Падение

      Протягивая к Гермионе ладонь, я и не надеялся, что она согласится со мной танцевать.       На Рождественском балу, который проходил в Министерстве Магии в тот год, когда мы заканчивали Хогвартс, Гермиона была очаровательна, но сильно бледна и одинока. Статус героини войны обязывал её принять приглашение, а я не был сюда приглашён магическим сообществом. Напротив, это она пригласила меня в качестве своего спутника.       Мы начали общаться в начале осени. Моё влечение к ней было слабым. Точнее, она мне нравилась, но Беллатрикс всё ещё живой тенью следовала за мною по пятам. Она умерла, но была рядом, всегда со мной. У Гермионы дела обстояли хуже: Гарри Поттер был жив и здравствовал, каждый день она видела его в школе, да и сейчас, на этому балу, они танцевали первый танец. Видимо, Кингсли посчитал это хорошей идеей — продавать фальшивую обёртку счастливой жизни, показывая на их примере, что война уже завершилась и всё хорошо.       Всё было плохо.       После танца, Гермиона и Поттер разошлись в разные стороны. Она нервно ломала пальцы и смотрела себе куда-то под ноги. Смотрела ли вообще? Он же был будто каменным, сам на себя не похожим. Впрочем, Гарри Поттер после победы над Волдемортом сильно изменился и стал ещё пуще прежнего походить на мудака.       Стоя у стены, я наблюдал за их перемещениями с маской отстранённого любопытства. Я знал о любовном интересе Гермионы и разбитом сердце в подробностях, на наших встречах мы рассказывали друг другу о многом. Когда она дошла до меня, я ожидал услышать очередную порцию её сомнений, переживаний и метаний из стороны в сторону.       Но правда была в том, что я не хотел слушать о Поттере и сегодня, поэтому протянул ей руку и поклонился:       — Подаришь мне танец?       Гермиона нервно оглянулась туда, где, как она думала, стоял Поттер, но тот стоял к нам спиной на большом расстоянии, поэтому она лицезрела его кудрявый затылок пару мгновений, прежде чем вернуть свой взгляд мне и доверчиво вложить мягкую нежную ладошку в мою.       — И полцарства в придачу.       — Зачем мне полцарства без царевны?       Она хихикнула, прикрыв ладонью губы. Когда она стала так сильно зажиматься? Не знаю, но помню, что раньше, намного раньше она была другой — открытой, весёлой, счастливой. Раньше…       Если вспоминать войну, тогда я не знал, какими они все были. А до этого времени, когда я ещё ходил в школу, когда в моём доме ещё не поселились Пожиратели Смерти, а тётя Белла не приручила меня… Тогда всё было иначе у всех: и смех был искренним, и лица были иные. Детство, а я привык думать, что тогда было именно детство, не иначе, казалось мне цветным блестящим осколком прошлого — единственным в горе тусклого и окровавленного стекла.       Раньше даже дышалось легче, а мне тогда казалось, что я если не горы сверну и покорю все высоты, то хотя бы проживу жизнь так, как мне хочется.       Не всегда мне хотелось чего-то хорошего, но не попробуешь — не узнаешь.       Помню, была популярна одна игра, и я наблюдал со стороны, как девчонки из разных факультетов играли в неё. Одна девочка, подозрительно похожая на Гермиону, стояла с завязанными глазами и пыталась вытащить среди кучи лент, свисающих с дерева, ту, к которой был пришит колокольчик. Так как лент было очень много, а глаза были хорошо завязаны, она долгое время не могла достать ленту.       Мне было интересно, как она неуклюже скакала на одной ноге, тянула руку и пыталась поймать зыбкое равновесие, чтобы не упасть. Звонко смеялась, но не сдавалась, потому что она хотела победить, пусть и не знала, хотя догадывалась, какие смешные позы принимало её тело.       