Темно.
Сыро.
Холодно.
Он лежал, смотря пустым взглядом на толстую решетку камеры в Азкабане, и, казалось, давно был мертв. В какой-то степени он действительно погиб в тот миг, когда его грубо бросили сюда черт знает сколько времени назад. Он перестал считать дни на восьмой сотне. За все это время света он толком не видел, не считая того крохотного оконца в самом верху камеры, от которого зимой и летом веяло холодом дементоров. Легкие уже давно и неустанно горели огнем, кашель разрывал горло, а сухие губы не говорили до сих пор ни разу. Он был почти уверен: говорить ему будет сложно, если он найдет собеседника. Он был невероятно худ: тонкие запястья, впалый живот, болезненно исхудавшее, когда-то красивое лицо. Ранее непослушные угольно-черные волосы сейчас тусклыми прядями, среди которых легко можно было найти седые, свисали сосульками по узкой спине. Когда-то ярко зеленые глаза, горящие жизнью, сейчас смотрели безразлично и сломленно — о да, сил сломать этого человека у них хватило. В дальнем углу камеры находился кривой деревянный столик, на котором стояла плошка с какой-то жуткой субстанцией грязно-зеленого цвета. Сам парень лежал на тонком дырявом матрасе прямо на ледяном каменном полу. Крыс он не боялся. Даже они здесь не выживают. Все это ложь, дементоры сожрут душу крысы и не подавятся. Сириус никогда здесь не был, он не поймет. Глаза его в последний раз устало закрылись в холодной камере.***
Альбус Дамблдор зло выдохнул, просмотрев список поступающих в Хогвартс юных волшебников. С каждым годом он становился все короче, чистокровные рода практически вымерли, а Запретный лес давно уж опустел — все волшебные звери исчезли, будто… сбегая. Его самого, Верховного чародея, палочка все меньше слушалась — как, впрочем, и многих других. Пророки всего мира покончили с собой в один день, издав совершенно одинаковые Пророчества, на Пророчества совершенно не похожие. Скорее, последнее предупреждение, призванное спасти уходящую Магию, но вот найти Героя Пророчества во всем мире невозможно… Луч света в мире мертв, но жив: Еще не поздно. Магия покинет мир, Последует за Ним, Станет принадлежать Ему, Стоит последнему вздоху Его сорваться с губ Его. Этот миг уже слишком близко. Сам Альбус был уверен: во всем виноват мальчишка Поттер. Из-за него все беды, это точно он провел какой-то темномагический ритуал, точно он вынудил Пророков покинуть этот мир. Чертов мальчишка все никак не сдохнет… Альбуса совершенно не волновало, что мальчик был не способен даже говорить. Директор ухватился за последнюю мысль, и губы его сами растянулись в торжествующей улыбке. Дитя Тьмы больше не сможет мешать Всеобщему Благу. Никогда.***
Мальчик открыл глаза и впервые на долгое время увидел не темный камень, а светлый потолок. Кости приятно грело тепло мягкого одеяла, а под головой была подушка. Мягкая, удобная. От нее он уже отвык… — Здравствуй, Гарри, — раздался рядом красивый женский голос, отчего он подпрыгнул и испуганно уставился на стоящую рядом женщину. Она была красива. Красива той мрачной, холодной красотой, какой был когда-то Том Реддл — но в десятки, сотни раз лучше. Ее угольно-черные, словно Тьма, волосы мягкими волнами лежали на узких плечах, спускаясь до самого пола. Глаза ее были пронзительно-синего цвета, словно морозное небо, отражающееся в синей глади зимнего озера. Вопреки ожиданиям, глаза ее искрились теплом и какой-то печалью при виде Гарри. Аристократке-Нарциссе до ее манеры держаться, словно Королеве, было как до Луны вверх ногами. Женщина издала тихий смешок, заметив реакцию Гарри. — Кто… вы?.. Голос, отвыкший от разговоров, звучал хрипло и сухо, а половину звуков было невозможно разобрать, но она явно все поняла, мягко улыбнувшись. Улыбка эта преобразила её до неузнаваемости, и все вокруг будто посветлело. — Я Смерть, но для тебя, Гарри, я просто Хель.