19 августа
20:10
2000 год
POV Шерил
—Подвинь свою жирную задницу, Руфус! —ДеШон толкает Биззи рукой, занимая место около меня. Руфус толкает его в ответ, назвав его «тупым придурком, которому следует отсосать собственный член и сдохнуть», а затем поднимается с дивана и направляется к фанаткам. Видимо, их компания гораздо интереснее. —Нравится занимать чужие места? Удивляюсь количеству места, которое освободилось после ухода Биззи. Он любит сидеть свободно. И занимать столько пространства, сколько ему позволяет собственная совесть. —Мой номер–все места мои, это легко, —Пруф открывает бутылку пива, удобно устроившись на диване. Он устал. По нему это видно. Даже постоянная, почти заученная улыбка на его губах кажется натянутой. Она способна померкнуть в любой момент. —Завтра последнее шоу. Это так… странно, да? —понижаю голос, как будто надеясь, что мои слова останутся неуслышанными. Я не хочу говорить об этом, потому что даже мысли о финале этого «путешествия» отзываются непонятной грустью. Но ведь ещё совсем недавно я мечтала об этом. Мечтала о завершении тура и возвращении домой. Без Маршалла и без проблем, которые его существование вносит в мою жизнь. А теперь я не знаю. Не знаю, почему я хочу растянуть всё это ещё на пару недель. Не знаю, что именно в этом беспорядке меня привлекает. Десятки недописанных статей? Безумный хаос в отношениях с Маршаллом? Головная боль? Приёмы пищи раз в сутки? Я не знаю. Почему так странно понимать, что всему этому скоро придёт конец? —Да… Это как будто началось только пару дней назад. Не в том смысле, что это было легко. Это было сложно, и я хочу отдохнуть. Хорошо отдохнуть и ничего не делать целый месяц. Но это было… Знаешь, это было хорошо. Я надеюсь, это не последний раз. А я надеюсь, что последний. Он выпускает дым, который медленно поднимается к потолку. Так же медленно, как тянутся часы, что я провожу за работой. Так же медленно, как заживают старые раны. Хорошие времена испаряются с невообразимой скоростью. Тогда почему тяжёлые способны тянуться до бесконечности? Это действительно кажется чем-то неправильным. Я не верю, что уже завтра мне придётся попрощаться с парнями. И, скорее всего, со своей работой. Чарли уже звонил мне по этому поводу. Мелани снова связалась с офисом. Она сказала, что ошиблась. Но я всё равно хочу уйти. Или, по крайней мере, больше не стану брать такие масштабные проекты. Это была моя ошибка. И больше ничья. Я позволила Маршаллу вторгнуться в свою жизнь. Позволила ему пустить корни, отравить моё спокойное существование. Я раз за разом позволяла ему калечить мою душу. И я хотела этого. Мне нравилось быть его жертвой. Подростковые влюблённости всегда самые нелепые. Мне не за что его любить. Но что-то во мне не хочет понимать это. Может, у меня просто есть страсть к отношениям, которые причиняют боль? И именно поэтому я прощала Дилана? Но если я люблю боль, тогда почему я проводила ночи, желая, чтобы Дилан изменился? Чтобы забыл о наркотиках, изменах, азартных играх? Чтобы перестал вламываться в спальню и заставлять меня делать то, чего я делать не хотела? Почему я мечтала о том, чтобы он снова стал водить меня по пустующим галереям? Почему я мечтала о том, чтобы вновь отправиться с ним к какому-нибудь озеру и провести вечер у берега? Почему я мечтала о том, чтобы он показал мне самые интересные места в городе? Почему я так сильно хотела, чтобы время, которое я проводила с ним, было так похоже на время, что я проводила с Маршаллом? Неужели я искала в нём Маршалла? Зачем мне было искать в мужчине, которого я любила, другого мужчину? Того, которого жаждала забыть? Того, мысли о котором казались мне невыносимыми? Любила ли я Дилана? Или я любила в нём те черты, которые полюбила в Маршалле? —Какие у вас планы после тура? —обвожу взглядом номер с серыми обоями и мебелью, выполненной в стиле лофт. Чем больше ночей я провожу в отелях, тем более размытыми мне кажутся различия между ними. —Ты имеешь в виду нас всех? «D12»? —Да. —Не знаю. Понятия не имею, если честно. Есть пара демок, есть хорошие биты. Думаю, что-нибудь слепим из этого. Может, скоро отправимся в следующий тур, —он вновь выпускает дым, погружаясь в свои мысли. Это, должно быть, безумие. Обрести славу и пытаться угнаться за её сюрпризами. И эта слава всегда преподносит что-то новое. Но в итоге её сладкий, роскошный и вызывающий привыкание вкус меркнет. Развлечения кажутся одинаковыми. Самые чистые наркотики кажутся хуже тех, что можно было достать до жизни в свете вспышек. Жизнь кажется пресной. Будто ты попробовал уже всё, и больше ничего не может тебя впечатлить. Ничего не отпечатывается в памяти, потому что всё кажется прозрачным и не имеющим никакого вкуса. Девушки, напитки, города, отели. Это всё больше не приносит удовольствия. Может, именно от этого ощущения все пытаются спрятаться в бокале дорого вина. Даже те, кто не видит разницы между винами. «Я слышал, это дерьмо старше нас. Попробуешь?» —А ты? Что ты будешь делать? —Не знаю. Даже если у меня и получится сохранить работу… Я, наверное, больше не стану соглашаться на участие в турах. —А с нами? —выражение его лица становится хитрым, словно он собирается прицепиться к моим словам в случае, если я скажу, что не собираюсь больше никуда с ними ехать. Детское поддразнивание в его взгляде заставляет меня улыбнуться. —С вами–тем более. Вы ненормальные. —Эй, иди к чёрту! —Сам иди к чёрту! Думаешь, я не стану грубить тебе, потому что работаю на вас? —Тебе это никогда не мешало, —он закатывает глаза как обиженный младший брат, которому запретили есть песок и заставили убрать за собой беспорядок. Он действительно как брат для меня. Всё это время в Нью-Йорке мне его не хватало. Это странно. То, насколько важными могут стать люди. —Поэтому тебе нужно заткнуться, ДеШон! —Шерил. Оборачиваюсь на звук знакомого голоса, ощущая, как растворяется моё прежнее настроение. Почему всегда, когда я чувствую себя хорошо, он должен появиться и всё испортить? —Ты обещала, что мы поговорим, —он прячет руки в карманах, но даже не думает о том, чтобы прятать глаза. Он смотрит открыто. Открыто, но без вызова. Словно заявляет, что он безоружен. Но он никогда не бывает безоружен. Он обязательно что-то прячет. Будь то яд в словах или власть, которую он всегда готов использовать против других людей. Против меня. Молча смотрю на Маршалла в ожидании его следующих слов. На нём свободные спортивные штаны синего цвета и белая футболка. Моя любимая комбинация с самого раннего времени, что мы проводили вместе. Мне всегда нравилось, когда он надевал белые футболки, которые в любой момент самым случайным образом могли стать моими, и брюки самых разных оттенков синего: от серо-голубого цвета его глаз до насыщенного синего. Самым странным мне кажется то, что ДеШон молчит. Он не упоминал сегодня Маршалла при мне, но я видела, как они смеялись над чем-то около автомата с напитками. Знал ли ДеШон о том, что Маршалл появится, чтобы поговорить со мной? —Ты не против, если мы отойдём куда-нибудь? —он звучит неуверенно. И я ненавижу, когда он ведёт себя так же, как и много лет назад. Я ненавижу вскрывать старые раны. Я провожу чёткие границы между тем, каким он был раньше, и тем, какой он сейчас. Между «моим» Маршаллом и «чужим». Но затем появляется он и стирает эти границы. Как будто хочет напомнить, что это всё ещё прежний он. Ничего не изменилось. Только моё восприятие. Моё отношение. Но это не так. Он изменился. Слава отравила его. —Хорошо. Тихо прощаюсь с Пруфом, улыбнувшись на его короткое «Всё будет нормально». Он хочет, чтобы мы с Маршаллом помирились. —Ко мне или… Дверь в шумный номер закрывается, и теперь нас одолевает тишина пустого лабиринта коридора. Эта тишина давит. Она пытается сложить нас на части и спрятать в себе. Она питается нашими страхами. И моих опасений хватит, чтобы она насытилась. —Лучше ко мне. У меня всё равно ещё есть работа, —предлагаю самый простой вариант для себя. В своём номере я хотя бы буду в безопасности. Или не буду. За нашими спинами исчезают номера и детали интерьера, внушающие этому месту изящную атмосферу. Если бы не человек за мной, чьё дыхание я отчётливо слышу, я бы, наверное, могла насладиться красотой этого отеля. Если бы не он, я бы, наверное, могла насладиться этим туром. Или нет? Было бы мне лучше без него? Я хочу верить, что да. Но то, во что мы верим или хотим верить, далеко не всегда оказывается правдой. Но кому нужна правда? Все её ненавидят. —Чувствуй себя как дома. Тёмная комната встречает нас прохладой и свежестью. Прекрасное ощущение. Было бы лучше, если бы между нами не было этого тяжёлого молчания. Мне хочется говорить с ним. Тема не имеет значения. Просто говорить. Как много лет назад. Хочу, чтобы мы снова, как раньше, были просто друзьями. Я думала, что тайно его любить и бороться со своими желаниями было тяжело. Но теперь я понимаю, что это было гораздо проще всего, что происходит сейчас. Он ведь совершенно не такой, каким я его представляла, валяясь в кровати без сна. Реальность ранит. —О чём ты хотел поговорить? —кладу телефон на стол и оборачиваюсь, чтобы увидеть, как он стоит в дверях, будто боясь сделать шаг и оказаться в номере. Словно он видит тени, блуждающие по комнате, и боится, что они нападут на него. Мне снились подобные сны после того, как мне удалось чудом спастись от Адама. В моих снах за мной приходили люди, лиц которых я не видела. Они тянули меня с кровати и тащили по земле, а затем бросали к ногам Адама. Не знаю, с чего я взяла, что это был Адам. Его лица я тоже не видела. Лица были смазаны, и смотреть в них было жутко. Но это был он. Мне больше некого было тогда бояться. Почему я вспоминаю об этом сейчас? —Прости меня, —Маршалл медленно заходит в гостиную, разгоняя «тени», которых никогда и не было. Он разгонял их и много лет назад. Только он об этом не знал. Или знал? Нет. Если бы он знал, что его присутствие спасало меня от кошмаров, он бы пользовался этим. Может, он бы переспал со мной гораздо раньше, а затем бросил бы. Он же не умеет по-другому. До сих пор не научился. —Маршалл… —Пожалуйста. Пара шагов–и он совсем рядом. Там, где мне бы тайно хотелось всегда его видеть. Рядом с собой. Я хочу коснуться его. Я его люблю, и это больно. Это мучительно и это несправедливо. Я не хочу его любить. —Это ничего не поменяет. Мы должны были быть осторожнее, —я не прячу от него свои глаза, но я отказываюсь вытаскивать на свет свои мысли. Те мысли, что никогда не должны были увидеть свободы. Те, что годами были в оковах. Но стоило ему появиться–они обрели волю. —Я знаю, –за его коротким ответом следует кивок, но давление не спадает. Я чувствую это