Как Колин был поэтом героев и героем поэтов

      В изумлённых взглядах подростков читалось: «Что за ерунда!» — правда, конкретные способы выражения этой нехитрой мысли разнились. Первыми молчание нарушили близнецы: переглянувшись, они буквально согнулись от смеха, чуть не вываливаясь из кресел.       — Не смешно! — буркнул Гарри, приходя в себя.       — Не скажи! — всё ещё задыхаясь, возразил Джордж. — Как там было?       Он выхватил из рук остолбеневшей Гермионы свиток и процитировал:       — Верно, тебе светлоокая дева Паллада послала мудрый совет, благодатью своей осенивши твой разум…       — Это надо выучить наизусть. Благодать, осенившая разум Рона, заслуживает, чтобы о ней помнили… — поддержал его Фред.       —…благодарные потомки, — дополнил Джордж. Братья посмотрели на залившегося краской от возмущения Рона и снова расхохотались.       — Какие потомки? Вы с ума сошли?! — взорвался Гарри.       — Да хватит уже перебивать! Интересно же…       Гарри бросил на подругу мрачный взгляд: кажется, ей всё равно, что читать, лишь бы читать. Несколько мгновений они остервенело таращились друг на друга. Потом победившая в этом поединке Гермиона откашлялась и продолжила:        Песнь вторая        Эос, покинувши рано Тифона прекрасного ложе,        На небо вышла сиять для блаженных богов и для смертных.        День Хэллоуина улыбкою дивной она возвестила,        Встретил его в неизменном сияньи величия Хогвартс. [5]       Зал был Большой к торжеству многотысячным войском украшен:        Всё из летучих мышей состояло и кличем победным        Радостно сводов небесноподобных предел оглашало.        Также огромные тыквы резные стояли, и пламя        В них угнеждённых свечей от движения крыл колыхалось. [10]      Пир был устроен обильный, столы золотою посудой        Эльфы домовые быстро уставили, тыквенным соком        Кубки наполнив, а блюда — различным съестным, из запаса        Выданным ими охотно, чтоб было для всех угощенье.        Пир завершившие, в кущи гостиных своих факультетов [15]      Шумно-неистовым сонмом студенты направились, дабы        Сном насладиться покойным, и очи смежить, освежая        Душу свою и усталые члены. В то время могучий        Гарри, герой богоравный, и Рон огневласый, а с ними        И Гермиона, умом превзошедшая многих, пустынным [20]      Шли коридором, который водою был залит, как будто        Гнев Посейдона владыки, лазурнокудрявого бога,        Был на него обращён и кипучей волною обрушен.        Медленно шли среди вод, неподвижных, как Лета, герои.        Вскоре открылся их взору след страшно-преступного дела: [25]      Стену багряно-кровавые буквы покрыли, слагаясь        В надпись, гласившую: «В Тайную Комнату дверь отворилась.        Ныне, Потомка враги недостойные, бойтесь: расплата        Близко и праведной вы не избегнете кары!». Внезапный        Ужас им члены сковал, побледнели лицом, и промолвил [30]      Рон благородный: «Ужасное диво! Ужель допустили        Боги бессмертные гибель отважной сопутницы Филча!»        Под письменами висела, за хвост укреплённая подло,        Страж дисциплины недремлющий, бдительная миссис Норрис.        В скорбном молчаньи они созерцали сей вид. Вдруг раздался [35]      Горестный вопль, разрывающий душу на части        Всем, чьего слуха коснётся, пронзающий сердце печалью:        «Боги, боги! Почто допустили такое злодейство?        Спутницы верной конец мне судили увидеть, десницу        Смерти отвесть от неё не позволив!» — так Филч безутешный [40]      Тёплые слёзы пролил, миссис Норрис оплакав. Дежурить        С нею ушёл, но вернувшейся с миром обратно не встретил.        Горе на миг помутило страдающий разум у Филча.        Длань воздевая, он перст обвиняющий быстро направил        На благородного Гарри, воскликнув: «Вот подлый убийца! [45]      Вот человек сей, который глубоко пронзил мое сердце!        Если же после тебя, миссис Норрис, в могилу сойти мне,        С честью тебя погребу; но не прежде, как здесь я повергну        Голову гнусного Поттера, гордого смертью твоею!»        Рек — и, свирепо взглянув, к благородному Гарри воскликнул: [50]      «Ближе приди, да скорее дойдешь к роковому пределу!»        Знают лишь боги бессмертные, чем завершилась бы распря,        Но прекратил её волей своей Дамблдор всемогущий.        «Аргус, — он рек, — не мертва миссис Норрис, но окаменела.        Зельем её исцелю, но добавить корней мандрагоры [55]      Должно туда, их взрастит нам Помона добрейшая вскоре.        Се от лица моего для бессмертных богов величайший        Слова залог: невозвратно то слово, вовек непреложно,        И не свершиться не может, когда я главой помаваю».        Рек, и в знаменье сему Дамблдор помавает бровями.       — А знаете, чего мне хотелось бы? — вкрадчиво поинтересовался Фред, изображая абсолютную невинность. Это могло бы сработать, если бы не хитринка в глазах, заставлявшая предположить, что дело тут нечисто. — Мне хотелось бы знать, что на это скажет сам Дамблдор…       — И как он выглядит, когда помавает бровями, — поддержал его Джордж.       — Вы с ума сошли?! — возмутился Гарри. — Никто больше не будет это читать!       Он выхватил свиток из рук Гермионы, решительным шагом подошёл к камину и бросил несчастный пергамент в огонь с таким лицом, словно это было по меньшей мере Кольцо Всевластья.       — Ты что?! — взвизгнула Гермиона. — Это же чьё-то творчество! Человек старался, потратил столько времени и сил…       — Не спросив предварительно меня! — рявкнул Гарри. — Это, вообще-то, обо мне! О моей жизни!       — Ну ладно, сжёг — и хорошо, — примирительно заметил Рон, — больше этого никто не увидит, а Фред с Джорджем много запомнить не могли. Может, спать пойдём?       Время было и впрямь позднее, так что все разошлись по своим спальням. Даже близнецы решили, что дневная норма по шуткам выполнена, причём — редкий случай — не ими.       Этой ночью все видели разные сны. Фреду и Джорджу снились фейерверки и смех. Гермионе снились родители. Рону снилось, как он стоит на коленях перед Дракучей Ивой с обломками своей палочки в руках и трагическим голосом читает ей хвалебную песнь. Гекзаметром. С ветвей наподобие грозди бананов свисал десяток связанных хвостами кошек, и каждая — вылитая миссис Норрис. Гарри снилось, что он нашёл автора того непотребства и гоняется за ним по всему Хогвартсу, чтобы заставить поклясться (а лучше — взять непреложный обет) никогда больше ничего не писать. Потом сон переменился, и уже автор гонялся за ним, чтобы зачитать продолжение и вручить копию с автографом — или получить автограф на свою копию, Гарри так и не разобрался. А Колину приснилось, что он принял участие в древнегреческом состязании поэтов и сам Гомер вручает ему лавровый венок победителя.

