Мимо-Ранил-Убил

      Все помещение, в котором я и Дрю находились уже около получаса, заливал бледно-зеленоватый свет. В углу постоянно что-то стрекотало испорченной проводкой, но я пропускала мимо ушей. Мыслей в голове было так много, что посторонние звуки долетали через раз. Вот и теперь я подняла голову, поглядев на Дрю, и поняла, что он опять ждет на что-то ответ.       — Что, прости? — проронила я.       — Говорю, идем, наш черед, — кивнул он на приоткрытую дверь.       В закутке с не менее болезненным светом Дрю переговорился с какими-то ребятами в форме, было видно, что они знакомы, но вскоре те ушли, и рядом с нами сел грузный человек с не очень-то довольным лицом. Он взял в руки свежие листы, где по порядку были вписаны все нанесенные мне травмы, пробежал глазами и воззрился вновь так устало и неприязненно, как будто заявлять в суд я собиралась прямо на него лично.       — А это что, группа поддержки? — выдал наконец он, кивнув на Дрю.       — Эндрю Роузмонд, — чеканно выдал тот, бросив на стол свою визитку. — Адвокат.       — Лихо, — щелкнул зубом полицейский. — Слушаю.       Дрю сам объяснил мою ситуацию на понятном ему языке. Пока коп хмуро записывал данные для отчета, я снова провалилась в неконтролируемые мысли.       Трудно сказать, в какой именно момент я все-таки решила заявить на Гиллиса в суд, то ли после своих злоключений около дома, то ли после того, как мне вслух зачитали все мои травмы. Дрю не давил на меня, только напомнил, что в случае подачи заявления я могу рассчитывать на судебный запрет, а я почему-то подумала, что он мне пригодится.       На самом деле увиденное в машине потрясло меня настолько, что я ни о чем не могла больше думать, даже о своих бедах — только об аварии и том, что услышала. Может быть, я и Дрю потакала только с целью его задобрить, потому что точно знала, что не смогу об увиденном смолчать.       Коп составил отчет и буркнул, что, если городской прокурор возбудит дело, Дрю позвонят. Тот остался удовлетворен результатом, мы засобирались домой. И вообще-то я планировала поговорить с ним там, но, когда мы оба вышли на крыльцо участка, остановилась. Ночной воздух не холодил, только легонько освежал и будто остужал неясно откуда взявшийся внутри меня жар, я положила локти на перила, покрытые мелкими капельками прошедшего недавно дождя. Теперь в темноте они искрились разноцветными отблесками фонарей, окружающих вывесок и уличных огней.       — Рокси? — спросил Дрю, замерев на ступеньке и наклонившись, чтоб заглянуть мне в лицо. — Все нормально?       — Не совсем, — кашлянула я.       Я так и не придумала, что ему говорить, но, кажется, мой вид был красноречивее слов, и я поняла, что откладывать глупо.       — Ты переживаешь из-за отчима? — спросил Дрю, подойдя. — Я знаю, для тебя это стресс… но ты же понимаешь, что это правильное решение?       — Я вовсе не из-за этого переживаю, — тяжело вздохнула я, повернувшись к нему. — Дрю, прости, я… я искала воду у тебя в машине…       Его взгляд метнулся к машине, забегал непонимающе, а после вновь вопросительно перекинулся на меня.       — И?       — И, в общем… — сглотнула я. — Я видела запись с регистратора.       Честно говоря, я ожидала, что он распсихуется или рассвирепеет, но Дрю только вскинул брови, моргнул, будто его кто-то щелкнул легонько по глазам, вздохнул и потер лоб. Он мигом собрался, подтянулся, стал даже немного выше — а может, я осела оттого, что наконец дала себе сказать это.       — Почему ты… — подала голос я после долгой паузы. — Почему ты никому не скажешь?       Испустив мрачный вздох, он передернул плечами.       — По разным причинам.       Вначале я подумала, что он вот так совершенно спокоен, потому что… ну это же Дрю, он равнодушный кусок дерьма, и немудрено, что ему и на брата плевать, и на то, что того таскают по судам, хотя одна жалкая запись может положить этому конец. Но, приглядевшись, я поняла — он не спокоен. Он в смятении.       — Что это значит? — устало спросила я. — Дрю, объясни. Ты же понимаешь, как многое эта запись может изменить.       