давление физически. Давят ли на нас стены? Или это наше прошлое? Или это те самые тени? Они толкают нас в объятия друг друга, чтобы потом с коварными улыбками разъединить нас. А мы даже не сопротивляемся. —Это моя вина, что я чуть не осталась без работы. Не твоя. И не Мелани, —опускаюсь на диван, оставив Маршалла где-то позади. Правильно ли это–постоянно сбегать? Я не знаю, что правильно, но я знаю, что разумно. Не таять перед людьми и не показывать слабости: вот что разумно. Не открываться перед ними, несмотря на то, в какую из очередных масок они заползли. Не позволять им оставлять на тебе шрамы. Это правильно. —Мне жаль, что так получилось, —он не решается сесть рядом. Что он за человек? Что руководит его действиями? В один момент он поступает так, как вздумается его угнетённой наркотиками голове, а затем ведёт себя как робкий подросток. Как его понимать? —Маршалл, это не то, как я хочу проводить свои последние дни в этом туре. Я не хочу сидеть и говорить с тобой об этом. Ничего не поменяется. Давай просто… забудем. Обо всём. —Мелани уже позвонила твоему боссу. Он, вроде, поверил ей. Он настойчив. Он на самом деле ощущает свою вину? Или хочет разгладить моё впечатление о нём? Хочет, чтобы «злая журналистка» не стала упоминать в своих статьях о том, какой он мудак? Нет. Это бред. Мне бы всё равно не позволили опубликовать ничего подобного. У него больше власти. И эта власть наполняет его жизнь пороком. —Я знаю. Он уже сообщил мне об этом, —не отпускаю его взгляд, чего-то ожидая. Но что мне от него нужно? Хочу ли я, чтобы он ушёл? Нет. —Хорошо, —Маршалл делает шаг назад, не повернувшись ко мне спиной и ни разу не вытащив руки из карманов. Выражение его лица… Оно пустое. Это то, чего я не понимаю–после всего, что между нами было, после всего, через что мы прошли, –как нам удаётся сдерживать огонь? Как удаётся сохранять холод? —Это всё, о чём ты хотел поговорить? Жду ли я отрицательного ответа? —Да. Да, жду. И я ненавижу это. Некоторое время между нами висит молчание. Грубое и полное чего-то нечитаемого. Эта недосказанность убивает. Нам ведь есть, о чём поговорить, что рассказать и чем поделиться. Я не рискну взять на себя инициативу и разбить лёд, возникающий в пространстве между нами. Рискнёт ли он? Это не похоже на меня из настоящего. Я всегда знаю, как разбавить молчание. Этого требует моя работа. Неважно, кто передо мной. Репортёры, знаменитости или их менеджеры. Я умею находить с ними общий язык и почти никогда не теряюсь. Но когда я имею дело с Маршаллом… «Я из настоящего» больше не существует. Моё место занимает «Я из прошлого»–девочка, которую я отчаянно пыталась изменить много лет. Но она никуда не делась. Сидела и ждала своего часа. Сидела и ждала, когда появится тот, кто вернёт её к жизни. —Пока. И хорошего…—его рука касается ручки, и в этот момент безумная мысль рождается в глубине моего сознания: мне нельзя его отпускать. —Я прощаю тебя. Его рука сползает с ручки. Я вижу, как на его губах появляется лёгкая улыбка. Или это обманчивая игра света и тени? —Можешь остаться, если хочешь, —одной глупой фразой больше, одной глупой фразой меньше. Какая разница? —А как же твои дела? —он выгибает бровь, и тон его голоса меняется. Он словно дразнит меня. Это мой Маршалл. Тот, который дразнил меня, когда забирал после школы. Тот, который заставил меня влюбиться в него, а затем возненавидеть. Теперь мне кажется, что он проник в мои мысли. И с каждой секундой, что волны его голубых глаз топят меня в своих глубинах, мне становится всё тяжелее сохранять контроль. Он прав. А как же мои дела? Не поддавайся. Ещё не поздно принять разумное решение. Ему тут не место. —Дела подождут, —бесстыдно удерживаю его взгляд, бросаясь в этот омут. Хуже уже не будет. Мы уже перешли все границы. Все до единой. Так зачем теперь отступать? Ради чего? —Да. Точно. Что с нами происходит–с обоими?POV Маршалл
Её голова аккуратно лежит на моём плече, пока она рассказывает мне истории из своей жизни. И это то, как мы провели последний час. Я много о ней узнал. И, оказалось, именно этого нам и не хватало. Сесть напротив друг друга… Или совсем рядом. И просто делиться всем, что приходит в голову; вытягивать из глубин мозга каждое воспоминание, каким бы нелепым оно ни было; смеяться и не бояться раскрыть что-то слишком личное. Это похоже на ту ночь, когда она рассказала мне о своём бывшем, и о том, как привыкала к Нью-Йорку. Но этот вечер другой. На этот раз она сама попросила меня остаться. Как тогда, на её дне рождении. Кто я, чтобы отказываться? —Я ни разу не встречала никого, кому так же сильно доставалось в драках. Ни в университете, ни на работе. Нигде, —она вспоминает о том, что было моим любимом развлечением, когда я был моложе: о драках. О том, как я появлялся у порога её дома с кровью на лице. И это была не только моя кровь. —Мне доставалось не больше, чем моим… соперникам, —чувствую необходимость отстоять свою честь. Я был неудачником, да, но не настолько. —Да? Ты думаешь, у меня проблемы с памятью? —Мне не доставалось сильнее! —приподнимаюсь на локтях, готовясь к спору. Я не позволю ей издеваться надо мной. —Доставалось! Я слышу смех в её голосе. Я скучал по этому. Это моя Шерил. Та, которая помогала мне держаться и выживать. —Нет! Помнишь, я дрался с Джейком? Его было не узнать! А меня… Со мной ничего не произошло тогда! —Маршалл, я не видела Джейка в тот день, но помню, как выглядел ты. Это было ужасно. —Ты… Ты сука! Я клянусь, глаза и уши поменялись местами на его лице! Я победил! —Ты правда швырнул его в мусорный бак тогда? Её ногти чертят какие-то линии на моей футболке. Это прикосновение посылает заряд по всему моему телу. Я люблю, когда она бездумно касается меня. —Да… Я рассказывал? —Я бы хотела посмотреть на него в мусоре и дерьме, —она понижает голос, будто прогоняя мрачные мысли. Как часто она опасается случайных людей из-за того, что с ней сделали Адам и Джейк? И я. Я не был лучше. —Или в могиле, —воспоминания о том, как я желал Джейку смерти, всплывают в моей голове. Она любила его, а он её предал. Я знаю, что она его любила, хоть она и доказывала, что это не так. Как он мог её упустить? Так же, как и я. —Да. —Ты ругала меня раньше за такие слова. —После того случая с теми… парнями, которые чуть не убили тебя тогда у магазина, мне начало казаться, что некоторые люди заслуживают смерти, —она тихо вздыхает, пока я пытаюсь собрать полную картину в своей голове. Какие-то парни, магазин, драка. О чём она говорит? —Какой случай? —Помнишь, когда… Те парни, которые хотели… Пытаюсь понять, о чём она, но ничего не выходит. Я помню о разных ситуациях, которые подходят под это описание, но не могу понять, о какой из них конкретно речь. И почему именно этот случай так её напугал? Это ведь не могло ускользнуть из моей памяти. —Они сказали, что если бы я переспала с ними, то с тобой ничего бы не… И осознание ударяет меня по голове. —Да. Я помню. Точно. Как у меня получается хранить все эти воспоминания? Почему наркотикам не удаётся их стереть? —Ты выглядел жалко тогда! —она старается отогнать холод страха, который вновь окутал её тело. Как я мог сразу не догадаться? —Жалко? Ты сука! —отталкиваю её от себя, что вынуждает её вцепиться в мою футболку. Хорошо. Не отпускай меня. —А ты слабак! —Иди нахуй! —смеюсь в ответ на её провокации, насладжаясь тем, как она натягивает ткань, не позволяющую мне чувствовать её пальцы на коже своей груди. —А если серьёзно… Это было страшно, —она вновь подползает ближе, и между нами возникает тепло. Физическое. Не эмоциональное. —Я тоже испугался. —По тебе было видно. —Сука! —смеюсь в ответ на её улыбку, позволяя воспоминаниям перенести меня в тот самый вечер. —Садь в машину, —протягиваю ей ключи и бумажный пакет, пытаясь унять дрожь в теле. Они давно наблюдали за нами. Я заметил это. Я ожидал, что они оставят нас, если мы проведём как можно больше времени в магазине. Ну, или хотя бы разобьют машину и уйдут. Надеялся, что они примут нас за скучную добычу. Но нет. Им что-то нужно. —Что? —шепчет Шерил, опустив напуганный взгляд на ключи. Она давно поняла, что со мной что-то не так, но все её допросы в магазине я игнорировал. Чего ради я ей лгал, что всё хорошо? Чего ради тянул время? Чтобы теперь гнать её прятаться в салоне машины? —Быстрее сядь в машину. И не шуми, —кладу ключи ей в ладонь и слабо толкаю её назад. —Маршалл…—она не делает и шага в направлении дороги. Какого чёрта она… Такая? —Пожалуйста. И закрой двери, —мой голос становится всё более нервным. Все мои попытки держаться перед ней уверенно проваливаются. —Что происходит? Кто эти… люди? —она понижает голос в конце. Может, опасается, что они услышат её. Конечно, она заметила их. Заметила, как они собрались рядом с нами. Как хищные птицы, готовые наброситься на очередной труп, содрать плоть и проглотить мясо. Я действительно полагал, что они не станут угрожать нам? —Я скоро вернусь к тебе, хорошо? Не выходи из машины, что бы не произошло, —удерживаю зрительный контакт, даже не опасаясь, что в моих глазах она увидит страх. Сейчас важно не то, выгляжу ли я слабаком. Ей не должны навредить—важно это. Они подходят всё ближе, разгоняя листья на дороге своей тяжёлой обувью с шипами. Я не хочу ещё раз чувствовать, как эти шипы врезаются в кожу. Это было невыносимо. Надо избежать драки. —Но если со мной что-то случится… Просто уезжай домой, хорошо? —мольба в моём голосе её пугает. Вёл ли я себя подобным образом при ней раньше? —Если с тобой что-то случится? Кто они? —она не отступает. Лишь парализованно стоит рядом, всматриваясь в мои глаза. Что она надеется в них увидеть? Обещание, что всё обойдётся? —Не выходи ко мне, хорошо? —А если они… —Если они сделают что-то, что тебя напугает—уезжай, пожалуйста, —кладу руки на её плечи, неосознанно толкая её к машине. Пожалуйста, уходи. Не будь упрямой. Уходи, пока тебя не втянули в это. —А ты? —её голос дрожит. Лишь теперь я по-настоящему осознаю, как сильно всё это её пугает. Но если она так боится, почему не предпринимает никаких попыток спасти себя? —Я придумаю что-нибудь. Беги. Страх в её взгляде усиливается. Она внимательно изучает моё лицо, будто в поисках источника веры в то, что я смогу выйти победителем в этой схватке. К её глазам подступают слёзы, и лишь тогда, когда мои губы беззвучно шепчут ей: «пожалуйста», она оборачивается, неуверенно шагая прочь. Делаю глубокий вдох, стараясь унять гнев и дрожь. Мне нельзя. Нельзя с ними драться. Я не доживу до рассвета, если они этого захотят. Будешь стоять и позволять им мешать себя с дерьмом? Не станешь бить в ответ? Боишься разозлить их? Собираешься так грязно унижаться у неё на глазах? Какая