We Just In Too Deep

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀19 августа ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀01:12 ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀POV Маршалл Постель кажется мне слишком холодной, и я не знаю, можно ли считать это причиной, по которой я не могу уснуть. Этот вечер прошёл не так, как я хотел. Я не хотел причинять боль Мелани. Я не хотел, чтобы она меня любила. Я не хотел причинять боль Шерил. Я не хотел, чтобы она меня ненавидела. Всё идёт не так, как должно. И это убивает меня. И ещё хуже то, что я не знаю, как исправить всё это. И можно ли вообще что-нибудь исправить. Если бы Мелани не стала целовать меня, то, возможно, я бы смог всё ей объяснить. Она бы выслушала меня. Я понимаю её разочарование во мне, но не понимаю причин, по которым она может любить меня. Я не сделал ничего такого, что могло бы заставить меня любить. Даже наоборот. Я бы ненавидел меня, будь я на её месте. Если бы я не стал целовать Шерил, то, возможно, мы бы смогли поговорить дольше. Она бы поняла меня. Ей есть за что ненавидеть меня, но если бы только у меня был ещё один шанс... Изменилось бы что-нибудь, если бы у меня был еще один шанс? Нет. Я делаю хуже самому себе, так сильно увлекаясь другими женщинами, пока пытаюсь наладить отношения с Ким. Но Шерил... Я не могу сопротивляться желанию чувствовать её физически. Засыпать с ней было спокойнее. Мне нравилось знать, что она где-то рядом—это напоминало мне о тех редких случаях, когда нам приходилось делить постель много лет назад. Мне нравилось слышать, как по утрам она сбрасывала с себя одеяло и уходила в ванную, пока я ломал голову догадками о том, как сложится наша жизнь дальше. Я знал, что скоро мы расстанемся. Она уедет в Нью-Йорк, я—в Детройт, но, как бы я не старался, я не мог погасить надежду на то, что мы сможем хотя бы иногда пересекаться. Мне нравилось приходить в свой номер, зная, что она где-то там. В такие моменты любой ненавистный отель чуть более походил на дом. Мне нравилось слышать её смех в ответ на любое тупое дерьмо, что я говорю. Мне нравилось знать, что ей нравилось быть со мной. Я не люблю её. Я люблю то, как хорошо она заставляет меня себя чувствовать. Но я не люблю её. Или просто не хочу любить. Иногда мне кажется невероятным то, как быстро мы стали друг другу чужими людьми. Я хочу, чтобы она относилась ко мне так же, как и раньше. Я не заслуживал её доверия, но она доверяла мне. Единственное, что с тех пор осталось неизменным—я всё ещё не заслуживаю её доверия. В ту же секунду, как двери раздевалки закрываются, я снимаю с себя рабочую форму, желая как можно быстрее уйти отсюда. Мы и так провели тут много времени, и я знаю, что мой босс не любит, когда кто-то слишком долго задерживается после работы. Лучше бы он сохранил эту строгость по отношению к своевременной плате за мою грёбаную работу. —Ты понравилась Йену,—нарушаю молчание, заметив боковым зрением, как Шерил садится на скамейку, доставая бутылку воды из сумки. Чем больше времени мы проводим без общения друг с другом, тем тише она ведёт себя в моменты, когда мы встречаемся. Иногда я хочу знать обо всех её мыслях, потому что мне начинает казаться, что она хочет послать меня к чёрту, но сдерживается. Я бы хотел обладать таким же самоконтролем. —Кому?—без особой заинтересованности в предмете нашего разговора она вытягивает ноги, и я слышу пробирающий до костей скрип скамейки. Когда-нибудь этот звук убьёт меня. Это произойдёт раньше, чем руководство додумается заменить старую мебель. —Тот парень на раздаче. —Почему ты так решил? —Он флиртовал с тобой. И это так. Он не мог заткнуться хотя бы на пять секунд. Я даже не уверен, что он запомнил её имя, потому что он лишь говорил о себе. Как девственник на первом свидании. И я не знаю, было в его словах больше лжи или правды. Если бы меня там не было, он бы попытался заняться с ней сексом на грёбаной кухне. —Мы просто разговаривали. Я не могу видеть её сейчас, но клянусь, что она закатывает глаза. Она делает это каждый раз, когда я прав. И мне нравится, когда она осознаёт мою правоту, пусть и не желает её признавать. —Он не мог дождаться, когда я оставлю вас одних. —С чего ты взял? —Мне так кажется. —Ты теперь научился определять, кто кому нравится?—она усмехается, и я поворачиваю лицо в её сторону, надеясь успеть увидеть улыбку на её лице. Мне нравится видеть её улыбку. И ещё больше мне нравится знать, что причиной этой улыбки является моя тупая шутка или какой-то мой спонтанный поступок. Это особенное чувство. И я не могу его описать. —Да. Именно поэтому я не ревную. Я знаю, что ты любишь меня,—отвечаю ей с поддельной уверенностью в своём превосходстве, вновь возвращаясь к рабочей форме, оставшейся в моих руках. Моё тело болит. У меня даже нет сил, чтобы переодеться. —Я ненавижу тебя, Маршалл,—она смеётся, не упуская шанса смешать меня с дерьмом. Как и каждый раз, когда у неё появляется возможность поиздеваться надо мной. Это стало чем-то обычным для нас. И я люблю это. —Это больно,—бросаю на неё быстрый взгляд через плечо перед тем, как пройти глубже в раздевалку к своему ящику с вещами, и достаю из кармана ключи.—Тогда уходи отсюда, пока я тебя не выкинул сам. Слышу её смех, а затем звук тихих шагов от скамейки до дверей за моей спиной. Она серьёзно собралась уйти отсюда? Нужно научиться обдумывать свои слова. —Маршалл? В её голосе слышится паника, но я не понимаю, чем она может быть вызвана. —Что? —Эта дверь... Я не могу открыть её...—с каждым словом её голос сильнее понижается. —Такое бывает иногда. Толкни сильнее. —Я не могу. Она не открывается,—Шерил ещё несколько раз сильнее толкает дверь, но это не приносит никакого результата. Эта ситуация играет мне на руку, потому что теперь она не выберется отсюда без моей помощи. У меня есть прекрасный повод подействовать ей на нервы. И это бесценно. Она расплатится за все свои комментарии в мой адрес. —Я не буду помогать тебе. Ты ведь ненавидишь меня,—смеюсь, надевая брюки в ожидании момента, когда она станет умолять меня о помощи. Я буду издеваться над ней так же, как она издевалась надо мной. —Маршалл, я серьёзно. Она заперта. Иди сюда,—любая оживлённость исчезает из её голоса. Она действительно напугана и раздражена. Но намерен ли я останавливаться? Нет. —Попробуй позвать Йена. Он выбьет любую дверь ради тебя,—пытаюсь сдержать смех, чтобы не разозлить её сильнее, но это даётся мне с трудом. —Маршалл! Иди и помоги мне,—то, насколько отчаянно она просит меня о помощи, заставляет меня усмехнуться. В какую бы игру мы не играли, я победил. —Я одеваюсь, Шерил. —Быстрее. —Если хочешь, я могу прийти без одежды,—улыбаюсь сам себе, жалея, что не вижу её реакцию на эти слова. Она ненавидит, когда я шучу подобным образом, и поэтому мне приходится противиться потребности шутить о сексе и наблюдать за тем, как она закатывает глаза в ответ. Я слишком сильно люблю выводить её из себя. Если бы это не ставило мою жизнь под угрозу, я бы наслаждался этим каждый грёбаный день. —Одевайся и иди сюда. —Успокойся и сядь куда-нибудь. Ничего страшного не произошло. —Зачем вообще нужно запирать дверь в раздевалку?—в очередной раз она жалуется на эту грёбаную дверь, принимая удобное положение на скамейке. Когда она отсюда выйдет, она расскажет всему городу об этой двери. —Не знаю. Её всегда запирали, когда смена заканчивалась. —Я не могу застрять здесь. —Почему? Я недостаточно хорошая компания для тебя?—с улыбкой толкаю дверь, понимая, что она действительно закрыта снаружи.—Дерьмо,—провожу рукой по волосам, ожидая сотни вопросов от Шерил. Я готов ответить на каждый из тех, что не связан с тем, как мы вернёмся домой. Как это могло произойти? И почему это произошло с нами? И как так вышло, что мы не услышали звук поворота ключа? —Нас заперли?—она осторожно следит за моими движениями, пока я прокручиваю в голове все возможные способы оказаться снаружи. Ни одна разумная мысль не приходит на ум. —Похоже на это. У нас новый охранник. Может, он забыл проверить, есть ли тут кто-нибудь. —Но... —Мы слишком сильно тут задержались. В это время в раздевалке никого не бывает,—тихо отвечаю, стараясь понять, как мы должны выбраться из этого дерьма. Шерил будет по-настоящему ненавидеть меня, если по моей вине она будет вынуждена провести целую ночь в сраной раздевалке ресторана быстрого питания. —Как нам выбраться? Если бы я знал. —Громко кричи и проси открыть дверь. —Ты затащил меня сюда, поэтому ты меня отсюда и вытаскивай. —Если я открою окно, ты полезешь со мной?