Он облокотился на мокрые перила рядом со мной, и рукава его куртки мгновенно пропитались, медленно-медленно поползли по локтям темные пятна.       — Я сделаю все, чтобы Рэндалл не попал в тюрьму, — сказал наконец он. — Но если обнародую запись… Всему конец.       — Рэндалл знает о ней?       — Конечно, знает, — кивнул Дрю. — Он сам сказал мне спрятать… Мы оба решили, что в доме ее держать нельзя — прислуга могла найти, приняв за мусор, так что я хранил в машине. На самом деле, я должен был избавиться от нее. Рука не поднялась.       — Ты думаешь, все же придется ею воспользоваться? — удивилась я.       — Нет… — поджал губы он. — Не знаю, может быть. Это такой запасной вариант. План Б на случай, если все пойдет прахом.       Я не могла понять, о чем он, ведь все и так буквально пошло прахом — Рэндалл лишился рук и уже второй раз рискует попасть в тюрьму. Что еще могло удерживать?       — Да что такого ужасного в этой записи? Если Бейли виновата в аварии…       — Бейли? — вскинул брови Дрю, горько усмехнулся. — Нет… Нет, нет, конечно, не она.       От сказанного я невольно осеклась. В ту минуту мне почудилось, что я чего-то не знаю, что эта запись, быть может, была не единственной. Могла ли я упустить что-то? Я отчетливо слышала женский голос, Рэндалл звал ее по имени, она грозилась убить себя, и, судя по крикам Рэнди, именно она держала руль в момент столкновения. Разве не так?       — Бейли… была просто ребенком, — продолжил Дрю. — Глупым, импульсивным, нездоровым ребенком…. А вот я ребенком не был.       В ту минуту я поняла, что присутствую при откровении, до которого по-хорошему мне явно не хватало пары десятков уровней доверия. Словно от усталости или чего-то еще, о чем я не знала, Дрю вдруг решил поделиться тем, о чем думал, а я, так уж вышло, оказалась рядом.       — Я мог бы ее спасти, — твердо, хоть и тихо проговорил он. — Она была так ко мне привязана… Бейли меня обожала. Я мог бы сделать ее жизнь другой, если бы захотел.       — Ты так думаешь?.. — возразила я.       — Но я не хотел, — покачал головой Дрю, глядя вперед, вникуда. — Никогда не хотел. А теперь она умерла. Я мог бы сделать жизнь Рэндалла другой, но теперь Рэндалл калека, которого таскают по судам. И у всего этого дерьма есть только один виновник.       Несмотря даже на всю мою к нему холодность, оттого, как Дрю это сказал, у меня сжалось сердце. Он смотрел вперед, в глазах собрались слезы, и я подумала, что как бы он ни хорохорился, стоит дню, о котором я ему напомнила, снова встать перед внутренним взором, он вновь ощущает всю боль, которую пережил тогда. Я знала это, потому что это чувство было мне невероятно знакомо. Ты живешь жизнь и не подаешь вида, но внутри тебя теперь всегда есть одна особая клавиша — и если кто-то давит на нее, горе снова заполняет тебя до краев.       Я неловко тронула его локоть, ободряюще похлопала.       — Дрю, я знаю, что такое мучиться от мысли, что ты не уберег того, кого любил, — проговорила я. — Но…       — Не в этом дело, — качнул головой вдруг он. — Не в аварии, Рокси. Далеко не только в ней.       Он обернулся на меня, посмотрел куда-то поверх, потер покрасневшие глаза.       — Ты не понимаешь… — произнес он, и вот тогда я поняла, что он на самом деле сбился на слезы. — Если бы ты меня знала тогда… если бы ты видела, каким я был рядом с ним…       — Каким? — спросила я, с изумлением осознав, что и у меня в глазах стоят слезы.       Дрю закрыл глаза обеими ладонями и сделал глубокий дрожащий вдох. Внутри меня уже не было удивления насчет того, что он рассказывал это мне — я все поняла. Словно после того, как я узнала его тайну, было уже бессмысленно скрывать от меня что-то, а он до одури хотел сказать кому-то о своей боли вслух.       — Мне никогда не воздать ему за то, что между нами было до его аварии, — проговорил Дрю сипло. — Никогда, сколько бы я ни старался, сколько бы ни говорил, я знаю, он никогда не поверит на самом деле… Если бы ты знала, Рокси, как сильно я жалею об этом. Ни о чем на свете я так не жалею.       