к чёрту разница, а? Буду сопротивляться–погибну. Они любят играть с жертвой. Любят издеваться. Не отнимай у них этой возможности, Маршалл. Может, тогда ты останешься живым. И, может, они не тронут её. —Эй, Маршалл, долго будешь ломаться? —насмешливый голос Саймона заставляет кровь во мне кипеть. Он подходит совсем близко, засовывая перебинтованные руки в карманы. На его лице появился какой-то шрам, которого не было на момент нашей последней встречи. Как бы мне хотелось сломать все кости в его теле. Все до единой. Привести в нефункциональное состояние все его мышцы, все нервы в его организме. Вывести всё из строя. Привязать его к больничной койке до конца его дней. Или, лучше, привязать его где-нибудь в подвале грязного, пропитанного запахом рвоты и плесени притона, где его будут кормить отбросами. Как того заслуживает этот урод. Я не знаю, дело в моей фантазии или панике, но мне кажется, будто от него пахнет кровью. А мне хорошо знаком этот запах. —Забыл, как нужно разговаривать? —Заткнись, Саймон. Он тихо усмехается, вынимая руки из карманов чёрных брюк и толкая меня назад. Он выглядит спокойным, но то, как много силы он применил, показывает, что он уже не в себе. Он уже до безумия зол, хоть и держится холодно. Я ударяюсь затылком о сухую кору дерева, царапающую мою спину. У лопаток останется шрам, судя по резкой боли. —Что за сучка сейчас села в твою машину? —он указывает большим пальцем через своё плечо. Именно туда, где я велел прятаться Шерил. Я знал. Он впутает её в это дерьмо. —Чего ты хочешь? —Ты думаешь, мне нужно что-то от тебя? Может, я хотел познакомиться с этой прекрасной…—грязь, что пропитала его мысли, сочится в тоне его прокуренного голоса. Он хочет её. И это заставляет всю ненависть, что я держал глубоко в себе, подступить к горлу. Нет, Маршалл. Держи себя в руках. Ради себя и ради неё. —У неё есть парень. Убедительная ложь, но кого это должно остановить? Точно не этого ублюдка. И ни одну из его шавок это не остановит. Только прибавит им азарта. —Да? —Да, —не позволяю ему почувствовать страх, что заживо сжигает меня изнутри. Мои ладони потеют. Я заперт в клетке с убийцей. Я знаю, что он убийца. По крайней мере, он точно способен убить. Если не своими руками, то руками своих послушных тварей. Ему ведь не обязательно пачкаться самому. У него есть для этого люди. —Тебе нравится трахать девушек, которые состоят в отношениях? —Я не… —Не трахал её? —он улыбается, обнажая зубы. Те клыки, которыми он вгрызается в свою добычу.—Да ты ещё больший неудачник, чем я думал. Он надевает на руку кастет, на котором ещё остались следы чьей-то крови, и ударяет меня в живот. Когда я пытаюсь перехватить его удар, меня бьёт по лицу какой-то мудак. Я не заметил его лица. Сползаю вниз, ощущая, как по лицу стекает кровь из рассечённой брови. Мне тяжело дышать. Лёгкие как будто сожжены. Больно. Какой-то придурок–по-моему, его зовут, Гейб, –разбивает бутылку пива и подносит её к моему лицу. Жидкость, которой была наполнена бутылка, стекает по разбитому стеклу к моей одежде. Стоит ему захотеть–он расцарапает моё лицо. Или превратит его в картину из мяса и крови. Мой взгляд останавливается на татуировке у него на шее. Какая-то птица. Может, ястреб. Татуировка новая, совсем свежая. —Гейб, не торопись. Нельзя же сразу кромсать лица соперников. Это скучно, хоть и зрелищно. Но есть вещи интереснее, Гейб… Есть вещи важнее, чем бойни, кровь и зрелища…—Саймон подходит ещё ближе, и рука Гейба опускается вниз, но он не бросает бутылку. Он надеется, что у него появится возможность воспользоваться ею. —Знаешь, что для меня гораздо интереснее? —он наклоняется к моему лицу, позволяя мне всмотреться в его расширенные зрачки.—Я люблю наблюдать за тем, как люди умоляют о пощаде… Люблю видеть, насколько жалкими они могут оказаться, пытаясь сохранить свою жизнь. Наблюдать за унижениями… Это прекрасно. И ещё… Знаешь, я люблю заключать сделки. И у меня есть одна сделка для тебя, —он резко поворачивает голову в сторону Шерил и облизывает губы, будто пытаясь спрятать мерзкую ухмылку. Я знаю, чего он хочет. И я боялся этого сильнее всего. —Понимаешь, Мэтерс, я не планировал причинять тебе боль сегодня, так что мы можем договориться. В его взгляде появляется искра безумия. Ему осталось лишь озвучить вслух то, что я меньше всего хочу услышать. —Я сохраню тебе жизнь взамен на секс с твоей подругой. Как её зовут? И этот дерьмовый ход, это грязное желание он спрятал за словом «сделка». Это не сделка. Это–дерьмо. —Саймон, ты не… —А знаешь, что будет веселее? Трахать её по очереди. Как думаешь, она справится со всеми нами? —вся бесчеловечность, которую ему удавалось сдерживать в себе до этих пор, нашла выход. В его глазах появилось ещё больше жестокости. Он не шутит. —Саймон, я клянусь…—пытаюсь сорваться с места, но кто-то подносит к моему горлу лезвие ножа. Одно неверное движение… —А потом, может, мы заставим тебя повторить с ней всё, что сделаем мы. Так что смотри внимательно. Мы научим тебя многим полезным вещам. Это выгодная сделка. Что скажешь? —он бросает ещё один короткий взгляд в направлении машины, а затем жестом приказывает парню с ножом убрать металл от моей кожи. Пытаясь вложить в свой взгляд слова о том, что ей нужно уехать, я всматриваюсь в лобовое стекло, но перед моими глазами словно возникает пелена, не позволяющая мне даже разглядеть её силуэт, даже его слабое очертание. Может, её уже и нет здесь? Успела бы она убежать, не привлекая внимания? Нет, это невозможно. Они бы не упустили её. Пожалуйста, пойми, чего я прошу. Саймон следит за моим взглядом, и улыбка растёт на его губах. —Она ведь слышит нас? Оставляю его без ответа. —Что же ты раньше не предупредил? Я бы вёл себя сдержаннее при девушке, —он жутко усмехается, заставляя меня дрогнуть. Это зашло слишком далеко. —Она сейчас уедет домой, —я сам себя почти не слышу. Каждое слово даётся с трудом. —И позовёт копов, да? —Я клянусь, она просто уедет домой. Она никому ничего не скажет. Саймон усмехается. В очередной раз. Грёбаный ублюдок. —Эй, красотка. Возможно ли это: ощутить замирание собственного сердца? —Я знаю, у тебя сформировалось неправильное впечатление о нас. Мы не собираемся убивать тебя… Или чего ещё ты от нас ждала. Парни смеются, и я хочу разбить лицо каждому из них. —И нам правда не было бы дела до этого отброса, милая, но он может подпортить нашу репутацию, понимаешь? А у нас принято устранять угрозы. Его бывшая больше не покупает у нас кокаин, и я подозреваю, что это его вина. Мы просто не хотим, чтобы Маршалл отбивал у нас клиентов и мешал нашему безобидному бизнесу, поэтому мы вынуждены прибегать к крайним мерам. Говорят, что если напугать человека, то можно подчинить его своей воле, знаешь? Но он не слушает нас, дорогая, и это повлечёт за собой опасные последствия для него. Но ты можешь всё исправить. Да, исправить. Даже спасти его. Он облизывает губы. Грязно. —Пара простых услуг от тебя сохранит ему жизнь. Выбор за тобой. Мы гарантируем, что тебе будет хорошо. Лучше, чем когда-либо. На его лице появляется ухмылка, и он многозначно смотрит на меня. Чего он ждёт? Ждёт, что я попрошу её принять его условия? —Уезжай! —пытаюсь подняться на ноги, но чьи-то руки толкают меня обратно. У меня даже нет сил на сопротивление. Как я оказался в таком унизительном положении? Машина не сдвигается с места. Почему ты не уезжаешь? Чёрт! Чёрт! —Уезжай! И Саймон бьёт меня по лицу. Зверь, который до этого момента с трудом оставался на хрупкой цепи, сорвался. И на нём та же обувь, которой он бил меня пару недель назад. Я чувствую, как кровь наполняется у меня во рту. Вкус поражения. Поднимаю голову вверх и замечаю, как Саймон подзывает сюда какого-то парня с красными волосами. Он выглядит знакомо. —Давай, Пятый, —он называет его не по имени, а по прозвищу. И я осознаю, кто это. Я давно ничего о нём не слышал, но лет шесть назад о нём говорили все. Это тот парень, которого нашли младенцем в каком-то старом пыльном борделе. Около недели стриптизёрши пытались выяснить, как он мог сюда попасть, и найти его мать, но в итоге сдались и оставили его жить в маленькой подсобной комнате почти без света. Они заботились о нём, но это продолжалось лишь до тех пор, пока их владелец, этот мерзкий обанкротившийся придурок Гофф, не заподозрил, что в заведении есть ребёнок. Его не беспокоили нормы морали. Его беспокоило то, что на его территории жил кто-то, кто не платил за общество его «девочек». Тогда «Пятому» было восемь лет. Гофф ударил мальчика по лицу и вытащил на улицу, швырнув его на асфальт у всех на глазах. «Пятый» подобрал камень у фонаря и набросился с ним на Гоффа. Но ему не удалось даже задеть владельца дешёвого борделя в таком же дешёвом костюме. Его успели остановить. С тех пор он больше не мог там жить, но по-прежнему проводил там большую часть своего времени, стараясь не попадаться на глаза этому тупому старику. Он не хотел покидать это место. В борделе ему не дали никакого определённого имени. Одни девушки называли его Джимом, другие–Маком. Одна из девушек, что работала в баре, называла его Фениксом. Не только из-за рыжего оттенка его волос. Так она хотела назвать своего сына, которого потеряла на шестом месяце беременности. Все эти люди–все до единого–были обречены. «Пятый» ненавидел эти имена. Как и этих девушек. По какой-то причине он с детства был полон ненависти. Его называют «Пятый», потому что это номер, под которым он выступал в подпольных боях. Нелегальная хрень, но очень прибыльная, если есть страсть к уничтожению. Он много заработал на этом. Делал деньги, разбивая соперникам лица и ломая им пальцы. Но он не просто боец. Он безумец. Крашенные красные волосы стали его узнаваемой чертой. Он ненавидел свой натуральный рыжий оттенок. Один раз–а, может, это повторялось и больше, –он появился в том самом борделе, где провёл пятнадцать лет своей жизни, и без оплаты накинулся на одну из работниц. Она решила, что он заплатит после секса. Конечно, заплатит! Не станет же он бесплатно насиловать тех, кто не бросил его ещё совсем ребёнком, кто подарил ему право на жизнь, хотя бы отдалённо напоминающую человеческую! В нём же должно быть хоть что-то хорошее! Он затащил её в туалет и делал то, чего обычно клиентам не позволялось. Только за очень щедрую оплату. Но он не заплатил. Он довёл одну из своих «воспитательниц» до потери сознания и ушёл. Не оставив и цента. Он совсем недавно в банде. Я не видел его с ними раньше. И он опасен. —Если тебе покажется, что Маршалл заслуживает, чтобы его ударили–бей, —приказывает Саймон, будто с осуждением осмотрев меня с ног до головы. Я ненавижу этот его взгляд. Я ненавижу, когда на меня смотрят как на дерьмо. —Это будет стоить ему жизни, понимаешь? —он снова обращается к Шерил, не боясь подставить мне свою спину: Пятый не позволит мне навредить своему боссу.