Падение

      Гарри не понимал.       Нет, не так.       Гарри не знал, почему Гермиона отказалась от него так легко. Он не знал, каково было ей. Гарри многое не знал, но видел отчётливо, что она оказалась рядом с Малфоем. Плохим парнем, злодеем, отрицательным героем их жизни. С тем, кто не должен был с нею оказаться рядом.       Гарри бы стерпел, правда. Он ведь терпел это несколько адовых лет подряд, стискивал зубы, не лез в их «семейную жизнь», принял, понял, простил. Ведь именно он её оттолкнул, сам, своими руками, словами, поступками. Чего он ожидал от неё? Вечного траура и тоски по их отношениям? Целомудрия? Целибата?       Смешно.       И Том смеётся, наблюдая за загнанным собственными поступками в угол Гарри. Он — воплощение жадности и гнева. Причём гнева в большей степени.       Гарри сжимает тело всё ещё спящей Гермионы. Он гладит её щёку своею, целует за ухом, дышит шумно и тяжело. По его телу бегут мурашки и изнывает член.       Том считает его больным ублюдком, с которым Реддлу не повезло делить одно тело. И каким бы извращенцем не был бы сам Том, он всё равно не понимал этого.       Что это такое? Если это любовь, то он рад, что никогда её не испытывал. Если это одержимость, то нужно сделать всё, чтобы они вдвоём не потеряли остатки самообладания.       Долбанное тело. Хилое, хлипкое, не его. Чёртово человеческое тело. Как же ему осточертело оно.       Том молчал. Он не хотел вмешиваться. Но, блядь, да, его это совершенно не трогало. Нет, ему не нравилось. Да, ему было противно. Мерлин и Моргана, пожалуйста, пусть хоть кто-нибудь заставит Поттера отлипнуть от этой несчастной девушки.       Жутко неловко, безумно неприятно.       Гарри целовал её сонную. Убрал с помощью магии с неё всю одежду, обращая в белёсый пепел, который сдувал. Он её ласкал, не удовлетворяя их тело. Делал ей куннилингус, засовывал пальцы во влажное и тёплое влагалище.       Тому не нравилось.       Это не было сексом. Нет, и занятием любовью это назвать было нельзя. Да и изнасилованием, если честно, тоже. Но в этом было что-то такое… отталкивающее, неприятное, словно… словно… Том не знал, как это описать. Но он бы хотел зажмуриться или, в лучшем случае, уйти.       Нет, он не был третьим лишним. Не в этом дело. Наблюдать было… неприятно. Том чувствовал давно позабытую жалость. Она переполняла его.       — Хочешь? — вдруг спросил Гарри.       Так как Гермиона спала, всё ещё находясь под действием зелья, Том знал, что обращается Поттер к нему.       — Да, — Том лгал, но Гарри этого не чувствовал. Они единое целое, да? Поэтому Том хотел, даже если и нет.       На самом деле, Гермиона Тому нравилась. Она была красивой, интересной и страстной. Её тело отзывалось на ласки очень ярко. Она явно не сдерживала себя во время секса. Она хотела и не скрывала этого. Тому ещё с подросткового возраста, когда он жил в приюте, нравились такие, как она. С ними было очень приятно и легко заниматься сексом. Они всё понимали и плавно подстраивались под партнёра, всё шло так, как нужно. Том и сам был таким.       И если говорить о сексе, то Том её, правда, желал, но не вот так. Не когда она в безвольном состоянии, будто тряпичная кукла. Он её хотел живую, чтобы она смотрела на него, чтобы отвечала ему, стонала и делала всё, что сама хотела.       Но Гарри, кажется, хотел её любой. Он всем своим существом к ней стремился, хотел стать с ней единым целым, сиамским близнецом, впитать её в себя, вобрать до последней капли.       — Тогда давай вдвоём, — Гарри убрал от её лица пряди, провёл пальцами по щеке, опустился к губам и подбородку, — раз мы её желаем так сильно.       Том мысленно застонал.       Она была всего лишь девчонкой, каких у него было немало. Если уж и говорить о том, что он делал с Беллатрикс, то это ни в какое сравнение не идёт с тем, что делает сейчас Гарри. Не то чтобы Том осуждал себя, хотя некоторые поступки, которые он совершал когда-то, сейчас стали для него признаками сумасшествия, которое настигало его разум из-за чёртовых крестражей.       — Гарри, — сонно прошептала Гермиона, когда он погружал в её лоно пальцы мучительно медленно.       Том задрожал, и эта дрожь перешла и Гарри. Они сделали шумный вдох.       Когда Гарри позволил ему почувствовать всё, что и он сам чувствует: как возбуждено их тело, ощущения пальцев в тугом и горячем влагалище, сладкий запах возбуждения, нежная бархатная кожа, и эта… эта… тяга к её телу. Тома прошибло насквозь. Воздух вдруг стал как наэлектризованный, и рука потянулась к ремню на брюках.       — Нет, — Гарри остановил, — не надо, не так.       Трудно дышать. Он сконфуженно сжал в пальцах простынь, поддался вперёд, ощущая, как тело прошибает холодный пот.       — Гарри, что ты делаешь? — она хрипло простонала, разлепляя веки.       Том сглотнул.       — Спи, любимая, — он достал из кармана брюк ещё один флакон со сном без сновидений. — Спи. Мы этого не сделаем. Не сделаем.       Боль в груди была такой отчётливой, когда он обхватил её затылок ладонью, приподнимая и немного наклоняя её голову. Она доверчиво приоткрыла рот, и Том вливал в неё зелье.       — Мы не сделаем этого? — голос дрогнул, когда она закрыла глаза, снова становясь совсем мягкой и податливой.       Том уложил их тело рядом с её. Его всего трясло от перевозбуждения, боли и странных ощущений, которые он раньше не испытывал.       — Гарри, я не хочу это ощущать.       Он сжал рот рукой, кусая пальцы зубами.       — Придётся, потому что мы одно целое. Терпи, — Гарри ещё сильнее ослабил свой контроль над ним, впуская Тома туда, где раньше ему места не было. — Терпи, потому что ты больше никогда не сможешь причинить ей вред. Ты же понимаешь, — он упёрся мокрым лбом в её тёплый бок, — что её боль гораздо сильнее нашей?       Этот мальчишка. Том стиснул зубы. Этот коварный и наглый мальчишка. Этот… этот… Тому пришлось уйти из спальни, держась рукой за стену.       — Кикимер?       — Да хозяин.       — Переодень и укрой Гермиону.

