Падение

      Драко стоял напротив и задумчиво вертел в руке что-то маленькое и блестящее.       — Привет.       Ветер бил в моё лицо, и я слышала, как шелестят листья ивы. Мало листьев осыпалось на землю, большинство были уже жёлтыми. Осень только началась.       — Драко, — я улыбнулась, переступив с ноги на ногу. Школьная мантия стала немного большой, поэтому я чувствовала себя в ней уютно и безопасно. — Уже виделись сегодня. Зачем позвал сюда?       Весь день меня тошнило, живот скручивало от голода в болезненных спазмах.       — Да так, — он пожал плечами и грустно улыбнулся. — Грейнджер, вот скажи мне, почему ты такая вредная? Я же, вроде бы, тебя не оскорбляю своим присутствием, как мы выяснили вчера. Решил поздороваться, а не просто кивнуть тебе в коридоре, и сразу: «Уже виделись сегодня». Ты почему такая колючая, м? Дикая роза, что ли?       Кивнула ему. Он улыбался, ну так по-дурацки, с такой ухмылочкой, но глаза у него были совершенно другими. Всё сразу поняв, я пожала плечами и посмотрела на крону ивы, тяжело вздохнув.       — Ну раз я пришла сюда, чтобы услышать лишь неконструктивную критику в свой адрес, то пойду, пожалуй, — развернулась и, спрятав руки в карманы, пошла по тропинке, а Малфой двинулся за мной следом.       — Очень даже конструктивная критика, Грейнджер, — он шёл со мной нога в ногу. — Я хотел встретить с тобой закат. Обещали, что будет розовым.       — Свидание? — не удержалась от смешка.       — Почему бы и да? — Драко положил мне на плечо руку, я остановилась сразу же и вперила взгляд в землю под ногами.       — Послушай меня, Малфой, мы энный день не поливаем друг друга оскорблениями, и что я слышу? — сделала паузы для усиление эффекта. — Свидание?       — Друзья не могут ходить на свидания? — его голос звучал потрясённым, с такими огромными нотищами удивления, что я даже рассмеялась.       — Мерлин, Драко, — протянула, сжав пальцы в кулаки покрепче, чтобы, если уж он нарвётся, вспомнить третий курс и хорошенько ему вмазать промеж глаз. — Ну хватит, а. Ты прекрасно знаешь, что я имела ввиду.       Он хмыкнул. Ива всё ещё шелестела, а недалеко слышались смешки каких-то ребят с младших курсов. Мне нравилось дурачиться, злиться и вредничать, особенно в его компании. Почему-то мне казалось, что уж он-то всё стерпит.       — Я нагло солгу, сказав, что ты, как девушка, меня никогда не интересовала, — он пропел любовно у меня над ухом, а потом рассмеялся, — но не сейчас, — добавил серьёзно. — У меня разбито сердце, и я не хочу с тобой… Эм… — он взмахнул руками, обрисовывая что-то непонятное в воздухе. — И, поверь мне, паршивый пожиратель не достоин героини войны.       Я пожала плечами.       — Меня, например, ты и не интересовал.       Он удивился, а я рассмеялась, услышав его нарочитое:       — Да ну?       — Ага, — мне хотелось шлёпнуть его по плечу, как обычно шлёпают приятелей какие-нибудь парни в баре, как делает это Симус толкая Гарри в плечо, и как-то неуклюже смеясь. Мне почему-то этого захотелось, но я ничего не сделала, подавив желание внутри.       — Серьёзно? О, это многое объясняет, — Малфой снова положил руку, но уже на моё предплечье, сжал так, как делают это главные герои в каких-нибудь любовных мелодрамах, и потянул меня на себя.       — И что же? — я наконец-то оторвала взгляд от того, что меня окружало, и перевела его на лицо Малфоя.       Он смотрел в моё лицо таким взглядом, который обычно был присущ Дамблдору, проникающим в глубину и за что-то внутреннее крепко цепляющимся.       — Ты любишь… — он нахмурился, а я не дала ему договорить, предпочитая нападение и уничижение.       — Неужели? — фыркнула ему в подбородок. А этот гад вырос и стал высоким мерзавцем. Не то чтобы он им никогда не был, просто сейчас это стало слишком уж наглядно, а ещё сердце так и выпрыгивало, когда я смотрела на него вот так. — И что же я люблю?       — Ты любишь страдать. Даже не знаю, как это объяснить, — он задумчиво смотрел на меня. — Или сильные чувства?       — Чепуха, — я вырвала руку, отвернулась от него и зашагала дальше. — Ты говоришь так, будто знаешь обо мне всё.       Наверное, я пошла слишком быстро, поэтому он чертыхнулся себе под нос и снова догнал меня, преградив мне дорогу. Мы, как дети, переступали из стороны в сторону: я хотела идти дальше, он не давал мне этого сделать.       — Ну хватит, — достала палочку и стала в стойку, которую обычно принимала на магических дуэлях.       Я снова видела в нём противника, недруга, врага. Мне привиделось, что его форменная мантия — это снова та чёрная одежда пожирателей, а его палочка вновь упирается мне под подбородок.       — Меня, честно говоря, гложет только один вопрос, — Малфой, казалось, сдался, отступая в сторону и показывая, что в его руках ничего нет, якобы сдаваясь. — Почему ты сейчас не с Поттером, а со мной?       — Ради этого ты меня позвал на самом деле? — я вся очень сильно напряглась. Да, он задумал что-то. Малфой всё ещё опасен. И почему ему позволили вернуться и оправдали? Он же… Он же…       — Верно. Слушай, Грейнджер, я бы не хотел иметь проблемы с Поттером. Ты мне нравишься, и я подумал, если ты свободна, а я тебе не…       — Бред! — это уже стало инстинктом, он только попытался сделать шаг ко мне на встречу, медленный шаг, будто я дикий зверь, попавший в капкан, и я быстро выкрикнула: — Экспеллиармус!       Гораций Слизнорт это увидел, так как прогуливался неподалёку и, в итоге, они оказались в его кабинете.       — Мисс Грейнджер, мистер Малфой, мне стоит волноваться?       — Мы тренировались, — Драко покачал головой, первым оправдываясь. На его одежде всё ещё была земля.       — Нет, — я покачала головой, — вам не о чем беспокоиться.       — А чем вам не нравится дуэльный клуб?       — Со всем уважением, профессор Слизнорт, тепличные условия. Для нас, сражавшихся на войне, дуэльный клуб — прост и предсказуем.       — Что ж, я не буду снимать с вас баллы, но думаю, что профессор Стебль обрадуется таким замечательным и умудрённым опытом помощникам. Пойдёмте, сладкие, за мной.

