Friends

*** У Паши сильно болела голова после вчерашней попойки. Маленькая ложечка нервно рассекала кофе, неприятно задевая матовое стекло. Не признаваясь самому себе, чьё сообщение ждал весь вечер, Паша с утра проверил Вконтакте, но кроме нескольких сообщений в одном из групповых чатов ничего не обнаружил. "Надеялся на что-то другое?" - мысленно спрашивал он сам себя. "Так, не надеялся, конечно, ну а вдруг" - грустно сам себе отвечал. – Рылеев, не друг ты мне больше. Парни чудом уместились за тесным столиком в гостиной, завтракая чем придётся в одиннадцать утра. Серёжа Апостол ждал, пока подействует таблетка от головной боли, у Миши были смешно растрепаны волосы, а Паша просто выглядел подавленным, Трубецкой же напевал знакомую попсовую песенку на кухне, откуда его было прекрасно слышно. – Это ещё почему, а? Рылеев наблюдал за своими друзьями, будто смотрел какой-то американский сериал, и внезапно оказалось, что и сам поэт – действующее лицо ситкома. – Да потому что, блин, - Пестель оставил кружку в покое, - Как ты допустил, что я вчера та-ак нахуярился? В твоей-то квартире, Кондраш. – А это как раз таки не показатель, - Трубецкой зашёл в комнату с двумя кружками в руках, - Да и тебе в пору самому себя контролировать. Миша бросил взгляд на Пашу и усмехнулся. – После того, как в его жизни появился Николай, это стало не-воз-мож-ным. Кондратий чихнул ("Правду говоришь, Мишель"). – А ты бы вообще помолчал, ваше благородие, сам-то, - Паша нервно кивнул в сторону Муравьева-Апостола, - Недалеко ушёл. – Скорее, пока не дошёл, - Кондратий демонстративно поставил точку в обсуждении такой занимательной темы, за что все трое, кроме Трубецкого, которому теперь было ужасно интересно да и только, его мысленно поблагодарили. Миша встретился взглядом с Сергеем. // – Будем друзьями? – Будем. // *** Когда гости наконец разошлись, Кондратий с Сергеем остались в квартире вдвоём. Они снимали ее уже пару лет, а вот встречаться начали не так давно. В конце прошлого учебного года Сергей вдруг стал замечать перемену в настроениях поэта. Тот часто грустил, не объясняя причины, а иногда выглядел слишком одухотворенным. Случайные касания руки или плеча Трубецкого стали сопровождаться румянцем на бледной коже Рылеева, Кондратий стал меньше времени проводить дома, если кроме него и Трубецкого там никого не было. Рылеев сочинял невероятно много стихов, его блокноты были исписаны вдоль и поперёк, но друзьям он читал лишь небольшую часть. Потом однажды напился больше обычного, Сергей даже удивился, стал расспрашивать, что случилось, сидя напротив поэта на их маленькой кухне. Кондратий долго молчал, а потом потёр лицо руками, глянул в глаза Сергею и по памяти рассказал ему одно из своих лучших стихотворений (оно же одно из многочисленных стихотворений о Трубецком/ для Трубецкого/ к Трубецкому). Сергей слушал его, стараясь чересчур не смущаться и не подавать виду, но получалось не очень. Внутри себя Сергей визжал, как двенадцатилетняя школьница. "Обсудим это завтра, если будешь что-нибудь помнить." Рылеев в любом случае был в стельку пьян. "Да я трезв как стекло", - Кондратий неуверенно посмотрел на Сергея, -"... ну, а если не буду?" "Тогда я напомню". И Сергей напомнил. Они тогда недолго говорили, но очень напряжённо – Рылеев ужасно стеснялся, а Трубецкой просто не мог поверить, что такой очаровательный юноша, как Кондратий, мог влюбиться в такого холодного и отстраненного Сергея. Тем не менее, поверить пришлось. Оба были несказанно рады тому, что наконец выговорились, Рылеев, правда, сначала думал, что Сергей просто побоялся сказать поэту, что любит его как друга. Сергей тогда только врезался в так давно желанные губы, заставив ноги