***

      — Я боюсь, что однажды засну и не проснусь.       Гарри смотрит в окно, а Луна не отрывается от чтения книги.       — Боишься смерти или Тома?       Гарри разминает шею, упирается ладонями в подоконник, а потом пожимает плечами.       — Боюсь неизвестности, этого страха, что внутри. Луна, — он жмурится, — что мне делать?       — Продолжать жить, вероятно. Просыпайся и засыпай, как делал это раньше, — она переворачивает страницу. — У тебя всё хорошо?       — Всё хорошо. Всё идёт по плану. Скоро я обрету философский камень, и мы продолжим изменять этот мир.       Луна положила книгу на кофейный столик, встала с кресла и подошла к Гарри. Она положила на его плечо руку и крепко сжала, разворачивая его лицом к себе. Выглядело это комично: Гарри — высокий и большой, Луна — маленькая и хрупкая.       — Нет, я не про наши дела спрашиваю, а про тебя, Гарри. Не про Тома. Про тебя.       Он качает головой.       — Ты слишком проницательна.       — Я тебя очень хорошо знаю. И в чём проблема?       — В ком, Луна. Во мне.

***

      Том был слишком… удивлён. Его поразило, нет, даже шокировало всё, что на него обрушил Гарри.       И он решил не выходить на связь, скрылся, ушёл в себя. Гарри его не ощущал, не мог с ним заговорить. Он его не слышал. Видимо, он всё обдумывал. Свыкался с той реальностью, в которой ему придётся жить.       Гарри сидел на стуле возле кровати Гермионы и читал свежую газету. Пришлось связаться с Долоховым, чтобы он удержал Малфоя в России, точнее даже не удержал, а не давал ему и минуты отдыха. Долохов не спросил — зачем оно ему надо, — а просто сделал. Сказал, что завезёт Малфоя в такую глушь, где нет вообще ничего, кроме очень старого поселения магов-отшельников-старообрядцев. Звучало интригующе.       Малфой не находил себе места. Наверное. Но не достаточно сильно, иначе бы уже бегал по всему Лондону в поисках своей жены.       Впрочем, и Гермиона не страдала. Гарри работал над заклинанием, которое бы разрушило кольцо. Быть такого не может, чтобы самый сильный маг в мире не смог разрушить какую-то железяку. Его бесило это кольцо, вымораживало. Хотелось свернуть Малфою шею.       Мразь. Сволочь. Да как он посмел?! С Гермионой. Вот так.       — Гарри, — Гермиона его позвала.       Он тут же отложил газету.       Она была слаба из-за зелий. Гарри её больше не трогал. Он не думал, что это правильно. В прошлый раз он сорвался. Боль от ревности и гнева до сих пор разрывала его на части.       — Гарри, что происходит? — она привстала на постели, упёршись локтями в матрас. — Мне плохо. Я…       — Ты заболела, — Гарри поддался вперёд. — У тебя жар.       — Это всё из-за того, что мы спали голышом, — она растёрла шею. — Прости, я не хотела тебя нагружать и доставлять тебе неприятности. Ох, голова кружится. Это точно простуда?       Гарри кивнул. Он поправил подушки, помог ей опереться о них. Её волосы щекотали ему щёку.       — Спасибо, — её бледное лицо порозовело. — Я, наверно, страшная сейчас.       — Нет, — Гарри упёрся руками о край кровати, навис над её лицом и пружины тихо скрипнули, — ты очень, очень, очень, очень милая и самая-самая красивая. Правда. Ты же знаешь, я никогда не…       Гермиона положила на его губы пальцы, и её глаза были наполнены теплотой. Гарри поцеловал её подушечки пальцев, потом фаланги, ладонь и запястье. Он прижал её руку к своей щеке и расплакался.       — Прости меня, мне очень жаль, Гермиона.