—Твоё тело может спасти его. Мы ведь можем передумать и воспользоваться тобой, не сохраняя ему жизнь. Считай это благотворительностью, дорогая. Как люди называют подобные вещи? Акт доброты? Да, пусть будет так. —Уезжай, пожалуйста! Сейчас! Пятый пинает меня по животу, а затем ещё несколько раз–по спине. Надо было напрячь живот. Сплёвываю кровь, когда Саймон кидает короткое «достаточно» и просит Пятого вернуться к парням. Наверное, стоило меня добить. Может, это закончилось бы быстро. Быть живым в таком состоянии невыносимо. —Какая жалость, милая. Я надеялся, что мы договоримся. Теперь нам придётся делать грязную работу. Очень много грязной работы, —со скучающим видом он достаёт сигарету. Грязная работа. Разве вся его жизнь–не грязная работа? —Если бы ты знала, как я не люблю пачкаться. Тем более, когда этого можно избежать. Но если ты действительно так сильно напугана, дорогая, то мы сломаем ему пару костей, а затем трахнем тебя в той самой грёбаной машине, в которой ты надеешься укрыться от нас. А его… Его заставим смотреть на то, как ты будешь ползать перед нами на коленях, глотать сперму и задыхаться от боли. У тебя был шанс, детка, а ты упустила его. Пытаюсь подняться, цепляясь ногтями о выступы на дереве. Ощущаю резкую боль в животе. Когда мне почти удаётся выпрямиться, кто-то вновь бьёт меня по каждому участку тела, до которого может достать. Их трое. Унизительно. Валяясь на земле, я всё ещё ощущаю удары троих человек и слышу какие-то обрывки фраз. Среди них точно нет Пятого и Джасперса: я был бы мёртв, если бы они избивали меня больше одной минуты. Пытаюсь восстановить дыхание, смотря на окружённую дымом возвышающуюся фигуру Саймона. Лёгкие болят. Я не могу дышать носом. Я не помню, было ли мне когда-нибудь так же больно, как сейчас. Я не чувствую рук и ног, не могу расправить плечи, спина болит так, будто меня переехали на машине; с каждой попыткой глотнуть воздуха я ощущаю режущую боль в горле и животе. Я не слышу, о чём они все говорят: у меня звенит в ушах. Звон такой громкий, что меня тошнит. Я закрываю глаза. Что мне остаётся? Молча глотать пыль, которая поднималась всё выше с каждым ударом? Выпустив сдержанный стон, открываю глаза и пытаюсь сесть. Первое, что я вижу–Саймон, как голодный хищник, ожидающий, что его жертва выберется из своей норы, терпеливо наблюдает за Шерил. И курит. Чёртов придурок. Гейб садится на землю и снова подносит к моему лицу бутылку. Как же я его ненавижу. Ударяю Гейба по лицу и набрасываюсь на Саймона, сразу же пожалев об этом. Я не способен сейчас на быструю и точную атаку. Тогда зачем вообще решился на это? Он лишь усмехается, даже не посмотрев на меня, пока группа его верных слуг оттаскивает меня к дереву. Чёрт, рёбра болят так, будто они переломаны. Он знает, что я не смогу подобраться к нему, пока он не один. Пока его жаждущие крови комары окружают меня. Вновь удары. Бесчисленные удары. Не теряй сознание. —А ведь ты могла просто отсосать мне, милая! И все его кости остались бы целыми. Я даю тебе последнюю возможность передумать. Давай так: ты можешь принять решение до тех пор, пока я не закончу с этой сигаретой, договорились? Парни начинают смеяться. Один из них держит меня. Мне льстит, что они уверены в моей способности дать отпор. Но я бы не смог. Я даже не ощущаю себя живым человеком прямо сейчас. Дверь машины открывается, и Шерил медленно выходит из неё. Я вижу её. Она была там всё это время. Она никуда не убежала. Дерьмо! Кто-то хочет за ней побежать, но Саймон останавливает его. Хочет, чтобы она сама оказалась в ловушке. Чтобы сама пришла к нему. Чёртов псих. Чёртов… —Иди обратно! Не подходи сюда! Я хочу говорить громче, но мой голос куда-то делся. И горло болит. Будто гортань разорвана. Я сам себя не слышу. —Давай же, мы не сделаем тебе больно. Мы умеем обращаться с девушками. Её ноги слабеют и она падает на колени, залезая обратно в машину. Спасибо. —Ты, чёрт возьми, напугал её, ублюдок! —Саймон хватает меня за воротник футболки и тушит сигарету о моё лицо, но я этого даже не ощущаю. Я ничего сейчас не ощущаю. Мой кулак мгновенно летит к его лицу, и он отшатывается, держась за нос. Я не знаю, откуда во мне взялись силы на этот удар. Но я вижу кровь, что течёт по его подбородку. Ему требуется пара секунд, чтобы достать пистолет и со скоростью молнии сесть на землю рядом со мной. Он отгоняет всех своих «телохранителей», желая на этот раз самостоятельно причинить мне боль. Если Саймон принял решение «запачкать руки», значит, он по-настоящему зол. Он любит творить грязь, но своими руками–никогда. Разве что в редких случаях, когда он кипит от гнева. Я прилагаю огромные усилия, чтобы не смотреть на оружие, холодный металл которого обжигает кожу именно там, где свой след оставил пепел сигареты. Воздух будто заканчивается, и паника душит меня, скручивая шею, размазывая изображение передо мной. Не показывай свой страх. Но как? Он выстрелит. Ему ничего не помешает. Его рука не дрожит. Кажется, будто пистолет не сдвигается ни на миллиметр, пока мои глаза бросают вызов его глазам, а мысли судорожно смешиваются в огромный беспорядок. Кажется, будто он делал это сотни раз. Конечно, делал! Что они сделают с Шерил, если я умру? Стоит мне подумать о Шерил, как наглая улыбка расползается по его губам, словно он смог пробраться в мою голову, смог залезть в мои мысли, смог вытащить на свет всё то, что хранится в моём сознании. А если он доберётся и до Нейта? Совсем скоро он нажмёт на курок. Он не отступит. А затем примется и за Шерил. Обязательно примется. Сохранит ли ей жизнь? Вряд ли. Если только не решит оставить её при себе. Слышу звук выстрела и закрываю глаза. Сердце бьётся с такой скоростью, будто хочет сбежать и спастись. Но я жив. Пистолет не был заряжен. Он издевается надо мной. —Я потушил сигарету, дорогая, поэтому ты упустила свой шанс. Теперь я возьму тебя силой! —с самым коварным выражением лица, на которое может быть способен этот псих, он поднимается с земли, бросая к моим ногам сигарету, которую сжимал в кулаке. Его взгляд возвращается ко мне. Страх. Я испытываю страх. Как самый ничтожный человек на планете. Самый беспомощный. Этот страх окутывает меня. Я застрял в темноте, которая сковывает мои движения. Я застрял в собственной никчёмности, которая связала меня как прочная верёвка. Если бы безумство измерялось степенями, он был бы лидером по показателям в этой области. Он не просто жесток и хладнокровен. Он безумен. —А ты… Он наклоняется ещё ближе, чем был до этого. От него пахнет смертью. Откуда я знаю, как пахнет смерть? —Знаешь, что бы я сделал с ней? —Заткнись, —я пытаюсь звучать твёрдо, но мой голос звучит сдавленно. Режущая боль сковывает горло и нижнюю челюсть. —Я бы поставил её на колени и трахал как грязную шлюху прямо тут! Выхватываю из его рук пистолет и ударяю его по лицу рукоятью. Его псы оттаскивают меня в сторону, и я вновь ударяюсь спиной о ствол дерева. Пистолет падает рядом со мной, но кто-то пинает его в сторону. Столько шума из-за пистолета, который даже не заряжен. —Парни, полегче. Мы ведь не хотим, чтобы Мэтерс пропустил шоу, верно? Он должен видеть, как она будет плакать от страха. И он должен слышать, как она будет кричать от удовольствия. Ты счастливчик, Маршалл, потому что после всего этого настанет твоя очередь трахать её тело. Не гарантирую, что она всё ещё будет дышать, Мэтерс, но в этом есть свои преимущества, верно? Шлюха без сознания не станет сопротивляться, и ты сможешь сделать всё, что захочешь. Как тебе такое? —он вытирает кровь, выступающую у его разбитой губы. Я погасил улыбку на его лице, но пугающую искру в его взгляде погасить не удалось. «Шлюха без сознания не станет сопротивляться…» Он не в себе. Некоторые люди заслуживают смерти. Мучительной, тяжёлой, полной страданий. Естественного отбора недостаточно. Нужен неестественный отбор. —А теперь смотри, Мэтерс. Парни расступаются, и Саймон делает несколько ленивых шагов в мою сторону. Он хватает меня за волосы и толкает на землю. Я уже надышался этой грёбаной пыли. Сколько можно? Унизительно. —Тащите её сюда, —с азартом в голосе командует Саймон, повернувшись ко мне спиной. Сраный мудак. —Уезжай! Пожалуйста, уезжай! —цепляюсь пальцами о землю передо мной, тщетно пытаясь уползти к машине. Как будто смогу спасти её. Но я ничего не могу сделать. Как будто меня завернули в занавески из пластика. Те, которые вешают в душе. Слышится полицейская сирена. Это ощущается как спасательный круг, выброшенный утопающему посреди океана. Последний шанс на выживание. Парни начинают нервничать, пряча ножи и пистолеты. Они не боятся копов. У них есть связи в своём районе. Но лишние проблемы им не нужны. —Ещё увидимся, Мэтерс, —Саймон усмехается, наблюдая за тем, как его компания удаляется в сторону переулка. Он движется в том же направлении. Его походка–даже если не заострять на ней внимание–не похожа на походку большинства людей. В ней читается спешка и, несмотря на его ненависть к «грязной работе»–готовность к атаке. Неужели он живёт вот так? В вечном страхе, что его же псы могут всадить ему нож в спину? Что послужило причиной этой фобии? Его уже предавали? И что за идиот упустил такой шанс? Не смог добить его? Лишь подарил ему вечную жизнь с недоверием ко всему и необходимостью постоянно оглядываться. Его предали, и он стал осторожен. Теперь его сложнее устранить. Нужно было это сделать в то время, когда он был самоувереннее и не смотрел по сторонам. Я бы убил его. Я бы выжал всё из этой возможности. Откашлявшись, плюю кровь и подползаю обратно к дереву. Откуда на моих руках столько крови? Моё горло горит от боли. Как будто чьи-то невидимые, холодные как лёд руки тяжёлой цепью лежат на моей шее. И эта цепь скручивается всё сильнее, натягивая нервы. На пару секунд закрываю глаза и пытаюсь втянуть в себя воздух. Почему я ощущаю себя так, будто меня поразила гипоксия? Куда делся весь кислород? Когда я оказываюсь совсем рядом с целью, меня поражает резкая боль в грудном отделе позвоночника. Ощущение, что каждая кость в моём теле с хрустом складывается пополам. Пожалуйста, пусть это будет что угодно, но не перелом. В любом случае, если мне больно, значит, я жив. Я жив. И Шерил не тронули. Тогда какого хрена я плачу? Слабак. Хватаюсь о какую-то ветку, намереваясь использовать её как рычаг и подняться, но, стоит мне за неё зацепиться, как она с раздражающим треском ломается, и я снова падаю. Чёрт! Сильная боль электрическим зарядом распространяется от