We Just In Too Deep

22 августа

2000

06:20

—Я бы, наверное, хотела жить где-нибудь недалеко от этого места,–с замиранием сердца оглядываюсь по сторонам: редко стоящие по одиночке деревья, которые словно не хотят загораживать вид на гладь озера; осторожно выглядывающее из серых облаков солнце и высокая, будто бы стремящаяся дотянуться до неба и искупаться в тёплых лучах, трава. Не это ли Рай? —Зачем?–Маршалл игнорирует всю прелесть этого места. Может, потому что слишком часто тут бывает. Или, может, потому что это не имеет для него смысла. Да, точно. Ему не нужно это. –Здесь хорошо. —Да? Ближайший магазин в тридцати минутах езды. Ближайшая больница–в трёх часах. Ближайший... —Я поняла, Маршалл, заткнись. —Просто не хочу, чтобы в порыве восхищения природой ты переехала в это убитое место только ради озера...–он лениво скользит взглядом по плавно покачивающимся из-за ветра волнам, но блеск воды не отражается в его глазах. Они кажутся пустыми. Как если бы они оставались закрытыми. Как если бы он воплотил все свои опасные мысли о самоубийстве в жизнь. —Озера и красивого неба!–пытаюсь подбодрить его, но у меня это никогда не выходило. Он уже решил для себя, что будет непробиваемой стеной, так? Зачем тогда мне тянуть его туда, где я бы хотела, чтобы он был? Потому что я не хочу оставаться на светлой стороне без него. —Я мог бы подарить тебе всё это сам,–его голос не выражает абсолютно ничего. Тут ли он вообще? Его ли я сейчас вижу? —Верно, ты же теперь не знаешь, куда девать деньги. Он переводит непонимающий взгляд на меня, и тысяча вопросов читается в чертах его лица. Давай, Маршалл, спрашивай. Дай мне вцепиться хоть в одну вещь, что докажет мне твоё присутствие. Почему молчишь? —Что мы будем делать, когда ты закончишь школу? Школу? —Но я уже давно... закончила школу... Он молча обводит меня взглядом, и его глаза постепенно наполняются эмоциями. Как в замедленной съёмке. Сначала отрицание, после–осознание, затем гнев и непринятие. Чего он не может принять? —И оставила меня! —Что? —Мы могли быть вместе! Я просил тебя остаться!–он крепче сжимает в руке какой-то фотоаппарат. Так и не сделал ни одной фотографии. Не умеет видеть прекрасное. —Зачем ты ушла? —Ты не просил меня оставаться! —Я бы мог дать тебе всё! Всё, о чём ты попросишь! Я бы купил тебе это чёртово озеро! Это грёбаное место, которое я теперь ненавижу!–он прерывается на секунду, когда видит, что я хочу возразить, но не даёт мне возможности даже соединить слова в предложение.–Да, ненавижу! И не смотри на меня так, блять! Потому что каждый раз, когда я сюда попадаю, каждый раз, когда я пытаюсь спрятаться здесь от мыслей о том, чем стала моя жизнь, я сталкиваюсь с ещё более дерьмовыми мыслями! С мыслями о тебе!–он отворачивается в сторону, будто это поможет ему скрыться, и бросает фотоаппарат с такой злостью, будто тот причинил ему непоправимый ущерб. —Мне ничего от тебя не было нужно! Я бы купила это место сама, если бы это значило, что ты научишься хорошо относиться ко мне! Но ты, чёртов... —Я люблю тебя!–он перебивает меня и находит мою руку, переплетая наши пальцы. Почему я не сопротивляюсь? Потому что мне приятно? Да. Наверное, так. —Не любишь! Даже желая сдаться и принять поражение, нужно уметь сохранять гордость. Поэтому я не поддамся ему. —Люблю! Я хочу быть с тобой. Я хочу о тебе заботиться. Я хочу...–он продолжает свою воодушевлённую речь, похожую на повторяющийся бесконечное количество раз спектакль. Словно каждый день своей жизни я покупаю билет на одно и то же шоу в надежде, что финал изменится. Но все мои надежды разбиваются с жутким треском. Актёры играют по сценарию. Им нет дела до моего ноющего сердца. Какая им разница, что мне не нравится конец этой истории? Что это вообще за вид мазохизма–пытаться исцелить рану тем, что и стало её причиной? —Не веди себя как ребёнок, Маршалл. У тебя теперь есть семья. Ты должен заботиться не обо мне. —Я могу быть с тобой и всё ещё заботиться о Нейте. Мне ничего не мешает,–его пальцы крепче цепляются за мою руку, напоминая мне о реальности происходящего. Он здесь. И он говорит, что любит меня. Почему я не счастлива? Он использовал меня. Да. Поэтому. —Не будь таким тупым, Маршалл! Подумай о Хейли! Об Алайне! Не я их мать! Их мать Ким! Позаботься о ней! Почему я прогоняю его? Хочу сделать это прежде, чем он сбежит снова сам. Да. Поэтому. Чтобы убегая, он не надевал победную улыбку. —Хейли и Алайна? —Да! —Но у Ким нет детей. Я думал, мы с ней станем родителями, когда она сказала, что беременна, но она врала мне. У нас нет детей, Шерил. И не будет, клянусь! Если ты хочешь детей, то у нас будут дети! И их будут звать... Как ты сказала? Хейли и Алайна?–он проводит ладонью по моей щеке, но я не чувствую его прикосновения. Тут ли он? —Маршалл, у тебя две дочери... —Тебе это приснилось,–он смеётся, ложась на плед, которого тут даже не было пару секунд назад. Что происходит? —Иди к чёрту! Это не смешно! —Я не шутил! Я не знаю, на каких препаратах ты сидишь, но всё, что ты сейчас говоришь–бред. У меня нет семьи. Только Нейт. Пытаюсь успокоиться, но все эти факты не складываются в моей голове. У него нет семьи? Мне действительно приснилось всё это? И Нью-Йорк, и моя работа, и его карьера? Или мне снится то, что происходит сейчас? Его признание в любви... И оно мне снится? —Какое сегодня число? —Что?–он поднимается с пледа и садится рядом со мной. Слишком близко. Но я по-прежнему не испытываю никаких чувств от этой близости. Ни тепла, ни прохлады, исходящих от него. Как если бы он был проекцией моего измученного бессонными ночами сознанием. —Назови сегодняшнюю дату. —5 июня. У тебя выпускной сегодня,–он убирает волосы с моего лица и заправляет их мне за ухо. Но я не чувствую его пальцев. Я ведь помню, как они ощущались раньше. Холодные, но греющие. Помню, как он меня касался. Отдала бы всю себя лишь бы почувствовать это снова. —Выпускной? Маршалл, я закончила школу почти десять лет назад. Он молча встаёт на ноги и убирает руки в карманы. —Поехали. —Куда? —К тебе. Отпразднуем твой выпускной. Ты долго выбирала платье. Опускаю взгляд и замечаю ткань бледно-лавандового цвета. Это действительно платье, которое я надела в тот вечер. Но это было давно. Это не может происходить сейчас. –Давай, поднимайся,–Маршалл вновь садится на плед, пристально следя за моими глазами. —Нет. Ты переспал со мной и бросил! Я не хочу находиться с тобой рядом! Не хочу тебя слушать! Он целует меня, запуская пальцы в мои волосы. Я всё ещё не чувствую его. Значит, я не совершаю ничего глупого, верно? Раз я даже не верю, что он здесь. Я ложусь на плед, а он залезает сверху и находит моё бедро под платьем. И я позволяю ему. Мои губы вновь оказываются в плену его губ, и это, наверное, приятно. Я бы хотела сейчас чувствовать это. —Я знаю, что натворил. Но я хочу исправить это. Если ты позволишь,—он нависает надо мной. Его лицо выглядит ещё трагичнее в свете акварельно-серого неба. В нём отпечаталась вечная тоска. Та, которую называют поэтичной. Та, которая может стать причиной создания великого произведения искусства. Или та, которая может в объятиях своих болезненно худых рук довести до могилы. —Ты ничего не исправишь. Я говорю это с грустью или с суровым предупреждением? —Вернись со мной. —Куда? —В Детройт. Открываю глаза, ощущая себя так, будто небо и земля поменялись местами. Чувствую его руку на животе и понимаю, что всё происходящее мгновениями ранее было сном. Теперь я могу его чувствовать. Пытаюсь отодвинуться, но его хватка становится сильнее. Спит ли он когда-нибудь по-настоящему? –Ещё пять минут,–слышу его сонный голос и ощущаю кожей шеи его сухие губы. Как же хорошо чувствовать его. –Мне надо в туалет,–использую самый беспроигрышный вариант из всех, что позволят мне выбраться из его плена. Он лишь тихо смеётся и отпускает меня.

