We Just In Too Deep

                                          14 ноября                                            1990 Новый город встретил нас не слишком радостно: дождь лил несколько часов подряд, так что весь день у нас не было возможности познакомиться с местностью; ветер, непривычно резкий и стремительный, срывал листья с тех деревьев, на которых они ещё остались. Как будто отнимал то, что принадлежит ему по праву. Как будто с наступлением осени всё должно быть под его капризной властью. И если ему придётся раздеть каждую ветку ради того, чтобы доказать своё могущество, он это сделает. А если этого будет недостаточно, то вслед за листьями он начнёт срывать и крыши старых домов, которые уже устали быть прикованными к этой сырой земле. Словно пожизненно заключённые, отбывающие сроки в наказание за те преступления, которых они даже не совершали. Пока мы, будто плавая между улицами и переулками, медленно проезжали мимо районов, мои глаза следили за архитектурой. Внешний вид большинства строений перекликается с моим состоянием, и этим они меня привлекли. Каким-то странным образом улицам этого города удалось показать себя с интересной стороны. Стены домов были либо вовсе голыми и пустыми, либо были покрыты сотнями несвязанных между собой графических изображений–дело чьих-то талантливых и нарушающих законы рук. Путь от аэропорта лежал даже через те районы, где тяжело было найти окно, в которое хотя бы раз не прилетел тяжёлый камень. Осколки стекла и разбросанные под окнами бумажные пакеты сопровождали нас всю дорогу, а мне оставалось лишь повторять самой себе, что сейчас не время думать о несправедливости. Мне нельзя опять думать о подобном. Это напомнит мне о моей потере. Люди тоже оказались интересными и уникальными. Они кардинально отличаются от жителей Мэдисона и любого другого города, где я была. Почти все здесь одеваются в похожей манере, но при этом выглядят совершенно по-разному. Единственное общее, что мне удалось в них заметить, помимо простого стиля в одежде—неизменная печаль в их глазах. Что-то такое знакомое мне. По выражению утомления в лицах многих людей и по отпечатанной в их взглядах бесконечной усталости, в моей голове против моей воли появилось убеждение о том, что у людей здесь просто нет времени на отдых. Самыми увлекательными мне показались уличные музыканты и их идеальное исполнение джазовых композиций. Если прислушаться к их мелодиям, то на короткий миг можно перенестись в Новый Орлеан во времена его золотой эпохи. По всем этим людям, стремительно носящимся по трагически строгим дорогам, можно судить об их привычке много работать. Может, чтобы сбежать отсюда. Может, чтобы просто оказаться однажды в лучшем положении. Атмосфера Детройта показалась мне сравнимой со сталью. Такой же холодной и равнодушной. Но не враждебной. Этот город действительно можно приравнять к металлически-серым оттенкам в палитре. Даже небо выглядит серым. Но я знаю, что привыкну к этому месту. Мне даже предстоит сделать его своим домом. Может, даже полюбить его. Странно. Этот город абсолютно мне не знаком, но своей суровостью и бледными красками он вызывает такие необъяснимо тоскливые эмоции, какие люди обычно испытывают по отношению к тем, чью боль хотят забрать. Что-то вроде сострадания. Этим он кажется роднее. Как будто я знаю его тысячи лет, как будто каждая из моих прошлых жизней началась и закончилась здесь, под этим мёртвым небом. И как будто каждый раз, перед последним своим выходом, я молилась о том, чтобы вновь оказаться здесь. Потому что этот город кажется живым призраком, за которым хочется следовать. Кажется, что если мне удастся его полюбить, то он найдёт утешение в моём сердце, а я–в его. Я выхожу из нашего нового дома и сажусь на промёрзшие ступеньки. Сейчас