бедра до самых локтей. Лучше бы я умер. Если бы ты умер, что было бы с ней? Закрываю глаза, отгоняя лишние догадки. Её бы изнасиловали и убили. Из-за тебя. Я слышу шаги. Тихие, осторожные. Это Шерил. Кто ещё это может быть? Она падает на колени прямо рядом со мной. Я не могу смотреть на неё. Я боюсь, что увижу в её взгляде разочарование. Боюсь, что лишь раз посмотрев на неё сейчас, всю оставшуюся жизнь буду ненавидеть себя сильнее, чем раньше. Просто не смотри на неё. —Как ты? —она плачет, но пытается скрыть это. Против воли поднимаю на неё свои глаза, и передо мной сразу возникает жуткая картина: я вижу, как они насилуют её. Блять! —Иди в машину, —отряхиваю её ладонь, которая легла на мои руки. Я не хочу её касаться. Не хочу её слышать. Почему? Не знаю. —Ты слышишь? Иди в машину. —Давай я помогу тебе подняться, —её голос дрожит. По моей вине. —Уходи отсюда. —У тебя ничего не сломано? —она аккуратно проводит пальцами по моей спине. Разодранная кожа под футболкой начинает гореть сильнее от её прикосновения. Дерьмо. —Не трогай… Иди в машину, —шепчу сквозь зубы, не позволяя ей заметить, как мне больно. Как будто это не очевидно. —Маршалл… Закрываю глаза, пытаясь восстановить нормальное дыхание. Что-то не позволяет мне сделать глубокий вдох. Сотри все мысли. Считай до десяти. —Ты злишься на меня? В её голосе читается вина. Какого чёрта она чувствует себя виноватой? Всего несколько секунд удерживаю её взгляд. Мне тяжело на неё смотреть. Мне тяжело видеть боль и страх на её лице. И мне тяжело думать о том, как всё могло обернуться. Быть втоптанным в грязь действительно проще, чем смотреть, как в грязь толкают тех, кто не сделал ничего, чтобы это заслужить. —Не злись. —Почему ты не слушала меня? Зачем ты тут осталась? —плюю эти слова, чувствуя, как меня одолевает гнев. Я не должен злиться на неё, но к чёрту. Она должна была уехать. Должна была понять, как следует поступить. Это лучше, чем неподвижно сидеть и ждать спасения. Или наказания. —Я думала, что они убьют тебя, —она отвечает настолько тихо, что мне кажется, будто она боится меня. У неё есть причины бояться? Не помню, чтобы дрался с кем-нибудь при ней. Кроме той драки с Адамом. —И как бы ты помешала им? Она молчит. Но это молчание не пустое. Оно говорит громче любых слов. Она собиралась пойти на его грязные условия. Послушно принести себя в жертву ради меня. И осознание всего этого дерьма вызывает тошноту. Я этого не стою. Я не стою и малейшего усилия. —Нет… Даже не думай об этом больше! —Но он сказал…—она пытается оправдать свой ход… Свою попытку совершить тот ход. Но это неправильно. Она не понимает, на что они способны. Это не просто секс. Им не нужен был простой секс! —Ты понимаешь, что они могли сделать с тобой?! Я и сам не знаю всего, что они могли сделать. Их было много. И каждый попытался бы урвать кусок «новой игрушки». Если бы не боль в горле, я бы, наверное, накричал на неё. Это глупо. Глупо срываться на ней из-за её решения оказать помощь мне. Нет, не оказать помощь. Спасти меня. Но мысли о том, что они могли обменять мою жизнь на её свободу не кажутся справедливыми. Она же… Она же не виновата. —Я не знала, что делать, когда они сказали… Когда они сказали, что я могу… —Я же сказал тебе, чтобы ты уехала! Сколько раз я должен был повторить это?! Она плачет. И я не знаю, моя ли это вина. Она плачет из-за них или из-за того, что я не могу удержать в себе свой грёбаный темперамент? В любом случае, это моя вина. Я должен перестать таскаться с ней. У неё есть шансы на хорошую жизнь. Я должен её отпустить. Без меня ей будет хорошо, без меня она будет счастлива. Её волосы прилипают к лицу. И в другой ситуации я бы, наверное, обнял её, позволил бы плакать мне в грудь, путался бы пальцами в в прядях её волос. Её волосы пахнут абрикосами. Я люблю этот запах. Нет, я не хочу её отпускать. Сраный эгоист. Хочу её обнимать, хочу слышать её голос, хочу водить её по заброшенным паркам, хочу писать о ней стихи, хочу ловить её взгляды, хочу играть с ней в карты. Хочу просыпаться и знать: у меня есть она. Пусть она и не моя. Пусть она и любит кого-то другого. Но она есть у меня. —Я же просил… Я бы не смог… Не смог бы помочь тебе… —я не знаю, насколько ужасно я сейчас выгляжу, но вряд ли влага в налитых кровью глазах делает мой внешний вид более похожим на человеческий. Я не должен позволять себя плакать. Это напугает её сильнее. Тогда она поймёт, что всё могло обернуться хуже, чем она могла подумать. —Маршалл… —Ты должна была уехать! Как я и сказал! Они могли бы… Ты слышала, что они могли бы сделать! Я не знал, что могу быть настолько жалким. Я сдерживаю слёзы, но я не могу сдержать отчаяния в голосе. Я звучу как псих, умирающий от ломки, готовый перевернуть весь город ради дозы. Я бы сам себя испугался, если бы моё сознание не было сосредоточено на другом: этот день мог стать последним в моей жизни. И в её жизни тоже. —Прости меня, —она не пытается продолжить этот разговор, и это заставляет меня в очередной раз убедиться в том, что я делаю только хуже. Какого чёрта я продолжаю говорить ей обо всём дерьме, которого ей удалось избежать? Какого чёрта я не могу вместо этого просто успокоить её? Подарить хотя бы ложное чувство безопасности? Она медленно поднимается, чтобы уйти. Она думает, я ненавижу её. Думает, я хочу, чтобы она ушла. Она оборачивается, но я успеваю схватить её запястье. Мне не нравится то, как она замерла. Она меня боится. —Не уходи. Она ничего не говорит, и это убивает. Я хочу, чтобы она злилась на меня. Я не хочу, чтобы она меня боялась. Просто назови меня мудаком, скажи, что я заслужил смерти. Только не молчи. —Прости меня—слишком сухо. Это звучит как вынужденное извинение. Как будто мне не жаль. Она продолжает молчать, стоя рядом со мной, пока моя рука цепляется за её ладонь. Её руки дрожат. Из-за холода или остывающей паники? —Как ты? —Мне страшно, —её шёпот успокаивает, но её слова кажутся пыткой. Ей страшно. И важно не то, что её напугало–я или псы Саймона–важно то, что она чувствует страх. За себя, за свою жизнь. За меня? —Мне жаль. Я бы не допустил ничего из того, о чём они говорили, клянусь, —та ложь, которую было необходимо сказать. Я бы не смог их остановить, и она знает это. Но это наша маленькая негласная договорённость: позволить мне эту нелепую ложь. Пытаюсь подняться, но не могу. У меня болит бедро, и я не могу опереться о левую ногу. И я чувствую кровь, пропитавшую мою одежду. —Прости, что я… сорвался на тебя, —коротко вздыхаю, проводя рукой по области над бедром–кровь. Кровь въелась в ткань брюк и теперь и в кожу рук. Кусаю губы, чтобы сдержать стон. Чёрт! Шерил пытается протянуть мне руку, но я отрицательно качаю головой.—Всё хорошо, —голос слишком низкий, чтобы можно было поверить, что всё действительно хорошо. Она молча кивает, в очередной раз позволив мне солгать ей. Почему я так не хочу показывать ей, что мне больно? —Поехали домой? —Поехали. Она помогает мне подняться, и на этот раз я не отказываюсь от помощи. Делаю шаг, но моя нога предательски подкашивается. Если бы моя рука не была закинута на её плечо, я бы упал. Кашель рвётся из глубины горла, но я боюсь, что он может быть с кровью. Это напугает её. Делаю ещё один шаг, и мне кажется, что воздуха совсем не осталось. Падаю на колени, неосознанно потянув её с собой. —Тебе нужно в больницу, —её голос неуверенный. Она знает, что я откажусь. Что я собираюсь говорить врачам? А если меня заставят лежать на грёбаной койке месяц? Что будет с моей работой? —У меня нет страховки, —делаю глубокий вдох, пытаясь подавить стон. Мне нужно выяснить, что с моей ногой. —Я могу… —Нет, —как можно скорее обрываю её предложение, избегая разговора о том, чего я не собираюсь допускать. Я поступаю грязно, игнорируя её помощь, но я не могу позволить ей спасать меня каждый раз. Я не могу принять её деньги. —Маршалл, в кровь может попасть… —Всё нормально. Я просто устал. Жить. —Голова не кружится? —она опускается на колени, и её пальцы вновь пробегают по моей спине, но на этот раз очень осторожно. Я люблю это. Люблю, когда она меня касается. —Немного. —Что-нибудь болит? —Шерил… —Если ты не хочешь ехать в больницу, мне нужно знать, как тебе помочь, —её тон становится серьёзнее, как будто она обозначает роли. И теперь она берёт ведущую роль на себя. —Не надо мне помогать! Это должно было звучать так, словно я не нуждаюсь в помощи, но это прозвучало жалко. —И что мне тогда делать? —она повышает голос, и я чувствую исходящую от неё злость. Она злится на меня. Как так выходит, что я постоянно вывожу её из себя? —Я не знаю! —закрываю глаза, стараясь перебороть внезапно возникшее чувство собственной ничтожности. Сейчас не время для этого. Об этом я подумаю позже. Не при ней. —Тогда делай, что я говорю! Встречаю своими глазами её глаза. Не могу найти слов, чтобы сочинить что-то убедительное в ответ на её требование. Её взгляд смягчается, и мне остаётся лишь смириться с тем, что она не собирается сдаваться. Упрямая. Мне нравится, когда она такая. Но только не в этой ситуации. —Маршалл, что у тебя болит? Она не собирается отступать. Зачем тогда тянуть это шоу? —Горло, —опускаю глаза на проросшую сухую траву, царапающую ноги. Чем дольше я буду избегать разговора о своих травмах, тем дольше мне придётся сидеть здесь под натиском её грозного взгляда. До чего меня довела эта… —И всё? —Мам… —Заткнись, Маршалл! Просто скажи…—она сдерживает себя от того, чтобы послать меня к чёрту, нагрубить. И это заставляет меня улыбнуться. Это то, что я люблю. Когда она ведёт себя так. Как сука. —Молчать или говорить? —Какой же ты мудак. Надо было добить тебя. —Попробуй. —Нет, хочу, чтобы ты страдал, —она сдержанно улыбается, погладив меня по голове. Как грёбаного пса. —Вот же сука. —Не трать силы на слова. Ты выглядишь жалко. Смеюсь, но горло начинает гореть, напоминая о том, как и по какой причине я оказался в таком положении. Вытираю кровь на губах тыльной стороной ладони, параллельно пытаясь оценить ущерб. На что похоже сейчас моё лицо? Пустят ли меня завтра на смену в грёбаное семейное кафе, если моё лицо выглядит как поле битвы? —В машине есть какие-нибудь лекарства? Обезболивающее? —Нет. —Ты хочешь сказать, что в твоей машине есть порно-журналы, но нет никаких таблеток? —она испытующе прожигает меня взглядом, пока в моей голове заторможенно формируются вопросы. Какого чёрта… —Откуда ты… —Я видела в багажнике. —Это не моё, —и я даже не лгу, но она лишь закатывает глаза с той улыбкой, которая всегда говорит о том, что она не верит мне.