07:55

Возвращаюсь в спальню после утренней рутины, по какой-то причине удивляясь, что он всё ещё не ушёл к себе. Даже не встал с постели. –Поднимайся, тебе пора собирать вещи,–аккуратно кладу ладонь на его плечо, будто боясь потревожить его сон. Что ему снится? –Я не хочу,–он лениво натягивает одеяло выше, выражая этим жестом твёрдый протест. Иногда он ведёт себя как ребёнок, который не может смириться с тем, что весь мир существует не для его развлечения. –Ты мне надоел,–толкаю его сильнее, но его тело не сдвигается и на долю сантиметра.—Вставай, мне нужно собираться. Он лишь смеётся, поднимая взгляд, полный усталости и нежелания покидать такое тёплое и безопасное место. В кровати ему не нужно думать о карьере и сроках. Пока он погружён в свежие белоснежные простыни, его единственной заботой является свет из окна, отчаянно желающий подарить ему бодрость. Его губы складываются в наглую ухмылку–он собирается сказать что-то грязное. Лучше бы и дальше спал. –Если ты так не хотела, чтобы я мешал тебе собирать вещи, могла бы дать мне выспаться,–он говорит спокойно, но с очевидным вызовом в голосе. Пытается поставить меня в неудобное положение. Его внимательные глаза жадно следят за мной–он получает удовольствие от того, как его пошлые замечания выбивают из меня уверенность. —Это не моя вина, что ты не спал,–сохраняю нейтральные эмоции, игнорируя желание принять участие в его бессмысленной игре на перебрасывание колкими фразами. Начинаю складывать чистую одежду в сумку, подсознательно надеясь, что он не согласится вот так легко заткнуться. Пусть продолжает свою словесную атаку, пусть отпускает комментарии, которые в любой другой ситуации можно было бы назвать сексуальным домогательством. Пусть продолжает наполнять своим голосом наши последние часы вместе. Чтобы мне было, о чём вспоминать по ночам. Чтобы было, о чём скучать. –А кто разодрал мне спину? Кто связал мне руки?–Маршалл не унимается, но на этот раз ухмылку на его лице заменяет улыбка, которую он даже не пытается скрыть. Не похоже на него. Он редко позволяет себе так открыто улыбаться. Будто это делает его уязвимым.—А? Не ты? —Ничего особенного,—стойко выдерживаю град его издевательств, борясь с возникающими в сознании образами. Мне будет не хватать этих наших идиотских игр. —Ничего особенного, сука? Ты умоляла меня трахать... —Не бери на себя слишком много. Это просто прощальный секс,—прерываю поток извращённых напоминаний о прошедшей ночи, не будучи уверенной в том, что смогу выдержать больше и не захотеть ударить его по лицу за то, что мы вообще оказались в одной кровати. Потому что теперь мне будет не хватать всего этого. Как я могу так внезапно остаться без него? Как я могу принять, что это наш с ним последний день? Почему после всего, что было, после всего, что могло бы быть, мы должны расстаться? Мы ведь заслужили немного больше времени. Он хочет что-то сказать, но его телефон начинает звонить. Я уверена, что это Ким. Кому ещё он нужен в такую рань? Его рука тянется к телефону, и он, увидев имя звонящего, проводит рукой по лицу, будто пытаясь стереть с себя всё, что может выдать его измену. –Эй...—его голос звучит неестественно, слишком приветливо и бодро. Иногда, когда Ким звонит ему по утрам, он старается вести себя так, будто давно встал с постели. Может, чтобы избежать вопросов о том, кто делил с ним кровать. Продолжаю складывать вещи, игнорируя голос его жены на том конце провода. Он вернётся к ней, и их счастливая семья снова соберётся вместе. Он забудет о том, как сильно хотел с ней развестись, забудет всё, что сказал мне тем вечером в гримёрке, когда Ким попыталась себя убить, забудет о том, как она хотела запретить ему видеть детей, забудет о том, как просил меня быть с ним в этом туре. Он обо всём этом забудет, когда увидит её. И он вспомнит, как любит её, вспомнит, как она была тем человеком, к которому он всегда мог возвращаться. Я тоже была таким человеком для него, но он этого даже не замечал. Может, потому что это казалось естественным. Интересно, кто окажется на моём месте в следующем туре? Кого он заставит пройти через всё то же самое? Что есть у Ким такого, чего нет у меня? Почему даже много лет назад он всегда выбирал её? Стоило ей только захотеть, как он прибегал к ней. Туда, где она его ждала. —Да, сегодня вечером. Я слышу улыбку в его голосе, и это причиняет боль. Это правильно, что он рад вернуться к своей семье, но это неправильно, что мне приходится быть невольным свидетелем этой радости. Неужели это никак не тревожит его? То, что мы больше не встретимся. —Сразу, когда я вернусь? Не собираются дать мне отдохнуть? У него семья. И он вернётся к ней. К Ким. И после всех измен, после всех скандалов, он обнимет её. После всех клятв навсегда покончить с ней, после всех её угроз забрать детей и оставить его в одиночестве, он заснёт с ней в одной постели. И она простит его. После всего, что он творил. А к кому вернусь я? Наступит ли когда-нибудь день, когда мне будет, к кому возвращаться? —Обязательно,—на его лице появляется широкая улыбка. Когда в последний раз он улыбался так же искренне из-за меня? Он скучает по ним. По всем. Хочу ли я, чтобы он безумно скучал и по мне? Чтобы хотел написать мне каждый раз, когда напьётся? Чтобы жалел, что оставил меня? Чтобы любил меня, но знал, что моей любви не заслуживает? Чтобы хотел вернуть меня? Чтобы закрывая глаза во время секса с любой поклонницей, он представлял меня? —Да... Ловлю его осторожный взгляд и мгновенно понимаю, что сейчас он собирается сделать то, что всегда пытался делать лишь тогда, когда мы не были рядом: он скажет ей, что любит её. А мне придётся слушать это. Мириться с этим. –И я тебя люблю. Отвожу глаза, судорожно пытаясь найти что-нибудь, за что мой взгляд мог бы зацепиться. Мятые простыни. Как, чёрт возьми, кому-то может прийти в голову говорить своей жене о любви, лёжа на мятых после секса с другой женщиной простынях? Почему я оказалась в этом треугольнике? Почему не Мелани? Она же этого хотела. А хотела ли я? Да. Кажется, будто эта мысль отталкивается от стен и с большей силой возвращается ко мне. Я хотела. —До встречи,—он кладёт телефон обратно и садится в просторной кровати, наполненной солнечным светом. Белые простыни кажутся более тёплого оттенка, а тень разбросанной по полу одежды кажется неправдоподобно длинной. Будто пытается сбежать отсюда и изучить все номера в отеле. Закрываю сумку, стараясь игнорировать его изучающий взгляд, обжигающий мою спину. Если хочешь, что-то сказать, говори. Не надо смотреть на меня так внимательно. —Уже спланировали выходные?—нарушаю молчание, давящее со всех сторон. Кто-то должен был это сделать. По крайней мере, заговорив первой, я хотя бы смогу отвлечь его от всех неудобных вопросов, которые он, я уверена, хотел бы задать. —Да. Девочки хотят пойти со мной на аттракционы, когда я вернусь,—он тепло улыбается, поднимая свою одежду с мягкого ковра. —Наверное, сильно скучают по папе. —Не пытайся вывести меня на эмоции ради какой-нибудь статьи,—он натягивает на себя измученную футболку, по виду которой легко можно догадаться, как жестоко с ней обошлись, пока снимали. —Не хочешь дать мне последнее интервью? Может, мне дадут премию.

POV Маршалл

–Последнее? Не собираешься бегать за мной по всей стране, чтоб содрать с меня любой материал для журнала?—бросаю ей вызов, отказываясь заканчивать этот разговор. Я слишком сильно люблю нашу традицию ведения диалога. Язвить до тех пор, пока кто-нибудь не примет поражение. Бесценно. А ведь на самом деле тем, кто бегал, был я. —Я собираюсь уволиться после тура,—она медленно складывает чёрное платье, и я не могу сопротивляться возникающим в моей голове вопросам о том, снимал ли я с неё когда-нибудь это платье. Хотелось бы вспомнить, но я не знаю, зачем мне это нужно. Наверное, хочу закрепить воспоминания о себе в её голове. Чтобы каждый раз, надевая это платье, она вспоминала мои руки, снимающие это платье с неё. —Зачем такой примерной сотруднице увольняться?—не могу удержаться от комментария, от которого следовало бы удержаться. Она не любит, когда кто-то оценивает её профессионализм, потому что сама в него не верит. Думает, что секс со мной может стереть весь её труд. —Потому что примерные сотрудницы не спят с клиентами. —Они просто не знают, что теряют,—скольжу взглядом по её шее, на которой мне удалось надёжно оставить свои следы. И она даже не пытается их скрыть. —Ты слишком самоуверенный для человека, который так легко позволил себя связать,—её искусанные губы складываются в улыбку. Конечно, как тут не улыбаться. Ей понравилось доминировать. А мне понравилось быть под её властью. —Если ещё раз посмеешь упомянуть об этом, связанной окажешься ты,—упираюсь локтями о колени, ощущая приятную боль в мышцах. Как после хорошей тренировки. —Ты думаешь напугать меня этим?—блеск вызова мелькает в её шоколадных глазах, и это напоминает мне, как сильно я люблю в ней её желание быть в подчинении во время секса. —А если я свяжу тебя и заберу с собой в Детройт?—озвучиваю ей самую безумную мысль из тех, что поселились в моём сознании с этой ночи. Забрать её с собой. Хотя бы на несколько дней. —Тогда я испорчу тебе семейные каникулы.

17:33

—Dream On?—Дре отвлекается от своего телефона, как будто не уверен, что услышал меня правильно. Я редко предлагаю сэмплы сам. Обычно этим занимается он. —Да. Для припева. Даже лирика есть. Ну, наброски. —Что-то может выйти,—он делает глоток какого-то напитка, название которого я не запомнил.—Но придётся повозиться. Не знаю, насколько быстро получится договориться. —Да... —О чём думаешь? —Понятия не имею, каким должен быть альбом,—откинув голову назад, бесцельно рассматриваю потолок. Он слишком яркого цвета. Глаза болят. —И об этом ты думал вместо того, чтоб отдыхать? Чувак, во время тура не нужно думать о «следующем альбоме». Такие вещи происходят сами по себе,—он снова возвращается к телефону, с серьёзным видом перечитывая какое-то сообщение. Наверное, по работе. И он учит меня отдыхать. Этот вечно погружённый в работу... —Я давно уже думал об этом сэмпле...—краем уха улавливаю мотив “Ready Or Not„, звучащей за стенами VIP-секции. Шерил любит эту песню. Наверное, поэтому, этот трек и напоминает мне о многом, что с ней связано. Какая же пытка, когда ты не можешь избежать ассоциаций.—И что значит «отдыхать во время тура»? Сам же заставлял меня разговаривать со всеми этими продюсерами... —Это чтобы ты понял индустрию. Тебе не обязательно со всеми из них работать. Во время таких встреч... не думай о сотрудничестве, думай о том, как ты вообще себя с ними чувствуешь. Если они тебе кажутся унылыми придурками, не убивайся, пытаясь заставить себя с ними сработаться. Бит всегда найдётся, а плохая энергия на записи ни к чему. Просто смотри, какими бывают люди в индустрии, делай выводы, выбирай... —Как будто все эти сучки с лейбла дадут сделать выбор самостоятельно. —Делай, как они говорят, а потом добавляй чего-нибудь от себя. В конце концов, они отвяжутся. Проходил через это. —Я просто не знаю... они раздражают... Почему я не могу делать так, как мне нравится... Как я хочу. —Им не всралось, что тебе нравится и чего ты хочешь, Слим. Они знают, как надо делать, чтобы заработать денег. Тебе от этого тоже есть польза. —Я их ненавижу. Не знаю, просто... Ненавижу. —Я понимаю, чувак. Но знаешь, бывает дерьмовее. Некоторые совсем не могут делать выбор. А ты хотя бы посрать сам можешь. И тебя не заставляют встречаться с какой-нибудь моделью или певицей для шума перед альбомом. В секцию поднимается какая-то женщина с напитками и раскладывает их перед нами, не забывая демонстрировать своё тело. Наверное, ненавидит свою работу, но любит деньги. —Хорошо проводите время?