Кондратия подкоситься. "Как друга?" - спрашивал он Рылеева, ненадолго отстраняясь на пару сантиметров, - "Как друга, а? Всем бы таких друзей." Кондратий улыбался в поцелуй, не желая ни на секунду отлипать от Сергея. "И спим мы друг с другом тоже по старой мужской дружбе?" "Пошёл ты, не цепляйся к словам." С тех пор Рылеев чуть ли не каждый день читал Трубецкому стихи о нем. Всё в их отношениях было прекрасно, они души друг в друге не чаяли, удивительно, что компания далеко не сразу заметила. – Долго ты ещё собираешься скрываться? Кондратий стоял в дверном проёме, облокотившись на него. Трубецкой сидел на диване. – В каком смысле скрываться? Рылеев удивлённо на него посмотрел. – Серёж, мне кажется, что ты боишься или стесняешься наших отношений. Но ведь они наши друзья, они поймут. Тем более, - Кондратий подошёл к окну и собирался проветрить комнату, - Тем более, я уверен, они и так все прекрасно знают. – Тут ты прав. – Потому что это очевидно, - Рылеев повернулся к Трубецкому, который теперь стоял за его спиной, - Но что же ты меня не поцелуешь при них, не обнимешь даже, а? Сергей притянул поэта к себе и заключил в объятия. – Не знаю, Кондраш. Трубецкой шумно выдохнул в макушку поэта. – Поцелуй меня? Слегка отстранившись от Сергея, Кондратий снизу вверх посмотрел в лицо Трубецкому, заглянул в глаза, перевёл взгляд на губы, еле заметно улыбнулся. Сергей сначала невесомо коснулся щеки Кондратия, а затем втянул поэта в долгий и нежный поцелуй. *** – Милорадович, сука, меня приговорил к месяцу общественных работ. Понедельник выдался тяжёлым, хотя Пестель и отлынивал профессионально от всего, от чего только можно. Пасмурный полдень не предвещал ничего хорошего во второй половине дня, хотелось забыться, уснуть до пятницы, а не вот это всё. Паша выглядел наигранно рассерженным, пафосно сжимая сигарету. Они с Муравьевым-Апостолом курили за ближайшей к универу трансформаторной будкой, обсуждая последние новости. – И что, - Муравьёв лениво потянулся, - Поди вместе с Романовым отбывать будете? Сергей заговорчески улыбнулся, Паша бросил на асфальт окурок. – Да, в этот раз Кольку его дорогОй брат не отмазал, - Паша достал из рюкзака энергетик, послышался характерный щелчок, - А зря. – Ну, теперь-то ты от него не отстанешь, да? Пестель промолчал. *** Муравьёв-Апостол знал наизусть расписание Бестужева-Рюмина, поэтому уже за пятнадцать минут до конца Мишиной четвёртой пары листал ленту новостей в паре метров от двери в аудиторию. Когда до звонка оставалась всего-то минута, Сергей подумал, что лучше бы ему встретить Мишу на крыльце универа или в холле первого этажа, но никак не возле этой двери с табличкой "401", будто бы заявляя: "Я знаю о тебе и твоём расписании всё." Но не успел Сергей так подумать, как четвёртая пара закончилась, а спустя пару мгновений после пронзительного звонка из класса повалили студенты. Сергей попытался сделать вид, что просто мимо проходил, но Миша его заметил и разоблачил. Апостол нашел в толпе почти родную светлую голову и помахал Бестужеву. Тот подбежал к Сергею и, по-детски радуясь, кинулся в объятия. – Не знаю, что ты тут забыл, но забери меня отсюда, я так заебался. – Пошли, филолог несчастный, - Сергей похлопал парня по плечу, и они направились к лестнице. Пасмурный полдень уже давно сменился пасмурным днем, медленно переходящим в пасмурный вечер, уставшие студенты расходились во все стороны от универа. "Паша, наверное, сейчас пойдёт в триста седьмую к Милорадовичу" - думал Сергей, закутываясь в шарф на крыльце. – А что ты домой не пошёл, у тебя же три пары сегодня? - Миша тоже прекрасно знал расписание Сергея. – Да так... А откуда знаешь, что три? Миша улыбнулся. – Но я же прав. Муравьёв