—Я серьёзно! Это не моё! Что будет, если скажу, что предпочитаю использовать фантазию в таких случаях? —Ладно, вставай, —она поднимается на ноги, подзывая меня с собой, но я не собираюсь оставлять всё так, как есть. Я должен её убедить. —Нет, послушай, это правда не моё! Это Руфуса! Он же извращенец, ты знаешь это! Я их не трогал! —Ты хочешь сказать, что ни разу не прикасался к этим журналам? Ты правда хочешь знать? —Ты имеешь в виду вообще или… именно к тем, что лежат в багажнике? —надеюсь на то, что она подразумевала второй вариант, потому что, если она выберет первый, я не смогу солгать убедительно, а правду её святая задница воспримет слишком радикально. —К тем, что лежат в багажнике. —Я не трогал их! Откуда я знаю, что с ними делал этот жирный извращенец?! —Это отвратительно. —Ты хотела посмотреть? Хочешь, куплю? —теперь моя очередь пытать её. Теперь я буду испытывать её терпение. —Не нужно. —Хочешь, скажу, где их можно достать? —Маршалл! —она хочет толкнуть меня, но её рука зависает в воздухе. Она почти забыла, что меня сейчас так же легко разбить как сраный стеклянный бокал. И так же легко разобрать по частям, как сраный конструктор. И если бы всё сейчас было иначе, она бы не жалела сил. Она бы толкнула меня. —Дерьмо, —резкий приступ боли заставляет меня накрыть бедро ладонью. Боль не проходит, она только усиливается. —Осталось немного. Поднимайся, —она снова подставляет свои плечи для опоры, и я поднимаюсь на ноги, стараясь не нагружать её слишком сильно. Она может не выдержать. —Спасибо, —единственное, что мне удаётся из себя выдавить, когда мы оказываемся в салоне машины. —Маршалл? —она тихо зовёт меня, и я лениво поворачиваю голову в её сторону. Я не замечал до этого момента, какой уставшей и измотанной она выглядит. Был занят мыслями о том, как сильно хочется сдохнуть. —А если они увидят меня где-нибудь… —С тобой всё будет хорошо, я обещаю. Просто в следующий раз, когда увидишь их, не попадайся на глаза, хорошо? —я пытаюсь её успокоить, прекрасно понимая, насколько это всё неубедительно звучит. Но они редко появляются в этом районе, и я надеюсь, что это можно считать гарантией её безопасности. Она отворачивается к окну, опустив голову. Её размытое отражение слегка виднеется в стекле. Тёмные волосы закрывают её лицо, которое она и без этого пытается спрятать в своих дрожащих ладонях. Я знаю, что она плачет. И я знаю, что это моя вина. Мои глаза начинают гореть от слёз, которые я отказываюсь проливать, в тот момент, когда я замечаю, что она уже больше не может контролировать то, как вздрагивают её плечи. Осторожно тянусь к ней, чтобы обнять, но в последнюю секунду сомневаюсь, что она позволит. Сейчас ей слишком плохо. Кажется, я даже знаю точную причину её внезапной паники, начавшейся именно сейчас и именно в машине. И это связано не только с Саймоном. Просто возникло слишком много ассоциаций с днём, который она бы хотела стереть из своей жизни. —Что делаешь? —страх одолевает меня, когда она резко выбегает из машины, несколько раз неудачнно попытавшись открыть дверь дрожащими руками.—Шерил? Она хочет убежать от меня? Она меня боится? Она падает на землю, закрыв рот ладонью. Её тошнит, но она ничего не ела. Выхожу из машины и сажусь рядом с ней, ненавидя себя за грёбаные догадки о её побеге. Почему я ждал, что моё присутствие покажется ей опасным? Почему я постоянно жду, что она решит оставить меня? Потому что понимаю, что заслуживаю этого? Собираю её волосы, чтобы они не мешали, если её действительно стошнит. Здесь темно, но я вижу, как трясутся её руки, которые она использует для опоры, и как дрожат её ресницы и губы. —Не надо… —Я отвезу тебя в больницу? —пытаюсь говорить твёрдо и не показывать тревоги в голосе, но я устал обманывать её. Устал притворяться, когда это даже не имеет смысла. Она медленно поднимает на меня свой взгляд, пока мои пальцы продолжают удерживать её мягкие волосы. Мне нравится, когда её лицо ни за чем не спрятано. У неё красивые волосы, но, когда они распущены, за ними нельзя заметить черты её лица. Не знаю, как это возможно, но её черты одновременно строгие и осторожные. Как если бы художник совместил в одной картине масло и акварель. Мне нравится смотреть на неё, потому что в моей голове сразу возникает сотня рифм о том, насколько глубокого цвета её глаза, и ещё больше мыслей о том, насколько это приятно–целовать такие красивые губы. Я обещал ей забыть тот вечер своего дня рождения, когда я впервые попробовал её страсть на вкус, но это тяжёло. Если бы я был трезв, я бы этого не допустил, и я жалею о том, что поддался эмоциям и позволил себе зайти дальше своих фантазий. Но ещё больше я жалею о том, что был тогда пьян, и мало что помню. Я бы хотел запомнить всё: от её попыток углубить поцелуй до своих собственных мыслей в тот момент. О чём я, блять, думал? Но самым безумным мне показалось то, что мы бы зашли дальше, если бы я не остановился. Она хотела этого, и она не собиралась отступать. Но я знал, что, стоит алкоголю ослабить своё влияние, она возненавидит меня. Я боялся испортить её первый раз. Это не то, о чём она мечтала бы. Секс в пьяном состоянии в спальне человека, который ей даже не нравится. Этого она хотела? Но с каждым днём после этого мне хотелось ещё. Я даже не думал о сексе с ней, я просто хотел ещё раз её поцеловать. Просто для того, чтобы хотя бы запомнить всё до самых незначительных деталей. Это неправильно, и я понимаю это. Я не имею права думать о подобных вещах, и с тех пор, как я стал свидетелем того, как с ней поступил Адам, я стараюсь никогда не смотреть на неё как на девушку, которую я хочу, потому что это заставляет меня думать о том, насколько дерьмовым человеком я являюсь. Чем я лучше, если тоже хотел переспать с ней? И я начал избегать и опасаться мыслей о том, как сильно мне хочется просыпаться с ней рядом, делать ей завтрак, целовать её перед тем, как уйти на работу. Но сейчас все эти мысли вернулись. И, как бы жестоко по отношению к ней это ни звучало, мне нравится хотеть быть с ней. Нравится восхищаться её красотой, нравится любить её голос, нравится наслаждаться каждым её прикосновением, нравится наблюдать за тем, как она рисует или просто переворачивает страницы учебника. Но даже если бы я мог, даже если бы оказалось, что она думает обо мне так же, я бы не смог быть с ней. Я бы испортил ей жизнь, и это не стоит того. —Я чувствую себя так, как будто тот вечер с Адамом только что повторился, —она нарушает долгое молчание, пытаясь подняться, и я выпускаю её волосы. И эти слова совсем меня не удивляют. Я это понял. Именно поэтому она плакала в машине. Это та же машина, где мы с ней сидели, после того, как она чуть не лишилась жизни из-за человека, который уже давно лишился рассудка. Её разум заставил её вернуться в то время и пережить тот же страх. Как бы мне ни нравилось её любить, я бы не хотел, чтобы она меня любила. Именно потому, что это не привело бы её ни к чему хорошему. Когда мы вместе, ей плохо. Либо из-за меня, либо из-за того, что связано со мной. —Мне жаль, —видеть, как она борется с прошлым, которое возвращается к ней по ночам, убивает. Поэтому я не могу спать, когда мы устраиваем ночёвки с ней, Пруфом и парнями. Я не могу позволить себе уснуть, потому что знаю, что в любой момент она может проснуться в своей комнате и заплакать из-за какого-то кошмара. Я никогда не был святым, я часто поступал грязно, я способен на разное дерьмо, но я не могу позволить себе сон, когда в нескольких метрах от меня она не может закрыть глаза и избавиться от видений о том, жертвой чего она стала. —Отвези меня домой, —когда она просит меня о чём-то, это заставляет меня чувствовать себя лучше. Это эгоизм, но я зависим от того, чтобы она нуждалась во мне хотя бы наполовину так же сильно, как и я в ней. Это одна из худших вещей, что есть во мне, но я не могу сопротивляться этому. Хочу быть нужным ей. —К тебе? —Ким дома? —Нет, она будет с Дон всю неделю, —маленькая надежда на то, что она решится остаться со мной после всего этого, загорается где-то в груди, напоминая о ноющей боли в рёбрах. Если она хочет сейчас быть со мной, значит, она не ненавидит меня за то, что произошло сегодня, верно? —Я не хочу сегодня оставаться одна. Я тоже не хочу оставлять тебя одну. —Лесли работает? —это неправильно, но я надеюсь, что её сестра сейчас не дома. Тогда она поедет ко мне, чтобы не быть одной. А я хочу быть рядом с ней сегодня. Хочу хотя бы немного заглушить чувство вины за то, что её впутали в это дерьмо с Саймоном. И если она позволит мне оказать немного заботы, это должно помочь мне успокоиться. Я хотя бы перестану желать себе смерти. —Да. —Поехали ко мне. Она ничего не говорит в ответ, и это заставляет меня вернуться к худшим мыслям. Что, если она хочет быть со мной только из-за привычки? Что, если на самом деле ей это не нужно? Что, если она откажется оставаться со мной, потому что в последний раз, когда мы оказались в стенах моего дома, мы чуть не переспали? Что, если она понимает, насколько сильно ей вредит моё присутствие? —Как ты думаешь, они уже… насиловали кого-то? —первое, что она рискует спросить, когда мы занимаем места в машине. На мгновение теряюсь, не зная, что ответить. Я грёбаный эгоист, потому что боюсь открыть ей правду. Если она узнает о том, что они делают с такими, как она, она возненавидит меня за то, что по моей вине она могла оказаться в одном ряду с теми девушками, которых они оставили без права на то существование, которым они наслаждались до какого-нибудь рокового случая, что свёл их с этими ублюдками. —Значит, да. —Не думай об этом, ладно? —Почему они на свободе? —она злится, и это по какой-то причине меня радует. Мне нравится видеть, что она подавлена не настолько, чтобы быть неспособной на такие эмоции. Она злится, и это значит, что страх постепенно отступает. —У них слишком много связей. За ними хорошо подчищают следы. После них не остаётся ничего. Но они не убивают людей просто так. Это слишком рискованно даже для них. Они просто пугают тех, кто каким-то образом им навредил. С тобой всё будет хорошо. Но ты ведь спрашивала не об убийствах, верно? Ты спрашивала о насилии, а я снова испугался ответить честно. —Я думала, они убьют тебя. По-настоящему. Из-за того, что я не… Мне надо оборвать её мысль, потому что я не вынесу, если она скажет это вслух. —Я бы не позволил им сделать это с тобой. Но если бы они действительно захотели, я бы не смог помешать им. И это дерьмо убивает меня. —Не попадайся им на глаза, ладно? —она осторожно произносит единственную просьбу, пока я завожу машину и пытаюсь выехать на дорогу. Она переживает за меня, и я ненавижу себя за то, что мне это нравится. —И ты тоже. —Ты знала, что я… Знала, что я дрался с Адамом, когда ты… переехала? —стараюсь произнести имя этого