—её учтивый голос прекрасно вписывается в тему нашего с Дре разговора. Но она звучит неестественно. Как будто на самом деле даже не знает, есть ли кто-нибудь в комнате. Просто говорит заученные фразы, представляя в мыслях похвалу от своего босса, когда тот увидит, сколько денег мы отвалим за этот её послушный голос. Я бы встречался с такой, как она, ради шума перед альбомом. —Да. Спасибо большое... Лея. Не знаю, как в этом мраке Дре смог прочитать её имя на бейджике. И ведь это даже не её настоящее имя. На работе они вынуждены зваться фальшивыми именами. Вести фальшивые диалоги. Всё, кроме денег, должно быть фальшивым в этих стенах. И голос, который они используют. И характер, который они показывают. И интерес, который они проявляют. Как и все эти представители лейблов. Им же нет дела до того, что им говорят. Они не упустят возможности показать, что они всё знают лучше. «Мы всегда стараемся идти на компромисс, так? Ты тоже должен. Делай, как мы говорим» «Ты пару лет в этой индустрии, не веди себя так, будто знаешь больше нас» «Это интервью необходимо. Говори, что должен» «Нам нужен сингл до конца месяца. Ничего из того, что ты отправил, не подходит» «Нет, эта запись не станет синглом. Она не подходит. Нам нужно что-то вроде „My Name Is“» «Не хочу звучать грубо, но не забывай, у кого какие роли, парень. Я говорю, что делать, а ты делаешь. Твоя карьера обсыпется в следующую же минуту после того, как мы отдадим её в твои руки» «Пол Розенберг не может отвечать за всё. Не думай, что договориться с ним одним будет достаточно» «А Вы читали контракт, мистер Мэтерс?» Лея кивает и уходит обратно, и я хочу продолжить наш разговор. Хочу развить тему. Хочу говорить о чём угодно, лишь бы не погружаться в размышления о том, как я ненавижу этот лейбл и этих придурков. В конце концов, я ничего с этим не сделаю. Единственный выход–сдохнуть. И почему мысли о самоубийстве вызывают улыбку? Потому что кажутся бредовыми или соблазнительными? —А я бы хотел. Ради шума перед альбомом встречаться с красивой моделью... Хорошо же? —А подходит тебе это, а? Сразу полетят вниз рейтинги альбома. Чтобы Слим Шейди, маньяк и психопат, бегал за моделью? —Может, я хочу её убить? Дре закатывает глаза, чем заставляет меня усмехнуться. Мне нравится, что я могу позволить себе говорить о любом дерьме, о котором могу подумать, и он не будет отчитывать меня, как все эти ублюдки с „Interscope“. «Хватит о насилии и геях, парень. И хватит называть «трусливой сучкой» каждого, кто тебе не нравится» Идиоты хотят, чтобы я сохранял скандальный образ, но боятся, что это обернётся настоящим скандалом с моим участием. Хотят, чтобы я «не сдавал позиции, ведь нужно поддерживать этот шумный маскарад с игрой в маньяка-убийцу», но чтобы это не создавало им проблем. Лицемеры. Что это за Слим Шейди, который не читает рэп о сексе с мёрвыми шлюхами, которых перед этим топил в холодном бассейне? Трусливые сучки. —Ладно, не будем о работе. Лучше попробуй это. Мощное дерьмо,—он протягивает мне напиток, что недавно принесла Лея, и я бы хотел его попробовать, но сейчас не лучшее время. Всё равно не запомню вкус. —Я только что принял. Не хочу перебивать ощущения. —Слушай, Слим. Лучше расслабься с этими таблетками, ладно? Не знаю, как у него это получается, но в моменты, когда он пытается меня от чего-то предостеречь, его голос становится мягче. Как будто отец объясняет сыну, как поступать не следует. Но у меня ведь не было отца, так что к чёрту. —Всё хорошо. Я не жру их тоннами. Просто принимаю... иногда. Каждый раз, когда хочу отвлечься. Не умею по-другому? Умею ведь. Почему тогда постоянно выбираю таблетки? Потому что приятно? Я знаю много других приятных вещей. Почему всегда таблетки? —Я знаю, мужик, просто говорю на будущее. Мало кто может слезть с этого дерьма. Я и не собираюсь «слезать с этого дерьма». Зачем мне это? —Я не наркоман. Мне просто нравится, когда мне хорошо. Я даже не понимаю, лгу ли сейчас. Зависим ли я? Телефон Дре начинает звонить, и он закатывает глаза, устав от бесконечных разговоров по поводу работы. Он поднимается с дивана и хлопает меня по плечу. После этого прощального жеста мне удаётся заметить лишь то, как его силуэт медленно скрывается за стеклянной дверью. Закрываю глаза, позволяя усталости взять верх. Эти диваны чертовски неудобные. Наверное, это единственная причина, по которой я до сих пор не уснул здесь. Звуки постепенно стихают, и теперь всё, что я слышу–собственное дыхание. Было бы хорошо, если бы и свет исчез. Но он продолжает пробираться сквозь закрытые веки. Почему-то мне казалось, что если я закрою глаза, то смогу спрятаться от всех проблем. Что заставило меня в это верить? Помню, когда мы смотрели с Ронни фильмы и они мне не нравились, он говорил, что я могу просто закрыть глаза и не смотреть. И по какой-то причине я решил, что это правило можно применить ко всему. —Мам! Мам, вставай! Тут нельзя спать, мам!—пытаюсь оттащить словно парализованное тело Дебби от лестницы, ведущей в то самое место, где она теряет последние капли рассудка. Как только я вышел за порог дома, я знал, где её искать. Когда я искал её по всему городу, будучи совсем ребёнком, это занимало больше времени. Откуда было наивному ребёнку знать, где пропадает мать? В страхе остаться брошенным я бегал по переулкам, заглядывал во все магазины, даже пытался искать её силуэты в окнах квартир её бывших мужиков. Я плакал и боялся, что она ушла и оставила меня. Или умерла. Но теперь я всегда знаю, где она удовлетворяет свои самые мерзкие потребности. Если это место исчезнет, моя жизнь станет лучше. Нет, это бред. Если этого бара не будет, она найдёт другой. Кто остановит её? Совесть? —Маршалл... Принеси сигареты,—она лениво поднимает голову и выплёвывает давно потухшую сигарету на асфальт. Окурок падает в трещину, через которую проросло какое-то настойчивое растение. Как бы ты не пытался побороть обстоятельства, обязательно найдётся кто-нибудь, кто вот так вот вторгнется и решит помешать тебе. Как эта сигарета мешает растению. Мама всю жизнь была этой «сигаретой». А я всю жизнь пытался «прорости сквозь асфальт». Но все мои попытки сопровождались в лучшем случае смехом. В худшем случае–унижениями. «Маршалл, не неси чушь!» «Никуда мы сбежим из этой вонючей дыры, если ты не будешь брать дополнительные смены! Я пытаюсь изо всех сил, и ты должен!» «Лучше бы чем-то полезным занялся, Бога ради!» «А на какие деньги мы оплатим счета, если ты ходишь и задариваешь Нейта ненужным хламом? Какие, к чёрту, игрушки? Хватит с меня твоего дерьма!» «Не веди себя так, будто кроме тебя здесь никто не мучается, Маршалл!» —Мам! Я оставил Нейта одного дома! Тебе надо домой к нему! К факторам, безмерно раздражающим меня этим вечером помимо жары, прибавляется её упрямство. Что может быть хуже, чем душным вечером ругаться с пьяным человеком, который только что проиграл деньги? Хуже только, если этот человек–твоя мать. Эгоистичная, жадная, манипулятивная... —Нет... Надо ещё партию... Надо отыграться...—она тянется худой рукой к дверям с облезшей краской синего цвета. Тусклый свет рвётся из мутного окна бара, а вместе со светом и приглушённые возгласы давно уже забывших о счёте времени пьяниц, чьи дни один за другим повторяют друг друга. Чем моя жизнь отличается от их жизни? Кроме бессмысленных попыток выплыть из этого дерьма? Они просто тонут в наркотиках и выпивке, а я, увлекаясь всем этим дерьмом в равной степени, совершаю какие-то жалкие усилия, чтобы что-то изменить. Сам себя обманываю, что мне всё это не нравится. Но мне нравится. Вкус алкоголя, дешёвая дурь, вечера в “Shelter„ и секс. Мне это нравится. Тогда зачем мне врать себе же? Потому что это неправильно? Кто из нас прав? Может, и мне стоит просто принять всё как есть? Ради чего мне карабкаться вверх, если меня постоянно тянут вниз? Если вниз тянут те, кто должны помогать подниматься? Если бы только у меня были крылья... Но все эти наркоманы, чьи тела и души тухнут за барными стойками, давно поняли, что у них нет крыльев. И мне пора. Это не они идиоты. Идиот я. —Не сегодня. Тебе нужно идти домой! Я уже должен быть на работе, мам! Меня уволят! Опять уволят из-за тебя!—не знаю, по какой причине мой голос дрожит. И даже не хочу знать. Я устал самому себе напоминать, насколько я жалок. Какого черта такие вещи продолжают меня терзать? Это происходит каждый раз. Почему никак не привыкну? Потому что надеюсь, что в один день всё изменится. Я куплю дом, я заберу Нейта, я найду хорошую работу, я... Женюсь ли я на Ким? После всего, что произошло за последнее время? Я люблю её и люблю всё, через что она заставляет меня проходить. Даже боль. Но я не пытаюсь наладить отношения с ней. Потому что меня всё устраивает? Или потому что я не знаю, какими вообще должны быть отношения? Она трахает кого-то, пока я на работе, а я трахаю кого-то в ответ. Вместо того, чтобы поговорить с ней. Это язык, на котором мы общаемся. Месть. Взаимное унижение. Саморазрушение. Провокация. Как будто до тех пор, пока я тот, к кому она будет возвращаться в конечном счёте, мне нет дела до того, кого она трахает. Так ли это на самом деле? Если это так, то почему я постоянно ревную? Почему ненавижу мысли о том, что она в объятиях кого-то другого? Значит, мне не всё равно? Но если мне не всё равно... Почему я продолжаю мириться с этим? И почему поступаю так же грязно? —Та стерва... И её вонючий урод в грязном костюме... Они играли нечестно. У них мои деньги... Надо отыграться...—она в очередной раз открывает и закрывает пачку сигарет дрожащими руками. К чему насиловать эту пустую пачку? —Нет! У них не твои деньги! Это мои деньги, Дебби! И я заработал их не для тебя, как ты не понимаешь? Почему ты... не понимаешь, мам?—я уже не стараюсь держаться перед ней. Буду я плакать или не буду, она всё равно смешает меня с дерьмом и назовёт слабаком. —Ты хороший мальчик, Маршалл... Ты не злишься на маму, так? —Заткнись!—опускаюсь на колени, ощущая ненавистную мне дрожь в теле. От чего я плачу? От бессилия? От того, что физически ощущаю, как погибает всё, что помогало мне глушить мысли о вечном сне? Вечный сон... Подходящее ли сочетание слов для описания разложение собственной плоти и оголения костей? Какая к чёрту разница, будут меня жрать трупные черви или те, что жрут при жизни? Те, что начинают с мозга. Убеждают, что я ничего не стою. Что я пустое место. Те, что озвучивают факты, которые мне и без того известны. —Ничего не говори. Просто дай мне отвезти тебя домой. Если меня уволят, мне будет некуда идти. Знаешь, что тогда будет?