проводил Бестужева до дома, ведь ему было по пути. Миша не стал больше обниматься с Сергеем, только крепко пожал ему руку на прощание и лучезарно улыбнулся. Сергей рассмотрел в этой улыбке и какую-то призрачную просьбу, даже тоску, хотя, наверное, ему просто показалось, опять напридумывал. С минуту понаблюдав за детьми на детской площадке возле дома Мишеля, Сергей покинул двор. Продолжая путь домой в одиночестве, Апостол не мог перестать улыбаться в свой шарф. Бестужев, такой птенчик, как любить его меньше? И что делать с этим тёплым, даже обжигающим чувством, куда его спрятать, куда от него спрятаться? Как сказать Мишелю? Нужно ли говорить? *** В триста седьмой аудитории было душно и пыльно. Никаких полос света, в которых пылинки бы романтично сновали туда-сюда, только приглушенный рассеянный свет из окон и пустые парты с оставленными на них жвачками, фантиками и ручками. Николай пришёл сюда через минуту после звонка с четвёртой пары. Ещё через три он притащил ведро с водой и две тряпки. Решив оставить Пестелю самую неприятную работу, он стал вытирать пыль с подоконников и поливать цветы. Паши все не было. Милорадович, которому надоело ждать Пестеля, отдал Коле ключи от аудитории и предупредил, что если его дружок так и не объявится – ему же хуже. – До свидания, Михаил Андреевич. – Всего хорошего, - за Милорадовичем захлопнулась дверь. Тем временем Паша сидел на втором этаже возле лестницы и думал, стоит ли подниматься наверх. С одной стороны, он мог бы просто уйти домой, и пусть этот "правильный мальчик" сам справляется. С другой стороны, стоило вспомнить, чья была идея заключить пари. Пестель не боялся Милорадовича, но ему все-таки ужасно не хотелось, чтобы Коля злился (причём, вполне оправданно) на него за побег с поля боя. Павел подождал ещё десять минут, постоянно проверяя время на телефоне, а затем слез с подоконника и направился к лестнице. – Козёл, - бросил Романов, когда Паша показался в дверях. К тому времени, как Пестель соизволил прийти, Коля уже справился с большей частью уборки – протереть оставалось только скамейки. Паша поднял с пола тряпку, демонстративно брошенную Колей ему в ноги и неспеша начал работу. – За "козла" ответишь, - на этот раз Пестель сам разрезал на пару секунд душную тишину. В гробовом молчании прошли следующие десять минут в триста седьмой аудитории. Паша монотонно и не слишком качественно делал свою часть уборки, Коля же сидел за столом Милорадовича, наблюдая. – Окно откройте, ваша светлость, от вас душно - сказал Пестель куда-то в пространство перед своим носом. Эта фраза задумывалась как обидная для Коли, но тому, судя по всему, было очень привычно слышать о том, какой он душный, так что он даже бровью не повёл. Через пару мгновений Николай неспеша подошёл к одному из окон и открыл его на микропроветривание. – Да ты издеваешься, - выдохнул Паша. На это Коля только так же неспеша вернулся на место Михаила Андреевича. С виду нельзя было сказать, что Паша испытывал что-то кроме раздражения по отношению к Коле. Но в мыслях он готов был кричать. Он был один в аудитории с человеком, которого периодически чморил уже четвёртый год. Шансов на то, что Коля просто так возьмёт и простит ему это, конечно, не было. Да и не очень Пестель хотел унижаться и извиняться. Вообще, все, чего хотел Паша в этот момент, было коснуться тыльной стороной ладони острой скулы младшего брата директора университета. Оказаться так близко к Коле, чтобы чувствовать запах его парфюма, зарыться пальцами в его кудрявые тёмные волосы и целовать, целовать, целовать. Закрыть на замок тяжёлую деревянную дверь и опрокинуть Николая на рабочий стол Милорадовича. Паша готов был даже бросить пить (на месяц), только