—с усмешкой предлагаю ей один из вариантов, застрявших в моей голове. Если мы не можем пролезть через дверь, то мы пролезем через окно. —Да. Её ответ заставляет меня с удивлением вернуть свой взгляд к ней. Я не ожидал положительного ответа. Она не выглядит так, будто шутит. Подхожу к окну и пытаюсь открыть его, но у меня не выходит. Невероятно. —Не получается? —Оно не открывается,—продолжаю свои попытки, но ни одна из них не заканчивается успехом. Дерьмо. Я ненавижу этот день. —Здесь нет телефона? —Нет. Сажусь на скамейку, которая скрипит так, будто стоит здесь уже два столетия. Шерил обнимает ноги и кладёт голову на колени, закрывая глаза. Я не знаю, куда деть это мерзкое чувство вины, которое прямо сейчас не даёт мне покоя. Я притащил её сюда. Она ведь могла бы сейчас нормально проводить время. —Как ты?—пытаюсь начать разговор, отгоняя мысли о том, что мы оказались заперты здесь из-за меня. —Я больше ни за что не соглашусь идти куда-нибудь с тобой,—она слегка смеётся, но я не уверен, шутка ли это. На её месте я бы имел это в виду. Я не хочу, чтобы она ненавидела меня. —Мне жаль, что так получилось,—вздыхаю и провожу рукой по лицу. Я устал. Я хотел провести с ней немного времени, и в итоге это превратилось в проблему. Неудивительно, что она предпочитает мне других людей. Я постоянно протаскиваю её через какое-то дерьмо. И мне интересно, как быстро ей это надоест. Может, ей уже давно это надоело, но она не может сказать об этом. —У тебя были планы? —Мне предлагали сходить сегодня в кино,—она тихо отзывается, собирая волосы в хвост. —Джейк?—стараюсь не показывать эмоций, но это нелегко. Каждый раз, когда она упоминает этого ублюдка, я хочу сдохнуть. —Почему обязательно он? —Это ведь он. —Да, но... Я знал это. Он проводит с ней больше времени, чем я когда-либо проводил. Я просто не понимаю, знает ли она о том, что он хочет её? Какого чёрта она не замечает таких очевидных вещей? —Он никогда не отстанет от тебя. И ты всегда будешь выбирать его. Я стараюсь не говорить с ней о нём так много, как мне хотелось бы, потому что я знаю свой характер. И я знаю, что в конечном итоге я бы поставил её перед выбором. А я не имею права на это. И всё в любом случае разрешилось бы не в мою пользу. Если он захочет, она перестанет говорить со мной. Он станет проводить с ней в несколько раз больше времени, и мне не останется возможности даже позвонить ей. —Это плохо? Очень плохо. Я понимаю, что он нравится ей. И я понимаю, что не имею права им мешать. Я не хочу быть с ней, но ещё сильнее я не хочу видеть, как он перетягивает её на свою сторону. И то, с какой лёгкостью он это делает, добивает меня. —Я ненавижу его. —Он больше не мешает вам с Ким. Оставь его в покое,—она старается не звучать грубо, но я вижу, как сильно она хочет, чтобы я молчал насчёт Джейка. Он не мешает мне с Ким, но он мешает нам с Шерил. И сильнее всего меня бесит то, что я ничего не могу с этим сделать. —Ты раздаёшь мне приказы у меня на работе?—пытаюсь перевести тему, не имея особого желания настраивать её против себя, будучи вынужденным провести с ней весь вечер. —Тебе не нравится? —Ты очень смелая для человека, запертого в комнате с другим человеком. —Я не боюсь тебя. —Да?—я не знаю, бросает ли она мне вызов, но я не собираюсь проигрывать ей в этих непонятных играх, которые мы устраиваем. Она не боится меня, и я не хочу, чтобы она меня боялась, но есть что-то захватывающее в тех моментах, когда мы пытаемся доказать друг другу своё превосходство. —Да. —Тебе стоило бы. —Ты пытаешься напугать меня?—она тихо смеётся, откинувшись на спинку скамейки, и я повторяю её жест, придумывая достойный ответ на её провокации. —Я могу сделать что угодно. Я сильнее тебя. —Ты даже не смог открыть окно,—она скрещивает руки на груди, поворачиваясь ко мне корпусом. Эта сука... —Оно не открывается! —Или ты просто слабак,—она даже не думает отступать, но я не сдамся. Я не поведусь на её манипуляции. Победа стоит терпения. —Ты хочешь проверить это?—подсаживаюсь ближе, чтобы загнать её в угол, но она не сдвигается с места. Между нами не остаётся никакого расстояния, и Шерил убирает руки назад, цепляясь пальцами за края скамейки. Мой взгляд падает на её губы в ожидании ответа. Это неправильно, если я хочу поцеловать её, зная, что ей нравится другой парень? —Нет,—после мучительно долгих секунд она решается ответить, но это не те слова, которые я хотел бы услышать. Её голос звучит тихо, и её горячее дыхание падает на мои губы. Мне ничего не стоит сделать следующий шаг. Но я не могу. Я просто хочу, чтобы она дала мне показать ей, насколько приятно иногда переходить границы. Я хочу дать ей понять, что один грёбаный поцелуй не испортит ничего. Если она позволит мне... —Тогда обдумывай свои слова в следующий раз,—слегка отстраняюсь в надежде унять напряжение в теле. Дерьмо. Я собирался поцеловать её? —Следующий раз? Я больше не буду с тобой связываться,—её смех успокаивающе действует на мой разум, пока я отгоняю мысли обо всех вещах, которые мы могли бы сейчас сделать. —Ты слишком жестокая, ты знаешь? По её улыбке я понимаю, что на этот раз она не станет принимать вызов. Она отказывается играть. Но отказ от игры—поражение. —Заткнись, Маршалл,—искусственно ядовитый тон её голоса звучит так, будто она снова пытается спровоцировать меня. Она знает, какой у меня темперамент. —Заставь меня,—копирую её интонацию, наблюдая за тем, как эмоции берут над ней верх. Она так отчаянно пытается не отвечать на мои провокации. И я верю, что это по той причине, что она боится проиграть. —Ты думаешь, я не смогу?—она почти незаметно наклоняет голову в бок, и это положение кажется слишком удобным для поцелуя. Чёрт. —Думаю, не сможешь,—глотаю ком в горле и делаю вдох, повторяя себе, что обязан держаться на расстоянии. Она ничего не отвечает. И это оставляет моей фантазии слишком много времени на сценарии о возможных исходах этого вечера. Я знаю, что ничего из этого не случится, но мысли об этом кажутся слишком захватывающими. —Когда должны отпереть дверь?—она нарушает тишину, за что, наверное, мне стоит быть ей благодарным. —Завтра утром. —Невероятно. —Мне жаль. Глупо было звать её сюда, но я хотел увидеть её впервые за долгое время. Когда у меня выходные, она занята. Когда свободна она, занят я. Но мне было необходимо провести с ней этот день. И теперь я об этом жалею. Что за тупое решение позвать её на работу? —Мы здесь надолго. Что будем делать? —Не знаю,—прячу все убивающие меня мысли как можно дальше. Как бы сильно я не старался не думать об этих вещах, я всё равно возвращаюсь к ним. И обычно это происходит в самые неподходящие моменты. Я могу заниматься своими делами, а затем внезапно поддаться сотням мыслей обо всех своих ошибках. Это дерьмо заставляет меня хотеть застрелиться. —У тебя есть идеи? Да, но понравятся ли они тебе? —Мы можем просто поговорить?—делаю глубокий вдох, пытаясь перебрать все возможные варианты. Нам нечего тут делать, но нам есть о чём говорить. —О чём? —Я не знаю. Мы давно не виделись. —Очень давно. И я ненавижу свою жизнь за это. —Извини. —Ты слишком часто извиняешься. —Просто... Я каждый раз я втягиваю тебя в проблемы. Потом могу исчезнуть, а затем снова появиться без предупреждения...—провожу ладонями по лицу, осознавая, насколько сильно я хочу спать. Мне нужно достать рецепт хорошего снотворного, иначе я сойду с ума. —Это нормально. —Иногда мне кажется, что мы не знаем друг друга. Или что я вообще никого не знаю. Когда-нибудь всем надоест иметь дело с моим дерьмом. Ложусь на скамейку, закрывая глаза. Моя голова лежит на её коленях. Скамейка слишком твёрдая, но я не в том положении, чтобы жаловаться. Я хочу, чтобы всё это закончилось. Я хочу остановить время и лежать с ней настолько долго, насколько это возможно. Лежать и разговаривать. Знать, что она будет слушать. —Ты постоянно работаешь, Маршалл. Ты не виноват в этом,—она проводит пальцами по моим волосам. И это самое лучшее, что я чувствовал за последнее время. —Я бы хотел больше времени проводить с вами,—с каждым произнесённым словом о том, как сильно я ненавижу то состояние, в котором нахожусь сейчас, я чувствую себя хуже. Это дерьмо убивает. —Мы тоже скучаем по тебе. —Я боюсь, что все устанут от этого, понимаешь?—так странно говорить вслух то, о чём следовало бы молчать. —Когда-нибудь это закончится и всё будет хорошо. Не будет. Я устал ждать, когда всё наладится. Устал ждать, когда мама поймёт, что её зависимости губят её и Нейта. Устал ждать, когда научусь не разочаровывать Ким. Устал ждать, когда меня перестанет убивать бессонница. Устал скучать по всем людям, которых потерял. Я устал. —Я не думаю так. —Ты думаешь только о плохом,—она вновь проводит пальцами по моим волосам, и я с трудом сдерживаю удовлетворённый вздох. Это чертовски приятно. —Я не хочу потом разочароваться в жизни. Поэтому я не хочу ни во что верить. —Тебе нужно отдыхать. —Если я буду отдыхать, Нейт будет жить так же, как и я,—как бы сильно я хотел дать себе немного времени на отдых, я не могу. Это может стоить Нейту многих вещей, которые я бы хотел, чтобы были в моём детстве. Я хочу заменить ему отца. И, видимо, я так же плох в отцовстве, как и мой грёбаный отец. —Если ты не будешь отдыхать, Нейт останется один. —Я устал,—открываю глаза, сталкиваясь с ослепляющим светом ламп. Я даже не знаю, от чего именно я устал. Я устал от всего. Во мне нет того упорства, что должно быть у человека, который хоть чего-то стоит. —Поспи немного. Я бы хотел уснуть и не проснуться больше никогда. Насколько это нормально? —Что ты будешь тут делать, если я усну и что-то случится? —Что может случиться в запертой раздевалке?