—на замену боли приходит ярость. И так всегда. Я ненавижу в себе это. Ненавижу, потому что не могу принять боль. Не могу смириться. Вместо этого я выбираю гнев. Испытывать гнев проще, чем чувствовать себя ничтожным. Но после гнева, как после бурной химической реакции, остаётся осадок. Как доказательство того, что реакция прошла успешно. И этим осадком в моём случае является желание покончить с собой. Неконтролируемая страсть к тому, чтобы завершить все эти муки. Желание забрать всю трагедию своей жизни в могилу. Запереть эту трагедию в гробу, издеваться над ней так же, как и она издевалась надо мной, убедиться, что она не выберется оттуда. Убедиться, что она захоронена вместе со мной. Месть самому себе. Если бы не было людей, которых я люблю, я был бы рад умереть. Не имеет значения, каким способом. Я бы мог достать пистолет и пристрелить себе мозги. Мог бы утопиться. Мог бы нажраться таблеток до онемения. Да, это похоже на меня. Умереть от передозировки. Выблёвывая собственный желудок, ощущая, как закатываются глаза, чувствуя, как горит всё тело. После того, как Ронни не стало, мысли о смерти перестали быть порочными наваждениями. Теперь это мои желания. Ему ведь стало легче? Мне снится, что он зовёт меня. Если бы он жалел о смерти, то не звал бы меня с собой, так? —Надо отыграться... В гробу ты отыграешься, сука! —Тогда ты сдохнешь от голода, а Нейта снова заберёт опека! —Ничего не будет, Маршалл, не будь наивным. Твоя работа не важна. Она пытается подняться, но терпит поражение. Собственные ноги отказываются её держать. Отказываются нести её в это гиблое место. —Да? И откуда ты будешь тогда брать деньги? —Генри. —Что? Она обращает пустой взгляд в кирпичную стену, у которой валяется несколько разбитых бутылок. Она хочет напиться ещё сильнее. До беспамятства. Я знаю, о чём она хочет забыть. О моём отце, о трейлерном парке, о бесконечном количестве по-детски наивных ошибок, о беспомощности. Но почему она имеет право позволить себе забыть всё это, а я нет? Почему я не имею права утонуть в грехах, иллюзиях и пороках? Почему я должен бороться, если больше не могу? —Дай сигарету,—она роняет пустую пачку себе под ноги и достаёт из старой сумку зажигалку, пропуская мимо ушей мой вопрос. —Что за Генри? —Он обещал забрать нас отсюда. Я дам вам хорошую жизнь, Маршалл. И ты простишь меня,—Дебби указывает зажигалкой мне в грудь, и этот проблеск фальшивой заботы разжигает что-то давно потухшее во мне. Она ищет моего прощения? Потому что чувствует вину? Нет. Давит на жалость. —Мам! Хватит верить каждому... Хватит верить этим идиотам! Никуда они тебя не заберут! —Не все поступают как твой отец,—её голос полон иронии, из него сочится яд. Я устал от того, что она ненавидит меня лишь потому, что сын своего отца. Я не выбирал его! Если бы у меня был выбор, я бы выбрал не рождаться вовсе! —Но с тобой все поступают так! И ты постоянно винишь в этом нас с Нейтом! Поэтому хватит этого дерьма! Хватит ждать, что кто-то спасёт тебя! Сама вылезай из этого всего!—поднимаюсь с колен, ожидая, что она сделает то же самое. Может, в этом моя проблема. Я жду, что она будет действовать так же. Я жду, что она найдёт в себе силы остановить этот процесс гниения, берущий начало в её голове. Потому что я смог, и теперь я берегу надежду на то, что она сможет тоже. Не позволяю этой никчёмной мечте сгореть окончательно. —Знаешь, почему ты думаешь так? Почему, знаешь?—её голос полон злобы, но глаза выражают другие эмоцию. Что-то, похожее на смесь печали и бешенства. Нет, она не просто злится. Она похожа на свирепого зверя, готового разорвать жертву клыками. И её свирепость вызвана досадой, не ненавистью. —Ты думаешь, что все поступают как твой отец, потому что сам бы так поступил! Каждое сравнение с ним похоже на то поганое ощущение, когда по моей плоти проводили лезвием тупого ножа. Я испытал это лишь однажды, и этого хватило, чтобы вбить это себе в память на всю жизнь. —Хватит! —Дай мне закурить. Я вернусь в бар,—она переключается словно по команде выключателя, и это злит меня ещё сильнее. Какого хрена она думает, что может говорить мне всё это дерьмо о том, насколько я похож на своего отца, а затем просто поменять объект обсуждения? Ей нравится убивать меня таким образом? Нравится вбивать мне в голову убеждения о том, что мне нет смысла противостоять этой куче дерьма, зовущейся судьбой? Мой отец бесполезный мусор, а мать гнилая дрянь. Оба ненавидят меня. Обоим нет до меня дела. Кем стану я? —Дай сигарету. —У меня нет сигарет! И ты идёшь домой!—ощущение, что я уже достиг предела, душит меня. Я чувствую, как когти этого дурного чувства смыкаются на моём горле. Я вижу этот образ во снах: высокая тень пытается задушить меня, пока я бьюсь в конвульсиях, хватаясь за её костлявые руки, чтобы заставить её ослабить хватку на моём горле. Я вижу эти сцены слишком чётко. Слишком кинематографично. Моя кровь стекает по чьим-то худым рукам, покрытым шрамами и глубокими ранами. Меня тошнит, губы дрожат, в горле сухо, а черепную коробку словно пытаются стереть в порошок изнутри. —С какой стати ты говоришь мне, что делать?—она ведёт себя слишком уверенно для человека, который не может взять управление над собственным телом. Какого чёрта она собралась в бар, если не может устоять на ногах? Ради какой цели? —Почему ты постоянно... —Маршалл? Замираю при звуке этого тихого голоса. Оборачиваюсь и замечаю Ким, тихими шагами плывущую к нам. Я не могу выдержать её взгляда. Не после того, как трахал кого-то в ответ на её измену. Не после того, как втирал ей это в лицо после секса с ней. Почему я поступаю так? Почему говорю ей, что простил её, позволяю ей целовать меня, позволяю ей трахать меня, а затем признаюсь, что спал с кем-то ещё? Почему мне нравится эффект от этого? Почему нравится причинять ей боль её же методами? —Что вы делаете тут на улице?—она встаёт между мной и Дебби, с укором смотря на мою мать. Она всё знает. Знает о проблемах моей матери. Они похожи. Ким тоже топится в алкоголе, пока он не согреет её и не спасёт от сокрушающегося на неё гнева всего мира. Или пока не сожжёт её изнутри и не отнимет её жизнь. —Я пытаюсь вернуть её домой. —Там Нейт?—её светлые глаза встречаются с моими, и в момент столкновения взглядов я понимаю, что готов простить её. Готов прощать её миллионы раз. Лишь бы иметь право смотреть в её глаза. Я ненавижу своё отражение. Но я люблю видеть своё отражение в её глазах. —Да. —Один? —Да. —Дебби, тебе нужно вернуться к Нейту,—Ким отворачивается от меня, и это ощущается как шанс сделать вдох. Но я готов не дышать вовсе, если это будет означать, что я задохнусь в её объятиях. Я знаю, эта сука будет рада видеть, как я безуспешно бьюсь в попытках наполнить лёгкие кислородом. Она будет рада вогнать мне клинок в глотку таким образом, чтобы я сгибался пополам от боли. И она сделает это так, чтобы я не умер сразу. Нет, убить меня быстро... это не по её части. Я буду долго истекать кровью. Этой крови хватит, чтобы наполнить сосуды другого человека. Но кому нужна моя грязная кровь? И я буду рад мысли о том, что я заставляю её ощущать настолько сильные эмоции, что даже жестокое убийство в наших общих стенах и на наших общих простынях не избавят её от желания владеть мною. Только в её руках я согласен умереть, истечь кровью и распрощаться с жизнью. Только в её руках и в руках Шерил. Как неправильно. Гнаться за двумя девушками. Не знать, кого хочешь больше. Но мои фантазии о них отличаются. Я всегда вижу сны о том, как Ким душит меня. Сны о Шерил более странные. В снах о ней мы погибаем вместе. Я тону в океане, а она хватает моё тело и пытается выплыть. Но у неё не получается. Мы погибаем вместе. В снах о Ким я расплачиваюсь за грехи, а в снах о Шерил у меня есть шанс на исповедь. В снах о Шерил я ещё могу видеть свет солнца над поверхностью воды. Что мне нравится больше? Страсть в страданиях с Ким или умиротворение в идиллии с Шерил? Я ощущаю себя живым человеком в этих вечных колебаниях доминирования и повиновения с Ким, но с Шерил я чувствую себя другим человеком. Я ничего не боюсь с ней. Я не хочу тащить её в свой порочный мир, я хочу стать частью её мира. —Ким, дай сигарету. У тебя есть?—Дебби переключается на свою новую жертву, отвлекая меня от мыслей, ленивым темпом пробегающим в моей голове. Я не знаю, чего хочу. Мне просто нужно кого-то любить. С кем-то просыпаться. Быть обманутым уловками, заставляющими меня верить, что кому-то я нужен. Ведь если нет никого, кто будет ждать моего возвращения, то зачем мне возвращаться? Я хочу, чтобы меня любили. Это жалко, это ничтожно, это унизительно и смешно. Но этого я хочу. Хотя бы иногда чувствовать, что меня любят. —Если пойдёшь домой, я отдам тебе всю пачку,—Ким выдвигает свои условия, и это становится причиной улыбки на моём лице. Она всегда была такой. И за это я её любил. Люблю. Но это не значит, что ей стоит вмешиваться. Не сейчас. Мы ведь расстались, так? Она ведь ушла от меня. К чему тогда всё это? —Дебби, я отдам тебе всю пачку. Я куплю тебе ещё одну. Только вернись домой. —Не нужно,—вступаю в диалог, который, скорее, можно назвать монологом. Дебби ведь не отвечает ничего внятного. Какое-то сдавленное мучение, мольбы о табаке и рассеянные движения. И я должен любить её, потому что она моя мать? —Но по-другому она не вернётся...—она самым невинным образом делает вид, что хочет помочь мне, но я знаю, что это не так. С ней не может быть так легко. Она что-то задумала. Какая-то идея засела в её голове. Она точно попросит чего-то взамен. —Какая тебе разница?—гнев, непонятно откуда берущий начало, становится всё более очевидным, и теперь, под влиянием всех этих неоднозначных эмоций, я даже не пытаюсь понять причину своего поведения. Она ведь хочет помочь, так? Почему я жду, что её мотивы мне не понравятся? —Я не помогаю тебе, не переживай. Я беспокоюсь за Нейта,—Ким закатывает глаза и скрещивает руки на груди. Её голос звучит холодно. Как странно. Странно, что мне нравится её фальшивое безразличие. Знать, что она притворяется равнодушной. Почему мне это нравится? Может, потому что это свойственно и мне. Я не хочу показывать людям, что я в них нуждаюсь. Я перестал проявлять привязанность с детства. Не помню, когда впервые решил, что необходимо закрыться, но помню причину. Я испугался того, что люди могут использовать мою любовь и извлекать из неё выгоду. И я уверен, что у Ким та же причина. —Не беспокойся,—отвечаю ей тем же отречённым тоном, но она никак не реагирует и вновь обращается к Дебби, чьё неразборчивое бормотание уже стало фоновым шумом. И этот шум преследует меня всю жизнь. —Я отдам тебе всю пачку, Дебби. Только вернись домой. —Попросите кого-нибудь другого посидеть с Нейтом. Он взрослый мальчик. Ему не нужно, чтобы мама всегда носилась рядом с ним,—разум будто возвращается к ней, и её голос становится чётким, хрипота куда-то исчезает, а взгляд проясняется. Невероятно. Она приходит в себя лишь тогда, когда ей нужно оправдать себя, свои поступки, найти повод погрузиться в этот мрак ещё глубже. И никогда не для того, чтобы привести в порядок свою жизнь, вытащить своего ребёнка из дерьма, причиной которого она и является. —Как будто ты была рядом с ним, когда он был младше! —Тогда ты просил кого-нибудь присмотреть за ним, когда уходил на работу. Попроси ещё раз. —Ты думаешь, я бы стал искать тебя в каждом баре, если бы был кто-то, кто мог бы сейчас посидеть с ним? Ты думаешь...