шесть утра. Лесли всё ещё спит. Завтра ей нужно идти на открытие кафе, где она будет работать. Она старается держаться уверенно, но я знаю, что она нервничает. Она о многом переживает в последнее время. Боится, что мне здесь не понравится. И боится, что у нас не хватит сил обустроиться в этом городе. Но все мосты сожжены—мы продали нашу квартиру в Мэдисоне. Теперь всё, что связывает нас с ним—это воспоминания. У меня есть много воспоминаний об этом городе. Там со мной произошло много вещей, которые уже стали темой для разговоров в те вечера, когда ощущение ностальгии заставляет нырнуть в прошлое и пересказать любую бредовую историю, которую получится вспомнить. Шрам над бровью будет напоминать мне о Мэдисоне каждый раз, когда я буду смотреть в зеркало. Я получила его, когда потеряла сознание в лифте и упала. Я помню, как проснулась в больнице и испугалась. Помню, как Эрик и Эмили бросились ко мне, когда увидели, что я очнулась. Эмили—имя моей матери, а Эрик был её мужем. Когда мама умерла, он сказал, что мы с Лесли можем всегда обратиться к нему, если нам что-то понадобится. А ещё у меня есть бледный шрам на бедре. Раньше я его стеснялась, но сейчас он мне нравится. Я получила его, когда упала с велосипеда в 14 лет. Потому что слишком сильно верила в свои способности. Странно, но мне сейчас не грустно всё это вспоминать. Мне хорошо. По крайней мере, мне есть, что вспомнить. Есть, чем утешать себя по ночам, если тоска решит внезапно пробраться в моё сознание. Дом, который мы купили, достаточно милый, он расположен около восточной части “Девятой Мили„. Две спальни, ванная комната, гостиная и кухня, а также небольшой сад на заднем дворе. Из окна моей комнаты видно Лос-Анджелес-авеню. У нас есть соседи, но их сейчас нет дома. Мы уже распаковали почти все вещи, поэтому дом не выглядит пустым и безжизненным. Со следующей недели я буду учиться в ‘‘Старшей Школе Линкольна”. Меня не беспокоят новая школа. Меня напрягают люди. Что, если я им не понравлюсь? Я не ищу новых друзей, но и не хочу оставаться в полном одиночестве. Я не хочу заменять кем-то Джесс, но я хочу, чтобы у меня была хоть какая-то компания. Сейчас достаточно прохладно. Я прячу руки в карманах своей чёрной толстовки и позволяю глазам изучать пейзаж, окружающий наш дом. Перед моими глазами расстилаются несколько кирпичных домов, высокие деревья, высаженные по случайному принципу, стволы которых стремятся к огромному небу сквозь слабый туман, дорога, вдоль которой разбросаны сухие листья, и приглушённый свет из окон соседей. Шум моторов, доносящиеся издалека звуки сигнализаций автомобилей и лай собак нарушают тишину, способную свести с ума. Этому городу удаётся быть оживлённым и спящим одновременно. В моей голове проносятся миллионы мыслей. И я не знаю, почему, но по моей щеке скатываются слёзы. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. У меня получится. Мы сможем. Мы обязательно с этим справимся. Это всё к лучшему. Моё прощание с Джессикой—самая печальная вещь, которая произошла со мной с момента смерти мамы. Мы провели вместе всю прошлую неделю. Я дала обещание, что буду приезжать в Мэдисон на каникулах, что буду звонить ей в свободное время и всё ей рассказывать. Правда, не уверена даже, что мне будет, о чём ей рассказать. Джессика действительно стала близка мне. И даже с тех пор, как мамы не стало и мой характер стал невыносим, она меня поддерживала. Даже тогда, когда я сама себя ненавидела. У меня есть три дня до занятий, и мне нужно пару раз пройтись к школе, чтобы я смогла запомнить дорогу. Как же я не хочу этого. Не хочу возвращаться в школу. К соседнему дому подъезжает машина, из салона которой звучит одна из песен с “Rhythm Nation 1814„ Джанет. Кажется, это “Miss You Much„. Музыка, которую я