Торт на день рождения Дьявола

А что вообще важно? Я просыпаюсь с этой мыслью и еще долго гляжу в потолок. Не могу определить, что натолкнуло меня на нее, но это кажется чем-то важным. Только чем? Я снова просыпаюсь раньше того, как приходит мой персональный будильник и как происходило последние пару месяцев. Я не дожидаюсь уже чая в постель и сам спускаюсь вниз за чашечкой горячего эрл грея и свежей газетой. Предполагаю, мой возбужденный ум не имеет никакого покоя, так что телу приходится подстраиваться. Работы в этом году было больше, чем за все мои десять лет службы, и иногда мне хотелось бы, чтобы в обязанности Себастьяна входила хотя бы часть моей рутины. С другой стороны, он и так делает достаточно. С третьей… он и так делает за меня самую грязную работу, умудряясь оставлять свои перчатки белоснежными. — Доброе утро, господин. Полагаю, мне следует пересмотреть свое расписание? Вы продолжаете просыпаться раньше, — встречаешь меня с легкой улыбкой, и я догадываюсь, что ты, наверное, собирался ко мне в комнату, так как ты подаешь мне ароматный чай — новый, наверное, потому что запах мне незнаком. — Не беспокойся об этом, — просто отмахиваюсь я, не отрываясь от газеты. — Не положено господину расхаживать в ночной одежке. — Ты прям как моя мама, — бросаю небрежно, и по твоему удивленному взгляду до меня медленно доходит, что это, наверное, впервые, когда я заговариваю о матушке в таком тоне — без обещаний мести, угроз и угрюмого настроения. Все же даже горечь и желание отомстить за смерть родителей притупляются со временем. Как-никак больше десяти лет прошло, за это время любой огонь потухнет. — Ну чего ты смотришь, Себастьян, лучше принеси завтрак. Хотя нет, наверное, лучше сперва одеться, — отдаю тебе пустую чашу из английского сервиза… 17-го века кажется? — Вы меня удивляете все больше с каждым днем, — говоришь неслышно, больше себе, чем мне, послушно следуя за мной наверх, чтобы совершить наверное единственный оставшийся нерушимым ритуал. Пока ты несешь мне мой сегодняшний наряд — ты точно сам их подбираешь, я уже и не сомневаюсь, и не говори мне, что это все лучший дизайнер, даже она так меня не наряжала — мой взгляд падает на календарь, и меня озаряет, что завтра у тебя, должно быть, день рождения. По крайней мере, в позапрошлом году ты мне так сказал. Может, ты и не помнишь уже, когда он у тебя, но для меня он теперь в этот день. Я слегка краснею, вспоминая позапрошлый год и день, когда мы пекли торт. Мы. Пекли. Торт. Это было два года назад, но такое ощущение, что двести лет прошло. С тех пор ты ко мне заметно потеплел, ну или, правильнее будет сказать, поменял свой подход — все же все мои фантазии на тему демонов с собственной душой оставили меня в далеком прошлом. Все эти думы приводят меня к вопросу, заданному в одни из тех самых дней. — Себастьян, а как ты видишь сны, если у тебя души нет? Ты округляешь глаза, и твой растерянный взгляд снизу-вверх выглядит довольно мило. Твои руки замирают на шнурках, и ты даже выглядишь смущенным, когда опускаешь глаза. — Господин считает, у его слуги не имеется души? — тихо спрашиваешь, то ли шутливо, то ли с укором, но чувствуется, будто тебя это задело. — Если бы мой слуга не имелся лучшим в своем роде демоном, я бы сомневался. Однако. — Я бы мог называться лучшим, не потратив на выполнение своего задания более десяти лет. — А то и двадцати, кто знает, — в шутку бросаю, но ты веселым не выглядишь. Встаешь и смотришь на меня, потом вновь отводишь взгляд. — Мой господин… Пауза. — … я нашел убийц ваших родителей. — О, — только и могу ответить я. Сердце сжимается, но далеко не от радости. Я знаю, что это значит. Мы молчим, не смотря друг на друга, не двигаясь. Я встаю с кресла, и начинаю снова говорить, стараясь звучать непринужденно, всей душой надеясь, что это не выглядит убого. — И как давно ты хранишь такую