—делаю шаг в её направлении, и моя тень полностью накрывает её тело, скрученное на грязной лестнице. Какое жалкое зрелище. —Маршалл. Она не пойдёт,—ладонь Ким ложится на моё плечо, и это заставляет меня замереть. Лишь бы только её рука осталась лежать там же. Нет. Нельзя поддаваться. Я должен вернуть Дебби домой. Чего бы это не стоило. —Вставай! Идём домой,—подхожу ближе к маме, и хватка на моём плече становится сильнее. Ким пытается оттащить меня к себе, и мне нравится это. Неважно, по какой причине она это делает. До тех пор, пока она хочет держать меня ближе, поводы не имеют значения. —Маршалл! Я присмотрю за ним,—она вздыхает, и я бросаю быстрый взгляд через плечо. Как будто это поможет мне убедиться в её намерениях. Её ладонь скользит вниз по моей руке, оставляя после себя приятное чувство. —Зачем тебе это? —Можем отойти и поговорить?—её тихая просьба отзывается в моём сознании не вопросом, заданном виноватым тоном, а приказом. Я мог бы сейчас отказаться и избавиться от неё, но что-то не позволяет мне. Спустя мгновение тишины слышу шорохи за спиной и понимаю, что Дебби пытается подняться и вернуться в это чёртово место. Она снова хочет сделать неправильный выбор. Сдаюсь и принимаю решение вернуться домой, пока ещё не поздно позвонить и предупредить, что я не смогу быть сегодня на работе. Я не могу оставить Нейта одного. Пока мы не уедем из этого грёбаного района, его нельзя оставлять одного. Много опасного дерьма происходит по ночам. И никогда не знаешь, станешь ты жертвой ограбления или чего-нибудь хуже. Я не собираюсь пренебрегать его безопасностью, как пренебрегали моей. Но просить Ким об услуге я тоже не собираюсь. —Я тебя прощаю,—она хватает меня за рукав толсоовки, и я в очередной раз застываю на месте, словно парализованный. Она прощает меня? За что? За то, что я спал с Герой? Но она ведь изменила мне первая. Значит, это не имеет значения. —За что? —Ты знаешь,—её глаза сверкают угрозой, как будто она хочет показать мне, что мы ещё вернёмся к этому разговору. —И что? Мы не были вместе. Это не измена. За что ты меня прощаешь?—пытаюсь сопротивляться неприятному ощущению, что медленно формируется в груди и превращается в сжирающее заживо чувство стыда. Почему мне стыдно перед ней? Почему стыдно, что переспал с девушкой, которую знал всего несколько часов? Ким ведь поступает так же с любым парнем, которого найдёт. Тогда в чём моя вина? В том, что не ищу разумных выходов? В том, что не желаю спасать утопающего в своём лице? В том, что покорно принимаю обстоятельства? —Прости и ты меня. —Не могу,—кажется, что с этими словами что-то во мне разбивается с треском. Неужели я действительно не могу? Или я могу, но боюсь чего-то? Да, это какой-то странный страх. Необъяснимый. Это как бояться вставать с постели после кошмара. Страх неразумный, но ощутимый. —Маршалл. Пожалуйста. —Я не могу больше. Я хочу, но... —Я люблю тебя. Сбиваюсь с мысли, которую хотел озвучить, пропуская её фразу через себя. Любит меня? Почему это ощущается не как признание, а как выстрел в упор? Куда бы она ни целилась, она всегда попадает в сердце. —Тогда почему ты постоянно... Почему мы постоянно... Почему спим с другими? Если любим друг друга?—медленно теряю самообладание, с трудом сдерживая себя от того, чтобы не заявить ей о любви в ответ. Мне нельзя. Нельзя так легко её прощать. —Я не знаю,—она сокращает расстояние между нами, переступая через какую-то расчерченную мелом линию на асфальте. Не стоило.—Я не знаю! Прости меня,—её голос ломается, и глаза наполняются слезами, которые я уже привык видеть. Причиной которых я и являюсь. Сколько жизней я должен прожить, чтобы научиться не доводить до слёз тех людей, которых люблю? Её голова находит место в изгибе моей шее, и я позволяю ей обнимать меня так сильно, как она того хочет. Её тело дрожит, и я не нахожу ничего разумнее, чем обнять её в ответ. Я хочу поцеловать её. —Прости меня. —Больше никогда... не делай так...—закрываю глаза, не находя сил думать о наивности своей просьбы. Просить её не изменять мне? Бред. Я не могу дать ей столько любви и внимания, сколько она ищет, и она находит это в других людях. Я не умею проявлять любовь так, как ей это нужно. Она хочет, чтобы я бесчисленное количество раз признавался ей в чувствах, чтобы не скрывал одержимости ею. А я не могу так. Я боюсь открываться. Поэтому она изменяет. У неё другой язык любви. А почему изменяю я? Потому что хочу ответить тем же. Нанести ту же рану. Заразить тем же вирусом. Ради мести. Она использует других парней, чтобы те подарили ей ложное, но возвышенное чувство заботы. Я использую других девушек ради мести. И я ненавижу себя за то, что это ранит её. Но если я закрою глаза, всё это перестанет меня тревожить, верно? Нет. Эти рвущие душу в клочья ощущения нельзя стереть, просто накрыв глаза веками. Это исчезнет лишь тогда, когда я закрою глаза навсегда. Лишь тогда, когда моя плоть достигнет того же разложения, которого достигла моя душа. А до тех пор мои попытки прятаться от боли в темноте–самообман. —Хорошо проводишь время?—чей-то тихий голос звучит в комнате. Это Шерил? Я чувствую горячее дыхание на своей шее, но по ощущениям звук доносится словно вдалеке. Как будто пространство, в котором я заперт, не ограничено стенами. Как будто я могу слышать, что происходит в здании напротив. Как будто мир стал плоским. —Как дела?—её тонкие пальцы скользят по моему плечу. Так... приятно. Я не хочу открывать глаза. Я хочу спрятаться от реальности и скрыться от её цепких когтей в этом ощущении. —Теперь хорошо. Когда ты тут. —Сейчас будет ещё лучше,—она шепчет эти слова мне в губы, и я чувствую её прикосновения под футболкой. У неё холодные руки. Откидываю голову назад, плотнее закрывая глаза. Свет невыносим. Он давит. Сейчас я не хочу видеть, хочу только чувствовать. Она наклоняется ближе. Её движения такие... профессиональные. Когда она успела такому научиться? —Я сделаю всё, что ты скажешь,—она сладко шепчет эти слова, и в моём больном сознании возникают сцены, которые мне бы хотелось реализовать. Я хочу ещё раз заняться с ней сексом в публичном месте. Там, где нас не найдут, но всё равно будет страшно попасться кому-то на глаза. Чтобы страсть была разбавлена адреналином, чтобы каждый шорох заставлял сердце биться быстрее, чтобы мы были вынуждены сдерживать стоны. И я хочу, чтобы я был трезв и мог ощущать каждую эмоцию без влияния веществ. Чтобы я боялся, что мы будем вести себя шумно. Не как тогда в туалете или гримёрке, нет. Тогда я был не в себе, тогда я был пьян и под таблетками. Тогда я трахал её не только потому, что хотел этого. Тогда я хотел показать ей, что между нами есть уговор. Что она не может спать с кем-то ещё. Но сейчас я хочу не этого. Сейчас я хочу ощущений. К чёрту уговор! Но сейчас не время осуществлять эти фантазии, эти мучительным образом исковерканные извращённым сознанием желания. Я не трезв. Я не могу найти сил даже для того, чтобы открыть глаза. Как будто тяжесть всего мира, все его грехи и все его беды свалились на мои плечи. И я не хочу больше заниматься с ней сексом в таком состоянии. Я хочу чувствовать всё так, как есть. Хочу показать ей, какой бывает любовь. Может, и фальшивая. Неправильная. Грязная. Порочная. Но какая разница, если это приятно? —Не уходи. Просто... сиди здесь,—с трудом составляю простую просьбу, и это звучит слишком пассивно, слишком слабо и бессильно. Как будто я нахожусь в состоянии полусна. Как будто говорю фразу, которую репетировал всю ночь, но внезапно забыл. —Как скажешь, милый. Милый... Она когда-нибудь называла меня так? Она плавно качается бёдрами вперёд и назад, и я сильнее хватаюсь за её талию. Ощущаю её кожу под тканью какого-то тонкого гладкого материала. Её руки гуляют по моему телу, а губы издеваются над моей шеей. Я готов поклоняться ей, готов возводить её в культ каждый раз, когда я чувствую её голодные поцелуи на моей шее. Я так сильно хочу её, но у меня даже нет сил сказать ей об этом. —Не хочешь уйти в приват? Приват? Это не Шерил? —Нет... Давай... В другой раз,—осознание подкрадывается мне под кожу, больно укалывая. Я так легко принял другую девушку за Шерил? Потому что под таблетками или потому что подсознательно хотел бы видеть её сейчас здесь? Какое из этих оправданий лучше вписывается в ситуацию? —Тебе не нравится?—страсть в голосе сменяется на наигранную обиду, и это помогает мне убедиться в том, что мои догадки верны, не будучи вынужденным открывать глаза. Это не голос Шерил, не её интонация. Её голос звучит иначе. Они даже не похожи. Почему тогда я был уверен в том, что это она? Почему сразу не услышал подмены? Неужели моё подсознание настолько сильно искажает всё, что я слышу, когда нетрезв? —А? Нет, нравится... Но я... не хочу сейчас,—пытаюсь сопротивляться навязчивому желанию поддаться и позволить ей сделать всё, что поможет ей загрести все мои деньги, но я не могу. Хотя бы один раз я должен взять верх над примитивными потребностями. Ради кого? Шерил? Слышу тихую усмешку и, не успев открыть глаза, ощущаю как её рука скользит по моему телу и забирается в брюки. Чёрт... —У меня есть... жена...—сквозь стон произношу последнее, что позволит мне обмануть самого себя и убедить её в том, что я этого не хочу. Но почему я представляю в голове не Ким? Почему представляю Шерил? —Но её здесь нет. Только мы,—её рука скользит вверх и вниз в мучительно медленном темпе. Она хочет, чтобы я просил её двигаться быстрее. Она хочет, чтобы я потратил все свои деньги на секс с ней. Выпускаю стон, когда её губы принимаются пытать мою шею. Это хорошо, но мне надо... закончить это. И сейчас нет времени думать о причинах. —Слушай, я заплачу тебе. Больше, чем ты рассчитываешь, но давай... продолжим в другой раз?—медленно открываю глаза, встречаясь взглядом с её глазами. Они такие... яркие. Как будто они говорят за неё. Она улыбается в ответ на моё предложение, и даже её улыбка выглядит профессионально. —Без проблем. Включишь деньги в оплату счёта. Я Молли. Помнишь меня?—она не слезает с моих колен, и её ладонь остаётся лежать чуть выше пояса моих брюк. Как будто она надеется продолжить. А я даже не пытаюсь это изменить. Как животное, управляемое инстинктами. —Не помню... —перебираю догадки, повторяя её имя в своей голове раз за разом. Молли. Молли... Она явно зарабатывает деньги сексом. Она не одна из поклонниц, с которыми я спал. Тогда кто? —Ты знаешь меня? —А кто не знает? —Нет, я имею в виду... —Я знаю, что ты имеешь в виду, Эм,—её пальцы медленно скользят вверх по моему телу, останавливаясь на плечах. Она облизывает губы малинового цвета и наклоняется вперёд.—Мы трахались в твоей машине. Много лет назад,—её приглушённый шёпот слышится в сантиметре от моего уха, пока моя ладонь против моей воли ложится на её обтянутое тканью жемчужного цвета бедро. Молча смотрю на её лицо, как будто это поможет мне вспомнить всех женщин, с которыми я трахался в машине. Я даже не помню, как часто это происходило. Но точно знаю, что мне это нравилось. Точно знаю, что хотел бы сделать это ещё раз. —После игры в баскетбол,—она охотно облегчает мне задачу, ни разу не разорвав зрительный контакт. Она хочет видеть мои глаза, когда я вспомню её.