—она смеётся, разряжая обстановку. Я не осознавал всего напряжения до этого момента. —Йен проберётся сюда и похитит тебя. —Если это поможет мне выбраться отсюда, то я не буду сопротивляться,—она невинно улыбается, играя с моими волосами. Ощущение её пальцев на своей коже дарит мне чувство успокоения. Она здесь, и она не уйдёт. Может, этого мне и не хватало. —И оставишь меня одного? —Ты будешь нам мешать. Тихо смеюсь над её словами, ощущая, как усталость всё настойчивее одолевает меня. —Спи, Маршалл. —Кто-то может выстрелить в окно. Или попробует пролезть сюда,—я не пытаюсь напугать её. Я лишь хочу объяснить, почему не могу позволить себе уснуть. Или просто придумываю причины, по которым не могу позволить себе уснуть. —Чтобы пролезть сюда, нужно будет сначала открыть окно. Если ты не смог это сделать, то это точно не сможет сделать никто другой. Сука. —Заткнись и перестать провоцировать меня. —Просто попробуй уснуть. Никто не станет сюда стрелять. —А что ты будешь делать? —Тоже попробую уснуть. —Подожди тут немного,—поднимаюсь со скамейки, переборов желание не покидать удобного положения рядом с ней. Достаю из кармана ключи и открываю свой ящик с вещами. Нужно навести здесь порядок. Нахожу толстовку и возвращаюсь обратно к Шерил. —Положи это под голову,—протягиваю ей толстовку, но она колеблется. Если она не примет её, я буду чувствовать себя идиотом. —Оставь себе. —Не раздражай меня и бери. —Спасибо,—она легко улыбается, принимая вещь и устраиваясь на скамейке. Завтра она проснётся с искривлением позвоночника. —Я могу выключить свет? —Да. Нажимаю на кнопку выключателя, и в ту же секунду комната погружается в темноту. Мутное стекло окна почти не пропускает свет с улицы, создавая ощущение, что мы находимся в другом часовом поясе. —Как так вышло, что мы спим на грёбаных скамейках в раздевалке на моей работе?—ложусь на скамейку у стены, противоположной той, у которой лежит Шерил. Лежать рядом с ней было приятнее, но я не могу позволить себе сделать что-то тупое. —Когда мы выйдем отсюда, я ударю вашего охранника по лицу,—она звучит так, будто действительно собирается так поступить. Я бы посмотрел на это. —Ты не будешь такой смелой, когда встретишься с ним. —Это тот огромный мужчина, который не хотел впускать меня? —Да. Ты не нравишься ему,—пытаюсь устроиться удобнее, но у меня не получается. Как я собираюсь тут выспаться? Какого чёрта они вообще запирают раздевалки? —Зато я нравлюсь Йену. —И он даже не услышал твои крики о помощи. Я бы сразу пришёл помогать тебе,—хочу спровоцировать её на ещё один бессмысленный спор. Я знаю, что ей не нужен Йен, но она будет готова защищать его. Лишь бы вывести меня из себя. —Если бы он был здесь... —Он должен был почувствовать, что у тебя проблемы. —Ты просто всех ненавидишь. —Я не ненавижу тебя. —Ким не будет ждать тебя? Ей обязательно нужно было испортить этот грёбаный момент? —Я всё объясню ей после работы,—делаю глубокий вдох, предвкушая завтрашний день. Это будет ужасно. Каждый новый день хуже предыдущего. —Ты работаешь завтра? —Да, но не здесь. Недавно я нашёл другую работу. Платят не особо хорошо, но в качестве дополнительного заработка этого должно хватить. Я хочу, чтобы у меня было достаточно денег на случай, если Дебби всё же позволит мне забрать Нейта. Но вряд ли это понравится Ким. В любом случае, Доун ведь жила с нами, когда ей негде было остаться... —Когда у тебя был последний выходной?—она старается задавать вопросы как можно осторожнее, но я уже знаю, к чему она ведёт. —В прошлом месяце. —Это не смешно, Маршалл. —Я не умру от работы. —Тебе всё равно нужно отдыхать. —Тогда моё рабочее место отдадут тому, кто готов не отдыхать,—произношу вслух те слова, которые повторяю себе каждый раз, когда устаю от всего этого. Никто не заставляет меня работать. Это мой выбор. И чем меньше я буду отдыхать, тем больше вероятность, что я проживу жизнь, хотя бы отдалённо напоминающую ту, о которой я мечтал в детстве. —Когда-нибудь я стану богатой, создам компанию и найму тебя своим сотрудником. —Я готов работать на тебя бесплатно. —Ты милый,—она почти неслышно смеётся, употребляя то слово, которого я не выношу в свой адрес. Я творил слишком много грязи, чтобы называть меня милым. Каждый раз, когда она называет меня так, меня одолевает непонятное чувство стыда от того, что я не соответствую тому, каким она хотела бы меня видеть. —Не говори больше такого дерьма,—усмехаюсь, предвидя, как она закатывает глаза и ругает меня в своей голове.—И не закатывай глаза, когда я говорю. —Откуда ты знаешь?—она оживлённо приподнимается на локтях, и я вижу её тёмный силуэт. Я хочу лечь рядом. Так сильно. —Ты очень предсказуема. —Я могу задушить тебя, Маршалл,—она вновь ложится на скамейку, поправляя мою толстовку. Если она и её у меня отберёт, я останусь без одежды. —Тогда я задушу тебя первым,—поднимаюсь с места, преодолевая разделяющее нас расстояние. —Нет, ты...—начинает она, когда моя рука ложится на её ногу.—Что ты делаешь? Стой! Под звуки её смеха я тяну её за ноги и нависаю над ней, пока она ищет, за какую вещь зацепиться, чтобы удержаться. К её губам медленно подбирается улыбка. Я должен преподать ей урок. Она должна осознать, насколько большую ошибку она совершает, когда решает испытать меня на прочность. Шерил слишком хорошо выглядит тут подо мной. Один неверный шаг—и я испорчу всё. Она бы ударила меня по лицу, если бы могла читать мысли. И я ненавижу себя за то, что думаю о ней в таком ключе. Мне нельзя её хотеть. —Отпусти меня!—смеётся она, когда моя ладонь скользит от её ноги к горлу. О чёрт... —Я задушу тебя,—нервно глотаю ком в горле, возвращая свой разум обратно на Землю. Это просто игра. Ничего больше. Тогда почему кровь так бешено стучит в висках? —Не сможешь,—её рука хватается за моё запястье, но она не прилагает никаких усилий, чтобы ослабить мою хватку. Она хочет продолжить шоу. И я не стану сопротивляться этому. В тот момент, когда я собираюсь отпустить её, она толкает меня коленом, и я, не успев предпринять ничего разумного, хватаюсь за её плечо, чтобы не упасть. Но исход оказывается интереснее, чем я мог желать. Я падаю на пол грёбаной раздевалки, и Шерил падает вместе со мной, спрятав лицо в моей груди. Пытаюсь сдержать смех от того, как крепко её пальцы держатся за ткань моей футболки. У неё превосходные рефлексы. —Я почти смог,—поворачиваю голову в её сторону, когда она слезает с меня и ложится рядом. На полу даже удобнее. —Ты бы не задушил меня,—её грудная клетка быстро поднимается и опускается, пока она пытается отдышаться. От падения или от того, как близки мы были? Потому что я почти достиг эйфории, пока она лежала на мне. Дерьмо... У тебя есть девушка, Маршалл. —Сначала я бы долго издевался над тобой. —Мы лежим на грязном полу,—наконец она начинает дышать спокойнее, но я слышу в её голосе улыбку. По крайней мере, весь этот беспорядок её веселит. Всё не так плохо. —Его мыли пару часов назад. —Я всё равно не собираюсь тут спать,—она встаёт с пола и берёт с собой толстовку, которая упала вместе с нами. Когда она ложится на скамейку, вытягивая ноги и желая мне спокойной ночи, я поднимаюсь и сажусь на пол рядом спиной к Шерил. —Можешь ещё раз рассказать о том, как вас с Биззи приняли за пару?—с сонной усмешкой просит Шерил, проведя рукой по моему плечу. Просто не переставай делать это. Я слишком сильно люблю ощущение её прикосновений. И это проблема. —Я расскажу об этом столько раз, сколько ты попросишь. Невольно пытаюсь сдержать улыбку от этих воспоминаний. Это было тяжёлое время для меня, но простое для нас с ней. Я был готов на что угодно, лишь бы удержать её где-то рядом. Но я поступал грязно. Получал удовольствие от контакта с её кожей, хотел чувствовать на себе её губы и ждал дня, когда смогу зайти ещё дальше. Зная, что у меня есть девушка. Кто мог подумать, что именно тот долгожданный день заставит её ненавидеть меня? Я должен был остаться тогда в её кровати. Это было бы правильно. Чёрт. Изменять Ким? И остаться до утра с девушкой, которая не подозревала об этой измене? Это правильно? Я ничего не делал правильно. Видеть Шерил, но не иметь права хотеть её. Это было тяжело. Но ещё тяжелее было понимать, как сильно ей нравилось проводить время с Джейком. Больше, чем со мной. И я старался заменить его. Это было жалко, но я должен был знать, что ей хорошо без него. Со мной. Я не хотел звать её своей девушкой, но, если бы кто-то другой назвал её так, я бы не вынес этого. —Может, спросишь у кого-то дорогу?