новость в секрете? — Я лишь хотел убедиться, что не ошибся. Сегодня вечером мы можем посетить их чтение молитвы, куда приглашены лишь участники секты. Мероприятие исключительно закрытое. — Костюмчики? — пытаюсь улыбнуться. Надеюсь, ты не заметил, как натянуто. — Да, милорд. Уже все готово. — Отлично. Хорошая работа, Себастьян. Ты молча поклоняешься, а я покидаю комнату, направляясь в кабинет. Не знаю, правда, для чего — работать смысла точно никакого нет. Единственное, что могло бы меня волновать в такой момент — это неоконченные долги перед королевой. Но и последнее дело было закрыто вчера, а новых писем не поступало. Возможно, таков и был твой план? Захотелось испечь тебе торт. Вот так просто, зная, что сегодня — последний мой день, я признаюсь себе, что в моем сердце за эти долгие холодные годы поселилась теплота. Может, она не такая большая, как отчаяние маленького ребенка в клетке, или ненависть, жгучее желание мести, или же твердое знание долга. Может, она и не такая большая и громкая. Но она есть, и впервые с момента нашего жуткого знакомства я просто позволяю ей быть. Хотя, это уже и неважно. А что вообще важно? Действительно — что? _____ — Господин, завтрак, — ты задерживаешься в дверях, и у меня ощущение, будто ты в какой-то неопределенности — каждое твое действие выглядит нерешительным. Или же мне только кажется. Возможно, я еще под воздействием твоей новости. — Можешь поставить на мой рабочий стол, — говорю, не поднимая взгляда от стопки договоров передо мной. Прочесть ничего не могу, но тебе об этом знать не обязательно. — Мой лорд, прошу прощения за самоуправство, но я решил, что имеет место позавтракать в столовой? — ты поклоняешься, и я замечаю, что у тебя в руках нет подноса. Вздыхая, опускаю снова взгляд на стопку бумаг. — Мне нужно работать, Себастьян, — просто оправдываюсь я, не раздумывая над твоим предложением. Если завтракать там, придется на тебя смотреть. Придется слушать твои “сегодня на завтрак”, “ваше любимое” и “какого пожелаете чаю”, а еще “принести ли вам свеже выглаженную газету” и прочее. Я немного скучал по этим ежедневным мелочам, когда действительно был занят работой. Но теперь… будто я не могу себе этого позволить, иначе поведу себя неподобающе. Расплачусь, например. Вот была бы картина. Да и это уже кажется совершенно не важным. А что вообще важно? Закрываю глаза и массирую точку посреди лба. Сейчас бы не помешал бы один из твоих искусных расслабляющих массажей. Вот только — помешал бы. Не успеваю стряхнуть с себя расплывчатые мысли, как твоя покорная фигура расставляет на столе блюда, попутно отодвигая договоры, письма и прочие неприятные штуки, заменяя их искусно украшенным съестным на этот раз в перевес в сторону сладкого. — Себастьян, мне давно уже не пятнадцать, — вдыхаю я, рассматривая вишневый узор на кусочке торта. — Прошу прощения, господин, желаете ли вы заменить сегодняшнее меню? Я могу приготовить больше соленых блюд, и закончу, пока вы будете справляться с булочкой. — Нет, спасибо. Я все равно не съем это все. Можешь идти. Ты стоишь недолго перед столом, будто хочешь что-то сказать, но произносишь лишь: — Да, мой господин. Когда я расправляюсь с половиной булочки, в меня уже ничего больше и не лезет. Вот как тут есть? Хорошо, что ты не видишь этой несчастной картины — от благородного графа Фантомхайва не осталось и следа. Все что осталось — это недоеденная булочка в руке и мысли о неизбежном и безвозвратном. Безвозвратном, что было когда-то так близко, а теперь уже и неважно, было ли оно. А что вообще…? Нет страха. Я ожидал ужаса, столько раз прокручивая сегодняшний день, все эти годы гадал, каков он будет. Я точно знал, что я буду задыхаться от отчаяния и всепоглощающего страха. Я отодвинул в сторону нетронутые блюда и приступил к работе. _____ Ты явился чуть позже обычного, явно угадывая мое настроение. Я