Гарри Поттер
Мы живём в эпоху культа зла. Я бы не удивился, срази весь мир неизлечимая болезнь, рухни он от войны. Мы были недалеки от этого с самого начала. С того момента, как людские сердца стали порабощены эгоистичными желаниями, как мир изменился и стал принадлежать не всем, а каждому. Индивидуальность, личность — звучит прекрасно, не так ли? Теперь человек может выжить в одиночку. Ему не нужна большая семья, община, социум. Не нужна помощь извне. Теперь человек способен на всё сам. Людям так только кажется. Это ошибочно. Люди ни на что не способны в одиночку. Индивидуализм — зло куда большее, ведь из-за него мы забываем, что один человек — ничто против целого мира. Я знаю это, потому что был таким человеком, и мир меня сломал. Нельзя родиться избранным, великим. Нельзя с самого рождения рассчитывать и верить, что тебе уготована великая судьба. Мы вершим свою судьбу не сами, а с помощью друг друга. Каждый из нас, как в том эффекте домино, влияет друг на друга. Мы можем упасть вместе. Мы можем вместе выстоять. Мы можем вместе всё. Мир разделился на тех, кто владеет волшебной силой, и тех, кто не владеет ею. Это разделение было обоснованно попыткой спасти меньшинство от большинства. Что было бы, если мир не разделился на две половины? Состоялся бы такой диалог между простыми школьниками: «Ты маг? Здорово!», «Но я хочу быть пилотом!», «Одно другому не мешает, верно?». Я не знаю. Но мне хочется верить, что мир может быть единым. Нам хочется верить, что мир будет наш. Волдеморт не прошлое, настоящее и будущее. Волдеморт лишь часть меня, моего прошлого, моей личности. Всё тёмное, что есть во мне, что было до него, что было в нас. Волдеморт — человек, который желал объединить мир и подчинить его себе, который верил, что маги — это высшая «каста», именно они должны править миром, избранные, стоящие на вершине пирамиды власти. Так ли это? Нет. Пока маги отталкивают науку и мир обычных людей, считая, что им это не нужно, это не так. Миром должен править тот, кто обладает знаниями обоих миров, в ком течёт кровь магов и простых людей. Я действовал, слушая внутренний голос. Он говорил мне, что нужно объединиться, действовать дальше, смотреть глубже, что совершённого не достаточно. Я не избавлялся от Волдеморта. Я не уничтожал его. Я его впитывал. С той самой ночи, когда он отнял у меня семью, до последней битвы. Осколки его души сплелись с моей в одно целое. Мы одной крови. У нас одно тело. И он никогда не станет слушать, что приказываю ему я. Потому что нет никакого я, есть мы. Мы едины. Он желает править этим миром. Что ж, я хочу того же. Мы хотим того же. В конце концов, он желает жить, как и я. Мы выживем. Он желает обладать ею, я же люблю её. Мы одинаковы. Мы одно целое. Мы — это я. Я — это мы. Прости меня, Рон. Прости меня, Гермиона. Этот путь только наш, мой и Тома.***
— Она расцвела. Гарри отложил бумаги в сторону, выключил свет и стал пристёгивать себя к кровати. — Да, она всегда была красивой, — он замолчал на пару минут, вспоминая Гермиону ещё девочкой. — Есть красота внешняя, а есть внутренняя. Гермиона прекрасна от рождения, — Гарри поправил подушку и улёгся на бок. Он разглядывал комод, который стоял у стены. — И она так быстро разматывает наш клубок… — Удивлён? — Гарри ощутил его усмешку всем телом. — Как всегда восхищаюсь. Жаль, что она увидела, как мы спим. Он не забудет её потрясённый взгляд. — Ей понравилось, она та ещё извращенка, — Том хохотнул. — Уверен, она представляет сейчас нас под собой… — Заткнись! — Гарри всё больше раздражали слова Тома, их мысли и желания, которые сходились во многом. Да, он знал, он читал её мысли. Это взаимно. — И не подумаю. Я хочу этого, ты знаешь. Я хочу её под собой, на этих простынях. Хочу снять с неё одежду и… — Том замолчал. — Эй, ты покраснел?! Я не хочу смущаться из-за таких невинных мыслей. — Старый развратник, — пробурчал Гарри, тяжело вздыхая. Всё его тело напряглось от этих мыслей. О, да, она так желанна, так тепла. Прикоснуться бы к её щеке ладонью, провести большим пальцем по нижней губе, сказать… — Она разбила твоё сердце, когда вышла за Малфоя, — голос Тома был насмешлив, но с явными холодными нотками, намекающими Гарри, что он бы такого не простил на его месте. — Почему бы нам её просто не украсть и забрать в поместье Долохова в Чехии? Нас никто там не найдёт, а если и найдут, то ничего не смогут сделать. Она нас полюбит. А если не полюбит, есть два действенных средства — амортенция и империус. Он даже не успел понять, как резко и быстро произнёс: — Нет, ни за что. Это чувство ему так знакомо — страх потери. — Гарри… Он боялся его, боялся себя. Всё ещё боялся. — Если я так поступлю — это будет означать, что я её никогда не любил. Это не любовь, Том. Это одержимость. Гарри плотнее завернулся в одеяло. — Как хочешь, я не настаиваю. Только, Гарри, не забудь, что она не твоя и никогда не