—она прячет руки в карманы, пытаясь уберечь их от прохладного воздуха, пропитанного влагой и сыростью. Недавно шёл дождь. И мокрые тёмно-зелёные листья деревьев, ветви которых опустились ниже от тяжести воды, служат этому доказательством. —Вряд ли тут кто-то есть,—оглядываюсь один раз через плечо, чтобы убедиться в полном отсутствии людей поблизости. С тех пор, как мы ступили сюда, меня преследует странное чувство. Как будто кто-то следует за нами. Но здесь нет даже намёка на кого-то, кроме нас. Может, у меня паранойя. Или, может, я схожу с ума. Я определённо схожу с ума. —Мне кажется, мы повернули не туда. —Мне тоже. ДеШон говорил идти прямо, пока мы не увидим здание с жёлтыми стенами, но мы решили, что знаем путь короче. И поэтому теперь нам приходится иметь дело с какой-то безлюдной улицей. Это место не сильно отличается от тех, где я привык находиться, но по какой-то причине чувство тревоги здесь сильнее. Может, это потому, что я не знаю, как здесь ориентироваться. Тут темно и нет ничего, что могло бы служить маяком. Никаких ярких зданий, билбордов или хотя бы вывесок с названиями магазинов, которые бы отпечатались в памяти и помогли найти путь обратно. Лишь абсолютно одинаковые заброшенные дома с грязными окнами, разобранные по частям машины, потерявшие от времени цвет, и высокие столбы, на которых ещё остались следы некогда висевших объвлений. Это похоже на одну из тех улиц, откуда массово переезжали люди пару лет назад. Тут нет никаких высоких строений, которые загораживали бы вид неба, как в центре города. Я могу прямо сейчас лечь на асфальт и начать считать звёзды, наполняя лёгкие влажным и чистым воздухом. Нейт любит делать так. Искать созвездия, которые он видел в каком-то журнале, который я покупаю для него каждую неделю в книжном магазине рядом с его школой. Но ещё сильнее ему нравится придумывать свои созвездия. Он посвятил мне одно из них и сказал, что оно похоже на мороженое. Наверное, стоит реже кормить его сладким. Нейт говорил мне, что стоит ему подрасти и он подарит мне целую планету. Если бы я был лучшим братом, я бы подарил ему всё, чего он заслуживает. Он должен был родиться не в этой семье. Он должен был быть счастлив. —Ты собираешься вытаскивать нас отсюда?—она совершает каждый шаг с осторожностью, чтобы не ступить на какую-нибудь дыру в асфальте. Дорога здесь выглядит ужасно. Может, поэтому здесь не едут машины. Сесть за руль и проехаться по этим трещинам—самоубийство. —А ты боишься?—останавливаюсь и следую взглядом в направлении источника света, возникшего за поворотом в пятнадцати метрах от нас. Там фонари. Тусклые, но всё же фонари. Стоит ли перебираться туда? Или это лишь сильнее запутает нас ? —Я не боюсь,—звуки её шагов прекращаются, и теперь тишина становится глубже и насыщеннее. Только смешанный шум, доносящийся со стороны шоссе, напоминает о том, что мы всё ещё живы. Принимаю решение сменить курс и пойти по той стороне улицы, где нас хотя бы не будет слепить темнота. Сворачиваю с дороги и оказываюсь в высокой, сухой и мокрой траве, что доходит до колен. Если бы сейчас было ветрено, её шелест не давал бы нам покоя. И это усилило бы ощущение преследования. —Куда ты идёшь?—она говорит так тихо, будто находится в окружении спящих людей, чей сон нельзя прерывать. Это странно. Мы абсолютно одни, но при этом стараемся быть как можно тише. Именно тогда, когда мы можем шуметь, кричать и делать всё, что придёт в голову. —С той стороны фонари—там светлее. Может, пойму, где мы,—оборачиваюсь, чтобы убедиться в её намерении следовать за мной. Она неумело пробирается сквозь траву, помогая себе руками. Даю себе несколько секунд на то, чтобы дать её догнать меня. Но есть ли смысл идти туда? Я ведь всё равно не пойму, куда нам нужно дальше. —Почему мы не могли просто остаться дома и посмотреть телевизор?—она оказывается передо мной, опережая и держа курс на светлую дорогу, что с каждой секундой кажется всё ближе. —Потому что нельзя спорить с ДеШоном. Неприятное чувство в животе становится всё ощутимее с каждым шагом, приближающим нас к пункту назначения. Я нервничаю. И я ненавижу это. Сложнее всего признаваться себе в своих страхах. Я запретил себе испытать это чувство, но оно всё равно находит способ царапать и терзать мои лёгкие, пробираясь туда с кислородом. Чего я боюсь? Перед чем испытываю страх? —Теперь пусть вытаскивает нас отсюда,—она расчищает себе путь руками, иногда отрывая от себя липкую от воды траву. Трава не зарастает так сильно в местах, где всё ещё живут люди. И её слишком много, если учитывать, что она растёт вдоль проезжей части. Как, чёрт возьми, мы могли оказаться там, где никого больше нет? —Я убью его, когда мы встретимся,—мы добираемся до дороги, и я пытаюсь предпринять, какими будут наши следующие шаги. Просто идти прямо, пока мы не найдём более оживлённое место?—Из-за него мы... —Мы заблудились не из-за него, а из-за того, что ты не умеешь следовать инструкциям,—Шерил встаёт сзади, отряхивая одежду.—Он всё тебе объяснил, но ты... —Тогда веди нас. Я буду идти за тобой. —Ты настолько сильно мне доверяешь?—она смеётся и обходит меня, чтобы пройти вперёд. Она серьёзно собирается идти впереди?—Или ты просто обиделся?—она поворачивается в мою сторону, с улыбкой ожидая моего ответа. Её голубая ветровка стала на несколько оттенков темнее. Вся её верхняя одежда промокла. —Заткнись. Улыбка меркнет на её губах, когда до нас доходит звук лая собак. И этот звук становится громче. —Здесь собаки...—она медленно подходит ближе, вытаскивая руки из карманов и вставая позади меня. Как будто я смогу спасти её от грёбаных собак. —Ты серьёзно? —Заткнись, Маршалл,—она толкает мою спину, что только веселит меня. Поворачиваюсь лицом к ней, желая видеть все её эмоции. Ей страшно. Она прячется за мной, но продолжает вести себя так, будто я ей мешаю. —Не затыкай меня,—прислушиваюсь к незатихающему шуму и встаю на одно колено, сильнее затягивая шнурки на кроссовках. Если нам придётся бежать... —Тогда не...—она оставляет свои слова несказанными, испуганно бросив взгляд за моё плечо. Я даже не собираюсь ничего спрашивать. Я слышу, что происходит за моей спиной. И я уверен: там больше, чем одна собака. Их несколько. —Маршалл...—она зовёт меня, просит подняться и что-то придумать. И мне не остаётся ничего, кроме того, чтобы послушно исполнить просьбы, которые она так и не смогла озвучить. Но что я могу? Лаять в ответ? —Не убегай. Это разозлит её. Стой за мной,—чувствую, как её пальцы хватаются за мою руку, которую я отвёл назад, чтобы держать Шерил за собой. Она ищет во мне защиты, но я не могу её дать. А если эти собаки больны бешенством... И даже если они здоровы... Что я сделаю? Одна из собак выходит вперёд, и она кажется агрессивнее остальных. Я не вижу на ней ошейника. Как и на остальных. Последняя надежда на то, что где-то недалеко есть люди, гаснет. У этих собак нет хозяев. Они живут на улице. Никто не спасёт нас от них. —Держись крепче,—изучаю обстановку, выбирая лучший путь побега. Я не знаю, какова вероятность выбраться из этого дерьма без травм, но сейчас главное не умереть. Только не этой смертью. Только не на дороге мёртвой, грязной и пустой улицы, походящей на руины. ДеШон умрёт от смеха, если я погибну здесь. Перед нами стая уличных и, возможно, больных собак. Бесполезно пытаться их обойти. Нельзя допустить укуса. За нами высокая трава, и, если мы побежим туда, то вряд ли спасёмся, потому что рост собак ниже травы—мы не будем их видеть, а, значит, им будет легче напасть. Даже если мы успешно доберёмся до дороги, по которой шли до того, как мне ударило в голову перебраться сюда, там слишком открытая местность. Мы не спрячемся там от собак. Слева от нас старые дома, в которых нет смысла искать спасения. Мы вряд ли сможем попасть внутрь. Справа—какая-то длинная стена, ограждающая высокое здание. Но чуть дальше от нас—в стене—есть проход. Это единственный путь. Но как туда попасть, не провоцируя собак? —Держись крепко, хорошо?—оборачиваюсь, чтобы увидеть, как она слабо кивает. Не было нужды просить её об этом. Она и так держится за меня как за спасательный круг. Делаю шаг вправо, не сводя глаз с собак. Шерил повторяет за мной, не задавая никаких вопросов. И я благодарен за это. Потому что если она спросит, какой у меня план, я не смогу ответить. У меня нет плана. —Они выглядят злыми,—её тихий шёпот почти полностью растворяется в пробирающем до костей шуме лая, но мне удаётся уловить её слова. —Если они окажутся злыми, я просто толкну тебя к ним и убегу. —Заткнись. —Хватит, блять, затыкать меня! Делаю ещё один осторожный шаг в направлении прохода в стене, и в тот самый момент две собаки, будто сорвавшись с цепи, начинают бежать на нас. Единственное наше преимущество заключается в том, что они действительно больны и обессилены. Они бегут медленнее, чем нужно, чтобы догнать человека. Но они очень голодны. И кто знает, на что способны голодные собаки. —Маршалл, они... —Беги!