даже не заметил тебя сначала, будучи погруженным в договор на продажу земель, раздумывая, что сохранение этого конкретного участка не принесет никакой выгоды. Отвлек меня от размышлений твой тихий вздох, когда ты начал забирать блюда. — Вы совершенно не притронулись к еде, милорд, такое поведение может отразиться на вашем здоровье, — ты так и не смотришь на меня, и я гадаю почему, но твой взгляд, пока ты собираешь все обратно на поднос, выглядит таким озабоченным. — Заключение контракта с демонами может вредить здоровью, а пропустить раз завтрак иногда и к лучшему. Ты замираешь на мгновение, и ничего не отвечаешь. И где же твои острые шутки? — Себастьян, я знаю, что ты старался, но я правда не в настроении, — зачем-то говорю я и тут же жалею. Наверное, тот факт, что я сдался своим человеческим чувствам, как-то на меня повлиял. Я думаю как-то себя оправдать, но затем… какое это уже имеет значение. Но ты смотришь на меня в этот раз. Я не отвечаю на твой пристальный взгляд, притворяясь увлеченным бумагами, не зная, что найду в твоих глазах. Удивление? Презрение? Что угодно, наверное. ______ Ты возвращаешься за мной уже поздним вечером. Аппетита у меня так и не появилось, и ты меня не тревожил. Пару раз порывался позвать тебя без причины, но не нашел предлога. Снова захотелось испечь с тобой торт, и я какое-то время думал о глупости этого желания перед самой смертью, а потом погрузился в работу. Все это не имело никакого значения. ______ — Милорд, время пришло. Я молча встаю и позволяю надеть на себя темный плащ, тянущийся по полу еще несколько сантиметров, прежде чем закончиться. Он темно-зеленый внутри, и полы украшены золотым узором. Пока ты завязываешь плащ, замечаю, что узоры твоего абсолютно идентичны моему, и удивляюсь твоей внимательности к деталям. В карете едем молча, только замечаю на себе твой взгляд иногда, будто ты вновь хочешь рассказать мне о чем-то. Или мне хотелось бы так думать. Хотелось бы, и я позволяю — сегодня можно. Сердце колит при мысли о том, что сегодня не просто последний день, но день, когда не будет больше “доброе утро мой господин”, “сладкое вредит вашему здоровью”, смешных моментов, когда ты по привычке тянешься схватить меня на руки, хотя я не так уж сильно ниже тебя, игр в шахматы, в прямом и переносном смысле, редких разговоров у камина, твоего “вы все больше меня удивляете, милорд”, и твое любимое “до самого конца и дальше”, завязывание шнурков… можно перечислять до самого утра, но, боюсь, я не доживу. Позволяю себе, наконец, посмотреть на тебя. Рассматриваю внимательно, и сумеречного света достаточно, чтобы запомнить все детали. Как ты держишь руки, как голова чуть наклонена в бок, какими угловатыми кажутся твои плечи, и какие длинные и изящные у тебя пальцы. Твой взгляд встречает мой, и мы сидим так довольно долгий момент, по сути длящийся, наверное, около секунды. Ты вдыхаешь так, будто собираешься сказать что-то, но передумываешь. Мне тоже есть что сказать, Себастьян. И я тоже не знаю, как. ______ Я столько раз прокручивал у себя в мыслях, видел во снах этот день. Погони, ранения, взрывы, слезы, грань жизни и смерти, и жгучая-жгучая ненависть, вскипающая в венах. Все оказалось до боли просто. Слишком просто. Мы вошли в темную церковь, побывали на одном из таких странных сектантских обрядов, о которых пишут в книгах. Не знаю, как они не заметили, что их на два человека больше — может Себастьян об этом заранее позаботился. Убедившись, что все участники сегодняшнего события на месте, ты шепчешь мне на ухо, так сладко и нежно: — Отдайте приказ, господин. — Сожги здесь все дотла, Себастьян, — отвечаю я тебе, и это приносит облегчение. Все же, наконец, исполнить свой главный долг, что я нес на себе все эти годы, приносит удовольствие. — Слушаюсь, милорд, — пафосно сбрасываешь плащ, бросая острые маленькие ножики в ноги