Ложь

       Гарри со вздохом закрыл глаза, вот уже который час выслушивая офицеров Варии, как оказалось, волновавшихся за него. Это было… необычно. Знать, что кому-то не все равно, что с тобой.        Пусть Боги и заботились о Гарри, он знал, что жалкий смертный маг вроде него никогда не сможет стать для них чем-то большим, чем любимая игрушка. Сломается — слегка погрустят и забудут. И пусть они уверяли его в обратном, он все понимал. Чтобы стать для Богов хотя бы другом или подопечным, нужно достичь их уровня могущества.        И Гарри старался. Он знал, что этого недостаточно, что нужны миллионы лет, чтобы стать хотя бы в четверть таким же, как они, но, даже зная это, он старался. Ведь в отличие от Богов, у которых это в крови, он привязывался к людям… и не совсем людям, не за силу.        Впрочем, сами Боги даже симпатии ни к кому не испытывали практически вечность, потому даже легкая привязанность может восприниматься ими как чуть ли не обожание. Вероятно, они даже не лгали, говоря, что без Гарри их жизнь станет серой.        Впрочем, сейчас он находился не в мире Богов, а в штабе Варии, и уже, кажется, оглох от крика Скуало.        —… ты хоть представляешь, что мы тут устроили?!        — Ску-чан…        — Что?! — обернулся мечник, и волосы его мазнули по плечам.        Луссурия ткнул пальцем в направлении двери, где контуженная прислуга ходила, спотыкаясь и держась за стенки. Скуало, поняв, что немного переборщил, устало поправил волосы.        Гарри наконец выдохнул, доставая на глазах у шишишикающего Бельфегора затычки из ушей. Принц, похоже, был единственным, кому было все равно на «побег» Гарри — живой, здоровый и ладно.        Луссурия, также как и Мармон, не злился. Одному было плевать на все, кроме денег, а другой хлопотал над Гарри, еще не до конца излечившимся от использования Урагана.        Принц-потрошитель шишишикнул, когда Леви упал со стула, услышав визг какой-то служанки. Та случайно заметила всех капитанов и свалилась кубарем по лестнице.        Глаза Гарри слипались. Сколько бы лет ему ни было, тело было детским, и в три часа ночи оно не просто хотело спать — оно вырубалось на ходу.        — Скуало, я конечно не нянька, но что-то мне подсказывает, что в это время дети должны спать, — заметил Бельфегор, и Гарри посмотрел на него, как на спасителя, что потешило эго гения Варии.        Тут же все засуетились, и уже через час Гарри укладывал в постель заботливый Луссурия. Комнату для Гарри, кстати, выбил у Скуало тоже он, заявив, что с ребенком спать он не собирается. Тогда у всех Капитанов случился резкий приступ кашля, который едва удалось подавить.        Гарри закрыл глаза и мысленно обреченно вздохнул.

***

      Он бежал, не разбирая дороги, а в голове билась единственная паническая мысль.       Сзади по дороге с топотом неслись фигуры в черных плащах, вызывающие приступ острого ужаса у совсем еще ребенка.        — Круцио! Круцио! Круцио, Потти!        Острая боль, разрывающая внутренности. Четырнадцатилетний подросток, крича от боли, упал на сырую землю. Безумный хохот Беллатрикс, сжимающей палочку, шипение Нагайны, тихие шаги Волдеморта и угодливый гогот Пожирателей — все смешалось для него в один неразборчивый звук на фоне этой сводящей с ума боли.        — Расслабься и получай удовольствие, Поттер. Ты умрешь от рук моего Милорда!..       Безумно улыбающееся лицо Беллатрикс сменилось камерой в Азкабане. Холод, безнадежность, отчаяние, безумие и смерть — запах, который будет преследовать его к кошмарах до конца его дней. Запах предательства и Азкабана.        Дементор, будто в замедленной съемке, подлетает к нему, и все вокруг сереет. Отчаяние, безнадежность и ужас…       Его родные родители. Лили рыдает и тянется к нему окровавленной рукой, Джеймс пытается отбиться от преследующей их нежити. Неожиданно его хватает вырвавшийся вперед вампир, и вопль Лили, от которой по куску отрывают мясо гули, навеки застыл звоном в ушах. Тренировки Хель — самое страшное, что он пережил.        — Раз, два, три, четыре… — считает что-то милый мальчик с яркими рыжими волосами.        Резко он оборачивается, и крик застревает в горле Поттера. Головы. Головы всех, кого он знал. А мальчик весело улыбается окровавленными губами, тихо спрашивая:       — Почему ты меня не спас, братик?..        —...ри! Гарри!        Поттер рвано, судорожно вдыхает воздух, подрываясь, и, не отойдя еще от кошмара, в ужасе оглядывает паникующего Луссурию и Варию, в полном составе собравшуюся в комнате. Постепенно сон растворяется в реальности, оставляя на языке привкус ужаса и отчаяния, а во взгляде появляется узнавание.        Лоб его мокрый от пота, сердце грозится выбить грудную клетку, а половина комнаты спалена вырвавшимися во сне Облаком и Ураганом. Всё, конец конспирации.        Дрожащей рукой сдвинув волосы с глаз, он попытался улыбнуться Луссурии. Вышло, судя по скривившемуся офицерскому составу, не очень, и он поспешно вернул уголки губ в исходное положение.              — Не обращайте внимания, просто кошмар, — наигранно повеселел он, но никто ничего сказать не успел.        Дверь, закрытая Мармоном, была резко выбита с ноги, а в комнату ворвалось то самое Небо Ярости.        — Я вернулся, ублюдки.