We Just In Too Deep

Воздух аэропорта кажется сухим, будто стеклянным, а небо, что делят между собой самолёты, кажется бесцветным, прозрачным. Слова, которые я должен был сказать, но не сказал, душат меня, подступая к горлу. Меня от них тошнит. Так сильно, что хочется сорваться с места и броситься обратно в отель, обратно в её объятия, а потом долго её целовать. Лишь бы занять чем-то свой рот. Лишь бы растворить эти мерзкие мысли, не выпуская их из горла. Чего я боялся? Боялся, что она не сможет сказать в ответ, что любит меня? Боялся, что слова о любви она поймёт неправильно? Я люблю её не так, как я люблю Ким. Я люблю её не так, как следует любить. Я не понимаю своей любви к ней. Я лишь понимаю, что хочу возвращаться к ней раз за разом. Хочу, чтобы она была первым человеком, которому я смогу рассказать хорошие новости. Хочу, чтобы она была первым человеком, с которым я смогу разделить свою боль. И я хотел этого всегда, но не всегда это понимал. Поэтому первым делом после каждой драки я с виноватым видом появлялся в её доме, зная, какие длинные лекции она начнёт читать, пока будет осторожно обрабатывать мои раны. Поэтому каждый выходной, который мне удавалось урвать, я старался провести с ней. Она для меня что-то вроде фильма, который хочется пересматривать каждый день, но по какой-то причине не получается назвать его любимым. Наверное, потому что этот фильм настолько хорош, что он кажется до смеха неправдоподобным. Она как место, в котором хочется провести всю свою жизнь, но не получается назвать его домом. Это неправильно, но это всё, что я знаю. Неужели я действительно испугался сказать ей, что хочу видеть её рядом? После всего дерьма, что я так легко говорил? Действительно ли это сложнее? Выставлять свои слабости сложнее, чем бить по слабым местам других людей? Или я боялся, что она рассмеётся мне в лицо? Но я же знал, что для неё это было чем-то большим, чем обычный секс. Она бы не стала вскрывать мои раны, зная, что у неё есть точно такие же. Ровно так же, как и не стала бы плакаться, что разделяет мои чувства. Она ненавидит меня, она должна ненавидеть. Что её удерживало рядом? Тоска по времени, когда между нами не было грязи? Вера в то, что я могу быть лучше? Люди проносятся мимо, за ними тянутся их чемоданы и до краёв наполненные сумки. Восхищённые детские голоса и раздражённые голоса их родителей разбавляют шум взлетающих самолётов. Откидываюсь на спинку самой неудобной скамьи ожидания из всех, с которыми мне приходилось иметь дело. Я впервые не хочу возвращаться домой. Чувство вины раздирает кожу. Мне нужно всё забыть. Всё, включая идиотскую просьбу о том, чтобы Шерил приехала ко мне. Кому от этого будет легче? Мне? Я хочу от неё отвлечься, мне точно не нужно было умолять её провести со мной чуть больше времени, чем нам позволяли обстоятельства. Ей? Она собирается уволиться только из-за того, что я стал причиной, по которой она нарушила правила, в которые так сильно верила. Если бы не ощущал себя так паршиво, наверное, был бы рад знать, что за столько лет работы она не смогла удержаться от соблазна лишь раз. Со мной. Кажется, что металл скамьи вонзается в спину. Туда, где были бы крылья, если бы я не был дьяволом. Оборачиваюсь в сторону автомата с напитками, из которого парни пытаются что-то вытрясти, пока Биззи стоит рядом и выкрикивает что-то о том, что автомат принадлежит мошенникам, которые набивают животы за счёт наивных горожан, пытающихся получить холодной воды взамен на свои деньги. Эта картина заставляет меня в пятнадцатый раз за день пожалеть о том, что мы не летим на частном самолёте. Какого чёрта я должен торчать здесь сейчас? Мне жарко и у меня болит голова. Между рядами скамей медленно проходит Мелани, и какое-то странное ощущение рвёт на части мою грудь. Я грязно с ней поступал. Каблуки её чёрных туфель стучат по идеально вычищенному полу, в котором отражается весь её силуэт. Её поза кажется напряжённой, и это отличается от того, что я привык видеть, когда она возникала передо мной пьяная до безумия, голодная до секса и наивная