Я плохо понимала, о чем он, но почему-то создалось ощущение, что я как бы… чувствую. Интуитивно, где-то на уровне вибраций.       — Дрю, если ты действительно чувствуешь такую вину, — осторожно, но твердо начала я, — ты должен обнародовать эту запись.       — Этого не понадобится, я его вытащу… — вытерев слезы, торопливо заговорил он.       — Даже если так, — мотнула головой я. — Ты должен обнародовать ее. Я знаю, что ты чувствуешь, и… просто поверь, сейчас ты хочешь облегчить свои страдания, избавиться от вины, чтобы она не висела таким камнем. Но… если ты в самом деле жалеешь — ты должен думать о нем, а не о себе.       Дрю впервые замолчал, отрезвленным взглядом посмотрев на меня. Он словно ругал себя в глубине души за то, что расклеился передо мной, но я и не надеялась, что он поймет.       — Эта запись положит однозначный конец его мучениям, — сказала я. — Ты должен ее показать. Так поступают люди, которые любят и хотят защитить во что бы то ни стало. Они не думают о себе.       И все же я ошиблась — он понял. Дрю смотрел в землю, держа ладонью мокрый поручень, и вовсе не выглядел рассерженным. Разбитым, озадаченным, отчаявшимся — да. Мы постояли молча еще пару минут, послушали редкий дождь, а после пошли в машину, так же, не говоря ни слова.       — Я вот что хотела сказать, — проронила я, когда Дрю завел мотор. — Я не смогу оплатить твои адвокатские услуги, так что…       — Я и так знаю, что не сможешь, — ответил он, глядя на дорогу.       Машина выехала со стоянки, мелкая морось на окнах слезами потекла под напором дворников.       — Тогда зачем ты со мной возишься? — спросила я.       — У меня тоже есть брат, Рокси, — только сказал он. — И я очень хотел бы наказать того, кто причинил ему столько боли, только вот… кишка тонка.       Голос его дрогнул, так, как я думала, вообще не умел, звук оборвался на полуслове. Я подняла голову, глядя на лицо, залитое тьмой. Дрю обернулся, поглядев на меня с больной отрешенностью.       — Давай хотя бы твоего прижмем.

***

      Мы зачем-то кружили по улицам еще час, не меньше, Дрю надо было скататься за чем-то совершенно плевым в магазин на другом конце города, после я решила поехать за кошачьим кормом, и он с готовностью повернул почти от самого дома обратно в центр. Возвращались уже после полуночи, в особняке было тихо, только Маркус сводил какую-то бухгалтерию в маленькой гостиной, надев забавные стариковские очки.       Он и оставшиеся бодрствовать девочки с кухни помогли мне с кошкой и вещами, питомицу поселили временно в хозяйственную пристройку, чтобы Роузмонды не сразу рассвирепели от моей наглости.       Ночь окончательно объяла дом, в дальних коридорах все затихло. Я приняла душ, переоделась в пижаму, оглядела висящие в шикарном шкафу красного дерева свои простенькие шмотки, невольно перебрала, погладив по плечикам куртку, толстовку и несколько маек, которые мне купил Рэнди. Вид в зеркале уже не так пугал — к ночи совсем сошел отек, синяки расцвели желто-синими лепестками, но боль поутихла.       Сама не зная зачем, я выскользнула из комнаты и спустилась к выходу, что был поближе к флигелю. Я была почти уверена, что Рэндалл спит, и не собиралась его будить — что я могла ему сказать? Но под покровом темноты почему-то не смогла противиться порыву просто заглянуть и убедиться, что с ним все в порядке.       На этот раз я открыла двери как можно тише, пробралась к жилым комнатам на цыпочках, в последний момент заметив, что в спальне Рэнди горит свет. Слышались какие-то голоса, кажется, был включен телевизор. Я сразу смекнула, что он не спит, и постаралась незаметно ретироваться, но в последний миг остановила себя.       По спине побежала дрожь, как только я поняла, что он там один, и я, вот… одна. Что мы наедине, и никто не знает, что я здесь, никто не ввалится без стука, чтобы помешать. И как только я поймала себя на этих мыслях, стало до того неловко и страшно, что я дернула ручку двери и помчалась обратно к дому бегом.