—сильнее сжимаю её руку и поворачиваюсь спиной к стае собак, готовых содрать с нас кожу и станцевать на наших костях. Оказавшись по ту сторону от прохода, тяну Шерил к себе и ищу, чем можно заблокировать собакам путь.—Дерьмо... Здесь нет ничего такого, что могло бы помочь нам. Везде лишь мусор, битое стекло и разорванная одежда. Единственное, что мы могли бы использовать, чтобы перегородить собакам путь,—какая-то грязная кровать со сломанными ножками, стоящая под окном высокого серого здания. Но я не успею притащить её сюда так быстро. Значит, надо бежать. Снова. Чёрт. Беру Шерил за руку, предпринимая последнюю попытку спастись. Я попытаюсь обмануть собак. Чем сильнее я слышу лай за спиной, тем сильнее стараюсь ускориться. Мы дважды пробегаем вокруг здания в поисках открытого окна, но они все забиты досками. Нужно выбираться отсюда. Пока мы ещё в состоянии бежать. —Возвращаемся обратно к дороге,—через боль в лёгких информирую Шерил о своём плане. Таком же бесполезном, как и все мои идеи до этого. Оборачиваюсь, желая убедиться, что собаки отстали. Осознаю, какую ошибку я допустил, когда поскальзываюсь о какой-то кирпич и встречаю лицом грязь. —Вставай...—хрипло шепчет Шерил, дрожащими руками помогая мне подняться. Её голос дрожит. Как и тело. Как же сильно она устала... Наклоняюсь, чтобы взять в руки кирпич и использовать его в качестве защиты в случае, если придётся иметь дело с собаками напрямую. Спасёт ли один кирпич почти от десятка голодных животных? Игнорируя пульсирующую боль в ноге, пытаюсь не сбавлять скорости, выбегая через проход и снова оказываясь у освещённой фонарями дороги. Только оказавшись тут понимаю, насколько воздух здесь чище. За стеной стоял запах, происхождение которого я даже не могу объяснить. Безумно хочу дать себе шанс отдышаться, но не могу так рисковать. Каждый раз, когда мой вес перемещается на левую ногу, я ощущаю, насколько сильно она повреждена. Это не перелом, но ощущается острее, чем простой ушиб или вывих. Лай не стихает, хоть и звучит уже не так близко. Останавливаюсь, когда чувствую, что Шерил отпускает мою руку. Оглядываюсь, не находя сил сказать и слова. Она тяжело дышит, наклонившись и с трудом сохранив равновесие. Ей нужно отдохнуть. —Маршалл...—она выпрямляется, когда я, хромая и сдерживая каждый болезненный стон, что стремится вырваться из моего горла, подхожу к ней. Я вижу страх на её лице, как бы сильно она не хотела его замаскировать. Я уже выучил все её маски до единой. Я знаю, когда она притворяется. Она упирается ладонями о колени, закрыв глаза и пытаясь сделать вдох. Это будет сложно. Мы бежали на холоде. Её лёгкие, должно быть, горят изнутри. Её губы дрожат так, будто мы оказались на смертельном морозе без одежды. Её колени сгибаются, но я успеваю среагировать, чтобы не дать ей упасть. Она хватается за мои руки с такой силой, которой я раньше за ней не замечал. —Ты готова бежать?—выжидаю как можно больше времени, чтобы дать ей прийти в себя, прислушиваясь к её дыханию, ожидая, когда оно станет ровнее. Её взгляд потерян, но она начинает кивать в ту же секунду, как я задаю вопрос. Она боится стоять здесь больше, чем это необходимо.—Всё хорошо? Я могу спрятать тебя здесь, увести их и вернуться. —Я не останусь тут одна,—она с трудом находит в себе силы, чтобы собрать слова в предложения, но даже такое состояние всё равно не заставит её согласиться на мои условия. Её страх вполне оправдан—моя идея действительно ненадёжна. Но сможет ли она бежать? И как долго смогу бежать я с такой ногой? —Я могу понести тебя,—тяну её за руку на себя, когда замечаю за её спиной приближающуюся очерченную фигуру собаки, всё ярче выделяющуюся на фоне ночной улицы. —Не нужно,—она пытается унять дрожь, но это бесполезно. Её организм испытал слишком много нагрузки. Ей нужен отдых. —Не отпускай мою руку, ладно? Держись крепче. —Хорошо,—она тут же кивает, подтверждая своё согласие следовать за мной до тех пор, пока мы не выберемся из этого дерьма. Или не закопаем себя глубже. —Если тебе станет плохо, скажи мне, хорошо?—делаю первые мучительно медленные шаги вперёд, желая сначала убедиться, что она не переоценила свои способности и действительно в состоянии бежать. —Да. Мы продолжаем бежать, пока звуки лая за нашими спинами то стихают, то снова возникают с оглушительной громкостью. Резкая боль в колене каждый раз поражает меня с новой силой, мощным зарядом распространяясь по всему телу, наполняя собой каждую жилу, смешиваясь с кровью. Я вижу яркий свет впереди. Может, это фары машины? Сильнее сжимаю её руку в своей ладони, стараясь не превышать возможную для неё скорость. Шерил, пожалуйста, потерпи ещё немного. По обе стороны от нас возникают две кирпичных стены. Рисунки на них уже побледнели. Из-за разбросанных всюду коробок приходится смотреть под ноги. Я, блять, не упаду во второй раз за вечер. —Чёрт! Перед нами оказывается забор, больше походящий на какое-то шаткое и неустойчивое ограждение, через металлическую сетку которого переплетаются уже давно засохшие растения. Дерьмо. Это тупик. Свернуть некуда. Но по ту сторону есть свет. Я не понимаю, что служит его источником, но это ведь лучше, чем ничего. Шерил прислоняется к забору, цепляясь за него пальцами, падая на колени, позволяя себе эту простую маленькую слабость. Я слышу её прерывистое дыхание. Ей нужен покой. —Ты сможешь перелезть?—предлагаю ей единственный вариант выбраться отсюда живыми, несколько раз потянув на себя сетку из дешёвого металла, чтобы убедиться в её прочности. Стойки, на которые натянута сеть, слишком слабо зафиксированы в земле. Есть вероятность, что забор не выдержит нашего веса. И тогда собакам будет открыт путь на ту сторону вместе с нами. —Думаю, да,—она медленно поднимается на ноги, и я замечаю, насколько испачканы её джинсы в области колен. Мы будем похожи на кучу дерьма к утру. —Хорошо, давай. Сначала ты,—помогаю ей надёжнее зацепиться за сплетения и внимательно наблюдаю за каждым её движением. Она с впечатляющим мастерством ползёт до самой вершины, а затем, крепко схватившись пальцами за переплетения, осторожно переложив ноги на другую сторону, опускается до середины забора и спрыгивает с него, пока сеть в ответ на её действия трясётся и скрипит, разбрызгивя капли дождя в разные стороны. Как будто протестуя и запрещая нам переходить эту границу. Лезу вслед за ней сразу после того, как её тело отрывается от ограждения. Шерил садится на какой-то камень, кашляя и набирая в лёгкие весь тот кислород, что не поступал туда из-за съедающего её по частям чувства страха за свою жизнь. И, надеюсь, за мою тоже. Пытаюсь просунуть ногу в более расширенное, чем остальные, отверстие сетки, но обувь соскальзывает. Чёрт, это повреждённая нога. Кусаю губы, чувствуя, с каким трудом этот забор всё ещё держится и не склоняется к земле. Стараюсь опираться лишь на правую ногу, чтобы не испытывать больше боли, чем придётся. Левая нога свисает почти безжизненным грузом, пока я продолжаю карабкаться вверх, как животное за самым сладким плодом, спрятанным в запутанных ветвях дерева. Я слышу лай, переходящий от приглушённого звона в по-настоящему громкий и бьющий кровью по ушам. Оказавшись на самой вершине забора, пытаюсь спрыгнуть с него, но цепляюсь курткой об одну из торчащих ржавых проволок. Это новая куртка, блять... Шерил встревоженно наблюдает за приближающимися собаками, сидя в полуметре от забора, отделяющего её от смерти. Пытаюсь отцепить куртку, сквозь материал которой прошёл металл. Обрадовавшись своей маленькой победе и приготовившись прыгать, я понимаю, что собаки прямо сейчас находятся лишь двумя метрами ниже меня. От того, как они надрывают глотки, стынет кровь. Они уже не похожи на обычных собак. Тех, что живут у кого-то дома, играют с детьми своих хозяев, показывают безобидные трюки, развлекая гостей и получая за это еду, охраняют чьи-то дома ночами, защищают «своего» человека ценой жизни. Эти собаки обезумели. Они одержимы. Они—воплощение слепого повиновения инстинктам. Готовность топить и убивать за сытный кусок мяса. Готовность перегрызть и растерзать любые попавшие в зубы кости, лишь бы не ощущать пустоты в пасти. Люди тоже становятся такими. И это, наверное, худшее, что может с ними стать. —Маршалл...—Шерил сидит неподвижно и тихо, не сводя взгляда с раздирающих забор собак, которые трясут сеть, грызут её и рвут когтями. Забор дрожит так, будто его разносят на части тысячи голодных хищных животных. Спрыгиваю вниз и падаю на землю, провалившись в попытке сохранить равновесие. Если бы мы были в другом положении, Шерил назвала бы меня слабаком. Переворачиваюсь на спину, пачкая всё: одежду, волосы, кожу. Мне нужен душ. Приподнимаюсь на локтях, лицом к лицу встречаясь с теми существами, что могли лишить меня жизни. Они готовы растерзать этот забор. Как же давно они не ели... —Давай, пойдём,—поднимаюсь на ноги, а затем вновь ударяюсь коленями о землю, не успевшую высохнуть после дождя. Чёрт... У меня всё болит. —Как ты?