слышу на улицах Детройта, сильно отличается от той, что предпочитают жители Мэдисона. Там чаще звучит танцевальная музыка, здесь же–хип-хоп, соул или “r'n'b„. В Детройте очень любят Стиви Уандера, что неудивительно. Кажется, в Мичигане его любят все. Я с интересом наблюдаю за семейной парой, выходящей из машины молочно-белого цвета. Они что-то говорят друг другу, а затем открываются двери пассажирских мест. Оттуда выходит какой-то парень со светлыми волосами, а затем и маленькая темноволосая девочка в зелёном платье и с какой-то книгой в руке. Девочке на вид лет пять. Она роняет на землю какую-то куклу, и их собака с радостным видом эту игрушку подбирает и протягивает ей. Эта картина заставляет меня ощутить, как по венам разливается тепло. Ощущение, близкое к тому, что я часто испытывала раньше. Внезапно девочка замечает меня и убегает куда-то к дому, пока её родители вытаскивают пакеты из багажника, что-то обсуждая. Девочка подбегает к брату и тянет его к себе за края куртки. Он кладёт на землю какой-то ящик и наклоняется к ней, и в этот момент она указывает на меня. Я опускаю голову, проклиная себя за любопытство. Какого чёрта я за ними наблюдала? За кого они теперь меня примут? За сталкера? В ожидании, когда чья-то размытая из-за недостатка солнечного света тень достигнет меня, мне остаётся лишь нервно перебирать пальцы, придумывая оправдание своему поведению. Что я скажу? Что это моё хобби? Следить за людьми? —Привет,—парень слегка наклоняет голову, видимо, пытаясь понять, знает ли он меня. Его голос кажется тёплым, я не слышу в нём угрозы, к которой подсознательно готовилась. Не знаю, почему ждала опасности. Подняв голову выше и встретившись с его взглядом, замечаю, что его волосы, скорее всего, осветлены. —Привет,—медленно повторяю за ним, сильнее зарываясь в толстовку, чтобы спрятаться от пробирающей до костей прохлады. Или ощущения дискомфорта, которое на меня нагоняет неожиданно возникнувшая тревога. —Ты здесь недавно?—он пытается развить разговор и дальше, что меня только радует. Мне ведь всё равно пришлось бы знакомиться с соседями. А если инициативу будут проявлять они, то мне не придётся переступать через себя. —Да. Я приехала сюда с сестрой,—киваю собственному ответу, отводя взгляд куда-то в сторону, где та маленькая девочка гоняется за собакой, с лаем убегающей от неё. Девочка спотыкается, падает, но даже не собирается останавливаться. Наверное, стоит брать с неё пример. —Как тебя зовут? —Шерил. А... —Я Алекс,—он улыбается и, садясь на ступеньку ниже меня, подзывает к себе собаку с золотистой шерстью. Та отвлекается от игры в погоню и прибегает на звук его голоса, приветливо качая головой.—А его зовут Голди. —Похоже на имя для золотой рыбки,—осторожно протягиваю руку к Голди, чтобы понять, позволит ли он мне его погладить, и тот протягивает мне в ответ свою лапу. Кажется, он любит людей. —Холли... моя сестра... Она всегда рисовала в альбомах золотых рыбок... И их всех звали Голди. И когда нам подарили этого щенка, она сказала, что его будут звать Голди. Поэтому теперь с нами живёт пёс с рыбьим именем,—Алекс пожимает плечами, доставая из кармана какие-то потрёпанные оранжевые очки и надевая их на Голди. А Голди, судя по всему, это нравится. —Красивые у него очки. —Их для него сделала Холли. Правда, он, наверное, в них ничего не видит. Но я думаю, что он не хочет её обижать, поэтому носит их. —Все серьёзные вопросы решает твоя сестра?