ублюдка очень тихо. Я не хочу вынимать и будить те воспоминания, что заставляли её просыпаться и плакать по ночам. Я слышал, как она пыталась заглушить рыдания, когда я оставался с ней и лежал на диване у неё дома. И это было невыносимо. Я не спал целые ночи, вслушиваясь в тишину её комнаты, чтобы вовремя подставиться и попробовать успокоить её, если очередной кошмар вгрызётся в её сознание. —Мне никто не сказал об этом, —чуть помедлив, отвечает Шерил. Видимо, пыталась вспомнить, было ли ей известно о моих намерениях. —Я не был трезвый тогда. Знаешь, я хотел… Его убить. Не знаю, чем я тогда руководствовался, но я отлично помню то время. Как будто только вчера я стоял напротив зеркала и убеждал себя в том, что его смерть необходима. Был уверен, что смогу избежать срока. Каким же идиотом я был. —Маршалл! Ты когда-нибудь думаешь о своём будущем? —Нет. Если бы думал, не был бы таким дерьмом. —Тебе идёт быть дерьмом. Чувствую, что она улыбается, и это заставляет меня улыбнуться тоже. —Я знаю. —Я много думала о том, что было бы, если бы я осталась в Детройте, —её голос становится напряжённым, и это настораживает меня. Потому что я знаю, что она стала счастливой, когда уехала, а я старался не думать об этом. Я всегда верил, что причиной всех её проблем был я. Наивно было делать себя центром её мира, но я был всего лишь тупым подростком. —Я тоже. Слишком быстро. Я ответил слишком быстро. —Как думаешь, мы помирились бы? —Я не знаю. Простила бы ты меня? —я даже не могу ответить на простой вопрос, задавая вместо этого встречный. Я не уверен, что она бы смогла меня простить. По крайней мере, я этого не заслуживал. —Я уже говорила, что давно простила. —Да, ты простила меня, когда прилетела в Нью-Йорк. Но если бы осталась там? Если бы всё напоминало обо мне? В том доме? В твоей комнате? —Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я сказала, что не простила бы тебя? —она тихо смеётся, что очень помогает мне успокоиться. Она действительно меня простила. —Не знаю. Просто… Не понимаю, как можно было меня простить. Я бы не стал. —Каждый раз, когда ты трезвый, ты начинаешь говорить о том, как себя ненавидишь. Сходи к психологу, Маршалл, —она бездумно водит пальцами по моей груди, вырисовывая какие-то узоры, которые я даже могу воспроизвести в голове. Это странно, что её прикосновения я воспринимаю иначе. Я ощущаю их интенсивнее, чем прикосновения любой другой девушки. Её простое касание чувствуется ярче, чем секс с самой горячей поклонницей. —Зачем? Я нравлюсь тебе, когда веду себя как мудак? —Ты всегда мудак. Просто люби себя! —она продолжает свою воодушевлённую речь, даже не пытаясь скрыть наигранности в выражении лица. Она просто хочет испытать мои нервы. —Любить себя? —подыгрываю, позволяя ей довести до финала её маленькую импровизацию. Пусть развлекается. —Да. Ты умеешь любить, Маршалл? Нет. Только не себя. —Теперь мне кажется, что ты что-то принимала, —позволяю себе нагло улыбнуться ей в лицо, бросая вызов. Теперь я тоже буду испытывать её терпение. —Я трезвая. —Похоже на бред в галлюцинациях. —Отвали, ты грубый, —она слабо толкает моё плечо и скрещивает руки на груди. Раньше она изображала обиду гораздо убедительнее. Или, может, меня просто стало тяжелее обманывать. —Ведёшь себя по-детски. —С тобой скучно, —она тянется к какому-то журналу на столе, но я не хочу заканчивать эти игры. Уже через пару дней от этих наших с ней дешёвых шоу останутся лишь воспоминания. Нужно хотя бы сделать их стоящими того, чтобы никогда не забывать. —Чем ты хочешь заняться? Она улыбается, так и не взяв в руки журнал. Что-то интересное рождается в её голове, и я вижу это по искре в её взгляде. —Покажи, как умеешь любить, —она медленно проводит ладонью по моей шее, чем отгоняет любые подозрения о том, что я мог просто неверно её понять. Но нет, это очевидно. Она хочет заняться сексом. Стану ли я отказывать ей? —Не будешь жалеть?POV Шерил
Он не шутит. Что я наделала? —Ладно, извини. Я просто… —Нет. —Что? —Не буду жалеть. И его губы сталкиваются с моими. Настолько медленно, что, кажется, он ждёт, когда я остановлю его. Поцелуй крепкий и нежный одновременно. Вкус его губ чист от алкоголя—он трезв на этот раз. Этот поцелуй отличается от тех, что у нас были раньше. Он насыщеннее. Он отчаяннее. Более голодный, но менее властный. Этот поцелуй ощущается так, будто мы оба пытаемся запечатлеть его в памяти. —Ты уверена? —тяжело дыша, он отрывается от меня, намереваясь на этот раз избавиться от всех своих сомнений. Он ставит меня перед выбором, чтобы потом не сожалеть. —Да. —Я не хочу, чтобы ты меня ненавидела. Касаюсь ладонью его щеки, и его веки опускаются, словно не в силах вынести груза его мыслей. Я люблю тебя. Но ты не узнаешь. —Давай я покажу тебе свою спальню. Тебе понравится. Он медленно кивает, поднимаясь с дивана вслед за мной. Его шаги тихие, но его присутствие ощутимо. Своим присутствием он будто отнимает весь кислород. И мне остаётся лишь поддаться и позволить ему воплотить в жизнь всё, о чём он посмеет подумать. —Нравится? —киваю в сторону огромной кровати, один лишь вид которой внушает мысли об уединении с кем-то, кто способен заставить повторять его имя как молитву. Или как проклятие. Как призыв не останавливаться и как благодарность за это. Кровать точно такая же, как в твоём номере, верно? —Нравится, —его тихий голос странным образом отнимает все силы: я ощущаю слабость в ногах. И он нужен мне для того, чтобы я могла поддаться этой слабости. Буду ли я жалеть? К чёрту. Он толкает меня к однотонной холодной стене, и я цепляюсь пальцами о его плечо. Его рука ложится на мою талию, а другая путается в волосах, создавая ещё больший беспорядок. Его губы медленно опускаются к шее, и я использую это как возможность набрать в лёгкие кислород, выпустив несколько глухих и дрожащих стонов. Его язык и зубы мягко пробегают по коже, и мои пальцы сильнее сжимают ткань его футболки, почти срывая её с его тела. Его поцелуи на моей шее становятся грубее, агрессивнее, жёстче. Словно он пытается задушить меня губами. Он хочет оставить на мне свои следы? Скольжу рукой к его коротким волосам, и он поднимает на меня свой взгляд, который кажется потерянным. Тысяча эмоций отражаются в его радужках, почти наполовину прикрытых веками, но ни одна из них не поддаётся анализу. Ни одна из них не доступна для чтения. Его взгляд кажется далёким, недостижимым, режущим своим холодом как лезвие ножа. Своим взглядом он будто показывает безразличие. Но то, с каким желанием его язык двигается по моей коже, заставляет верить, что это равнодушие в его глазах—просто часть образа, за которым он спрятал свою сущность. И сейчас я не подчинюсь голосу разума. Я не позволю своей ужасной привычке оценивать всё происходящее и ждать худшего исхода испортить этот вечер. Сейчас моим приоритетом являются ощущения, которые мне дарит его присутствие. Его взгляд полон яда, а его поцелуи—противоядия. И если ценой, которую следует заплатить, чтобы иметь возможность чувствовать его губы, является принятие ледяной прохлады в его глазах, я соглашусь на это. Дьявол перестаёт быть дьяволом, когда его целуешь. —Ложись, —ровно командует он, отрывая нас от стены. Стоит ему произнести это короткое слово, как я уже погружаюсь в свежие простыни, наблюдая за тем, как он стягивает с себя мятую футболку и отбрасывает её куда-то к окну. И это пугает меня. То, как легко он может получить от меня всё, что пожелает. Одно слово. Тебе достаточно одного слова. Он залезает на кровать и приближается ко мне, как хищник на четырёх лапах. Мышцы его плеч, как выступы скал, исчезающие в волнах океана, а затем словно заново вырастающие, плавно опускаются и поднимаются, когда и без того ничтожное расстояние между нами полностью исчезает. И вот он тут. Тепло его тела греет, но холод его разума отбирает это тепло. И это именно тот баланс, который не позволяет мне с головой погрузиться в эти ощущения. Та грань, за которую мне нельзя ступать, манит с новой силой каждый раз, как мне стоит задуматься о его мыслях. Но его свойство держать всё под ключом сладкой пыткой заставляет отбрасывать любую надежду на то, что я когда-либо пойму, о чём он постоянно беспокоится. Он о многом беспокоится, я вижу это. Просто позволь мне понять тебя. Его рука ложится на моё колено, и я понимаю это как призыв пустить его ближе. Он нависает надо мной, упираясь своими бёдрами в мои. И сегодня я хочу, чтобы он был близок во всех смыслах. Я хочу испытать сладость эмоционального контакта с ним. Хочу отпереть дверь, на которую он повесил тяжёлый металлический замок. Хочу оказаться там, где мне никогда не приходилось бывать. Хочу хотя бы раз уловить и впитать вкус его любви. Пусть даже искусственной. Я чувствую его дыхание на своих губах. Он глубоко целует меня, как будто прочитав мои мысли и пожелав заглушить их. Но так даже лучше. Я не хочу ни о чём переживать. Болезненно-приятное напряжение, растущее внизу живота, заставляет меня жадно вцепиться пальцами в его плечи, чтобы убедиться в его присутствии и в его намерении довести начатое до конца. Он углубляет поцелуй, и я инстинктивно пытаюсь сомкнуть ноги, будто забыв, что его тело не даст этого сделать. Он отрывается от моих губ и оставляет следы влажных поцелуев от шеи до бёдер, уделяя внимание каждому участку, который находит своими губами, будто поклоняясь какому-то культу, восхищаясь и восторгаясь. И обожание в его движениях кажется мне слаще любой похвалы. Но он избегает именно того места, где я хочу чувствовать его язык. Выпускаю несколько призывных стонов и ощущаю, как на его губах растёт улыбка от моей безысходности. Его хватка на моём бедре становится сильнее, и в ту же секунду его язык пробует меня именно так, как я в этом нуждаюсь. Без жалости и стыда. Откидываю голову назад, не в силах удержаться от протяжного стона, пока он ни в чём себя не ограничивает. Пытаюсь привыкнуть к ритму, хватаясь за простыни и ощущая, как ускоряется пульс и напрягаются мышцы. Он меняет скорость и теперь пробует меня с жадностью, словно наше время ограничено и он хочет подарить мне ощущение, которое я смогу запомнить. Завтра мы расстанемся. У нас ещё один день. Последний день, который мы сможем разделить друг с другом. И я запомню этот день. —Маршалл… Чувствую, как по моему телу распространяется электрический заряд. Мои мышцы сокращаются в последний раз, и в этот же момент его движения становятся медленнее, будто подстраиваясь под мою чувствительность. Он поднимается и снова упирается своими бёдрами в мои, но на этот раз его эрекция более ощутима. Даже сквозь ткань его одежды. —Что ты делаешь со мной? —его тихий шёпот действует на моё сознание