—Я сосала твой член, а потом мы трахались сзади, на пассажирских креслах,—она не избегает грязных выражений, и это заводит меня, зажигает порочный огонь. —Молли... Та Молли,—повторяю её имя, сбитый с толку осознанием происходящего. Воспоминания одно за другим возникают в голове, возвращая меня в то время, когда всё было по-другому. Я помню, как нас познакомила Шерил. Помню, как мы с Молли трахались в машине. Помню, как до этого играл в баскетбол. Помню, какая была погода и каким греющим было солнце. Помню, каким приятным был ветер и в какие цвета было окрашено небо. Я бы хотел ещё раз вернуться в то время. Просто для того, чтобы ощутить разницу. Сейчас уже ничего не доставляет мне такого удовольствия, как самые простые вещи тогда. —Если бы знала, кем ты станешь, не отпускала бы тебя. Как бы сложилась моя жизнь, если бы мы с ней были вместе? Могли бы мы любить друг друга? Если бы всё сложилось иначе, был бы я сейчас тем, кто я есть? Смог бы я стать лучше? —Что ты здесь делаешь? Почему ты... в этом городе? Почему меня это так удивляет? Почему я привязываю людей к местам? Если я сам уже не там, где всё начинал, почему мне сложно представить, что и другие люди покидают те места, где начинали они? —Я была во многих городах, Шейди. И спала со многими богатыми мужчинами. —Не работаешь на кого-то конкретного? —Ты знаешь, что разговоры включены в стоимость моего времени? Всё, что она делает, выглядит профессионально. И флирт, и смех, и взгляд. Замечал ли я когда-нибудь такое же при общении с другими девушками вроде неё? Она звучит и ведёт себя естественно, но при этом словно по сценарию. Как много времени у неё заняло научиться этому? Многие волнуются на её месте, забывают, что нужно говорить, неумело притворяются заинтересованными в любом дерьме, что я говорю. Но не Молли. Она заставляет меня хотеть её, не прилагая никаких усилий. —Уверен, что можешь позволить себе тратить время на разговоры? —Я заплачу. —Каким ты стал щедрым. Раз так вышло, может приумножишь мне доход? Её почти голые бёдра скользят вперёд, и приподнятая платьем грудь встречается с моей. Она хочет заработать столько денег, сколько сможет. —Я же сказал, что заплачу,—игнорирую растущее желание схватить её за шею и втянуть в поцелуй. Она знает, что делает. Она убирает волосы за ухо и снова опускает пояс моих брюк чуть ниже. Её рука осторожно касается моего члена, пока я пытаюсь найти в себе силы отказать ей. Мне нравится её голос, нравится её запах, нравится то, как её руки заставляют меня проклинать себя за слабость. Зачем мне останавливать её? —Тебе понравится,—она сладко шепчет те проклятые слова, которые никогда не приводили меня ни к чему хорошему. Я хочу сорваться. Хочу позволить ей трахать меня прямо здесь. На этом диване. В этой до жути яркой комнате. Так, как она этого захочет. До потери пульса. Она хочет стать моей постоянной шлюхой. И она непреклонна в этом. Хочет, чтобы я трахал её каждый день и платил за это деньги. Хочет, чтобы именно такую сделку я ей и предложил. И что мне мешает это сделать? Закрываю глаза, приняв свою неспособность отказаться от ощущения её прикосновений на моём теле. Может, я гораздо более бессилен, чем мне казалось. К чёрту. Из колонок тихо играет “If Your Girl Only Knew„ Алии, и, кажется, эта песня слишком хорошо вписывается в ситуацию. —Я умею больше, чем она. —Она?—находясь в состоянии эйфории с невероятным усилием произношу одно простое слово, даже не будучи уверенным, что она это услышит. —Твоя жена. Чувствую, как её губы касаются моей шеи и как она улыбается между долгими поцелуями. Она любит тот факт, что я слабее. Любит тот факт, что может увести меня куда угодно, если захочет. И она точно знает, что если она опустится на колени и возьмёт мой член в рот, я сдамся в ту же секунду. И она довольна этим. Кое-что ей нравится больше, чем деньги. Больше всего ей нравится знать, что её до безумия хотят. Так сильно, что готовы открыть на неё охоту, преследовать её, поклоняться ей. —Молли...—мольба срывается с моих губ против моей воли. Но я не знаю, о чём я её прошу. Продолжить начатое или остановиться? —Знаешь, я не всем клиентам говорю своё настоящее имя,—она упирается коленями по обе стороны моих бёдер и кладёт левую руку на моё плечо.—Поэтому тебе придётся показать мне, что ты того стоишь. Её правая рука будто в замедленной съёмке плывёт вниз по её телу, очерчивая грудь, и теряется за тканью её белья. —Блять...—заставляю себя закрыть глаза, когда она начинает играть с клитором, издавая прерывистые стоны мне в рот. Её тело прижимается ближе к моему, я чувствую, как бьётся её сердце, кожей ощущаю, как её пальцы меняют скорость, доводя её до удовольствия. Открываю глаза, когда она отпускает моё плечо, задирая освободившейся рукой платье ещё выше и полностью оголяя бёдра. Её вздохи смешиваются со звуками музыки, что звучит за пределами этой комнаты, и это заставляет моё желание овладеть ею разгореться сильнее. Трахать её, рискуя быть замеченным. Как же это хорошо. —Возьми меня,—она вытаскивает пальцы и хищно улыбается, заканчивая своё короткое представление. И я не знаю, как отвести от неё глаза. Она вызывают восторг своей готовностью на любой шаг, но что-то терзает мои мысли. Что-то не даёт мне продолжить. —Разве не будет лучше для тебя, если ты просто получишь деньги без всего этого дерьма, а?—продолжаю выжимать всё возможное из своих жалких попыток сопротивляться, не пытаясь понять, для чего я это делаю. Кажется, в любое другое время я был бы счастлив попробовать что-то с кем-то вроде неё. Но сейчас я не могу. Потому что скоро увижу Ким? Или потому что не хочу потом вновь извиняться перед Шерил? Но почему Молли не хочет просто взять деньги и оставить меня? Разве они не устают от своей работы? Разве не были бы все они счастливы, если бы им платили без секса? Разве может кому-то нравиться трахаться со всеми, у кого есть деньги, просто чтобы не оказаться на улице? Или в её случае всё иначе? Она ведь не нуждается в деньгах, я уверен. И она не хочет принимать оплату без работы. Чего она хочет? —Ты кое-чего не понимаешь, Шейди. Все эти шлюхи были бы счастливы ободрать тебя, не прилагая усилий и даже не раздеваясь. Но знаешь, чем я лучше? Знаешь, почему все мерзкие богатенькие придурки умоляют меня стать их постоянной подругой? Молча жду её ответа, как будто эта информация необходима мне для жизни. Какая мне разница, почему все хотят привязать её к постели? —Потому что я люблю трахаться. —Я сейчас занят,—говорю самое банальное и неправдоподобное, что можно сказать в такой ситуации, и, если судить по её взгляду, она не верит мне. Я не понимаю её. Можно любить секс, но ведь не так сильно. Её рука снова скользит вниз по по моему телу, но на этот раз я ощущаю себя по-другому. Теперь она делает это чувственнее, смелее. И в этот момент я осознаю, зачем ей всё это шоу. Она бросает мне вызов. Хочет доказать мне, что я не смогу держаться долго. И я даже не собираюсь спорить с этим. Я действительно не протяну долго. —Молли... —Можешь закрыть глаза и думать о ней. —О ней?—сквозь густую пелену перед глазами бормочу первые пришедшие на ум слова. Если бы я не был под таблетками, стал бы заниматься с ней сексом? Это ведь приятнее, когда я трезв. Это лучше запоминается и ярче воспринимается. Смог бы сопротивляться тогда? —О жене. Или о Шерил. Кому какое дело? Открываю глаза, с глухим вопросом смотря ей прямо в глаза. Я вижу в них покорность и подчинение, к которым уже успел привыкнуть. Но с ней всё иначе. Если подобные эмоции в глазах случайных фанаток могли означать буквальную готовность к повиновению, желание запомниться и даже влюбить в себя, то в её случае это продуманный шаг, это часть её профессионализма. Это отточенный навык. Ведь на самом деле подчиняется не она, а безвольные порочные слабаки вроде меня. Ещё месяц назад ей бы не пришлось использовать все свои способности, чтобы переспать со мной. —Мы недавно с ней встретились. Поговорили немного. Она работает с вами, да? Не зная, как развить этот диалог дальше, закрываю глаза и провожу рукой по лицу. Я не хотел, чтобы она догадалась. Но я и сам не знаю, по какой причине. Какая ей разница почему я не хочу её трахать? —Я угадала, Шейди? У меня есть много источников информации. Я могу узнать всё. И о таких клиентах, как ты, меня предупреждают заранее. —Ты помнишь Шерил?—подхватываю новую тему для разговора, чтобы хотя бы понять, как много ей известно. Откуда такая уверенность, что мы с ней спим? Это её профессиональная проницательность или интуиция? Или просто догадка в попытке поймать меня? —Мы учились вместе, потом я часто видела её статьи. Было весело читать в тех журналах про людей, которых я трахала,—её губы касаются моего уха, когда она шепчет ответ на мой вопрос. Её тело вновь качается вперёд, и я выпускаю слабый стон. Ощущения близости достаточно, чтобы захотеть перевернуть здесь всё. —Не думал встретить тебя...—позволяю себе поддаться, а ей позволяю творить то безумие, которым она сводит меня с ума. То, как двигаются её бёдра... Я никогда такого не видел. Не чувствовал. —Ты ведь и не вспоминал обо мне, да? Застываю, не понимая, какой ответ я должен дать. Она ведь не ждёт, что я запомнил её после случайного секса? —Всё нормально. Я тоже не вспоминала о тебе до тех пор, пока не узнала, насколько толстым стал твой кошелёк,—её рука снова обхватывает мой член, но на этот раз увереннее, словно она убеждена в своей победе.—Надо было до последнего носиться за тобой, чтобы сейчас я могла трахать тебя каждый раз, когда захочу купить себе новые духи. Она не ищет дьявола, поцелуями которого она насытится. Дьявола, в любви которого сможет раствориться. Дьявола, который покажет ей грехи интереснее тех, что она уже совершала. Она–дьявол. Она–воплощение порока. Напоминание о том, насколько притягательным может быть то, что принято считать неправильным. Но что правильно? Делить мир на хорошее и плохое или броситься в омут и верить, что нет ничего абсолютно хорошего? —Слушай, мне надо идти...—пытаюсь выбраться из плена её соблазна, выразить отказ, разорвать любой контакт и положить этому конец. Это выглядит неестественно и ничтожно, но хотя бы сейчас я должен думать головой. Я не хочу потом извиняться перед Шерил. Я не хочу изменять ей. —Представь на моём месте её. Ты ведь хочешь,—блаженным тоном она подкрадывается всё ближе к моим мыслям, оголяя горькую правду.—Знаешь, о чём я думала каждый раз, когда видела тебя по телевизору? В ожидании ответа лишь поднимаю свои глаза, встречаясь с разгоревшимся пламенем в её взгляде. Если бы я действительно хотел закончить это, то это всё не зашло бы так далеко. Я не могу придумать оправдание, чтобы избавиться от цепей, в которые я сам себя заключил своими слабостями. —Я думала о том, как сильно хочу, чтобы ты трахал меня под наркотиками после своих шоу. Она слезает с моих колен и подходит к краю дивана, где лежит какая-то сумка. Только сейчас я замечаю, как хорошо на ней смотрится это платье. И моё жадное внимание не остаётся незамеченным: она слабо улыбается, наклоняясь к сумке. —У меня есть кое-что, что может нам пригодиться,—она достаёт маленький пакет какого-то порошка и, качая бёдрами, возвращается ко мне. Пакет с наркотиком оказывается на моих коленях, пока мои глаза ищут что-то в её взгляде. Она хочет, чтобы я купил у неё это? —Ну как?