—улыбаюсь собственному вопросу. По рассказам Лесли, в детстве я вела себя так же. Придумывала странные правила и не понимала, почему никто не хочет им следовать. —Да,—он смеётся, подбирая очки, которые Голди уронил, пока кружился на месте, догоняя свой хвост. У собак всегда самые странные развлечения. —Мы думаем, она станет судьёй. Или главой преступной группировки. —Как контрастно. Он улыбается, наблюдая за игрой своей сестры. Холли пытается открыть каждую коробку, которую её родители вытаскивают из багажника и доносят до дверей, а когда у неё не выходит она просто садится на траву и ждёт следующей коробки. —Как вам новый дом? Нравится? Люди, что тут раньше жили, жаловались, что по утрам им мешает шум машин,—Алекс вновь обращается ко мне, отвлекая меня от наблюдения за его семьёй. Многое бы отдала за то, чтобы моя семья стала такой же, как прежде. —Не знаю... Пока всё нормально. —В каком районе вы раньше жили? —Мы жили не в Детройте. —Я... Редко вижу, чтобы кто-то приезжал сюда из других городов... —Моей сестре предложили повышение на работе. Поэтому мы тут,—пожимаю плечами, не зная, как лучше объяснить причину нашего переезда. Я не хочу говорить о маме, о том, что находиться в старом доме стало невыносимо, о том, что мы с Лесли всего лишь пытаемся от чего-то убежать. —Скучаешь по дому, да? Я вижу, что он хочет спросить о родителях. Вижу, что он хочет знать, почему я приехала сюда только с сестрой. И я вижу, что он боится задавать эти вопросы. И я не знаю, стала бы я ему отвечать или нет. Сказала бы я ему правду или просто сменила бы тему? —Не особо. Я не думаю, что скучаю по Мэдисону. Я скучаю по людям, которые были там со мной. Но по городу... Я не уверена. Даже не уверена, могу ли я сейчас считать его своим домом. —Ты странная! Я думал, все скучают по своим городам! —А твою собаку зовут Голди!—смеюсь в ответ на его изумление, и он закатывает глаза, убирая руки в карманы куртки. —Это красивое имя! Не могу удержаться от улыбки, когда Голди кладёт свою голову на мои колени, как будто выражая просьбу его погладить. Кто я, чтобы отказывать такому хорошему мальчику? —Где ты будешь учиться?—этот вопрос напоминает мне о том, почему я ощущала тревогу, и это ощущение с каждым часом становилось всё острее и глубже. Я беспокоилась из-за школы. Точно. —Старшая Школа Линкольна. —Серьёзно? Я учусь там. —И как там?—не могу скрыть радости от того факта, что моё главное опасение по поводу новой школы уже можно считать не таким серьёзным: я больше не боюсь, что совсем никого не буду там знать. —Как и везде. В основном нормально, если не нарываться на неприятных людей. —А если все люди кажутся неприятными? —Тогда спрячься в бункер,—он тихо смеётся своей же шутке, привлекая внимание Голди, который уже, кажется, уснул на моих коленях. Наверное, нашёл удобное место. Хотелось бы действительно от всего спрятаться. —Ты не хочешь поехать завтра в школу с нами? В машине есть место. Это внезапное предложение на короткий миг сбивает меня с толка. Это ведь будет очень удобно, но стоит ли тревожить людей, которых я даже не знаю? —Спасибо, но я пойду на занятия только с понедельника. —Тогда поедешь с нами в понедельник?—он не унимается, и я воспринимаю это как хороший знак. Значит, это не доставит ему неудобств, верно? Если он сам так настойчиво это предлагает? —А твои родители не против? —Они не будут против. Они всегда пытаются подружиться с соседями. Прошлые владельцы этого дома были очень неприветливыми. Им не нравился Голди. Поэтому они будут рады, что у нас новые соседи,—Алекс вытягивает ноги, видимо, устав сидеть в неизменной позе на твёрдых ступенях. Мне нравится модель его кроссовок. Если я правильно помню, это “Nike Dunk„ красного цвета. По-моему, эта серия популярна среди тех, кто увлекается скейтбордингом. Почему-то мне кажется, что эта модель подходит Алексу по характеру. Бред ли это? Считать, что одежда может подходить и не подходить характеру человека? —У тебя милая семья. И Голди. —Ты не видела, как проходят наши вечера по выходным. Это не назовёшь милым. Они могут до рассвета спорить о чём-то тупом или