—переборов дрожь в ногах, она поднимается с камня, убирая назад волосы, до этого беспорядочно прилипавшие к её щекам. Если она выглядит так, то как тогда выгляжу я? —Я думал, что умру,—усмехаюсь, осознавая, что на этот раз я дал ей действительно честный ответ. Я слишком устал, чтобы думать и врать. —Ты заслуживаешь худшей смерти,—она протягивает руку, чтобы помочь мне оторваться от мокрой земли, но я пока не готов. Моя нога меня убьёт, если я проделаю ещё хоть шаг. —Худшей смерти, чем быть растерзанным собаками? —Да,—Шерил опускается на колени рядом со мной, поняв мои сигналы.—Сильно болит?—она слабо кивает в сторону моей ноги, и у меня есть секунда, чтобы принять решение о том, насколько правдивы будут мои следующие слова. —Да,—я разучился лгать. —Тогда я уйду без тебя. —Ты сука,—толкаю её своим плечом, не рассчитав силу, и она инстинктивно хватается за воротник моей куртки, чтобы не упасть назад. Она всё ещё тяжело дышит и не совсем точно контролирует своё тело.—Ты хочешь задушить меня? Ты понимаешь, что не сможешь? Потому что у меня больше шансов убить тебя. И смотри, как много здесь места, куда можно спрятать тело. Это.. —Заткнись,—она отпускает измученный от погони и её хватки материал, поднимаясь на ноги. Давай, издевайся надо мной. —Если ты ещё раз скажешь мне, чтобы я... —Лучше бы они тебя догнали. —Они бы не догнали меня,—позволяю себе самодовольную улыбку, которую она так недолюбливает. —Ты не был таким уверенным, когда бледный от страха перелезал через забор,—она смеётся, снимая с себя насквозь промокшую и измазанную в грязи ветровку. Я был прав, когда предвидел, как мы будем выглядеть к концу погони. —Я притворялся, чтобы тебе не было обидно. Она закатывает глаза и поворачивается ко мне спиной, неосознанно скрещивая руки на груди в попытках согреться. Нам нужно отсюда уходить. Нужно собрать все последние силы, чтобы хотя бы добраться до шоссе и просто идти в направлении, обратном тому, которого мы придерживались сначала. Но смогу ли я так долго идти? —Это не тот дом, который нам нужен?—Шерил делает шаг в сторону, открывая мне вид на какое-то старое здание прямо на пересечении улиц. Эта часть города кажется оживлённее той, где мы боролись за выживание. Я не вижу здесь людей, но из окон домов горит свет. Значит, я смогу купить где-нибудь обезболивающее. Но продадут ли его без рецепта? —Думаешь, это он? —Я не знаю. Это должно быть большое трёхэтажное здание с разрисованными жёлтыми стенами. Окна на первом этаже должны быть закрашены, у дороги напротив должен быть билборд с рекламой мебельного магазина. В соседнем здании должна быть круглосуточная автомойка, а рядом с ней —комиссионный магазин. Недалеко от здания должен быть парк... Это оно. Нам потребовалось нападение собак, чтоб найти это место. Поднимаюсь с кровати в поисках ручки и листа. Мне в голову пришли какие-то рифмы, и я должен зафиксировать их. Я должен написать песню о нашем с ней прошлом, но чтобы ни она, ни кто-либо другой не мог понять, о ком эта песня. Стучу ручкой по поверхности стола, разглядывая пустой лист бумаги, как будто под напором моего взгляда слова сами соберутся в строчки. «Ты»... Нет. «Мы»... Нет. «Она»... Нет! Я не должен использовать слова, которые помогут ей понять, о ком я пишу. Странно. Как будто, увидев пару раз слово «ты» она обо всём узнает. —Мам? Это первый раз за долгое время, когда она пришла сюда без Нейта. И это не может быть хорошим знаком. Ей что-то нужно. —Маршалл, нас хотят выселить,—она тяжело дышит, цепляясь за мой взгляд. Её руки трясутся, яркий макияж почти стёрт, а голос дрожит. Она в ужасном состоянии. От неё пахнет алкоголем. Запах до боли знакомый. Он всегда был сигналом для меня, когда я был младше. Сигналом, что я должен держаться в стороне от мамы, пока она пьяна. Когда я в последний раз видел её без отчаяния на лице? Я не помню. Даже когда я был ребёнком. Она не была матерью. —Я не могу сейчас говорить, мне нужно быть на работе через полчаса. Я не должен верить ей. Она лжёт. Их не за что выселять. Я выплатил все долги. —Мне нужны деньги до конца недели. —Найди работу,—выхожу из дома и прохожу мимо Дебби, надевая капюшон, чтобы защитить себя от предстоящего дождя. Я забыл купить зонт. —Нас с Нейтом выселяют!—она хватается за мою руку и тянет меня назад. И снова ложь о выселении. Я устал. —Я больше не верю в это дерьмо, Дебби,—против своей воли я устало вздыхаю, как будто это позволит мне не рассыпаться на куски. Мне надоело собирать себя по частям. —Маршалл, я серьёзно! —Почему? Почему вас выселяют? Я же дал достаточно денег в прошлом месяце. Ты ведь выплатила долги за октябрь? Её взгляд на секунду опускается, и этот жест кажется мне красноречивее любых слов. Нет... Она не могла просто потратить деньги... —Мам?! Ты выплатила долги за октябрь?—повышаю голос, но стараюсь не привлекать внимания соседей. Я не хочу проблем. —Нет, я... Нет, но...—она запинается, в очередной раз придумывая нелепые оправдания своему эгоизму. Как она может быть такой? Чем Нейт заслужил всё это? Чем заслужил я? —Почему ты постоянно ведёшь себя так?! Почему ты постоянно творишь какое-то тупое дерьмо?!—срываюсь на крик, освобождая свою руку от её хватки. Она безнадёжна. Она неисправима. Нет больше шанса, что она изменится. Я должен ненавидеть её, но какая-то часть меня не позволяет мне. Каждый раз, когда я хочу вышвырнуть её из дома, отказать ей в помощи и запереть в психбольнице, в моей голове возникают тёплые воспоминания. Их не так много, но они терзают мою душу, сдавливают грудную клетку и застревают комом в горле. Одни и те же моменты своей жизни я проигрываю в голове миллионы раз. Повторяю сам себе до тошноты знакомые и заученные слова. Я должен вытерпеть это. Я должен через это пройти. Я помню, как однажды она испекла блины, когда я вернулся из школы со сломанным носом. И как она повесила на холодильник мой рисунок. И как она отвела меня в парк на день рождения, дала денег и позволила мне выбрать любую игрушку. Тогда я сказал, что за эти деньги хочу купить ей новую одежду, и не понимал, почему она расплакалась. И я никогда не забуду, как она собиралась уйти на ночь к подруге и пришла проверить, сплю ли я. Мне пришлось притвориться, что я уснул. В тот вечер она накрыла меня одеялом и сказала, что любит меня. Когда она вышла из трейлера, я слез с кровати и подбежал к окну. Я хотел остановить её, догнать её и обнять. Каждый следующий день после этого был всё хуже и хуже, но я вспоминал её тихий голос и эти три простых слова. И это исцеляло меня. Знать или хотя бы верить, что она любила меня. Это было единственным, что держало меня в этом мире. Я видел в этом смысл жизни. После этого я долго пытался добиться этих слов вновь, но у меня не выходило. Я делал всё, что было в моих силах, но больше не слышал этих слов. Я пытался готовить ей ужин, когда она приходила домой пьяной, но она ругала меня за то, что я зря трачу продукты. Я рисовал ей открытки, но на следующий день находил их в мусорном ведре. Я убирался в доме, но она лишь жаловалась, что не может найти свои таблетки «в этом беспорядке». Я прятал весь алкоголь, который находил, потому что думал, что именно он делал маму несчастливой и слабой, а она в наказание бросала в меня любой тяжёлый предмет, который могла найти. А я просто хотел услышать эту фразу ещё раз. Я хотел, чтобы кто-то меня любил. —А чего ты хотел от меня, Маршалл? Ты ждал, что я буду справляться одна с ребёнком, не имея денег? Ты думаешь, что мне не нужно есть или покупать что-то Нейту? Ты думаешь, что тех денег, которые ты даёшь, достаточно, чтобы содержать его? Ты бы смог содержать ребёнка на такие жалкие деньги?—она толкает меня своими трясущимися руками, и я делаю шаг назад, опускаясь на ступень ниже. —Сколько, блять, раз я просил тебя оставить Нейта у меня? Ты постоянно забираешь его, не позволяешь ему выбирать, где он хочет жить, а потом используешь его, чтобы просить у меня деньги!—я на грани того, чтобы не толкнуть её в ответ. Как бы я не пытался от неё избавиться, она всегда возвращается. И всегда с плохими новостями. —Ты думал, мне будет легко отказаться от сына и просто отдать его тебе?! Да! —Теперь я его опекун, а не ты! —Каким опекуном ты будешь, Маршалл? Что ты знаешь о том, как быть родителем? Что ты знаешь? —Я знаю об этом больше, чем ты! —Я люблю его, Маршалл! И из-за того, что кто-то посчитал меня неспособной быть матерью, я не перестану быть матерью! Ты же знаешь, как...