бы сорвать с желанных губ один тихий стон. – Ты чего завис? - Николай помахал рукой перед лицом Пестеля, - Паш, отомри. Павел опомнился, когда уборка уже была позади, он стоял посреди помещения и смотрел невидящим взглядом куда-то вперёд, не в силах прогнать навязчивые мысли из головы. – Чего тебе? – Паш, я говорю, домой пошли. Санкт-Петербург тонул в пасмурных сумерках. *** – Да рассказывай уже, Серёж, их всех днем с огнём не сыщешь, - Кондратий уговаривал Муравьева-Апостола не ждать Мишу и Пашу, а рассказать уже ему с Трубецким, что же такого интересного случилось минувшей ночью в муравьевской общаге. Сергей прошлой ночью почти не спал, пришёл в универ ко второй паре, зато с интересной историей о ночных похождениях своих соседей. Хотелось дождаться остальных из компании, ведь рассказанная во второй раз история уже не звучала бы так занимательно. Но на горизонте маячил только Каховский, кого-то высматривающий по коридорам. – Ну ладно, слушайте, - Апостол сел на подоконник, - Сижу я вчера такой, никого не трогаю... – Печально, - между делом заметил Рылеев. – Это часа в два ночи началось, раньше, конечно, тоже шумели, но не так сильно. В общем, я спать уже собирался, а эти дураки из соседней квартиры шум подняли. Ну, я подождал минут десять, а потом решил до них доебаться. – Всем привет, что я пропустил? - Из потока студентов вынырнул Бестужев. – Не переживай, царя без тебя не свергали, - Трубецкой пожал Мише руку, - Или свергали, а, Серёж? – Да там все проще оказалось, - Сергей взглянул на Мишу, тот лучезарно ему улыбнулся, - Я в дверь позвонил, мне почти сразу открыл какой-то бухой рыжий обормот. Ну, что сказать, сразу я понял только одно: они там смотрели этих, как их... – "Битву экстрасенсов"? - оживился Кондратий. – "Мстителей"? - Миша все никак не мог перестать на каждом углу трепаться о новом фандоме, в который упал прошлым летом. – Да нет же, "Пиратов Карибского моря", ну, музыка у них такая, музыка для пиздилок, в общем, гремела откуда-то. – Так может это "Союз спасения" был? - за спинами Рылеева и Трубецкого возник Пестель. Выглядел он чуть лучше, чем обычно. – Здорова, Паш, нет, не "Союз", я бы узнал, - Сергей пожал Пестелю руку, - Но это, впрочем, только полбеды. – А вторая половина? - Рылеев прильнул к Трубецкому, тот стоял как вкопанный. – А вторая половина ещё прозаичнее, Кондраш. Этот рыжий-то меня и спрашивает что я у них забыл, а я краем глаза смотрю на комнату, а у него за спиной эти трое пьяниц с этажа что-то жгут, прямо в руках держут, бумагу, что-ли, какую. Ну я и спрашиваю: "Что жжёте?" – Никого не напоминает, а, Паш? - послышался голос Трубецкого. – Дай человеку дорассказать. Так что они жгли, Серый? – Спасибо, Паш. Я когда рыжему этот вопрос задал, он сам, видимо, не в курсе был. Подбежал к ним, глянул. А это его паспорт оказался, - Апостол пытался не засмеяться, несмотря на то, что в голове история звучала куда смешнее, - В общем, ор поднялся-я... Ну, я и подумал, что лучше просто к себе уйти. – Одна история охуительнее другой, - Миша кое-как забрался на подоконник рядом с Сергеем. – Вот так и живи по общагам, - Кондратий положил голову на плечо Трубецкому и коснулся его руки, - Хорошо, что мы с тобой квартирку снимаем. Трубецкой выглядел затравленным. Он что-то промямлил в ответ, слегка отстранился от Кондратия, а потом и вовсе поспешил уйти, ссылаясь на Оболенского, к которому якобы обещал подойти. – Пока, Серёж. Кондратий не понимал, что он делает не так. *** // But then again, if we're not friends, Someone else might love you too. And then again, if we're not friends, There'd be nothing I could do. // Миша Бестужев-Рюмин наблюдал за небольшой компанией студентов, стоя