до смеха. Она допускала мысль, что я люблю её. Давал ли я ей поводов? Нет. Я спал с ней, когда мне было скучно. Она спала со мной, когда хотела забыть про своего безнадёжного парня. Я помню её тело, помню её желание мне угодить. Я мог бы удержать её рядом и после тура. Если бы хотел. Я мог бы подарить ей ту жизнь, за которой она гналась, о которой она мечтала. Наверное, в гонке за той жизнью она и оказалась там, где мы встретились–в кабинете Пола, где её представили как ассистентку, которая будет помогать с мелочами в туре. Она хотела фальшивой любви, бриллиантов, наркотиков и секса на верхних этажах дорогих отелей. Всё это я мог ей дать, всё это я её давал. Столько, сколько мог. Громкоговорители объявляют о посадке самолёта, который должен спасти меня от этого места, где каждая секунда сильнее натягивает канат, по которому я готов без страховки добежать до отеля и остаться там с Шерил. Просто сказать, что мы можем попробовать быть вместе. Если она простит меня за то, что я делал. Если согласится прощать за то, что сделаю в будущем. Грандиозное дерьмо. Любить её и знать, что не буду способен сохранить её доверие. Я не смогу не изменять ей, не смогу отказаться от таблеток. А эти вещи разбивают её больше всего. Знать, что я делю постель с кем-то, кроме неё. И знать, что мои зрачки шире океана, в котором я бы утопился, если бы не все эти обязанности, которые на меня вешают каждый день. Мелани замечает меня и избегает моих глаз, проталкиваясь дальше, к дверям. Поднимаюсь с места, ощутив, как кровь будто вновь начинает течь по венам и артериям как только холод сидения покидает мою спину. —Мелани,—свой собственный голос кажется мне слишком тихим, будто я потратил все слова, что мог сказать сегодня. Будто всё это время я был немым и научился говорить лишь сейчас. —Эм,—она нарочно использует то имя, которым звала меня, когда билась подо мной, когда царапала мою спину, когда я снова и снова водил пальцами по её клитору, когда я совершал последние толчки, не разбирая большую часть слов, что вырывались из её горла, пока её шея была сдавлена моими ладонями. Она делает это специально.—Что-то нужно, Мэтерс? —Не совсем,—стреляю взглядом в сторону парней, которые, судя по всему, нашли интересную тему, чтобы обсудить её с Полом и Дре. Надо убедиться, что они не ищут нас с Мелани. —Тогда что… —Я хочу извиниться,—пытаюсь спрятать её тело за своим, чтобы парни не могли разобрать, с кем я разговариваю. Они не упустят возможности подшутить надо мной, если поймут, что я извиняюсь перед ней. Потому что никто из них не знает, что всё дерьмо, которое она творила в последнее время, было порождением обиды, а не ненависти.—Ещё раз. —Оставь это для… —Мелани. —Мне всё равно,—она скрещивает руки на груди, пытаясь пройти мимо меня. Запах её парфюма и глубокий вырез на её груди напоминают о первых днях этого тура. Она всегда старалась быть поближе, а я никогда не возражал. —За то, чтоб каждый день был таким же, как этот!—Биззи поднимает вверх бутылку виски, разливая часть на ДеШона. Парни начинают смеяться так, будто это самое смешное, что они видели в жизни. Биззи, кажется, давится собственным смехом. —Какого чёрта?—Пруф ударяет Руфуса по голове полотенцем, которое ему протянула одна из девушек. Кажется, её зовут Амари.—Ты уже напился? —Заткнись! Я пойду в бар, пропусти меня,—Биззи поднимается с места и в следующую секунду садится обратно. Он не может удержаться на ногах. Эта ночь будет для него невыносимой. —Я, блять, как тебе мешаю? Путь открыт,—ДеШон закатывает глаза, оттирая виски от своей одежды. —Я ни хрена не вижу!—Руфус вновь пытается подняться, хватаясь руками о стол, чтобы сохранить равновесие. Тёмная комната с мутными стёклами–не лучшее место для человека, который не отличает свет от темноты и холод от тепла. В таком состоянии он не протянет здесь долго. Его сведут с ума размытые изображения за стеклом, которое трудно назвать прозрачным. Может, эти стёкла–просто часть интерьера. Может, они нужны для сохранения приватности. Я не знаю.