—её голос ломается, и она хватается за дверную ручку, чтобы удержаться на ногах и не сползти вниз. Она выглядит... жалко,—Кто-то просто решил, что я... —Кто-то? Кто-то посчитал тебя неспособной быть матерью? Это была служба опеки! Люди, которые разбираются в этом грёбаном дерьме лучше тебя! Ты довела Нейта до такого состояния, что он попал в больницу! В этом проявляется твоя любовь? Я ждал год, чтобы забрать его из этого сраного места, где его швыряли по разным семьям, но благодаря тебе это всё зря! Ты эгоистичная сука! Ты...—глотаю слёзы, не позволяя себе показать свою слабость. Кусаю губы, поворачивая голову в сторону. Мой взгляд ловит удивлённое лицо Фионы, застывшей с пакетом продуктов. Это моя соседка. Мы познакомились полгода назад, когда я чинил крышу в беседке у её дома. В выражении её лица я вижу предложение помощи, но вместо того, чтобы принять его, я качаю головой, давая понять, что у меня всё в порядке. Она потеряла сына пару лет назад. Может, это и стало причиной, по которой она всегда пытается мне помочь. Она хочет, чтобы я знал материнскую любовь, которую ей теперь некому предложить. —Я всё делаю для вас, Маршалл. Для тебя и для него. Я люблю его. Ты не понимаешь, но я... Ты ничего не делаешь для меня, сука. —Да? Когда в последний раз ты покупала что-то для него? Когда в последний раз, выбирая между своими грёбаными таблетками и нормальной едой, ты выбирала второе? —Ты думаешь, что ты всё знаешь, но это не так! Ты уехал от нас! Ты бросил своего брата, и теперь думаешь, что этих бесполезных денег хватит! Но их не хватает!—она снова толкает меня, но на этот раз я не поддаюсь. Я устал от этой истеричной суки и её дерьма. Она выбрала не ту борьбу. И не с теми людьми. Вместо того, чтобы бороться со своими зависимостями, она борется с людьми, которые больше всего страдают от её решений. —Я не бросал тебя и, тем более, его. Я забирал его десятки раз, но она всегда приезжала и увозила его обратно, пока я был на работе. Она игнорировала его слова о том, что тут ему нравится больше. Ей плевать на его комфорт. Она просто хочет, чтобы он был рядом с ней. Так ей легче просить у меня денег. Он нужен ей в качестве преимущества, подушки безопасности и маяка, с помощью которого она сможет позвать меня и в любой момент я последую сигналу. —Я просто хочу дать Нейту то, в чём он нуждается. Я делаю это не для себя! Я бы не стала унижаться перед тобой, если бы дело было не в Нейте! Это ради него!—слёзы рекой стекают по её щекам, но я не верю её слезам. Это её способ манипулировать мной. Я не поведусь на это. Больше нет. —В чём он нуждается? Как ты думаешь, в чём он нуждается?—перехватываю её руку в воздухе, не позволив ей ударить меня.—В матери-наркоманке? В доме, где ему грубят пьяные ублюдки, которых ты подбираешь с улицы? В проблемах со здоровьем? В чём из того дерьма, в которое ты его погружаешь, он нуждается?!—отпускаю её руку, ударяя кулаком о дверь. Она злится, когда я не такой податливый, как ей хотелось бы. —Я хочу дать ему больше, Маршалл, но я не могу! —Тогда найти, блять, работу! —Я твоя мать, Маршалл! Я прошу только немного денег! В последний раз!—её голос звучит обманчиво спокойно, но этого больше не достаточно, чтобы использовать меня. Последние годы послужили мне хорошим уроком. —Я не дам тебе денег. Завтра я приеду за Нейтом. Он будет жить со мной,—отвечаю ей с таким же холодным спокойствием, чтобы показать серьёзность своих намерений. Это дешёвое шоу должно подойти к концу. И если она не собирается его останавливать, то это сделаю я. —Я не отдам тебе Нейта. —Я его опекун, мам! У тебя больше нет прав быть его матерью! —Лучше бы много лет назад у меня отобрали право быть твоей матерью тоже! Ты самый неблагодарный человек из всех, кого я знаю!—она ударяет меня сумкой по груди, но я не реагирую. Я не дам ей причин обвинять меня в жестокости. Я не ударю её в ответ, чтобы это не обернулось против меня. —Я попытаюсь вырастить Нейта не таким неблагодарным, каким вырос я. —Я не отдам его! Её тушь растеклась по всему лицу, и на секунду она показалась мне действительно любящей матерью, ценой собственной жизни защищающей право растить сына. Но это ощущение испарилось в тот же миг, что и возникло. Различать ложь от правды. Вот, что важно. —Почему? И тебе, и твоим накуренным придуркам будет удобнее без ребёнка в доме. Зачем тебе Нейт? Чтобы продолжать забирать всё, что у меня есть? Чтобы портить мою жизнь до тех пор, пока мы оба не сдохнем?!—уже не жалею о том, что позволяю себе сорваться с цепи холодного контроля. Мне уже всё равно. —Не кричи на меня! —Уходи, мам. У меня нет времени. Я опаздываю на работу. У тебя есть парень, проси деньги у него,—прохожу мимо неё, но она снова хватается за рукав моей куртки. Делаю вдох, наполняя лёгкие влажным осенним воздухом, как будто это сможет взбодрить меня. Или разбудить меня от этого сна. —Я не могу просить у него денег! —Как и у меня! Я ничего не должен тебе! —Разве может человек быть ещё более неблагодарным, чем ты? Нужно было избавиться от тебя ещё до того, как ты родился! Ты...—и на этот раз я слышу настоящую обиду в её голосе. Она на самом деле убеждена, что я в чём-то обязан ей. Безумие. Эти слова о том, что я не заслуживал жизни... И о том, что от меня следовало бы избавиться... Я слышал их миллиард раз в разных ситуациях и формулировках. И раньше она могла использовать их как главное оружие против меня. Она получала от меня всё, что ей было нужно, стоило ей сравнить меня с отцом или обвинить меня в факте моего существования. Но сейчас это дерьмо устарело. Я больше не поддамся. —Мне насрать. Мне всё равно. Считай меня собачьим дерьмом, но я не стану тебе помогать! —У тебя же есть деньги! Их много!—проглотив слёзы, она переграждает мне путь. Она всегда чертовски решительна, когда речь идёт о деньгах. Но какие деньги она имеет в виду? —У меня нет денег! Я отдал то, что у меня было! —Не лги мне, Маршалл! Я видела деньги,—её ледяной тон звучит как предупреждение о том, что мне не разрешено лгать. Как будто я главный подозреваемый в преступлении на допросе. —Какие деньги? —Примерно тысяча. В шкафу в спальне. Там есть конверт и...—она неопределённо кивает в сторону окна, по которому уже стекают капли, свидетельствуя об усиливающемся дожде. —Откуда ты знаешь об этих деньгах?—сухо отрезаю её воодушевлённую речь, чувствуя, как во мне закипает гнев. Она пришла сюда не потому, что её выселяют. Она пришла сюда, чтобы отнять у меня деньги, пока я не потратил их. Она молчит. —Откуда ты знаешь об этих деньгах?! —Я случайно увидела их, когда пришла забрать Нейта, и...—она заикается, составляя цепочку оправданий в своей голове. Эта сука даже не додумалась продумать всё заранее. Видимо, решила, что лишить меня всего, что я заработал, будет так же просто, как и обычно. Или даже проще. —Я не поверю в это дерьмо! Я их спрятал! Это не было случайностью! Ты специально искала деньги! —Нет! Я пришла забрать Нейта, когда тебя не было дома! Я искала обезболивающее! —Не ври, мам! Ты искала деньги! —Маршалл, заткнись хотя бы на минуту и подумай о своём брате!—её лицо становится серьёзнее, и это поражает меня. То, как легко она меняет маски, удивительно. —А ты думала о нём, когда забирала его, несмотря на то, что он хотел остаться со мной? Тебе нет дела до законов? Ты не имела права приходить сюда! Теперь я опекаю его! Перестать портить его жизнь!—мысль о необходимости вести себя тише уходит на задний план. —Маршалл... —Он даже не знает, что существуют нормальные матери! Он думал, что Фиона собирается ударить его, когда она подняла руку, чтобы протереть пыль на верхней полке! Он, блять, боится людей из-за тебя и твоих мужиков! Он должен был быть счастливым! —Фиона? Из всего, что я только что сказал, она обратила внимание лишь на незнакомое имя. Она одержима. —Видишь? Тебя беспокоит не то, что он до смерти боится каждого человека, а то, что он проводит время у кого-то другого! Тебя беспокоит, что в конце концов он поймёт, насколько ты сумасшедшая! Заработай денег и обратись за грёбаной психологической помощью! —Маршалл, дело в том, что это мой сын. Конечно, я не хочу, чтобы он проводил время у кого-то ещё. Это мой ребёнок. —Нет, ты просто не хочешь, чтобы он осознал, насколько ты плохая мать,—отражаю её холодное поведение, стараясь держать себя под контролем. Я должен успокоиться, пока в её голове не созрела идея использовать мой гнев против меня. —Я плохая мать? Потому что Нейт боится людей? —Тут дело не в Нейте! И ты знаешь это! Ты снова потратила все свои грёбаные деньги на всякое дерьмо, и теперь используешь Нейта, чтобы забрать мои деньги тоже! —Ты вырос чертовски неблагодарным! Поэтому я не могу на тебя смотреть! Всё, что ты делаешь, напоминает мне твоего отца! Она трижды назвала меня неблагодарным. —У тебя достаточно хорошая памать, чтобы помнить этого придурка спустя больше двадцати лет после того, как он ушёл, но при этом ты не можешь запомнить, что у тебя есть ребёнок, ради которого ты должна взять себя в руки?!