Но сейчас, если подумать, она, скорее всего, даже не согласилась бы в таком поучаствовать, не то что победить. Сейчас бы она не смеялась также звонко. Мне кажется, она бы прикрывала рукой рот, если бы смех вырывался из неё, или же вовсе кусала губы, не позволяя себе испытывать эти эмоции.       Она ограничивала себя, страдала ради какого-то там… придурка, сказавшего ей, что по её вине умер этот их рыжий честный влюблённый.       Нет, Уизела, конечно, жаль, но того из могилы не вернуть, а вот в могилу загнать такими темпами живого человека можно. И если бы он не понимал, не знал, насколько больно было слышать эти слова Гермионе, но святой Поттер действовал наверняка.       И мне это не нравилось. Я не знаю, что тот замышляет, но чувствую всем своим существом, что это нечто нехорошее, нечто настолько отвратительное, что от одной мысли блевать охота.       Плохо лишь то, что в это была вмешана Гермиона, а вместе с ней и я.       Мне хочется впервые за несколько месяцев кого-то защищать, поэтому мне доставляет особое удовольствие, когда я веду Гермиону в вальсе, и она идёт за мной. С ней танцевать легко, будто мы находимся не на приёме, а в классе под строгим надзором учителя, у которого не возникает никаких нареканий.       Я не пытаюсь прижать её к себе, она же не сдвигает свою ладонь немного в сторону, чтобы сделать наш контакт интимнее, даже голову не поворачивает. Хотя, конечно, я не сравнюсь со святым Поттером в умении вальсировать, уж с ним-то всё было иначе.       И откуда только во мне столько ревности?       Ревности? Нет, постойте, это же просто нелепо!       Я запинаюсь, Гермиона сжимает мою руку крепче и расстояние между нами становится чуть меньше. Приятно.       — Всё хорошо?       — Замечательно, Грейнджер. Просто великолепно, — шепчу я ей на ухо и с удовлетворением наблюдаю за тем, как её бледные щёки медленно заливает румянец. — Паркет в бальном зале давно пора заменить.       — У Министерства сейчас есть дела важнее паркета, так что… — она ещё пуще краснеет, замолкая окончательно. Видимо, она замечает, что мы слишком близко.       — Гер… — язык не поворачивается назвать её по имени, поэтому я снова оступаюсь, прокашливаюсь и произношу её фамилию куда мягче, — Грейнджер, ты хорошо танцуешь. Где-то училась?       — Да, немного… А ты?       — У меня были частные уроки дома.       — И тебе нравилось?       — «Пустая трата времени», — хотел сказать бы я, но нет, хотя тогда я так и думал.       Гермиона фыркнула и её черты лица оживились, предчувствуя почву для очередного спора длинною в вечер. Эта грань её характера мне очень нравилась, хоть иногда и бесила.       — И почему же ты передумал?       — Потому что повзрослел и понял, что танцы нравятся девочкам, а мне нравятся девочки.       — По-твоему, чтобы понравится девочкам — нужно уметь танцевать?       Я сжал чуть крепче её руку и немного, совсем незаметно для других, погладил между лопаток пальцами.       — Ну, как тебе сказать?.. Для некоторых девочек танцы очень важны. И потом они, — не удержавшись, я пошёл во все тяжкие и дунул на её висок, — сокращают расстояние между влюблёнными, хотя всё в рамках приличия, разумеется.       — Тогда я предлагаю танцевать сегодня весь вечер, — неожиданно говорит она и улыбается так, будто на неё только что снизошла какая-то неземная истина.       — Весь вечер? — переспрашиваю удивлённо.       — Весь, целиком и полностью, Малфой. И только с тобой.