делить друг с другом телевизор. —Это мило,—пытаюсь сопротивляться навязчивому желанию поддаться своим эмоциям и позволить себе заплакать от ощущения безысходности. У меня больше никогда такого не будет. Больше никаких семейных вечеров. —Да, если любишь головную боль. Мы одновременно поворачиваем головы на смех Холли, выбегающей из дверей с огромный кукольным домиком. За ней выбегает её мама, уговаривая её накинуть на себя куртку бледно-розового цвета с какими-то нашивками. —Ей не холодно играть на улице? —Сегодня, вроде, не холодно,—Алекс внимательно наблюдает за сестрой, чтобы, видимо, успеть вовремя, если она не сможет больше тащить этот домик, по размерам почти равный её росту. —Ты серьёзно? Если это не холодно, то что тогда холодно? —Ты тоже привыкнешь. —Я сомневаюсь в этом. —Откуда ты?—он отвлекается от игры Холли, убедившись, что с ней всё будет нормально. —Мэдисон. —И там тепло? —Теплее, чем здесь! —Понял,—он тихо смеётся, поднимая взгляд в серое небо. Оно выглядит так, будто кто-то наложил на полотно несколько слоёв чёрной и белой красок, а затем смешал их. И получилось это одновременно густое и полупрозрачное небо с редко плывущими облаками неясной размытой формы. —А ты можешь побольше рассказать о Детройте?—озвучиваю вслух ту самую просьбу, о которой думала с тех пор, как Алекс решил завести разговор. Я хочу хоть что-то знать об этом городе. Хотя бы немного подготовиться к его отличиям от тех мест, где я росла. —Ты ничего не знаешь? —Ничего. Кроме того, что тут холодно. —Тогда рассказы ничего не поменяют. Тебе надо показать. —Показать?—стреляю глазами в его сторону, не скрывая любопытства, что он вызвал своими словами. Что он собирается показать? —Вечером я поеду к другу. Не хочешь со мной? Его спонтанный вопрос на секунду спутывает все мом мысли. —Спрашиваешь, не хочу ли я поехать к кому-то, кого даже не знаю? —Да. Одной встречи с ним хватит, чтобы «понять» Детройт. Хорошую его сторону. Я не повезу тебя в притон. —Спасибо. —Туда поедем в следующий раз,—его глаза блестят насмешкой, но голос звучит абсолютно серьёзно, и это заставляет меня улыбнуться. Люди здесь почти не отличаются от тех, к которым я привыкла. —Ну что? Поедешь?—он повторяет свой вопрос, в очередной раз убирая руки в карманы.—Или не хочется пока в город? Могу показать что-то безобидное, вроде парков или магазинов, если так не хочется к моему страшному жуткому другу,—он издевательски понижает голос на последних словах, вынуждая меня слабо засмеяться. —Я не считаю его страшным и жутким! Это просто будет странно! —Что будет странно? —Зачем мне к нему приходить? Он меня не знает,—задаю, как мне кажется, вполне разумный вопрос. Кто захочет видеть у себя дома человека, о существовании которого даже не имеет представления? —Он точно не будет против. Он тебе понравится. Поехали. —Я не знаю. —Я не настаиваю, но я бы хотел как-нибудь показать тебе Детройт. Он не такой плохой, как может показаться. Я его люблю, и мне бы хотелось, чтобы и ты полюбила. Просто хочу показать, что люди ошибаются на его счёт. —Он не кажется мне плохим. В его словах, полных трепета к этому городу, я нахожу объяснение его желанию познакомить меня с тем самым другом, знакомства с которым, по его словам, хватит, чтобы «понять хорошие стороны Детройта». Он просто любит это место и поэтому хочет, чтобы как можно больше людей разделили с ним это чувство. —Я рад,—он осторожно улыбается, когда Голди снова прибегает к нему от Холли.—Ну так что? Поедешь? Я обещаю, что ничего страшного не случится. —Мне нужно будет предупредить сестру... —Да, конечно. Тогда я приду сюда в восемь, если это не слишком поздно. —Хорошо. —Мы просто заедем к нему ненадолго, и ты поймёшь, какие в Детройте живут люди. —Это звучит как угроза. —Может быть,—он поднимается на ноги, когда слышит, как его зовёт кто-то из семьи, и застёгивает лёгкую куртку, под которой мне удалось заметить футболку с „N.W.A“. В Детройте действительно любят хип-хоп.