—чувствую, как дрожит моя грудь, но не понимаю от чего. От злости или от холода? Может быть, из-за обиды. Я долго игнорировал догадку о том, что я не просто злюсь на неё. Я могу быть обижен. Обижен за отобранное детство, за дерьмовую жизнь, за покалеченную психику и искажённое за сознание. Обижен за испорченную версию себя. За то, что не знал любви, сочувствия, тепла и заботы. Может, обижаться на это и по-детски, но ведь когда-то я всё-таки был ребёнком. Значит, я имею право испытывать обиду. Я устал бояться её, я устал потакать ей, устал делать всё, чтобы заслужить похвалу, устал оправдывать её и находить объяснения всему дерьму, которое она создаёт. Теперь у меня есть силы лишь обижаться. Я просил всего лишь любви. Это ведь меньшее, что может дать родитель ребёнку. —Ты ничего не знаешь! —Я заберу у тебя Нейта и больше не дам тебе денег,—глотаю слёзы и набираюсь решительности. Ей нельзя видеть меня разбитым. В таком состоянии ей будет легче получить от меня желаемое. —Почему? Зачем тебе эти деньги, Маршалл?!—тон её голоса становится обвиняющим, и на секунду это сбивает меня с толку. Я устал от обвинений в свой адрес. Не я виноват в том, насколько свинской стала её жизнь. Это не моя вина. —Я хочу уехать отсюда с Нейтом. —Куда? Куда ты собираешься уехать отсюда? Подальше от тебя. —Это не твоё дело!—от крика боль в горле усиливается, как будто давая мне предупреждение о том, что я должен быть тише. Мне нельзя портить отношения с соседями. —Куда тебе ехать отсюда?—она выгибает бровь, скрещивая руки на груди. С её плеча свисает изношенная старая сумка. —Мам! —Ты никогда не планировал уезжать! Что случилось сейчас?—недоверие в тоне её голоса достаточно чётко даёт мне понять, что этот разговор не закончится жо тех пор, пока она не докопается до правды. Вот только какая ей разница? Не она ли постоянно говорит, что без меня её жизнь была бы похожа на рай? К чему тогда выяснять, куда я собираюсь уходить? —Это не твоё грёбаное дело! —Ты прячешься от кого-то?—тень осознания появляется на её лице, как будто она давно подозревала, что я замешан в чём-то нелегальном. —Мам... —Ты что-то натворил? Что-то незаконное?—она начинает допрос, каким-то волшебным образом забыв о деньгах. Но так она раздражает меня сильнее. Мне легче вынести её, когда она не притворяется заботливой. —Мам, тебе пора!—спускаюсь по ступеням, оставив её стоять у порога и додумывать причины моего решения. Пусть думает. Ей не повредит хотя бы иногда напрягать голову. —Ты хочешь увидеть кого-то?—одним лишь предложением она заставляет меня замереть на месте. Как она... —Мам...—оборачиваюсь к ней с выражением мольбы на лице. До чего я докатился? Ещё немного и я упаду на колени и со слезами на глазах буду просить её оставить меня в покое. —Да... Зачем ещё тебе куда-то уезжать? Ты собираешься пристроиться к кому-то в другом городе, да?—горечь и злоба, которыми пропитан её голос, висят в воздухе между нами, и я не могу игнорировать их. Она злится. Она ненавидит, когда я рядом, и ненавидит, когда я далеко. Что мне делать? В какую дыру провалиться, чтобы умереть спокойно? —Иди домой. —Ты собрался к той своей подруге?—почему-то эти слова ощущаются как удар по самым уязвимым точкам. Ей нельзя касаться этой темы. Дарю ей холодный взгляд, намекая, что не собираюсь продолжать этот разговор. —Да, точно... К той, которая уехала отсюда. Как её звали? Шерил? Это о ней постоянно говорил Нейт? Он рассказывал мне о ней, Маршалл, и я точно знаю, что она уехала!—обвинение и укор, что она использует против меня, кажутся мне неестественно резкими. В какой момент она решила, что имеет право судить меня? И какое ей дело до Шерил? —Я не собираюсь к ней. —Она не слишком молода для тебя? —Мам. Уходи,—делаю глубокий вдох, снова и снова повторяя самому себе, что ничего хорошего не выйдет, если я сорвусь. Мне нужен грёбаный подвал в сознании, где я смогу прятать свои эмоции. —Что? Натворил какое-то дерьмо, и теперь она слышать тебя не хочет?—она подходит ближе, и запах дешёвых сигарет теперь ощущается сильнее. —Я не собираюсь к ней! —Ты лжёшь. Ты как твой отец! Готов бросить всех нас ради поездки за хорошей жизнью! Почему она постоянно упоминает его? Почему она не может перестать сравнивать нас? Неужели я настолько на него похож, что ей действительно тошно от меня? —Иди домой, мам. —Ты копишь деньги, чтобы увидеть ту шлюху, которая тебя оставила, но не копишь денег, чтобы купить матери нормальный дом. Ты такой же, как и твой грёбаный отец! —Я не хочу её видеть! И я не хочу видеть тебя! И я не хочу слышать о своём отце! Я ненавижу вас всех!—игнорирую подступающие слёзы и заставляю себя выстоять этот раунд. Я не могу снова поступить так, как хочется ей. —Маршалл... пожалуйста. В последний раз. Я прошу тебя. Ради Нейта. Она не уйдёт. Она не оставит меня. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. —Хорошо! Забирай всё!—дрожащими руками отпираю дверь и забегаю в дом, не заботясь о том, что я пачкаю только что мытый пол. Попадаю в спальню и открываю шкаф, раскидывая по комнате все вещи, под которыми я спрятал конверт. Сжимаю этот грёбаный кусок бумаги, давая себе клятву. Это последний раз, когда я позволю ей отравить мою жизнь. Последний. Тихо выругнувшись, выхожу из спальни, захлопнув дверь, и встречаю Дебби в коридоре. Эта сука даже не смогла подождать меня на улице! —Теперь уходи и не приходи больше!—бросаю конверт ей в руки, и она медленно шагает назад, будто испугавшись меня. Она действительно боится меня теперь? —Маршалл... —Уходи! Наблюдаю за её удаляющимся силуэтом с тупой болью в груди. Где-то внутри я ощущаю опустошение, и это чувство, которому я не могу найти объяснения, усиливается с каждым шагом, что разделяет нас с ней. Я безумно хотел найти с ней путь к примирению. Я хотел, чтобы меня любили. И я был готов дарить любовь в ответ. Я не знаю, умею ли я любить сейчас, но тогда я умел. И тогда я хотел любить. Я считал это чувство прекрасным. Я так по-детски наивно полагал, что заслуживал любви, и был готов сражаться за неё. Даже если это сражение не имеет смысла и конца. Это пустая и вечная борьба, отнимающая все силы и не дающая ничего взамен. Тяжело и одновременно с этим воодушевляюще было ложиться спать и думать, что каждый прожитый мною день приближает меня к тем временам, когда мы с мамой и Нейтом станем семьёй. Настоящей семьёй. Лгать самому себе было бессмысленно, но какая-то часть меня отказывалась рассуждать разумно. Правда разрушительна и опасна. Именно поэтому я так отчаянно её избегал. Искал утешения в никчёмной, но такой притягательной и бесподобной лжи, а вместо желанного умиротворения получал лишь отрезвляющее падение в объятия реальности. Грязной, прогнившей, мерзкой, порочной и жестокой реальности. Я даже не злюсь сейчас. Мне больно. Сколько бы я не работал, этого не достаточно. Как бы сильно не старался избегать Дебби, этого недостаточно. Я всё делаю неправильно. Я постоянно совершаю одни и те же ошибки. Я больше не могу ни бороться, ни надеяться, ни жить. Почему я не могу иметь хотя бы половину того, о чём мечтал? У меня нет желания жить, но всё в порядке, верно? Всё ведь будет хорошо? Я слышал это дерьмо так часто, что у меня уже выработался рвотный рефлекс. Меня тошнит, когда я слышу эти слова. Но когда-то Шерил обещала мне, что всё наладится. Я был достаточно умён тогда, чтобы не верить ей, но я верил. Я хотел верить ей. Захлопываю дверь и принимаю решение напиться. Я ведь имею право на это? Нахожу полупустую бутылку виски в верхнем ящике и делаю большой глоток, сползая по стене. Я должен забыться. Хотя бы на некоторое время раствориться в приятном тепле алкоголя, сглаживающего все углы моего разума. О чём я думал? Я действительно собирался поехать в Нью-Йорк? И что бы я делал дальше? Искал её на улице? Я рассчитывал увидеть её. Я думал, что приеду в грёбаный Нью-Йорк и сразу встречу там её? Я даже не обдумывал всё это. Мне казалось, что главное в этой задаче—накопить деньги, но, как оказалось, это далеко не самое сложное. А если бы я встретился с ней, что бы я сказал? Действительно ли я хотел увидеть её? Может, я просто хотел сбежать отсюда? Я даже не собирался оставаться в Нью-Йорке долго. Я чертовски тупой. Как такое дерьмо могло прийти мне в голову? Искать её в огромном городе, не имея никакой информации. Я безнадёжен. Но она знала меня таким, и она меня любила. Я бы всё отдал, лишь бы ещё раз услышать эти слова от неё. Она любила меня таким, каким она меня знала. А я испортил всё. Захожу в ванную, захватив с собой сумку и достав оттуда две белые таблетки. Мне нужно снотворное, иначе я не усну. Я не зависим. Я просто хочу спать. Так ведь? Несколько секунд молча разглядываю своё отражение в невероятно чистом зеркале. И как такая грязь, как я, оказалась в отражении такого чистого зеркала? Как так вышло, что теперь мне не нужно вычищать всё до блеска, чтобы заработать лишний доллар. Теперь всё это делают за меня люди, которых мне даже не нужно просить об этом. Безумие.