присутствующим, опрокидывая несколько высоких подставок со свечами, и весь пол тут же озаряется пламенем. А ты подготовился, да? Молниеносно берешь меня на руки и выносишь из здания. — Какие-нибудь пожелания? Взять одного уцелевшего и пытать его до потери сознания? — Спасибо, воздержусь. Полагаю, тебе уже известна вся необходимая информация? — Верно, милорд. Вот и все. Ты быстро летишь в здание лишь проверить, что никто не уцелел и не попытался сбежать, затем спокойно возвращаешься, и мы любуемся пламенем до рассвета — точнее, до первых пожарных. Затем оказываемся на том самом месте, что ты меня привел десять лет назад, когда мы думали, что нашли убийц моих родителей. Та же самая скамейка, только теперь она кажется чуть меньше. Я сажусь не спеша, кладу руки на колени и замираю в ожидании. Ты подходишь чуть ближе. Но не слишком. — Господин… — Можно просто Сиэль, — я улыбаюсь еле заметно на собственное замечание, — ты больше не мой слуга. Не представишься? — смотрю на тебя с открытым взглядом. Мне больше нечего бояться. Ты гипнотизируешь меня своими удивленными глазами пару секунд, затем произносишь: — Себастьян подходит. Это, пока что, имя, что я носил дольше всего, — ты смотришь в пол, в нерешительности тянешь момент. — Хорошо, Себастьян, — тихо произношу я и тоже почему-то смотрю себе куда-то в ноги. — Сиэль, — я тут же откликаюсь на такое незнакомое обращение из твоих уст, и меня это слегка волнует, будто просыпается что-то давно спящее. Смотря мне в глаза, ты продолжаешь, —про души. Они у демонов есть, милорд… Сиэль, — мое имя произносишь шепотом, и от этого мне еще более не по себе. — И, наверное, это одна из причин, почему сегодня все закончится так, как закончится, — заканчиваешь ты, и я не стесняюсь таращиться на тебя с непониманием, написанным по всему лицу. Остается лишь повесить табличку “не понял” для особо одарённых. Но я решаю долго не раздумывать. Я вообще стараюсь не думать над твоими жестами, взглядами, вздохами, нерешительностью, стеснительностью, и прочими слишком уж человеческими признаками, и то, как привлекательно ты выглядишь, примеряя на себя человеческие чувства. Если бы я подумал об этом больше секунды, у меня бы разболелась голова. — Себастьян, не тяни. Мне не терпится расстаться со своей жизнью, — в какой-то степени я и не лукавлю. Какая это жизнь — быть заключенным в собственных понятиях о долге и гордости, пройти через ад и не иметь будущего. И иметь теплые чувства к слуге-демону, что вот-вот поможет избавиться от всех этих проблем. Я не хочу больше говорить о твоей душе, снах, днях рождений… Ах да. — С днем рождения, Себастьян. В этом году я — твой торт, — вслух это звучит более нелепо, чем я ожидаю. Ты ухмыляешься удивленно. Слишком часто ты удивляешься. — Не думал, что вы запомните, — говоришь больше с теплотой, чем укором. — Господину положено знать о своих подчиненных. — Достойно фамилии Фантомхайвов. Ты улыбаешься. И я запоминаю эту улыбку, искреннюю и нежную, как мне хотелось бы думать, и поселяю у себя в сердце — и чтобы это было последнее, что я видел — закрываю глаза. Но затем любопытство побеждает. — И все же… Душа? У демонов? Что за вздор, — не могу поверить, что я произнес это вслух. — Я — падший ангел, Сиэль. Я когда-то был добрым. Моей работой было быть добрым. — О, — только и могу вымолвить я. Столько лет, и я ни разу об этом не подумал. Лишь убедил себя в том, что Себастьян — бесчувственное существо без принципов и правил. — Сиэль, я не пришел забрать вашу душу. Я пришел сказать, что у демонов тоже есть душа. И попрощаться. Я привел вас сюда попрощаться — думаю, на этом пути наши разойдутся, так как я выполнил свою часть договора. — И как прикажешь мне свою часть выполнять? — я смотрю на тебя с распахнутыми глазами. Ты задумываешься на секунду. Затем улыбаешься. Снова. — Берегите себя, Сиэль. Поклоняешься. И просто исчезаешь.