20:14

—Какая мне разница, кто тебя трахает? Мерзкий придурок, собираешься хвастаться?—ДеШон затыкает уши, имитируя отвращение, как только я упоминаю о том, что произошло между мной и Молли. Я не знаю, зачем ему это знать. Может, хочу, чтобы он дал разумное объяснение моему отказу. —Нет, просто... Я не знаю, это всё странно...—начинаю активно жестикулировать, сам того не замечая. Нам с ним всегда было проще вернее понять суть историй, что мы друг другу рассказываем, если мы используем жесты. Это просто что-то странное, в чём мы никогда не пытались разобраться. Кажется, совсем скоро мы начнём разговаривать на жестовом языке. —Это Молли. —И что?—его рука перемещаются от уха к полупустой бутылке пива, отражающейся в стеклянной поверхности стола. В отражении она кажется полной. Или я просто ещё не отошёл от таблеток. —Ты знаешь её. —Это настоящее имя? —Да. —И зачем ей говорить тебе своё настоящее имя?—его бровь изгибается в недоверии, и я закатываю глаза. Он считает меня дураком. Думает, что она назвала мне фальшивое имя, а я повёлся. Он всегда называет меня «придурковатым», когда считает, что я верю в любую чушь. —Потому что мы знакомы... —И что? —Ты знаешь её. Она училась с Шерил в одном классе,—сразу перехожу к сути, но это его даже не впечатляет. Почему он так легко принимает такие вещи? Я всегда удивляюсь, когда встречаю людей, которых в последний раз видел очень давно. Но он не такой. Его редко можно этим удивить. Он может встретить президента в туалете, но рассказать нам об этом как о чём-то случайном через месяц во время просмотра сводок новостей. Что-то вроде: «Кстати, знаете, какого урода видел недавно?». В последний раз он удивлялся встрече с кем-то только тогда, когда оказалось, что с нами в туре будет Шерил. И на этом всё. —Я не знаю её одноклассников. —Та, которая трахалась со всеми... —Я не спал с сомнительными людьми, я умнее тебя. Я себя берегу. —Иди нахуй!—толкаю его локтем, и он начинается смеяться, ударяя меня в ответ. Этот лживый кусок дерьма флиртовал с любой девушкой, которая позволяла себе задержать взгляд в метре от того места, где находился он. Он готов разорить лейбл, раздавая напитки каждой женщине в баре. Наверное, он готов платить за коктейли даже для парней, если посчитает их симпатичными. У этого засранца слишком часто бывает хорошее настроение. —Ты так бесишься, потому что знаком со всеми инфекциями, которые передаются половым путём. —Ни разу такого не было! —Я и не ждал, что ты будешь об этом рассказывать,—он пожимает плечами, как будто специально провоцируя меня. Этот... —Эй, чего орёте под вечер? У меня мигрень. Дверь открывается, и громкие звуки музыки пробиваются в комнату, заставляя бокалы дрожать. Какого хрена здесь понадобилось Денауну? —Он трахался с какой-то Молли!—ДеШон указывает пальцем на меня, как будто его поймали на воровстве и ему нужно оправдать себя, перебросив вину на ближайшего человека. И этим человеком постоянно оказываюсь я. —Я не... —Это не моё дело,—Денаун подходит к столу, сканируя все бутылки, что на нём разбросаны, и массируя виски. Чёртов актёр. До этого момента я и не замечал всего беспорядка, что мы устроили. В любом случае, большая часть ответственности за это лежит на Биззи. Этот ублюдок перевернул всё вверх дном и свалил на танцпол. Наверное, ищет кого-нибудь, кого он сможет впечатлить своей харизмой. Или весом. «Девочки, не хотите попрыгать на моём животе?». Уши вянут от его попыток кого-то подцепить, но у него получается. Невероятно. Здесь только я время теряю. Остальные развлекаются в полную меру. —Я пришёл сюда за водой. —За водой? Твоя непросыхающая от виски глотка пьёт воду тоже? —Знаешь что, я соблюдаю режим. Я пью около двух литров в сутки. Это важно для обмена веществ. Может, если бы и вы пили достаточное количество воды, вашим ублюдским уродским лицам это могло бы пойти на пользу! —Этот режим не включает в себя всю ту дрянь, что ты суёшь в рот,—ДеШон скрещивает руки на груди, прерывая пламенную речь Денауна о важности соблюдения водного режима. Жаль, я бы и дальше слушал, как он мешает нас и наши «ублюдские уродские лица» с дерьмом. Это весело. Всё, что хотя бы отдалённо напоминает мне о нашем с ними прошлом, веселит меня. Это позволяет мне оставаться живым. Не хотелось бы возвращаться в то время, когда ради приличного обеда нужно было проработать полную смену на дерьмовой работе, а затем приходить домой и находить пропахшую водкой Дебби без сознания на лестнице у двери. Это было плохое время. Но что-то тянет туда. —Речь о двух литрах воды, а не водки. —Я даже не пью водку, кретин,—он закатывает глаза, перебирая руками бутылки на столе. Он явно нетрезв. —Что ты ищешь? —Я же сказал! Воду! —Откуда у нас вода? Иди спроси внизу. —Там мне сказали, что воду нужно просить в баре, а там много людей,—Денаун закатывает глаза, падая на диван с самым оскорблённым выражением лица, на которое он может быть способен. Вся эта дорогая мебель не вяжется с его поведением. Он ведёт себя так, будто находится в своей старой квартире, где стены были обвешаны плакатами с поп-певицами, а на кухне постоянно был беспорядок, за который его всегда отчитывала мать. —Растолкай уродов и бери воду. —Не хочу мешать. Эти животные смотрят на танцы Сины. —Кого?—пытаюсь сдержать смех от бредовости этой ситуации. Он не захотел просить воду, потому что боялся мешать людям смотреть на чьи-то танцы. Денаун указывает куда-то в сторону, в толпу людей за плотным стеклом VIP-секции. Следую взглядом в указанном направлении, пытаясь понять, о ком идёт речь. Это не занимает много времени. Там, среди кучи безумных и голодных идиотов на первом этаже, в розово-фиолетовых цветах неона танцует женщина в жемчужном облегающем платье с переливами. Её движения плавные. Ощущение, что мягкий свет обнимает её тело, окружая его опьяняющим туманом, чтобы тот защищал её от нежелательного внимания бестолковых бездарей, которые не стали платить за шоу. Её кудрявые светлые волосы ложатся на грудь, её пальцы повторяют линии её тела, а бёдра качаются в ритме, идеально соответствующему ритму песни, что играет из колонок–“Bills, Bills, Bills„. Эту песню словно писали для того, чтобы под её мотивы и в сопровождении её лирики она дарила зрелище озверевшему стаду поклоняющихся её мастерству придурков. Кажется, никто, кроме неё не слушает песню. Все слишком поглощены этим безумством. Сотни рук тянутся к ней, а она этого словно не замечает, теряясь в своей стихии танцев и денег. Это её религия. Религия, что дарит ей порочное удовольствие взамен на её плоть и душу. Но эта религия не ставит её на колени. Всё наоборот: она использует эту религию, чтобы ставить на колени других. И как, чёрт возьми, у меня тогда хватило дерзости сопротивляться? —Это Молли...—поворачиваюсь обратно к Денауну, всё ещё потерянный в своих мыслях. Как он её назвал? Сина? —Подожди, Сина–это Молли? Та, за которую отваливают грёбаные миллионы? Одноклассница Шерил? Та Молли, про которую ты говоришь?—ДеШон нападает на меня с вопросами, но это лишь сильнее меня путает. Что его так удивляет? Что со мной пыталась переспать за деньги та, чья работа в том и заключается? —Да. Вы знаете её? —Чего? Он спал с ней? Это бы ему дорого обошлось,—Денаун с недоверием ещё раз бросает быстрый взгляд в толпу, как будто ждёт, что Молли лично поднимается к нам и скажет, было ли у нас с ней что-то. —Я же говорил, я не... —Святое дерьмо. Она училась с Шерил?!—Дуди спрыгивает с дивана и обходит стол, вставая у стекла и наблюдая за всем этим шоу.—И твоя развратная задница имела такую честь провести с ней время? —И что?—подхожу к нему, заметив, как в толпе стало происходить что-то странное. Кто-то хватает Молли за ногу и тянет вниз, но охрана стремительно выводит этого героя куда-то за пределы клуба под вопли остальных зрителей, поднимающих вверх бокалы. На что он рассчитывал? На то, что он мог получить то, что я осмелился упустить? Я не жалею, что не стал принимать её предложение, но мне чертовски льстит то, что на моём месте может оказаться не каждый. Наверное, ради этой грязной чести стоило идти на поводу у славы. Столько дверей открываются до того, как я даже успеваю подумать о том, что хочу ступить за их порог. —Она очень популярная среди своих. За неё много платят. Её даже по ящику показывали. Спала с каким то дилером, потом его посадили. Уже не помню деталей. Какая-то часть наркоты пропала, заподозрили её, но ничего не нашли. Рейтинги этого клуба выросли после этого. Все приходят сюда за ней. —Я не знал,—пытаюсь поймать взглядом её глаза, но у меня не выходит. Не знаю, зачем мне это нужно. Наверное, хочу понять, как меняется выразительность её глаз в зависимости от того, какой перед ней клиент и как много денег ей удастся заработать. Я хочу знать, может ли она действительно хотеть кого-то. Не из-за денег и прочего дерьма. Тогда, после игры в баскетбол, она ведь хотела меня просто так. Просто потому, что была одержима сексом. Может ли что-то такое произойти сейчас? —Я не знал, что её зовут Молли...