Пиздец. Смерть. Будапешт.

Она отбрасывает пустой пистолет на паркет и туда же отправляет натирающие туфли, тыльной стороной ладони вытирает кровь с рассеченной брови и облизывает разбитую губу. Клинт стоит напротив, оттягивая галстук. Некогда белый диван измазан в крови, журнальный столик и панорамные окна, ведущие на задний двор, разбиты вдребезги и с десяток трупов распластаны по полу от гостиной до столовой. У него на боку зудит неглубокий порез, а сердце бешено колотится, разгоняя адреналин по венам. У нее взгляд мутный, – полет головой о камин сказывается - а дыхание все еще рванное, она резинку с запястья стаскивает и к волосам тянется. - Оставь. Она так и замирает с рукой в волосах, когда он её за талию обхватывает и целует. Жадно, до одури остервенело, словно зверь поймавший добычу. Наташа жертвой быть не привыкла, она за шею его хватает, пальцы в волосы запускает и на себя тянет, углубляя поцелуй. Он вперед шагает, заставляя её к стене отступить. У него под ботинками стекло хрустит, а она его за губу кусает до металлического привкуса и шипит прямо в рот, когда босыми ногами в осколки. Бартон под бедра её подхватывает и в стену впечатывает, рядом висящая картина с грохотом на пол сваливается, но думать получается лишь о том, как её ноги его обвивают, а руки пиджак стаскивают. Он рукой вверх по бедру ведет и в брюках слишком тесно становится от осознания, что белья на ней нет. Ругается себе под нос, а у неё губы в кошачьей улыбки расплываются где-то в районе его шеи. Языком вверх ведет, за мочку уха кусая, оттягивая, дразня пока он брюки стягивает. Наташа вздрагивает, когда он сразу два пальца в неё погружает медленно, задевая клитор, и так же медленно начинает двигаться. Стон срывается с припухлых губ вместе с хриплым: - Клинт. Она за плечи его цепляется сильнее, ерзает, пытаясь ускорить темп, и в отместку кусает в шею. Он рычит ей в самое ухо, оба пальца выводит и свободной рукой за бедро мертвой хваткой цепляется, чуть в сторону отводя. Входит полностью одним резким движением. Она вскрикивает от неожиданности, его уже припухлую кожу из зубов выпускает, голову назад откидывая. Бартон даёт ей немного отдышаться и поудобней устроиться, прежде чем начинает двигаться. Грубо, грязно каждый отдаётся полностью и берет то, что его по праву. Оставляя свои метки на другом, границы размечая. Кожа к коже, горячее дыхание в унисон и стоны в одной тональности. Когда дрожь в теле стихает, он ставит её на пол, она все ещё его за плечи держит, потому что собственные ноги держать отказываются. Он брюки подбирает, застегивает и на пол опускается, её за собой тянет. Паркет приятно холодит кожу. Она голову ему на грудь опускает, сердцебиение слушает, а веки тяжелеют. Бартон её по спине гладит, непонятные узоры по атласу выводит. - Надо трупы убрать.