех разумных обитателей волшебного мира. В этом он видел едва ли не свою судьбу. Тихий перестук копыт вызвал улыбку на лице Тома. Оглянувшись, он с интересом окинул взглядом вышедшего на поляну кентавра – мускулистого, как и все представители его расы, с двойной грудной клеткой – человеческой и лошадиной, со светлыми волосами и белым с чёрными пятнами телом. Точно таким Хагрид описал Флоренца. Почему Том хотел встречи именно с ним? Флоренц, по словам полувеликана, был молод и более других расположен к магам, что как нельзя лучше отвечало целям юного Лорда. Таким только задай нужный вектор – из кожи вон вылезут, но сделают так, как надо. Как надо Лорду Волдеморту. - За Меркурием воссиял Сатурн, - проронил Флоренц мелодичным голосом, казалось, нисколько не удивлённый встретить студента в поздний час вдали от школы. Конечно, ведь все кентавры – астрологи, все они предсказатели, и ночное небо для них, всё равно что открытая книга. «За Меркурием воссиял Сатурн». Том изучал астрологию и предсказания, но таланта к ним не имел. Меркурий, насколько он помнил, это символ встреч, общения, знаний, обмена информацией. Сатурн – карма, необходимость усвоить некий жизненный урок, избавиться от старого и ненужного. А Воссиявший, Сильный Сатурн сулит сильные встряски «ради очищения души». Хах. - Полагаю, это означает судьбоносную встречу? – вежливо предположил Том. С кентаврами иначе нельзя. Они не терпят неуважения к себе. Горделивый народ. - Я встречал и не встречал вас*, - туманно отозвался Флоренц. В голосе его сквозила лёгкая озадаченность. Том и забыл, как бывает тяжело общаться с кентаврами. - Меня зовут Том Мракс, - представился он с мягкой, располагающей улыбкой. Почему-то снова вспомнился Гарри. Просто так, без повода. - Моё имя Флоренц, - назвался кентавр, не сводя с лица Тома больших, сапфировых глаз. – За Меркурием воссиял Сатурн. Том вежливо улыбнулся. Эта ночь обещала стать долгой. … - Мерзкая! Старая! Розовая! Жаба! – отрывисто рычал Гарри, сопровождая каждое слово кратким, но мощным магическим выбросом из палочки. Так, как учил Реддл – не гася в себе ярость, не отворачиваясь от ненависти, но подогревая их в себе яркими воспоминаниями. Сегодня – о последнем вечере у Амбридж. Семь часов! Семь часов она продержала его у себя! Семь часов Гарри резал собственную руку, снова, снова и снова выписывая проклятую фразу: «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». После первой же строчки надрезы на тыльной стороне правой руки вновь открылись, вновь начали кровоточить. «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». Раны становились всё глубже и глубже, но Гарри, упрямо стиснув зубы от боли, продолжал выписывать строчки. «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». К исходу пятого часа кровь заливала весь пергамент, но Амбридж просто сменила его на новый. И снова: «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». Пальцы давно онемели, рука не слушалась, но тёмная магия пера направляла, подавляя дрожь слабости: «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». Её тошнотворная, приторно сладкая, полная удовлетворения улыбочка. «Я не должен лгать». «Я не должен лгать». - Я НЕ ДОЛЖЕН ЛГАТЬ! – закричал Гарри, вытолкнув в палочку чёрную ярость и жгучее желание уничтожить. Дерево раскалилось в его руке, выбросив в сторону Реддла сгусток ослепительного света. И слизеринец, впервые за их тренировки, не блокировал атаку, а стремительно уклонился. Это так поразило Гарри, что он опустил палочку, за что тут же поплатился ответным Ступефаем. Заклинание швырнуло его на пару футов, парализовав. - Никогда не ослабляй бдительность, - наставительно произнёс Реддл, нависнув над беспомощным подростком, но вдруг дружелюбно улыбнулся: – Хотя признаю, твой последний удар того стоил. Его одобрение, признание силы Гарри, смягчили злость, утешением пролившись на пожар внутри мальчика. - Спасибо, - проронил Гарри, как только Реддл отменил своё заклятие. - Видишь? – хмыкнул он, протянув руку, чтобы помочь подняться. – Использовать можно даже боль. Лучше обратить её в силу, чем лелеять жалость к себе, правда? - Правда, - выдохнул Гарри, приняв его помощь. Но когда мальчик поднялся, Реддл не выпустил его пальцев. Напротив, он завладел второй рукой Гарри, той, где алели свежие шрамы от наказания, поднял тыльной стороной к лицу и со странной нежностью коснулся их губами. У Гарри перехватило дыхание. Поражённый, он даже не пытался высвободить руку, лишь заворожённо смотрел в красивое, идеальное, словно у куклы, лицо, чьи совершенные губы сейчас дарили нежданную ласку и прохладу израненной руке. - Всё можно обратить в силу, - прошептал Реддл, подняв на Гарри синие глаза. Абсолютно всё. … Субботним утром Гарри проснулся первым в спальне. За окном едва-едва рассветало, в воздухе плавали пылинки в первых лучах солнца, а рука под повязкой не беспокоила. Прошлой ночью, за полночь, когда он вернулся от Амбридж, Гермиона, Рон, Каспер