—Денаун присоединяется к нам, и теперь мы выглядим как куча тупых подростков, что пробрались в клуб с поддельными документами и впервые увидели танцующую женщину. —Как её зовут?—отрываюсь от представления, отходя обратно к диванам. В чём смысл глотать глазами то, до чего не дотянешься? —Чего? Сам же сказал, что... —Нет, я имею в виду... профессиональное имя. Сина... —Сина Гам или что-то такое,—Денаун хватает со стола бутылку пива, заставляя нас с ДеШоном переглянуться. Пришёл за водой, так ведь? Неужели у него пересохло в горле от увиденного? —Сина Гам...—повторяю её сценическое имя, как будто пробуя его на вкус. Это то имя, которое она слышит между стонами своих клиентов? То имя, под которым она раздевает чужие кошельки? А я мог трахать её, произнося её настоящее имя раз за разом. Грешное, но такое восхитительное ощущение. Трахать не её образ, а её сущность. —И что? Содрала с тебя все деньги, а? —И продала мне кокаин,—не могу сдержать улыбки от мутного воспоминания о том, как она спустилась на колени после того, как пакет с наркотиком оказался у меня. Она хотела продолжения. И я знал, что продолжение того бы стоило. Но, к своему собственному удивлению, я не жалею о том, что наше с ней шоу завершилось тем, что я просто попросил Пола выписать ей чек за товар. «Клянусь, до могилы меня доведёшь, Мэтерс! Кто покупает это дерьмо у проституток?» —И этим она занимается?—Денаун зажигает косяк и делает продолжительную затяжку. Скоро мы все окажемся в плену этого дурманящего запаха. —Получается, что так. —Не жалеешь?—ДеШон украдчиво смотрит на меня сквозь приводящую в опьянение пелену дыма, возникшую в комнате. Это так странно. Добровольно позволять наркотикам красть свою жизнь, свой разум и своё будущее. —О чём? —О том, что ты ведёшь себя как шлюха! —Всё нормально. Мы даже не трахались с ней...—ощущаю, как тело тяжелеет, и с бессилием откидываюсь на спинку дивана. Вся усталость, что копилась в моих костях, мышцах и сухожилиях, даже не позволила мне дождаться, когда сработает эффект наркотика. Моё тело решило, что мне не нужно это, чтобы расслабленно пасть жертвой под тяжестью всего того, что навалилось на меня за последние дни. —Я просто купил кокаин... Зачем я это сделал? У меня есть люди, которые занимаются этим. Есть источники. Есть безопасные ходы. Есть возможность получать любые препараты, не попадая в свет фар полицейских машин. Абсолютно всё из того, что искажает сознание, создаёт иллюзии, вызывает привыкание и заставляет молить о большем и впадать в состояния, близкие к тем, которые принято считать свойственными психопатам, я могу получить, когда пожелаю. Зачем стал покупать это дерьмо у неё? Потому что мне понравилась эта игра? —На испытательном сроке до такого дерьма надо додуматься. А если продаст тебя журналистам? —Я хорошо заплатил ей. Зачем ей это делать? Если бы здесь был Пол, он бы ударил меня по голове за наивность, я знаю это. «Не был бы я твоим менеджером, посадил бы под домашний арест... Знаешь что? Исчезни, чтоб я тебя не видел. Мне ещё до могилы разгребать эти бумаги, так что не прибавляй мне проблем». Он всегда отчитывает меня и почти всегда делает это в шутку. Мне кажется, он привык к таким, как я. Чтобы по-настоящему его разозлить, мне придётся кого-нибудь убить. Это его взбесит, но не удивит. —Идиот, ты понимаешь, что так она заработает в три раза больше денег?! —Ну, тогда сдохнет моя репутация! —А ты... почему не переспал с ней?—Денаун передаёт косяк ДеШону, выпуская из лёгких воздух, смешанный с ядом. Кто же мог знать, что на самом деле натягивать цепи, что ведут к могиле, так приятно? —Не было настроения. Почему-то избегаю догадок на этот счёт. Насколько глупо будет, если скажу им, что не хотел изменять Шерил? Кто мы вообще с ней друг другу? Никто ведь. Поэтому и не хочу говорить им об этом. Эти придурки будут смеяться. Я бы тоже смеялся. Но я не в том положении. —Не ври, сраный извращенец. Люди стоят в очереди, чтобы хотя бы посмотреть на Сину! А к тебе она сама пришла! —И хотела заставить меня трахнуть её,—ухмыляюсь своим же мыслям о её мотивах, раз за разом вспоминая, как ее губы ощущались на моей коже. Почему... Ну почему мы не встретились с ней раньше... —Мерзкий ублюдок живёт чужими мечтами. —Иди к чёрту! —И что? Выходит, тебя технически пытались изнасиловать за твои же деньги? А ты гадкий идиот остался доволен. —Это самоей гейское, что ты делал за всю жизнь, Маршалл... Отказаться трахаться с Синой? Ты больной,—Денаун бросает короткий взгляд в толпу на первом этаже. Кажется, там всё стало спокойнее. Наверное, время истекло. Ни секунды она не станет двигаться, если за это ей не заплатят ту цену, что она установит. —У меня болит голова,—закрываю глаза, сдавшись под натиском утомления и усталости. Я хочу спать. Но я не хочу сегодня спать один. Надо найти Шерил. В последний раз хочется уснуть, обнимая её. Пусть толкается всю ночь, пусть не даёт мне уснуть, мне всё равно. —Сука высосала из тебя всю жизнь. Смеюсь комментарию ДеШона, внезапно вспомнив ещё кое-что странное. —Я отказался записать её номер... И дать ей свой... Если я просто не хотел спать с ней, будучи с Шерил, то почему не взял у неё контакты на будущее? Чтоб позволить себе хорошее развлечение, когда мне некому будет изменять? —Взял бы её номер для меня!—голос Денауна звучит по-детски разочарованным, и это заставляет меня засмеяться. —Это вряд ли её личный номер... Наверное, просто рабочий,—лениво пожимаю плечами, будто оправдываясь перед ним за то, что не подумал тогда о нём. —Мне от неё не нужно ничего, что не связано с её работой,—он тихо смеётся, и я знаю, что ДеШон сейчас скажет что-то, что выведет Денауна из себя. Он не упустит возможности кого-то уколоть. —Она тебе бы всё равно отказала. Ни за какие деньги не переспала бы с тобой,—Дуди оправдывает мои ожидания, и я слабо улыбаюсь, находясь в предвкушении словесной битвы, в которую они оба собираются вступить. Я обожаю, когда всё происходит как много лет назад. Две самых язвительных задницы собираются в очередной раз решить, у кого язык длиннее. Это же весело. —Если она захотела трахнуть Маршала, то у кого угодно есть шансы. Какого чёрта он мешает с дерьмом меня, а не Дуди? —И что это значит?—скрещиваю руки на груди, чувствуя, как ещё пару мгновений ранее оставившая меня бодрость, возвращается обратно. Я хотел, чтоб эти двое начали выяснять отношения, не впутывая меня! —Ты себя видел, Маршалл? Худой и бледный, как смерть! ДеШон смеётся, обнимая меня одной рукой. Конечно, ему смешно. Ему всегда смешно, когда меня унижают. —Наш белый мальчик просто обаятельный,—Дуди толкает моё плечо, и я закатываю глаза, пытаясь скрыть улыбку. Как у него всегда выходит делать так, что всем становится весело? —Заткнись!—толкаю его в ответ, но он не сдвигается, надёжно прицепившись ко мне. —А если серьёзно, почему не дал ей номер?—Денаун уже почти лежит на диване, прислушиваясь к песне, звук которой слабо доходит до нашей секции. “Get Me Home„ Фокси Браун... Почему каждая песня, что играет в этом грёбаном клубе так подходит Молли? —Если она захочет, она добудет его номер. Отроет в какой-нибудь клиентской базе или что-то такое...—ДеШон отвечает за меня, и, как всегда, у него это выходит лучше. Молча киваю в знак согласия, избегая задавать себе один вопрос: хочу ли я, чтобы она нашла меня через пару месяцев, когда всё это кончится? Ведь она не одна такая, с кем я могу спать за деньги. Она не единственная, кто может вести себя настолько профессионально. Тогда зачем мне нужна именно она? —Почему не взял её номер? —Если я захочу, я добуду её номер. —Сохранил последнюю каплю верности, Дуди? Стыдно перед ней, а?—ДеШон придаёт своему лицу серьёзный вид, внимательно смотря мне прямо в глаза, но я вижу, как он сдерживает смех. Ещё немного, и он, кажется, будет ползти под столом от смеха. —Ким сейчас, наверное, и сама кого-то трахает... Я просто не хотел, вот и всё... —А Шерил?—он, наконец, говорит то, что хотел, взрываясь от хохота. Какое интересное удовольствие ему доставляет это дерьмо. Он думает, я хочу на ней жениться. —Иди нахуй!—с улыбкой толкаю его разрывающееся от смеха тело к краю дивана, и он со слезами на глазах пытается успокоиться. Его так веселит собственная шутка или наркотики в его крови? —Она разговаривала с Шерил перед тем, как прийти ко мне,—вспоминаю этот странный факт, когда все приходят в себя после истерики. Я хочу знать, о чём они говорили. Знала ли Шерил, что Молли пойдёт ко мне? Думает ли она, что мы трахались? Последняя мысль заставляет меня сдержать улыбку. Мне надо найти Шерил и понять, ревнует ли она. Надеюсь, ревнует. —Вот почему она так легко сдалась. Шерил ей просто сказала, что ты того не стоишь. —Заткнись, Денаун!