—Это страусиная слепота! Или павлиновая… Когда в темноте не видно ничего! —Во-первых, это куриная слепота… А во-вторых, мужик, тебе не надо в бар. Собираешься напугать каждую девочку в клубе?—Денаун смеётся, отвлекаясь от девушки на его коленях. —Закрой рот, Портер! Остальная часть их разговора меркнет в моей голове, когда в комнату заходит Мелани. Короткий топ едва прячет её грудь, а короткая юбка обнимает её бёдра. Понятия рабочей формы для неё не существует, и мне это нравится. Когда она находит меня на дальнем диване у стекла, выражение её лица остаётся холодным, но язык её тела не лжёт. Она пришла сюда не выполнять свою работу. Ей скучно, и она хочет развлечений. —Я принесла вам ещё выпить,—она поворачивается ко мне спиной и наклоняется к столу, оставляя парням бутылку какого-то дерьма и несколько чистых бокалов. Не могу разобрать, что написано на этикетке. Потому что тут темно. Потому что глаза прикованы к её телу. Она всегда начинает так. Делает вид, что появляется передо мной случайно, а затем мы делим одну кровать. Она любит игры, любит, когда её хотят, любит слышать грязное дерьмо. И никогда не просит о большем. —Спасибо, но мы уходим. Этого придурка нужно вывести отсюда,—Портер вздыхает, и они с ДеШоном помогают Биззи встать на ноги.—Не задерживайся тут долго, Маршалл, Пол завтра рано потащит тебя на репетицию. Амари и девушка, что была с Денауном, выходят за ними, и когда они все исчезают за раздвижной дверью, Мелани поворачивается ко мне. С таким видом, будто меня не должно здесь быть. Как будто я появился в её комнате и теперь должен уйти. “She Don't Love You„ тихо звучит из колонок, и, кажется, Мелани устраивает выбор ди-джеев. Её бёдра плавно двигаются из стороны в сторону, пока она делает жадные глотки из бутылки, с которой она сюда зашла. Её волосы небрежно ложатся на её плечи и блестят от бледного света ламп над нами. Струя жидкости стекает по её нижней губе, очерчивает линию её челюсти, затем опускается по её шее и пропадает где-то между её правой и левой грудью. Её глаза с азартом наблюдают за тем, как мои внимательно следят за её телом. Она садится на стол, повторяя проделанный каплей алкоголя путь средним и безымянным пальцами правой руки. Помада размазывается на её губах, и это придаёт её внешнему виду ещё более манящий вид. С хитрой улыбкой она вновь отворачивается от меня. Её голая спина выгибается, она кладёт колено левой ноги на стол, делая ещё один глоток. Бутылка оказывается у края стола, и освободившейся рукой она начинает трогать своё тело. —Если ты продолжишь делать это, я запрусь с тобой в ближайшей комнате,—пытаюсь скрыть удовольствие, которое получаю от этого зрелища. Её пальцы прячутся где-то под её юбкой, и я знаю, чего она этим добивается. Когда начинается припев, она шире раздвигает ноги, почти ложась на этот грёбаный стол. Её тело слабо качается под ритм песни, будто подчиняясь голосу Лил Ким. Её голова опускается всё ниже, пока она не упирается лбом о блестящую поверхность стола. Если бы она не лежала спиной ко мне, я бы, наверное, достиг эйфории лишь при виде выражения её лица. Пальцы её свободной руки хватаются о край, другой рукой она продолжает медленно с собой играть. —Слышишь? —Я люблю эту песню,—её хриплый голос, за которым следует стон, отражается от стен и врезается в мой слух. Я хочу её хотя бы за то, как звучит её голос. —Хочешь поговорить о грёбаной песне? —Какая грубая манера ведения переговоров,—она вытаскивает из себя пальцы, сев на стол лицом ко мне. Её ноги оказываются раздвинуты, а пальцы снова находят своё место у её клитора. Её бельё давно намокло. В нём уже давно нет смысла. Это она называет переговорами? —Я плохо соображаю, когда передо мной сидят девушки, которых мне хочется целовать. —Если так сильно хочется, почему не целуешь?—она кусает губы и вытаскивает из себя мокрые пальцы. Тонкая нить смазки тянется за её средним пальцем, по которому она медленно водит языком, слизывая всё, что может выдать её грязные игры. —Они могут вернуться,—прихожу в себя, выбираясь из гипноза, в который меня погрузили её прикрытые глаза, раздвинутые ноги и запутанные волосы. —Это тебя останавливает?