чуть поодаль. Прижавшись боком к холодной университетской стене, он вглядывался в лицо Муравьева-Апостола, который дурачился как детсадовец в компании Пестеля и Арбузова. Миша вышел на улицу на перемене и застал их на площадке возле крыльца. Что было смешнее – мемы про волков или Пестель, цитировавший их с запалом древнеримского полководца, – точно сказать было нельзя, но ребята, уставшие от душных аудиторий и нудных лекций, в любом случае веселились. Муравьёв искренне улыбался, и это заставляло сердце Мишеля трепетать. Он все думал: как этого Серёжу понять? То будто бы забудет про Бестужева на пару дней, то не отходит от него; то постоянно норовит коснуться – руки, рукава рубашки, плечей, то помашет из-за угла и растворится в толпе. Взгляд у него всегда был тёплым, таким родным. Но редко удавалось Апостолу в глаза заглянуть, он все прятался, на руки смотрел или вдаль куда-то отстраненно. А Миша мечтал в эти глаза как в зеркало смотреться, мечтал, чтобы Апостол был рядом всегда-всегда, мечтал жить с ним в скромной однушечке и готовить оладьи на завтрак. Много о чем мечтал, первокурсник, птенец, перед сном в потолок смотрел, а представлял, что на звёздное небо, будто в поле где-нибудь за городом лежит, а рядом с ним Сергей. Мечтал свои романы французские Серёже читать, а тот пусть спрашивает иногда значение какого-нибудь слова, Сергей ведь знает французский, но не так хорошо, как Миша. Миша мечтал засыпать на руках у Муравьева-Апостола и просыпаться рядом с ним, на одной кровати. Он представлял, как Серёжа его своим друзьям представляет как своего возлюбленного, как Миша его робко за руку берёт. Бестужев мечтал о том, что сейчас Сергей скажет ещё пару слов своим друзьям, а потом к нему подойдёт, поцелует при всех. И, конечно, Мишель будет чувствовать себя самым защищённым в мире, когда Апостол кому-нибудь вмажет за него. Так, не сильно, но защитит все-таки своего воробушка. Не мог Бестужев представить только как Сергею в своих чувствах признается. Ждал, мечтал, надеялся, что Апостол сам к нему подойдёт, сам во всем признается. Так ведь и вечность прождать можно... "Интересно, кто ещё может любить тебя так, как я?" – Эй, Миш, иди к нам, чего ты там стоишь? - Сергей прервал поток мыслей Бестужева и тот вернулся в реальность. Миша поспешил к весёлой компании. *** Когда на горизонте показался Романов, Паша изо всех сил пытался натянуть на лицо выражение "всех разъебу мне похуй". Вообще, у Паши такое выражение лица было почти всегда, так что ничего сложного. (Да, было бы ничего сложного, если бы там шёл Трубецкой. Или Бестужев. Да кто угодно, но не Коля. Коля это другое.) "И что он тут забыл?" - думал Пестель, нервно куря за трансформаторной будкой. У Николая подрагивали колени, когда он целенаправленно шёл к Пестелю после третьей пары. Коля хотел поговорить. Зачем? Потому что был влюблен. Нет, он не собирался признаваться Паше в своих чувствах, боже упаси. Он просто хотел поговорить. Сгладить недавний конфликт, который, по сути, начал Пестель, но Коля все равно готов был извиниться. Коля хотел зарекомендовать себя доброжелательным и интересным собеседником, он был бы рад просто дружить с Пестелем. Начиная с первого курса над Колей периодически кто-нибудь подшучивал. Это не удивительно, ведь парень не только был младшим братом директора, но и прослыл редкостным занудой. В числе тех, кто при удобном случае подсмеивался над Николаем, был и Пестель. Однако, как бы Коля не обижался на глупые подколы одногрупников, к Паше у него всегда было несколько другое отношение. Дело в том, что Коля отчётливо видел, как Пестель отличался от многих студентов, что сновали вокруг. Он был настоящим интеллектуалом, одним из тех, кто