***

      Весь следующий день Колин напряжённо думал, как же лучше донести плоды своего вдохновения до широкой общественности. Мелькнула мысль послать одну копию в редакцию «Ежедневного Пророка», но сомнения, заинтересуются ли там работой безвестного юного автора, — а вернее, их отсутствие за очевидностью ответа — задушили идею на корню. В результате Колин решил для начала ограничить поле своей деятельности Хогвартсом (похоже, Гарри Поттер действительно родился в рубашке — жаль, что он не представлял всех масштабов возможного бедствия, а то воспринимал бы эту ситуацию гораздо спокойнее).       Целый день затишья отвлёк Гарри и его друзей от вчерашнего происшествия. Они поверили, что уничтожили единственную копию кошмарного свитка, и успокоились. Зря. К вечеру Колин всё-таки пришёл к оптимальной стратегии распространения и немедленно приступил к её реализации. Часа, остававшегося до отбоя, хватило на то, чтобы обойти добрую половину Хогвартса. Пару свитков он оставил на столах в библиотеке и столько же — в гостиной Гриффиндора, один — в совятне, ещё несколько «вручил» доспехам в коридорах, потом, подумав, положил один под дверью кабинета МакГонагалл. Наконец, последнюю копию он разместил в зубах дамблдоровой горгульи. В конце каждого свитка Колин добавил надпись: «Прочитал сам — передай другому!»       Со спокойной совестью и чувством полного удовлетворения от хорошо проделанной работы он отправился спать. Диверсия была подготовлена, оставалось дождаться утра.