как литр холодной воды, вылитой на голову. Он будит, возвращает на землю, отрезвляет и по какой-то причине тревожит. Как я должна ответить на его вопрос? Я не думаю, что этот вопрос подразумевает ответ. Я чувствую свой вкус на его губах, пока мои руки ползут по его спине, очерчивая рельеф его тела. Мне нравится ощущать кожей каждый изгиб его тела, каждую царапину на его спине, каждый выступ и каждую впадину. Как будто я пытаюсь запомнить его тело, чтобы потом по памяти воспроизвести его на бумаге. Его бёдра качаются навстречу моему телу, соответствуя ритму нашего поцелуя, полному влечения, похоти и потребности. Это наркотик, и становлюсь зависима. Чёрт. Кладу ладонь на его грудь и отталкиваю его от себя. Внутренне усмехаюсь его растерянному взгляду, когда он послушно переворачивается на спину и остаётся в полусидячем положении, оперевшись о локти. Залезаю на него сверху, толкая его назад и заставляя его опустить голову на подушку. Я собираюсь сделать с ним ровно то, что он делал со мной. Оставляю поцелуи от его ключиц до его бёдер, не давая ему желанного, и он откидывает голову, сдерживая ноющие стоны. Точно так же, как и я пару мгновений ранее. —Прекрати дразнить, —его тело дрожит, когда моя ладонь пробегает по коже рядом с резинкой его брюк, и я невольно улыбаюсь своей власти. Пусть и непродолжительной, но всё же власти. Он испускает напряжённый вздох, сжав скомканное одеяло. Стягиваю с него штаны, сдерживая себя от смеха, когда он отчаянно поднимает бёдра, чтобы помочь мне как можно быстрее избавить его от одежды. —Пожалуйста…—он приподнимается на локтях, чтобы установить зрительный контакт. Я хочу заставить его упасть без сил. Я хочу заставить его повторять моё имя. Я хочу показать ему, что могу играть с ним не хуже, чем он играет со мной. Я хочу заставить его хотеть меня. Я хочу заставить его искать меня в каждой девушке, с которой он будет после. Насколько это плохо? Это ведь плохо? —Ты ничего не получишь, если не замолчишь, —беру его член в руку, медленно водя ладонью вверх и вниз. Он задыхается от такого простого движения, словно это тяжёлое испытание, отнимающее всю его энергию. Его тихие стоны, смешанные с неразборчивыми ругательствами, звучат наградой в ответ на каждое скольжение моей руки. —Я заставлю тебя жалеть, если ты не…—сквозь вздохи добавляет он, усиливая хватку на простынях. Не даю ему договорить, проведя языком по всей его длине. Медленно, мучительно и с поддразниванием. —Чёрт! —он выпускает из горла наполненный блаженства стон, достигая пальцами левой руки моих волос и натягивая их на кулак, призывая меня продвинуться дальше и наградить его тем, чего так требует его тело. И я даю ему это. Пробуя его на вкус, чередуя язык и губы, меняя темп и забирая на себя весь контроль над ним. Он стонет, качая бёдра навстречу, призывая меня принять его глубже. Хватка на моих волосах то усиливается, то слабеет, и я использую это как знаки, подсказывающие, что мне следует делать дальше. —Я близко…—он коротко сигнализирует о своём положении, отпуская мои волосы, и я решаю использовать это в своих целях.—Что ты…—он разочарованно вздыхает, когда я прекращаю всё, что делала с ним, и плавно поднимаюсь с колен. В сопровождении его голодных глаз я вновь оказываюсь сверху, оглаживая ладонями каждый участок его тела, до которого могу дотянуться. Его грудь отчаянно опускается и поднимается, и я понимаю: он не в состоянии восстановить нормальное дыхание. Мне нравится эффект, которого мне удалось добиться. —Прекрати это дерьмо…—сквозь зубы требует он, когда я начинаю тереться бёдрами о его тело, кусая губы и играя со своей грудью. Я ощущаю, как растёт напряжение под его кожей.—Шерил. Прекрати это, —его руки ложатся на мою талию, позволяя мне ошутить гнев, который он всеми силами пытается удержать в себе. Он в ярости. Он не привык, что у него отнимают то, чего он жаждет. Ему привычнее всегда получать своё. И даже то, что ему не принадлежит, он привык делать своим. Но на этот раз он не посмеет. Это мой ход. —Чего ты хочешь? —наклоняюсь к его губам в ожидании его следующих слов. Достаточно близко, чтобы чувствовать жар его дыхания, но не достаточно близко, чтобы он мог втянуть меня в поцелуй. —Закончи то, что начала. —Почему я должна? —Блять…—он задыхается, не в состоянии подобрать слов, чтобы описать все те вещи, которые хочет сделать. Но я не стану ничего делать до тех пор, пока он не выполнит мои требования. —Следи за своим языком. Его взгляд встречается с моим, как будто он пытается убедиться, что я действительно беру на себя контроль. И что-то в том, как он сдерживает улыбку, подсказывает, как ему нравится мысль о том, что этим вечером ведущая роль достанется мне. —Или что? —ухмылка на его губах действует на меня как топливо. Я хочу заставить его жалеть о своей наглости. Не дав ему ответа, слезаю с постели, добираясь до шкафа. —Что делаешь? Достаю чёрную ленту своего вечернего платья и улыбаюсь собственной идее. Я жертвую платьем ради своего удовольствия. Нашего удовольствия. —Протяни руки. Несмотря на замешательство в его глазах, он охотно делает, как я говорю. Подношу его запястья к решётке изголовья, связывая их вместе с ней, чтобы гарантировать надёжность своего плана. Эта лента вряд ли выдержит долго, но на некоторое время её должно хватить. Теперь он в моей власти. Весь он. Вся его дерзость теперь под моим руководством. —Шерил…—он жадно глотает воздух, когда я награждаю его влажными поцелуями. Он перехватывает мои губы, делая поцелуй более агрессивным, но у меня другие планы. Прерываю поцелуй, наслаждаясь видом его покрасневших и искусанных губ. —Я не хочу ничего слышать. Понятно? —провожу рукой по его груди, когда он кивает. Его кивка достаточно. Наблюдаю за каждой эмоцией в его взгляде. Он заинтригован, обездвижен и морально истерзан. Слегка касаюсь губами его члена, ощущая, как дрожат его бёдра в ответ. Убедившись в том, что он сдерживает стоны, скольжу губами по всей длине, играя языком и помогая себе рукой. —Я… Шерил…—он бессвязно что-то шепчет, и это заставляет меня немедленно прекратить свою игру. Встречаюсь с ним взглядом, замечая, как он сжимает губы в осознании своей ошибки. Он нарушил моё условие. Никаких звуков. Это всё, о чём я попросила. —Что это было? —жду его оправданий, не в силах сдержать в себе желание контролировать его. Я хочу слышать, как отчаянно он будет умолять меня продолжить. —Ничего… —Ничего? Он кивает, и мне остаётся лишь простить ему эту ошибку. —Хорошо, —начинаю интенсивнее работать над ним, прикладывая все усилия в надежде вытащить из него стоны. Я хочу, чтобы он проиграл. Он кусает губы, пытаясь удержать в себе каждый вздох. Его бёдра поднимаются каждый раз, когда мои губы опускаются. Он хочет быть глубже. Но он забыл, что мы играем по моим правилам. Кровать дрожит каждый раз, когда он сильнее натягивает ткань ленты, связывающей его руки и сковывающей его волю и его свободу. Мышцы его рук напрягаются с каждым резким движением, становясь более очерченными и выраженными. Это моя награда за старания. Видеть, как его тело реагирует на всё, что я с ним делаю, дороже любого признания. —Чёрт! —он срывается на хриплый крик, когда я принимаю его почти полностью. Он был близко, но это ничего не значит теперь, когда он вновь пошёл против моего требования. Слезаю с его тела, оставив его без продолжения.—Нет… Нет! Вернись! —требует он, когда я сажусь у правого края кровати всего в нескольких сантиметрах от него. Его голова поворачивается навстречу мне. В чертах его лица я вижу цепенящий гнев, неутолимую страсть и нежелание мириться со своим положением. —Клянусь, если ты не вернёшься, ты будешь об этом жалеть. Он угрожает атаковать меня в ответ на мои игры, и это именно та реакция, ради которой я и заманила его в этот спектакль. Я хочу изувечить его извращённое сознание своим шоу. Я навлекаю на себя неприятности, но некоторые вещи стоят этого. И его наводящий тревогу и переполненный противоречия взгляд—одна из них. —Я предупреждала тебя, —с улыбкой расставляю ноги в стороны, запуская в себя пальцы. Он шумно втягивает воздух, понимая мои намерения. Его руки без жалости и смирения пытаются избавиться от плена измученной ткани, пока я позволяю себе произносить его имя между стонами. Имитирую чувствительные зоны, ощущая, как в блаженстве опускаются веки. Я испытываю его. Мне интересно, как далеко он зайдёт. —Блять! Почти довожу себя по пика, когда в слух врезается звук разрывающейся ткани. Не успеваю ничего предпринять, как он накрывает моё тело своим. Всматриваюсь в его глаза, понимая, какой сладкой и мучительной будет его месть. То, с какой силой его ладонь перехватывает мои запястья, навевает страх. Его взгляд метается от моих зрачков к губам, и мне остаётся лишь гадать, какое наказание он готовит в своей голове. Его ладонь ложится на мою шею, слабо надавливая. Ткань ленты, всё ещё свисающая с его запястья, тонкой дорожкой накрывает мою дрожащую от предвкушения боли и наслаждения грудь. —Ты сделаешь всё, что я скажу, иначе я задушу тебя, понятно? —его губы касаются моей нижней челюсти, и я медленно киваю в знак согласия на его условия.—Я не слышу. —Да. —Тебе понравилось вести эту грёбаную игру, да? Я не знаю, что творится в его искажённом сознании, но эта странная сторона его характера заставляет меня хотеть его сильнее. —Отвечай, —хватка на моей шее становится грубее. Этим он пытается выбить из меня ответ. —Да. —Ты этого добивалась? Хотела, чтобы я сорвался и начал трахать тебя как тупую шлюху? —он добивается от меня исповеди и повиновения. И я не стану сопротивляться. До тех пор, пока это позволит мне получить то, чего я хочу. Это, возможно, наш последний секс. И я воспользуюсь им. —Да. —Грязная сука. —Маршалл… —Заткнись, —оставив меня без возможности сказать что-то в ответ, его губы перехватывают мои губы, и он оказывается во мне. В его движениях читается наслаждение вновь обретённой властью. Он не намерен жалеть меня. —Маршалл! —волна из тысячи разных эмоций медленно накрывает меня с головой, пока он продолжает ритмично двигаться во мне. Сильнее царапаю его спину, выпуская неконтролируемые стоны. И именно в тот момент, когда я оказываюсь на грани, он останавливается, и мои глаза ловят его взгляд. Он развлекается. И что-то коварное прячется в его глазах. —Пожалуйста… —Что я получу взамен? —Маршалл… —Что я получу? —Что угодно. —Что угодно? —Да! Пожалуйста! Его самодовольная улыбка–последнее, что я вижу перед тем, как волны удовольствия вновь овладевают мной. Не в силах осилить навалившуюся тяжесть наслаждения, мои глаза закрываются. Что угодно. Я пообещала ему, что сделаю всё, о чём он попросит. И он воспользуется этим.