—она медленно подходит к дивану и садится на мои колени. Я чувствую, насколько мокрой стала её одежда, и это сводит с ума. Её бёдра плавно скользят вперёд, оставляя влажные пятна на моих штанах. Чем ближе она подбирается, тем сильнее я её хочу. —Нет. —Тогда дай мне свою руку,—её команда звучит музыкой у моего уха, когда она проводит языком по моей шее. Послушно протягиваю ей ладонь, и она подносит её под юбку. Свободной рукой она отодвигает ткань белья, от которого уже давно можно было избавиться. —Нас могут… —Заставь меня кончить,—она не позволяет мне отрезвить нас обоих, подводя мои пальцы ещё ближе. —Они… —Заставь меня кончить до того, как они вернутся,—обеими руками она обнимает мои плечи, скрещивая руки где-то у меня за спиной. Улыбка на её губах действует как приказ, и мой средний палец оказывается внутри. Она закидывает голову назад, пока я рисую круги у её клитора своим пальцем. Под звуки её стонов свободной рукой поднимаю топ из тонкой ткани и начинаю целовать её грудь, пока её руки ползут от моих плеч до затылка. Когда я ощущаю, как смазки становится больше, как её дыхание становится неровным и как её тело дрожит, она отталкивает меня от себя. —Подожди,—она встаёт на ноги и снимает юбку, а затем и пропитанное влагой бельё, роняя их на пол, к моим ногам. Татуировка на её бедре, о которой знаем только я, она и её парень, выделяется на фоне светлой кожи. Она вновь опускается на мои колени, и я словно по зову инстинкта принимаюсь целовать её тело, наслаждаясь тем, как много свободы действий мне дарит отсутствие белья на ней. —Чёрт…—отрываюсь от её груди, когда она опирается левой рукой о моё колено позади неё, а правую запускает в мои штаны. —Сильнее!—она сдавленно стонет очередной приказ, и я послушно увеличиваю давление на её клитор.—Я близко, Эм!—её рука опускается и поднимается по моему члену, и я откидываюсь на спинку кресла, больше не находя в себе сил сидеть ровно. Её тело будто парализует, когда я ощущаю, как звук её стонов смешивается с ощущением того, как она кончает на мои пальцы. Мелани отпускает мой член и хватает своей рукой мою руку. Ту, которая была в ней секундой ранее. Её язык слизывает с моих пальцев всё, что ему удаётся собрать. Она направляет мою влажную руку к своей груди, которая становится мокрой в ту же секунду, когда я её касаюсь. Под светом ламп это выглядит чертовски соблазнительно. —Я хочу заставить тебя кончить,—она отталкивает моё плечо, когда я начинаю водить губами по её блестящей груди. —Они могут вернуться. —Боишься, что тебя поймают? —Нет. Она улыбается, спускаясь на колени и опуская мои штаны, а я, сам того не осознавая, раздвигаю ноги в стороны, подпуская её тело ближе к своему. Есть что-то завораживающее в том, чтобы видеть её на коленях. Она обнимает ладонью мой член и подносит его к своим раскрасневшимся губам. Открываю рот в попытке что-то сказать, но она не оставляет мне шанса, облизывая член по всей длине. Где она была всю мою жизнь? —Постарайся быть тише,—с этими словами она накрывает меня своими губами. Помада давно потеряла свой цвет, размазавшись по её лицу. Пальцы её левой руки скользят вниз, к её клитору. Мои штаны лежат под её расставленными в стороны коленями. Кажется, что температура воздуха достигает критической точки. Кажется, что стены могут начать плавиться от того, насколько тут жарко. Она втягивает меня сильнее, и я не могу сдерживать стоны, путаясь пальцами в её волосах. Её влажные глаза внимательно наблюдают за мной, но у меня нет сил смотреть на неё. Если я позволю себе смотреть на её лицо, пока она делает то, что делает, я кончу слишком рано. Мелани на мгновение прерывается, делая глубокие вдохи и выдохи. Её рука скользит вверх и вниз по моему члену, пока она просто сидит на коленях. Восстановив дыхание, она вновь наклоняется и высовывает язык. —Чёрт…—с трудом сдерживаю громкий стон, когда её язык поднимается и опускается по всей длине. Она внезапно останавливается, и член остаётся прижатым к её щеке. Ощущаю кожей её тяжелоё