***

      Ничего не действовало.       Шла третья неделя, и пора было бы уже сдаться. Правда рано или поздно выберется наружу, сломает всё и всех, а срок истекал. Срок подходил к концу. Логичному завершению.       Сидя на раскалённом бетоне, он пялился на хрупкую фигуру Луны, которая ему помогала с этими злосчастными заклинаниями, с этими адскими кольцами. Он пришёл к ней ночью после десятой неудачной попытки, с трясущимися руками и шальным взглядом. Гарри встал на колени и сказал «Помоги», уткнувшись в подол её домашнего платья лбом.       — Я не хочу её делить. Я не хочу её потерять или отдавать. Я не вынесу. Я не… не… переживу. Она всё для меня. Всё, всё.       Луна знала Гарри очень хорошо. Она его осуждала, говорила, что он поступил неправильно, совершил непоправимую ошибку, которая может всё разрушить. И Гарри её слушал, кивал и умолял помочь.       Наверное, Том, который так с ним и не заговорил, был бы против такого поведения. Он бы никогда не склонил не перед кем колени, ни у кого ничего не попросил бы. Том бы разобрался со всем сам, но это Том, а Гарри был другим. Луна сказала, что ничего обещать не может, но если у них ничего не выйдет, Гарри обязан отпустить Гермиону, вернуть ей свободу и сделать всё возможное, чтобы она не узнала правду и не раскрыла их. Иначе…       Иначе всё усложнится настолько, что их план не сработает.       И у них не получается. Чёртов Малфой! У них ничего не выходит. Это проклятое кольцо, эта древняя магия. Гарри оказался бессилен перед ней.       Эмоционально напряжение доходило до крайней точки, за которой обязательно последует взрыв. Гарри специально выбрался вместе с Луной подальше, в какую-то глушь, в поля, на бетонную дорогу, которую создали для сельскохозяйственной техники магглы.       Солнце грело для конца сентября слишком жарко. Духота стояла невообразимая. Гарри растирал лицо руками, а когда Луна покачала головой и сказала, что у задачи нет решения, что всё бесполезно, что ничего сделать уже нельзя, он сжал волосы пальцами, согнулся и закричал так сильно и громко, что всё содрогнулось. Воронье взлетело в воздух, кровь полилась из его носа на пожухлую траву. Гарри стал раскачиваться на месте, свыкаясь с мыслью о неизбежном.       — Я так больше не могу.       — Отпусти Гермиону. Откажись от неё.       — Она моя! Она всегда была моей!       Луна приложила к его носу батистовый платок, обшитый кружевом. Платок был целым произведением искусства, но его испортила кровь Гарри, быстро пропитавшая ткань.       — Тебе нельзя волноваться. Твоё тело не выдержит таких бурных всплесков стихийной магии.       — Не напоминай мне о том, что я ходячий труп, Полумна.       — Мистер Реддл, я знаю, что вы меня слышите, — Луна села рядом с Гарри и притянула его голову к себе. — Не могли бы вы на время взять это тело под контроль и спасти свою жизнь от грядущей смерти?

