Защитишь меня?

— Куда ты смотришь? — Недоуменно спрашивает Айзава у сына, заметив, как тот буравит взглядом какого-то мальчика, играющего водой с помощью причуды. — Видишь водного мальчика? Я тренирую на нем причуду стирания. — Отвечает ребенок таким тоном, будто все до безобразия очевидно, а отец почему-то не понимает. — Тебе заняться больше нечем, я погляжу? — Почему нечем? Я же сказал, что пытаюсь активировать причуду стирания. — Допустим. С чего ты взял, что твоя причуда такая же, как и моя? Изуку обреченно вздохнул, поморгал и воззрился на родителя, который, кажется, сегодня совсем не спал, ибо ничего не понимает. — Ну пап, ты же сам рассказывал, что причуды достаются от родителей. Кем была мама, я не знаю, а ты умеешь стирать способности людей взглядом. Вот поэтому я и решил тоже попробовать. И вообще… у всех ребят вокруг уже проявились причуды, а у меня до сих пор нет! — Понятно. «Вероятно, один из его родителей, а возможно и оба, были беспричудными. Черт. Как я ему это объяснять буду?» — Если хочешь, можем сходить к врачу. — Он поможет активировать способности? — С надеждой в голосе спросил Изуку. — Не знаю. Возможно. — Тогда пошли! Маленький кудрявый мальчик смотрит на взрывы, создаваемые Каччаном. Уже не в первый раз в голове проскальзывает мысль о том, какой он крутой. Жаль только, постоянно злится и кричит на всех. Особенно на Изуку. Когда он приходит домой побитый, Айзава лишь устало смотрит на него, помогает обрабатывать ранки и говорит о том, что Мидории пора стать сильнее и перестать всюду ходить за Бакуго. — Зачем он тебе? Ответа на этот вопрос Шота никогда не получал, предполагал только, что Изуку тянется к более сильным людям. Мужчина знал, что таковым Мидория не будет и что в UA ему не поступить даже при невероятно сильном желании, однако понимал, что не хочет раньше времени рушить мечты приемного сына. Пусть пока думает, что все будет хорошо. «А будь у меня причуда как у папы, Каччан бы перестал считать меня слабым и ни на что не способным». В кабинете врача все настолько белое и чистое, что режет глаза мальчика, привыкшего к темному интерьеру квартиры. Врач о чем-то расспрашивает, что-то записывает в листок, рассматривает снимки. Мидория весь в нетерпении, хочется поскорее узнать, что у него за причуда и почему она не проявляет себя. Мальчик смотрит на отца, который, видимо, снова ушел в свои мысли, не сводя при этом взгляда со странных бумаг. Что же там такое написано? — Выйди. — Ледяной тон отца, не предвещающий ничего хорошего, заставляет Изуку насторожиться. — Зачем? — Выйди, я сказал. Мидория, спрыгнув с кушетки, на которой сидел, послушно покидает кабинет и, выйдя в коридор, садится на лавку дожидаться отца. Почему он был так холоден, Изуку не знал. Шота выходит из кабинета врача минут через десять, Мидория сразу же подскакивает к нему, задавая вопрос, интересующий его сейчас больше всего: — Что сказал врач? Ответа не последовало. — Пап… что сказал врач? Айзава, не ответив и во второй раз, взял сына за руку и повел в сторону выхода из больницы. Мальчик уже начинал нервничать. В голове роились вопросы. Что с ним? Почему папа такой задумчивый и печальный? Что такого страшного мог сказать мужчина в белом халате? Дорога до дома прошла в полнейшем молчании. Шота не знал, как рассказать о заключении доктора сыну, а Изуку не хотел действовать родителю на нервы своими расспросами. Знал — если Сотриголова в таком состоянии, его лучше за километр обходить. *** Оказавшись дома, мужчина взял детские ладони Мидории в свои шершавые руки, мимолетно взглянул на его мизинцы и сказал на выдохе: — Изуку, ты беспричудный. Весь мир маленького мальчика рухнул в один миг, подобно карточному домику. Он взглянул на Шоту глазами, из которых вот-вот польются слезы, и решил переспросить. Может, ему просто послышалось? Или отец ошибся? Или… неважно что, главное, чтобы сказанное не оказалось правдой! — Что? — Мне жаль, но у тебя нет причуды. Отчаяние. Страх. Непонимание. Изуку почувствовал, как из опустевших глаз покатились соленые капли. Он не станет героем, не сможет учиться у отца, не сможет защищать слабых, хотя так об этом мечтал, не сможет стать равным Всемогущему, не сможет одолеть Каччана… и еще миллион «не», думая о которых, Мидория терял даже желание жить. Внутренности будто разорвали, из легких вышибли весь воздух, с дрожащих губ сорвался крик, наполненный болью. Мальчик кричал до тех пор, пока не почувствовал, как его обхватили крепкие отцовские руки и прижали к своей груди. Тогда вопль превратился в плач. Изуку крупно дрожал, все крепче сжимая водолазку Айзавы, не в силах как-то унять свою боль. Сотриголова едва ощутимо проводил рукой по спине ребенка, понимая, что слова будут излишни, они никак не помогут. В такие моменты лучшее, что можно сделать для человека — просто обнять. Мидория прорыдал в объятиях приемного отца весь вечер, а потом отключился в этом же положении.