говаривал "вам как петицию подписать, так каждый горазд, а как на митинг выйти – так три калеки со всей округи" и был первым среди тех трех калек. Паша всегда отстаивал свое мнение до конца, всегда был в нем уверен, и, хотя Николай не был согласен с некоторыми его позициями, серьёзность и бойкость Пестеля вызывали уважение. Паша никогда не смеялся над Николаем просто так, он присоединялся к остальным или высказывался в одиночку только если Коля действительно того заслуживал, например, излишне пользовался своим положением или зазнавался. К тому же, Пашины шутки были смешными, острыми и точными, Коля и сам бы смеялся с ним за компанию с удовольствием, только вот над самим собой не очень хотелось. К началу второго учебного года в универе Николай заметно повзрослел и изменился. Он не утратил своей серьёзности, но перестал навязывать её другим, не появлялся лишний раз на шумных вечеринках, где его не ждали и почти не просил у Александра заступничества. Тем летом после первого курса Коля несколько раз посетил психолога. Ему помогли разобраться с комплексами, оставшимися из детства, и ярлыками, которые он сам на себя вешал. Для Николая было удивительно наконец вдохнуть полной грудью и посмотреть на себя в зеркало без презрения и разочарования в глазах. Коля сменил парикмахера и причёску, позволив тёмным волосам виться сколько им вздумается. Он посетил торговый центр, где присмотрел себе несколько вещей, которые действительно нравились ему, а не всем важным и серьёзным людям, "с которыми ему предстояло работать". Старший брат чуть было не начал возмущаться, но колин психолог заступился за него, Александру пришлось сдаться. Узнавая о себе новое каждый день, а также постепенно понимая и принимая старое, Коля пришёл к выводу, что ему, в общем-то, одинаково нравятся люди обоих полов. И тут же объяснилось его отношение к Пестелю, сразу все стало слишком понятно и прозрачно, Коля даже боялся, что кто-нибудь мог его заподозрить, но потом вспомнил, что ни с кем толком не общается, а все то, что говорит о Паше – так он сам себе это говорит, поэтому паранойя была слишком беспочвенной. Итак, два года Николай не предпринимал никаких действий по отношению к Паше. Да, с другими начал общаться, не сразу, конечно, но постепенно, да, стал увереннее в себе, но рядом с Пестелем вся уверенность куда-то улетучивалась, и он не мог двух слов связать, поэтому не говорил вовсе. И теперь, одним солнечным четвергом, Коля направлялся за ту самую будку, куда ходили курить чуть ли не поголовно все, кто его когда-то чморил. Романов все-таки решился, теперь пути назад не было. – Привет, - тихо произнёс он, не находя себе места от волнения, стараясь не смотреть на Пестеля сверху вниз из-за своего роста. Паша бросил несколько грубое "Привет", даже не смотря на Николая. Студент затянулся сигаретой, поднял голову на шумную крону огромного дерева, стоявшего во дворе соседнего дома, лишь бы показать свою полнейшую незаинтересованность. – Я, это, - Коля сделал несколько шагов в сторону Паши, а затем прижался спиной к стене будки в полутора метрах от того места, где точно так же стоял Пестель, - Извиниться пришёл, вроде того. "Сейчас он меня пошлёт" - думалось Коле. – За что это ещё? - Паша по-прежнему не смотрел на него, разговаривая с клубами дыма перед своим лицом. – Ну, как за что, - голова у Романова была пустая, он уже и забыл зачем пришёл, остановив взгляд на профиле Пестеля с сигаретой в зубах, - Не надо было тебя... провоцировать, сейчас бы не оставались мыть парты через день. Паша чуть заметно усмехнулся. Коля смутился. – Провоцировать? На что? - Пестель повернул голову в сторону Николая, - А, так ты думаешь, я за "Балтикой" ради нашего так называемого пари пошёл? – Ну...