***

      Изменить воспоминания Гермионы было легко. Том часто это делал на других людях, но ощущения в левом подреберье было не из приятных.       Гарри Поттер, этот хитрый и храбрый идиот. Что он наделал в прошлый раз?       У Тома перехватило дыхание, когда они вернулись в квартиру Гермионы и Драко. Она сжала его руку в своей и ласково погладила его щёку, прежде чем привстать на цыпочках и, дотянувшись до его губ своими, поцеловать.       — Спасибо, что ухаживал за мной, Гарри. Извини, что пришлось это делать.       Том считал, что это Гарри надо было извиняться, но он всё же кивнул и улыбнулся.       — Тебе помочь сходить за покупками? Давай приготовим еду вместе.       Вежливость, тактичность, теплота. Да, теплота. Держать её руку в своей было очень приятно.       — Ты всё ещё очень слаба.       Гермиона покачала головой.       — Спасибо, — её улыбка была немного нервной, — Гарри. Не стоит. Драко возвращается сегодня, через три часа, и я думаю, что не надо. Я… Мы справимся.       Она потёрла обручальное кольцо на пальце.       — Ну тогда я, пожалуй, пойду.       — Эм… — Гермиона удержала его за рукав рубашки. Том сглотнул. Даже ему было сложно всё это выносить, и он даже не представлял, как бы Поттер со всем этим справился в одиночку. А ещё она постоянно медлила, и её глаза вечно бегали, либо смотрели куда-то в пол. Тома это дико раздражало. Хотелось сжать её лицо руками и заставить смотреть прямо на него. — Постой, я… То, что было между нами… Те слова, я… Я не буду извиняться за них. Я на самом деле, то есть… — она сжала пальцы крепче, и если бы Том решил избавиться от её руки, намертво вцепившейся в его рубашку, то она бы точно оторвала клочок ткани. — Я не знаю, как именно об этом сказать, Гарри. Это так сложно.       Она уткнулась в его грудь лбом и раздосадованно застонала. Том молчал. Он вообще не знал, что в подобных случаях говорить. Для него это был новый опыт, причём не очень-то и приятный.       — Я провалялась эти недели в постели без чувств, потеряла столько времени на то, чтобы разобраться во всём. Гарри… Я его жена. Я не могу это изменить. Я не могу. Я его тоже… очень сильно… Я… Я… Чёрт, — она ударила его в грудь кулаком, — Гарри, не стой столбом, скажи хоть что-нибудь.       — Я всё понимаю, — прохрипел Том, облизывая вмиг пересохшие губы. Эта ситуация была очень комичной, а главное, что к нему всё это не совсем относилось.       — Правда? — Гермиона оторвалась от его груди и, сощурившись, заглянула в его лицо.       — Ага.       — Врёшь, — она ткнула его пальцем в грудь, и её зрачки расширились. — То есть ты не против, ты только за, да?       — Да-да, я «за». Делай, что хочешь со своей жизнью, любимая, ведь она принадлежит только тебе. Хочешь, мы можем?..       — Что можем?       — Заниматься сексом… иногда.       Зрачки Гермионы расширились.       — Идиот.       — Ну-у… я пошёл?       Гермиона пожала плечами.       — Иди.