и, почему-то, Невилл ждали его в общей гостиной. Гарри находился в отвратительном настроении и собирался уже было сорваться на друзьях, но Гермиона встала ему навстречу с миской в руках. - Это чтобы снять боль и воспаление, - проговорила она грустно, да и выглядела уставшей и сонной. Проглотив все грубые слова, Гарри позволил ей размотать размокшую от крови тряпку (бывшую кружевной салфеткой и мстительно стащенную прямо из-под носа розовой жабы) и опустить горевшие огнём шрамы в целительное зелье. Прозрачная жидкость тут же окрасилась в розовый, ставший для Гарри ненавистным цветом. Но боль притупилась, а прохлада уняла жар. Ребята просидели от силы десять минут в сумрачном, пронизанном горечью молчании. Гарри уставился в одну точку, отрешившись от всего, не замечая, с каким ужасом смотрела на его ладонь Гермиона, с какой бессильной злостью сжимал и разжимал кулаки Рон, с каким негодованием хмурился Невилл, с каким мрачным удовлетворением сверкали глаза Каспера. Шпион Тёмного Лорда не видел ничего ужасного в произошедшем, но понимал, что любая агрессия со стороны Министерства в сторону Поттера идёт на благо повелителю. Конечно, Том не поделился с Краучем планами на Гарри, но умный и наблюдательный Барти умел замечать неочевидное и делать правильные выводы из призрачных предпосылок. Измученный многочасовой пыткой, Гарри едва не отключился, сидя на диване. Заметив это, Гермиона убрала миску с зельем, бережно перебинтовала всё ещё бугристые алые шрамы и шёпотом, чтобы не разреветься вслух, пожелала другу спокойной ночи. Пробормотав благодарность в ответ, Гарри ушёл, едва покачиваясь, чтобы уже во сне выплеснуть притаившуюся под сердцем ярость. «А ведь я смог заставить Реддла уклониться», - вспомнил он с ленивым удовольствием. И это без заклинаний, на чистой силе негативных эмоций. На что же он будет способен, подкрепив их тёмным заклятием? Благодаря книгам из библиотеки Блэков Гарри осознал отличие тёмных заклятий от светлых. Суть была не в том, что они были жестоки или злы, а в окрасе чувств, за счёт которых действовали. Тёмные чувства давали огромную силу тёмным проклятьям. Преподаватели отчего-то избегали этой темы. «Хотя вовсе не отчего-то», - невесело хмыкнул сам себе Гарри. Если волшебник снова и снова пользуется тёмными заклятиями, снова и снова будя в себе ненависть и злость, он к этому… привыкает. Привыкает ненавидеть всё и всех, привыкает нести тьму в сердце. Потому все тёмные волшебники так легко причиняли боль, так легко сеяли вокруг себя разрушения. Гарри это понимал. И не хотел для себя той же участи. Но он хотел силы. Светлые чувства дарили мощь защиты, как в случае с Патронусом, но, только защищаясь, Волдеморта не одолеть. Однажды Гарри не успеет защитить: себя, Рона, Гермиону, Каспера или Невилла. Или Тома. И что тогда? «Если бы только Дамблдор в открытую сразился с ним», - с накатившей вдруг тоской подумал мальчик. «Он стар и уже не так силён, как кажется», - неприятно рассмеялся в голове Волдеморт. «Неправда». «Подумай, Гарри, четырнадцать лет назад уже была война, уже гибли десятки волшебников. И где был твой Дамблдор? Почему он не остановил меня, вызвав на поединок? Я бы не смог отказаться, не потеряв лицо и честь. Но он не вызвал». Гарри мрачно уставился на полог кровати. «Он позволил твоим родителям умереть», - упал голос до хриплого шёпота. «Не сваливай всё на него! – разозлился мальчик. – Не он убил их, а ты!» «Они доверились ему! – зашипел Лорд рассерженной змеёй. – Он, как глава их Ордена, отвечал за них! Дамблдор знал, что Поттерам грозит опасность, но отчего-то не замкнул защиту Фиделиуса на себе. Он позволил им умереть, Гарри. Позволил». Гарри беспомощно сжал пальцы на одеяле. Сириус отказался быть Хранителем Тайны, потому что враги знали о его крепкой дружбе с отцом. Он хотел, чтобы сторонники Волдеморта охотились за ним впустую, он готов был стать мишенью и умереть за них. Но, правда, что мешало директору взять защиту на себя? Червячок сомнения шевельнулся в душе, но Гарри подавил его. Он ничего не знал о той, первой войне. Он мог бы расспросить Сириуса, прежде чем из детской обиды начать сомневаться в Дамблдоре. Директор такого отношения к себе не заслуживал. «Да неужели?» «Заткнись». Гарри напишет Сириусу и обо всём его расспросит. А потом пойдет тренироваться с Роном на поле, даже если Гермиона начнёт ворчать о несделанном домашнем задании. И ещё, может… может Том согласится составить им компанию? Приободрённый приятными мыслями, Гарри поднялся с кровати и вскользь глянул на свою волшебную палочку. Он вспомнил, как на суде, пока шёл допрос, ему пришло в голову, а можно ли сотворить такой Патронус, что будет эффективен против магов. Заступничество Малфоя и решение Визенгамота в тот раз затмили собой всё, но теперь Гарри снова об этом задумался. Пожалуй, он мог бы задать далеко не один вопрос Сириусу. … *В книге именно Флоренц защитил Гарри от Квиррелла (с Томом в башке) в Запретном Лесу.