будет твоей. Она наша, а ещё Малфоя. — Малфоя? — Гарри скривился. — Рано или поздно мы убьём его. — Зачем убивать того, кто будет на нашей стороне из-за парализующего страха потерять всё и даже больше? — Том не изменился, и это хорошо. — Потому что я не хочу таких союзников рядом с нами, — Гарри говорил жёстко, ставя Тома перед фактом. — Наши союзники должны быть такими же преданными, верящими в то, что делаем мы, к чему мы стремимся, как Долохов и Лавгуд. Они должны быть не на цепи ужаса. Они должны видеть в нас свои идеалы и будущее, в котором хотят жить. Мы не тираны, не забывай. Мы избранные герои. Избранные людьми. — Не привык я быть добреньким… — Привыкай, сейчас самое время, — Гарри издевательски улыбнулся. — Тогда тем более тебе нельзя убивать Малфоя, — холодно возразил Том. — И, если говорить откровенно, он слишком сильно похож на Абраксаса, а я ему обещал, что его род не прервётся. — Что поделаешь, если я его ненавижу ещё сильнее, чем тебя? Сердце Гарри учащённо забилось, перед глазами поплыли круги. Он выходил из себя. Терял контроль. — Брось, это ревность. Он того не стоит. — Он нам мешает. — Гарри! Он задыхался. Они задыхались вдвоём. Гарри так сильно, что не мог дышать, хотел убить его. И зачем он только подошёл к Гермионе? Этот ублюдок! Он его ненавидел. Его смазливую рожу, его непринуждённые сладкие речи, которыми он её окружал, его заботу, их близость. Его тошнило, когда Гарри смотрел на Малфоя. Малфоя, догадливого сукина сына, который постоянно всё вынюхивал, который им мешал, который играл в героя, отбеливая грехи прошлого. — Нам никто и никогда не будет равным! Никто и никогда, Гарри. Я знаю, что может нам помочь. Нужно надавить на несколько рычажков, и их «семья» развалится. Послушай меня, Гарри, ты будешь держать себя в руках, а я возьму остальное на себя. Доверься. Она будет наша, потому что только так сможет быть счастлива. — Что мы будем делать? — За нас сделают всё их родители, а мы подставим ей плечо и покажем, что этот брак — фикция, а фамилия и признание до сих пор важны. Она держится за него, потому что нашла в нём утешение. Она его не любит. Она всегда любила Рона. — И поэтому… — И поэтому… — …мы покажем ей, что она ошибается.***
Больше пяти лет он не любит эти столпотворения, когда выбирается по делам в магический Лондон. «Гарри Поттер!», «Избранный!», «Это он? Не могу поверить!», «Я бы хотел быть на вас похожим!», «Подпишите!», «Это для моей младшей сестры! Она будет в восторге», «Герой, победивший самого сильного Тёмного Лорда в истории!», «О, он так красив!», «Какой мужественный…», «Я пожал его руку! Теперь не буду мыть правую руку!». Толпа не выпускает своего героя, пока не выдавит из него все соки. Гермиона смеялась, наблюдая за всем со стороны, а когда Гарри всё же выпустили, она поправила глубокий капюшон аврорской мантии и пошла с ним рядом. Гарри посмотрел на неё вопросительно. — Редко увидишь тебя таким смущённым, Гарри. Поэтому я и не хотела идти с тобой в Косой переулок к продавцу информацией. Кстати, твоя мантия-невидимка бы пригодилась. Ну или хотя бы такая же, как и у меня. — Мне теперь всю жизнь прятаться от людей, что ли? — Ну, в Косом переулке к нам большинство магов относятся враждебно… — Гермиона пожала плечами. — Впрочем, не важно. Знаешь, а это забавно. — Забавно, что меня толпа фанатиков чуть не раздавила? — Гарри нахмурился. — Нет, забавно, что мы напарники. Гарри промолчал. Для него не было в этом ничего забавного, даже, наоборот, это было закономерно. Гарри взял её за руку и увлёк к нише в стене. — Ты права, — он прокашлялся, — к нам относятся здесь враждебно и холодно, но это не повод прятать лицо, как и не повод избегать тех, кто считает нас героями и восхищается нами. Гермиона, мы живём здесь так долго, но предпочитаем думать, что прошлое в прошлом. Прошлое часть нас и его глупо избегать, поэтому… — он сжал в пальцах её капюшон и сбросил с неё, — не прячься. В этом нет нужды, ведь я рядом. Её щека такая тёплая. — Гарри? — Скажи, Гермиона, если я поцелую тебя, это будет неправильно? Мне не всё равно. Я не отступлюсь, если ты мне откажешь. Я не отступлюсь, но я не поцелую тебя. Это неправильно? Она покачала головой и отняла его руку от щеки, на её безымянном пальце блестело кольцо. — Да, Гарри, это неправильно. — Ты его любишь? — Люблю. — А меня? — он смотрел ей в глаза и не выпускал её рук из своих. — Люблю, — она не лгала. — Тогда почему?.. — голос предательски дрогнул. — Потому что я люблю тебя как брата, — он сжал её пальцы крепче, потому что узнал правду.Её нужно отпустить. Ещё немного. Гарри… Я так счастлив. Разожми руки, будь хорошим мальчиком. Заткнись, извращенец.
— Перестань, иначе… — Гермиона покраснела до корней волос, — нас не так поймут. — О, прости, — он отошёл от неё. — Можно я возьму тебя за руку? — Нет. — Я счастлив, что ты моя напарница, — Гарри тепло улыбнулся ей.