—Ладно, я пойду. Ты пока подумай, а я зайду сюда вечером. Пока.                          09:43 Открываю холодильник, чтобы приготовить себе завтрак. Нужно чем-нибудь наполнить желудок, который, кажется, уже успел меня возненавидеть за все те дни, что я отказывалась от еды из-за отсутствия аппетита. Когда мамы не стало, любой приём пищи превратился для меня в страшные муки. Меня тошнило от одних только мыслей о еде. Вчера мы не успели сходить в магазин, поэтому единственное, что я могу сделать—это хлопья с молоком. Не уверена, что могу считать это полноценным завтраком, но выбирать не приходится. Лесли медленно выходит из своей спальни и идёт в ванную, чтобы подготовиться. К полудню ей нужно быть в её новом кафе и подписать несколько бумаг перед тем, как приступить к работе. Если я правильно помню, то сегодня она останется на вечернюю смену. В первый же день на новом месте. Закончив со всей утренней рутиной, она заходит на кухню и открывает окно, чтобы впустить в дом свежий воздух. Серость в небе стала постепенно отступать, и её место заняли какие-то смешанные бледные цвета. —Доброе утро,—она выглядит слишком бодрой для такой погоды. Удивительно, как ей удаётся сохранять такое настроение, даже когда небо затягивается тучами или когда воздух полон холода. Мне в такие моменты хочется только спать. —Доброе. —Как тебе всё это? Она имеет в виду последние пару дней, что мы проводим в этом городе или этот дом? В любом случае, ни на один из вопросов я не смогу ответить ничем, кроме простого «нормально». У меня нет достаточно информации, чтобы я могла действительно понять своё отношение к этому месту. —Ну, у нас милые соседи. —Уже знаешь их? —Я познакомилась с Алексом. Вижу, что Лесли остаётся немного шокированной после моего ответа. Она ведь, наверное, не ожидала, что это произойдёт так скоро. Думала, это займёт у меня больше времени. Гораздо больше. —Кто-то из соседей? Киваю в ответ на её вопрос, наливая себе стакан яблочного сока. Я не люблю яблочный сок, но вчера я по ошибке взяла его. Вместо апельсинового. Я не знаю, как можно было их перепутать. —Мы будем учиться в одной школе. В понедельник мы с его родителями вместе поедем туда. Так что ты можешь не... —Пока я спала, ты успела тут устроиться? —И ещё... —Да? —Сегодня в восемь он поедет ненадолго к своему другу... Я могу поехать с ним? —Если хочешь,—она пожимает плечами, принимая у меня пакет сока и наливая себе половину стакана. Она всегда наливает только половину. А если кто-то наливает для неё целый стакан, то она никогда не допивает до конца. Это её странная привычка. —Так легко? Не будешь задавать никаких вопросов? Я не ожидала от неё отказа–на неё это не похоже. Но я готовилась к другой реакции. Мне казалось, что уговорить её будет сложнее. —Чем быстрее ты здесь обустроишься, тем лучше. Главное, не заблудись там где-нибудь. —Ты думаешь, я смогу заблудиться в чьей-то машине? —Откуда мне знать? Закатываю глаза, догадываясь, к чему был этот комментарий. Один раз, когда мне было десять лет, я заблудилась в парке аттракционов, и Лесли искала меня целый час. Это больше никогда не повторялось, но теперь, стоит мне куда-то выйти, она просит меня «нигде не потеряться». —Оставь мне запасной ключ. —Хорошо. Будь дома до полуночи и всё такое. —Я не собираюсь сидеть там до ночи! —Я просто хочу дать больше времени! С тех пор, как мамы не стало, Лесли пытается быть в в моей жизни не только сестрой, но и матерью. Она уверена, что я нуждаюсь в этом. И мне кажется, что я правда в этом нуждаюсь. Надеюсь, этот город постепенно перестанет быть чужим для нас обеих.