-Коля не успел вставить слово. – Смешной, ты, Романов, - Паша отвлёкся на сигарету, - А я ж просто так, пива хотел выпить, а ты под руку попался. Пестель криво улыбнулся. "Издевается" - подумал Коля. Паша снова смотрел на деревья, Николай опять поймал себя на изучении изящного профиля Пестеля. Паша, будто заметив Колин взгляд, жестом предложил тому свою сигарету. *** – А зачем тебе "Бесы" Достоевского? - Муравьёв-Апостол согласился сходить в библиотеку за компанию с Мишей, и теперь они шли по полупустому коридору третьего этажа, - Вам по программе что ли? – Нет, я сам интересуюсь, - Бестужев выглядел очень деловым и серьёзным, что было особенно смешно, учитывая его растрепанные волосы и рост – он походил на девятиклассника. В библиотеке было как обычно душно и пыльно, за столиком у входа сидела дама лет пятидесяти, смерившая взглядом Сергея и Мишу, как только они показались в дверном проёме. Послышались три практически одновременных "Здрасте". – Вам что-нибудь подсказать? - по выражению лица библиотекарши было ясно, что ей не очень хотелось отвлекаться от чтения какой-то тоненькой книжечки и чая с печеньем – в это время в библиотеке редко кого можно было встретить. – Н-нет, спасибо, - Бестужев, не любивший лишний раз стеснять людей, прошёл к стеллажам с русской классикой, - Пойдём, Серёж. Апостол последовал за Бестужевым. Миша был словно в своей стихии, он со всей серьёзностью во взгляде рассматривал корешки с известными и не очень фамилиями, но видно было, что ему это доставляет удовольствие – вспомнить, что читал, решить, что возьмёт на заметку и вернётся позже. Пару раз Миша тыкал на название какой-нибудь книги, шепча "тугомотина" или "пиздострадания", но делал это с видом умнейшего критика, великого литератора, так что его комментарии казались глубокими, даже исчерпывающими. Он все не мог найти нужную ему книгу, смотря в основном на нижних полках и на уровне своего роста. Сергей же решил глянуть чуть выше и вскоре принёс Мише нужную книгу с соседнего стеллажа. – Спасибо, - просиял Бестужев, когда Муравьёв протянул ему томик Достоевского. Пару мгновей они стояли, смотря друг на друга, а потом Миша сделал пару шагов к Сергею, встал на носочки и легонько поцеловал того в щеку. Не успев опомниться, Миша быстрым шагом покинул проход между стеллажами, оставив Сергея стоять как вкопанного. Апостолу казалось, что все его внутренности вмиг запылали, как и его щеки. Он несколько секунд смотрел немигающим взглядом в то место, где только что стоял Бестужев, а потом просто широко улыбнулся, потерев затылок рукой. "Черта с два он теперь от меня отделается" Миша не помнил себя от волнения, он судорожно пытался вспомнить свою фамилию, когда библиотекарша искала его карточку среди сотни одинаковых исписанных листочков. Вспомнив наконец, как его зовут, он только смотрел на свои побелевшие руки и надеялся, что его лицо не похоже на помидор. Промямлив неразборчиво "спасибодосвидания" он вылетел из библиотеки и побежал по лестнице вниз. В это время Сергей взял себе одну из книг, на которые Бестужев с особой любовью смотрел, и неспеша побрел по коридорам, не надеясь уже встретить Мишу до пятницы. *** – Я не курю, - Коля отказался от Пашиного предложения и улыбнулся ему, сам не зная зачем. Паша только ответил ему такой же лучезарной и немного глупой улыбкой, затянувшись вновь. Молчание их совершенно не напрягало. Коля постоял, глядя на деревья, ещё пару минут, а потом неспеша побрел в сторону универа, не оглянувшись на Пестеля и больше ничего ему не говоря. Тот смотрел ему вслед, пока Николай не исчез за поворотом. – Блять, - Пестель достал вторую сигарету и закурил, - Угораздило же меня.