***

      До пяти часов я проворочалась в постели, сон не шел. Нервы оказались до того исшатаны, что пару раз я срывалась пореветь в подушку, а на рассвете заметалась от неясной дрожи. Руки тряслись, кожа горела, я обрывками гнала давящие безнадегой сны и вскоре провалилась в сон снова — силы оставили. Когда же проснулась в следующий раз, в панике подскочила, поняв, что проспала все на свете.       На часах было уже четыре, а учитывая, что Верри выменяла сегодняшнюю ночную, формально мой рабочий день уже начался, так что пришлось одеваться на ходу. После короткого холодного душа я с еще влажными волосами в натянутой наспех футболке и бриджах вылетела в столовую, но никого не застала. В доме меня не хватились, никого не прислали разбудить, и я запоздало поняла, что к началу рабочего дня меня не ждали. Впрочем, и это отдалось где-то на подкорке неприятным осознанием незаслуженного снисхождения.       Переведя дух, я пошла к Рэндаллу во флигель, предварительно заглянув на кухню к девочкам и вызнав про обед. Мой подопечный не явился, так что можно было прихватить ему еду с доставкой, чтобы хоть как-то задобрить моих нанимателей. На улице впервые за долгое время было солнечно, я быстро озябла, уже привыкнув не надевать верхней одежды по пути из флигеля в дом и обратно. Рэнди нашелся где обычно.       — Проснись и пой, — поприветствовала я, неуклюже вторгаясь с подносом. — Я принесла тебе покушать…       — Я-то давно проснулся, — ответил он, проследив за мной взглядом, — и на завтраке был, в отличие от некоторых. Что ты и Дрю делали вчера так долго?       Я поставила поднос на стол, освободив место от валявшихся игрушек-развивашек. Неужто Верри занималась с Рэндаллом по протезам? Не то чтобы это было странно, мы ведь, по сути, были коллегами, но… с каких пор он потакает ей?       — Ревнуешь? — вскинула голову с улыбкой я.       Рэнди сидел как обычно на своей кровати, подобрав ноги, и я только сейчас узрела, что он держит в руках не что-нибудь, а книгу! Он поднял взгляд на меня, окинул им и поджал губы.       — Уходишь от ответа? Спасибо за обед, но белье лучше все-таки в следующий раз надень.       Я потеряла дар речи, осознав, что впопыхах натянула довольно облегающую футболку на голое тело. Поспешно отвернувшись, я сдернула с кресла висящую там просторную рубашечку Рэндалла и завернулась в нее покрепче, завязав на поясе.       — Конечно, бери, я не против, — мрачно добавил Рэнди.       — Так, давай-ка ты хлебало присомкни, — выдохнула я, избавляясь от навеянного его наглостью мандража. — Я сегодня немножко рассеянная, это не повод наседать, ясно? Мы с твоим братом подали заявление на моего отчима, так что… не простой у меня был вечер, вот и все.       Рэндалл бросил книгу и нахмуренно поднялся. Второе кресло оказалось на террасе, я увидела его через окно, так что уселась задом прямо на стол, кивнув Рэндаллу на оставшееся сидение.       — Что это я вижу, ты чтением увлекся? А как же твои множественные диагнозы?       — С тех пор, как ты тут, у меня только один диагноз — неизлечимый нервный тик, — вздохнул он. — С чего это ты меня опять кормить собралась?       — В смысле с чего? — помедлила я, осознав, что держу его ложку в руках. — Ты же сам требовал?       — Да мало ли, блин, что я требовал! — рявкнул Рэндалл, сложив руки на груди. — Что с тобой происходит, Рокси?       Я опустила ложку обратно в тарелку с супом. Странно было признавать, но я растерялась. И от его реакции на мое поведение, и от самого поведения тоже. Я как будто зажалась в комок и не решалась даже высунуться после всего, что со мной случилось. От ора Рэндалла я невольно ощутила, как по спине побежали мурашки.       — Значит так, мне здесь еще одна Верри не нужна — от одной-то уже тошно! — продолжил меж тем он. — Будешь меня жалеть — получишь пинок под зад быстрее нее!       Будь это какой угодно другой день, я бы, наверное, выдала на каждое его слово десять своих, но в эту минуту меня словно парализовало. Перед глазами побежали белые точки, я сама не поняла, как под изумленным взглядом Рэнди сползла со стола и, не видя перед собой ни зги, наощупь умотала из комнаты.       Он нашел меня на улице, где, наглотавшись морозного воздуха, я бесшумно расплакалась, осев на плитку.       — Рокси! Рокси!       Кажется, я пролепетала это вслух, а может, просто подумала, что мне некуда пойти, если он меня прогонит. Наверное, все-таки сказала, потому что, затащив меня обратно в дом, Рэнди что-то говорил, как сквозь пелену, а после повернул мое лицо к себе, чтобы посмотреть в глаза, и проговорил, чеканя буквы:       — Я тебя не выгоню.       Я пригрелась в тепле кухни, залезла на барный стул, Рэндалл стоял около меня, держа за голову своими холодными безжизненными пальцами.       — Рокси, успокойся. Прости, я идиот. Я тебя никуда отсюда не отпущу.       — Я… буду нормально работать, — сипло проговорила я, на что Рэнди замотал головой.       — Нет-нет-нет. Я не… Рокси, я не злюсь, что ты плохо работаешь. Я просто не хочу, чтобы ты со мной носилась, ясно? Наори на меня лучше, только не надо так…       Через четверть часа или около того я пришла в себя. Рэндалл налил мне стопку текилы и заставил выпить — от горячего бега в груди как будто потеплело что-то в глубине души.       Рэндалл терпеливо сидел рядом и чего-то ждал, я вспомнила, как он вспылил на ужине в прошлый раз. Стоило догадаться, что мои попытки задобрить его семью встанут Рэнди поперек горла, ведь даже его мать ясно дала мне понять при нашей первой встрече: он не выносит жалости.       — Ты свой обед не съел, — вспомнила я, когда мы налили по второй стопке.       — Я не хочу, — отмахнулся Рэндалл. — Я… хочу пасту.       — Ладно, — кивнула я, прожевывая кусочек багета с базиликом, которым мы закусывали. — Я попрошу на кухне, чтобы сделали…       — Нет, — мотнул головой Рэнди. — Сделай сама. Ты делала пасту, когда мы тут пили вместе с Верри — сделай такую.       Я удивленно уставилась на него.       — Рэндалл, спасибо, конечно, но стряпня у меня среднячок, не стесняйся.       — А мне понравилось, — с вызовом вскинул нос он.       — Хорошо… — передернула смущенно плечами я. — Вроде как мы тут… нашли какие-то прованские травы… Ну, а знаешь, я думаю, тебе понравилось, потому что мы все были под текилой!       — Ну, она у нас тоже в наличии, — заметил Рэндалл.       На самом деле я не планировала напиваться, но через пару стопок стало заметно легче. Я набуравила жуткого варева из пасты, всех имеющихся приправ, вина и сыра, но Рэндалл ел так охотно, что едва не начал переигрывать. Справедливости ради, на этот раз он тоже был под текилой.       Через пару часов мы перекурили, выпили еще по стопке и вернулись в комнату, чтобы посмотреть что-нибудь по телику. Рэндалл завалился на кровать, начал приказывать пульту, я взяла дело в свои настоящие руки. На экране замелькали драматичные подростки, мы погасили лампы, я ненадолго погрузилась в свои мысли. Все вокруг заливал голубоватый мягкий свет, Рэнди валялся у меня под боком, жевал Ментос и незаметно, как он думал, отпивал из бутылки с текилой, которая стояла под кроватью.       — Я отобрала у Верри эту смену, — зачем-то проговорила я.       Рэндалл ничего не понял.       — То есть?       — Она должна была выйти, а попросила меня… она ведь не знает, что скоро ее уволят.       — Говоришь так, как будто я не пациент, а ваш общий бойфренд, — вскинул бровь Рэндалл. — Уж как-нибудь она переживет.       По моим рукам прошлись мурашки от сказанного. Я почему-то именно в этот момент почувствовала знакомый запах от его рубашки, нагретой моим телом. Что-то очень странное завладело мной с тех пор, как я сбежала из дома, какая-то дебильная меланхолия. Желание к кому-то прибиться.       Выбросив эти мысли поскорее из головы, я налегла на текилу. Только позже я поняла, какая это была ошибка — пытаться запрятать что-то в голове алкоголем.       Прошло не больше получаса от сериала, а я уже выкладывала все. Глупости про Дею, подробности той ночи, когда я убежала. На сей раз слезы не просились — наоборот, я словно очистилась этим рассказом. Рэнди слушал с терпением священника, даже задавал вопросы, и так до тех пор, пока у меня не кончились слова. Я села на колени, взяв из его рук текилу. Рэндалл кивнул на мою ногу.       — Шрам не от серфа, верно? — просто спросил он.       Я отпила.       — Мать кинула пустой бутылкой в кошку, а попала в меня.       Он вздохнул.       — Неужели тебе не хотелось другой жизни?       — Шутишь? — усмехнулась я. — Другая жизнь — это все, о чем я мечтаю.       — А я думал, все бедные мечтают только о деньгах, — заметил Рэнди с улыбкой.       — Я очень хочу денег, — проронила я. — Потому что это способ… вырваться из всего этого.       Рэндалл посмотрел на меня долгим взглядом, полным неясной проницательности.       — Ты же понимаешь, что это не поможет?       — Да, понимаю.       Мы помолчали еще немного, на экране побежали титры.       — Все дело в страхе. Страх… парализует сильнее любого увечья, — произнесла я.       — Ну, знаешь ли, наличие увечий отягощает, — заметил он.       — Ты не понимаешь, это как… лестница. Ты на самой первой ступени — да, надо поднапрячь зад, чтобы подняться… но твой путь открыт. А я на сраном обрыве, Рэндалл. И даже если б не хотела прыгать — под зад толкает нога единственного, кому я могла бы доверять.       — А ты прыгай, — усмехнулся он, отпив. — Это ведь не обязательно пропасть. Вдруг там море, пляж и холодный Дайкири? А?       Я невольно рассмеялась. Подумать только, ною я, а подбадривает меня Рэнди! Ну, это точно какая-то параллельная вселенная.       — Ты сама сказала, страх парализует сильнее любого увечья. Значит, и ты парализована, как я.       — Я даже хуже — у меня-то ведь руки есть. Мне бы взять себя в них, да… эх.       Он усмехнулся, а я поднялась с постели, машинально поправив покрывало. Руки сами потянулись стянуть рубашку, Рэндалл с усмешкой остановил меня жестом.       — Давай только без раздевания, а то у меня мышечная память как-нибудь не так сработает. Оставь.       — Ну, я… буду где обычно, если что, — скомканно попрощалась я.       — Если буду громко плакать — принеси еще текилы, — покивал Рэндалл, переключая каналы носом.       Я пошла к себе, перед сном решив выкурить пару сигарет. Слава богу, в городе удалось разжиться своими, так что я пожертвовала самолюбием некурящей, чтобы не стрелять больше сигареты у Рэндалла. Прохладный воздух террасы немного отрезвил, хотя в эту минуту я поняла, что не так уж и пьяна — мысли совсем не путались. Да и виной тому, что на смену пронизывающему болезненному холоду пришло согревающее, тяжелое спокойствие, уж точно была не текила.