***

      Гермиона стягивает с постели покрывало и, закутавшись в него, идёт в ванную.       — Даже не поцелуешь?        Гарри, привстав на локте, смотрит на неё по-другому. В глубь заглядывает, как Драко когда-то. Гермионе это не нравится. Ей всё кажется, когда они смотрят на неё так, что душа у неё нараспашку, а ей хочет закрыть её на замок.       — Прости, я так не могу, — она скрывается за дверным проёмом. — Мне необходим душ. Я грязная.       Гермиона слышит скрип матраса и то, как Гарри вздыхает устало.       — Грязная? — он переспрашивает удивлённо. — Ну что за глупости? — Гарри идёт следом за ней, Гермиона запирает дверь, но он спустя пару мгновений дёргает за ручку. — Гермиона, я ни на что не претендую. Хочешь, не говори ничего Малфою. Я тоже не скажу. Впусти меня.       Гермиона включает воду в душе, стягивает с себя плед и рассматривает своё тело в зеркало. Он всё ещё пытается открыть дверь, чертыхается, собирается уходить, видимо, за палочкой. Гермиона отпирает дверь и толкает её — Гарри заходит внутрь и останавливается возле дверного проёма.       — Ладно, — она отворачивается. — Заходи. Не смотри на меня так, я ничего с собой не сделаю.       — Тебе понравилось?        Гермиона идёт в душ.       — Да, мне понравилось.       Ей бы смыть с себя это. Не смоется.       — Ты хочешь меня? — Гарри следует за ней, опуская на её плечи ладони, дышит в затылок. Горячая вода бьёт струями по её шее и спине. Не отрезвляет.       — Ещё? Да, но не сейчас, — она рассматривает начищенный кафель. — А ты, я чувствую, уже совсем не против.       Его твёрдый и горячий член упирается между её ягодиц головкой. Он проводит пальцами по лопаткам, гладит по рёбрам, сжимает её грудь, нежно трёт между большими и указательными пальцами ноющие соски.       Гермиона ненавидит своё тело.       Гарри склоняется над её ухом и, понизив голос, шепчет:       — Не против. Совершенно не против, — добавляет, прижимаясь к её телу плотнее. — Хочу тебя от макушки до пят, всю и без остатка.       — Это невозможно, — холодно и резко, отстраняясь и прижимая ладони к стене.       — Ещё как, — он смеётся, — ещё как возможно.       Гарри сцеловывает капли воды с острого плеча Гермионы. Она ненавидит своё тело, потому что оно стонет, выгибается, хочет его. Она ненавидит своё тело, потому им не владеет. Мурашки пробигают по её телу от его шёпота, касаний и поцелуев — нежных, ласковых, трепетных. Он пробегает пальцами по самым чувственным местам, огибает самые нежные изгибы, становится на колени и целует её ягодицы, прикусывает бёдра, гладит колени пальцами, легко проводит сначала под левым коленом языком, потом под правым. Массирует икры, подъёмы стоп, гладит по чувственным щиколоткам пальцами.       — Ты не грязная, Гермиона, — он говорит это грубо и резко, хотя ласкает её тело медленно и чувственно, почти унизительно, потому что почти лежит у её ног, и лёг бы, если бы она попросила. — Никогда грязной не была и от измены грязной не стала.       Он отрывает её ногу от кафеля и целует её розовую пяточку, растирая ладонями стопу.       — Перестань, — лицо Гермионы горит, смущение разливается ярким румянцем, а возбуждение накрывает горячей волной, — пожалуйста.       — Пожалуйста, продолжай, Гарри, — он, хрипло смеясь, её дразнит и делает только то, что хочет. А хочет он одного и того же, Гермиона это хорошо знает.       Она расставляет ноги чуть шире, выгибается в пояснице, открываясь Гарри полностью. Он поднимается, обнимает одной рукой Гермиону, палец другой вставляет ей в вагину.       — Какая же ты горячая и влажная, — она сильно дрожит, когда Гарри трогает её пальцем где-то не сильно глубоко, но задевает какое-то особенно чувственное место. Рефлекторно её пальцы на ногах поджимаются. Горячая вода стекает по их телам вниз, из-за пара и острых ощущений тяжело дышать обоим.       Поэтому Гермиона дышит рвано и не спорит с ним. Да, она этого хочет очень-очень сильно. Она смертельно сильно хочет его.       — Знаешь, — Гарри говорит медленно, — когда-то я был в борделе и наблюдал, как мой приятель занимался сексом с молоденькой шлюхой, которая просила его не кусать и не целовать её. Говорила, что её тело должно было остаться таким, каким было до секса. Шлюха была дорогая, а приятель добреньким. Тело осталось таким же, каким и было. Сохранило товарный вид, — он оставляет засос на её лопатке, а потом входит в неё членом. — Но ты же не шлюха, Гермиона. А эти алые пятна лишь часть взаимных ласк. Послушай, я хочу, очень сильно хочу, чтобы ты делала то же, что и я, с моим телом. Когда всё закончится — уберёшь их, но пока не закончилось — не смей, — Гарри кусает её за шею, медленно двигаясь в ней, а затем зализывает след от укуса. — Хочу тебя всю. Это ненормально. Я хочу тебя всю. Целиком, Гермиона. Хочу каждый твой волосок, каждую твою клеточку. Всю тебя, — он накрывает её ладони своими, точно так же, как и она, упираясь в стену, и постепенно увеличивает темп, целует её затылок, шею, спину, упирается разгорячённым лбом между её лопаток.       Гарри входит неглубоко, не вовсю длину, от того ощущения сильнее, ярче, желание больше. Хочется выгнуться под ним, принять его всего.       Он ласкает её, но резко останавливается, выходит, отступает. Гермиона не понимает, что произошло, почему он перестал, остановился. Она оборачивается и видит, как он прижимается спиной к другой стене, сжимает свой член одной рукой, другой трогает свои яйца, слегка оттягивая, и прикусывает губу, встречаясь с ней взглядом.       — Смотри на меня, Гермиона. Тебе же такое нравится.       Она становится напротив него. Тело Гермионы всё дрожит, будто её бьёт озноб — нет, не озноб, а крайняя степень возбуждения.       Два холодных пальца она вставляет свою вагину, наблюдая, как он медленно доводит себя до оргазма, не стесняясь в громких и чувственных стонах. Гарри облизывает губы, и смотрит на неё так, как никто и никогда на неё не смотрел.       — И только попробуй сказать, что не любишь меня.

***

      Ночью было ещё.       Они спали под одним одеялом обнажённые. Это было в полусне, их бешено тянуло к друг другу.       А утром Гермиона просыпается рано и наблюдает, лёжа на животе, как Гарри спит, уткнувшись носом в её ладонь. Он спокойно дышит, улыбаясь во сне. Гермиона рассматривает его тёмные ресницы, кучерявые локоны, падающие на лоб, черты его лица. Ей хочется целовать его. Целовать его до опьянения — дикого, сумасшедшего.       Солнце медленно поднимается из-за горизонта и спальня наполняется золотистым светом.       — Гермиона? — тут же просыпается Гарри, когда она отнимает руку от его лица. — Ты куда?       Солнце играет золотисто-багровыми отблесками в его чёрных волосах.       — Скоро будет звонить Драко. Я не хотела тебя разбудить.       Гермиона накидывает на плечи тёплый банный халат мужа и берёт с тумбочки телефон. Она открывает балконную дверь и выходит наружу. Пахнет свежим хлебом из пекарни. Деревья в парке начали менять цвет своей зелёной листвы на золотистый и багряный, совсем немного, но эти небольшие пятнышки всё равно хорошо виднеются отсюда. Драко звонит ровно в семь утра, Гермиона сверяется с наручными часами.       — Доброе утро, любимая. Как тебе спалось?