***

      Драко шёл по лесу и, наперекор его ожиданиям и заверению Долохова, никакой нечисти ему пока что не встретилось. Более того, в лесу было тихо и спокойно, только его замучили в край обнаглевшие комары и зеленоглазая ведьма, пьющая воду как слон на водопое.       Русская слониха на водопое.       Она бы ещё ею облилась, чтобы до конца израсходовать их скудный запас питья.       — И что же это ты на меня так смотришь, сладкий? — ядовито прошипела ведьма, пряча наполовину пустую фляжку с водой в мешок и переступая через несколько сухих палок, упавших с деревьев.       — Не смотрю я на тебя.       — Нет, смотришь, — настойчивости ей было не занимать.       Она завязала густые волосы в хвост лентой, а потом сделала причёску, которую обычно носили балерины. Драко вспомнил, что в список русского входил и балет, кроме балалайки, водки и… медведя. Только Драко не понимал одного: почему это медведь был русским? Вроде бы, у животных не было национальной принадлежности. Драко озадачено нахмурился, услышав громкое бурчание.       — Ты уже голодна?       — Я? — озадаченно переспросила зеленоглазая. — Конечно, нет. Ещё даже не обед.       Он пошёл дальше. Вообще ему бы стоило ей помочь, например, нести вещи или подать руку, чтобы она взялась за него и не потерялась, но Драко ничего не делал. Хватало и того, что он дал ей пользоваться припасами и позволил увязаться за ним.       Идти в тишине было приятно. Драко помнил, что в лесах его родной Британии всегда пели птицы и копошились дикие зверьки. Но тут всё было не так, одни насекомые и растения. Это сильно смущало, поэтому Драко держал палочку наготове, мало ли что. Хотя, конечно, спустя несколько часов блужданий по лесу бдительность Малфоя немного стала ослаблять, и он перестал озираться по сторонам.       — Не люблю я это место, — доверительно прошептала она, поравнявшись с Драко.       — Поэтому сбегаешь?       — Да нет.       Под ногами шуршали и трескались сухие опавшие ветки.       — И почему?       — Мне очень скучно.       — Со мною весело?       — Надеюсь, будет.       Вновь что-то забурчало. Драко резко остановился, так как звук стал громче. Зеленоглазая сделала тоже самое. Они осмотрелись, но кроме деревьев и зарослей папоротника ничего не увидели.       — Не нравится мне это, — констатировала ведьма, после чего залезла в карман своей мантии и достала палочку. — Похоже, где-то рядом медведь.       — Кстати, — Драко усмехнулся, — почему медведь русский?       — Какой глупый вопрос уровня типичного недалёкого иностранца. — Она фыркнула и указала пальцем в сторону: — Думаю, нам туда.       — Думаешь или знаешь?       — Успокойся, мы же маги: нам какой-то там медведь нестрашен.       — Если ты хочешь знать моё мнение — звучит неубедительно.       Она дёрнула Малфоя за рукав и усмехнулась:       — Ты имеешь что-то против?       — О, только не начинай.       Они зашагали в выбранном направлении, то и дело задевая руки друг друга.       — Какая же ты упрямая.       — А ты тот ещё зануда.       — Я зануда?       — А то я, что ли?       Драко набрал в лёгкие воздух, встал, повернулся к ней лицом и схватил её за плечи.       — Ты что творишь?       — Я не зануда.       — Тогда почему меня не поцеловал в ответ и… — она победно улыбнулась, будто нащупав больное место, — всё никак не смиришься с очевидным?       — Смирение — не мой конёк.       — Ах, вот оно как, — ядом издёвки было пропитано каждое её слово. — Ну так бы и сказал, что у тебя проблемы с влечением.       Снова что-то забурчало и даже зарычало, причём не так уж и далеко, но оба не обратили на эти звуки внимания.       — С влечением у меня всё в порядке.       — Если бы всё было в порядке, ты бы спал в моей постели этой ночью.       — С чего бы вдруг?       — А то я не вижу, как ты на меня смотришь, сладкий.       — И как же?       — Как голодный кобель на привязи.       — То есть я, по-твоему, голодный кобель?! — взревел Драко.       — На привязи, — спокойно добавила она.       Она была чертовски права, но Драко не мог в этом признаться даже самому себе.       — Держи свой колкий язычок за зубами.       — А то что?       — Оторву.       — Ну, — она повела плечами, — попробуй.       В голове рисовалась одна пошлая картинка, в которой он засовывает в её рот пальцы, и она их обхватывает губами, слегка посасывая. Вместо этого Драко сжал её шею рукой, легко и непринуждённо слегка оторвал её от земли и мрачно улыбнулся, заглядывая в её глаза исподлобья.       — Твою мать, — она хрипло прошептала, пытаясь хватать ртом воздух, — ты… охуенный, — констатировала зеленоглазая, закатывая глаза.       Должного эффекта Драко не добился, только ровно противоположного.       — Сумасшедшая, — подвёл итог Малфой, с которым было невозможно не согласиться.       В этот самый момент что-то вонючее и склизкое упало сверху прямо на белобрысую голову Драко.