дыхание и в тот момент, когда хочу спросить, что произошло, понимаю, что она уже почти довела себя до оргазма своими пальцами. —Всё нормально? Она кивает, и я снова оказываюсь внутри. Скорость, с которой она меня принимает, совпадает с той, какую она использует, играя с клитором. Эта больная сука хочет, чтобы мы кончили одновременно. —Я близко,—предупреждаю её на случай, если она не хочет, чтобы я кончил ей на лицо. Может, у неё есть какие-то планы на вечер. —Я тоже,—она вытаскивает член изо рта и припадает к нему наполовину сомкнутыми губами, еле касаясь кожи и медленно опускаясь вниз, а затем так же медленно поднимаясь вверх. Усиливаю хватку на её волосах, прижимая её ближе. Сейчас слишком поздно для этих игр. —Полегче, Эм,—она улыбается перед тем, как проделать тот же мучительный путь языком. Рука, которую она использовала для опоры, отпускает моё бедро и обнимает член. Я вновь оказываюсь в ней, но на этот раз её глаза остаются закрытыми. В ту секунду, когда я кончаю, она со стоном выгибает спину. Мой член оказывается на её груди, и она начинает водить по нему рукой, пока я пачкаю её тело спермой. Она кончает и вытаскивает из себя пальцы, собирая ими всё то, что могло бы оказаться на её лице, если бы не её внезапный оргазм. Больная сука. Мои штаны, что лежали под ней, наверное, уже намокли. Она обхватывает мой член и подносит его к губам, вылизывая по всей длине. Как извинение за то, что случайно выпустила его изо рта, пока находилась в эйфории от того, что делали её пальцы. —Эм. Я хочу кое-что попробовать с тобой,—её взгляд снова становится смелым, и она, слегка покачиваясь, поднимается на ноги и подходит к столу. Я вижу, как блестит смазка у внутренней части её бёдер. Она снимает с себя топ и вытирает им испачканную грудь, а затем отбрасывает к остальным вещам на полу. Эта голодная сука… Ей мало? Она садится на стол лицом ко мне и раздвигает ноги. Её рука тянется за бутылкой, и она выливает совсем немного жидкости на свою грудь. Тонкая струя стекает по её телу и оказывается между её ног. Она делает несколько жадных глотков и обводит клитор пальцами. След жидкости становится нечётким. Мелани хватает один из тех бокалов, которые она принесла, и наполняет его алкоголем, а затем погружает в этот бокал свои пальцы. —Смотри внимательно, Эм,—она запускает мокрые пальцы в себя, а затем пробует их на вкус. Я вижу, как напрягается её тело и ощущаю, как от всего этого безумия твердеет член.—Это чертовски вкусно. Попробуй,—её пальцы в последний раз скользят вниз по языку, и я срываюсь с места, запирая по пути дверь в комнату и отбрасывая подальше возникающие в голове вопросы о том, почему не сделал этого раньше. Её правая рука устойчивее хватается о край стола, и я опускаюсь на колени. Она наливает ещё немного жидкости на грудь, пока я пытаюсь поймать языком каждую разлитую каплю. Добравшись до её клитора, я ощущаю смешанный вкус смазки и вина. Это было вино. —Не останавливайся!—она сдавленно стонет свою просьбу и медленно ложится на стол. Чем больше я вожу языком по её самой чувствительной точке, тем сильнее дрожит её тело. Она ещё чувствительна после прошлого оргазма. Её пальцы прижимают мою голову ближе к ней. Кажется, что мы можем слиться воедино в любую секунду. Хватаюсь ладонями о её бёдра, и она закидывает ноги на мои плечи. Её стоны призывают действовать дальше, и когда вкус вина полностью исчезает, я чувствую, как она напрягается. Я чувствую это своими губами, чувствую руками, которыми удерживаю её бёдра перед собой. Её руки отпускают меня, но я продолжаю пытать её ослабевшее тело, наслаждаясь вкусом проделанной работы. Слизав всё, что было возможно, под звуки тихих стонов освобождаю свои плечи от её ног и начинаю целовать её тело, поднимаясь выше. Когда мои губы оказываются у её шеи, она проводит ладонью по моей груди. —Ещё раунд? —Сможешь? —Не недооценивай меня, Эм,—на её губах растёт улыбка, и я покорно позволяю ей осуществить всё, что она задумала.—Сядь обратно,—она толкает меня на диван, а затем наливает в бокал ещё вина, спускаясь на колени к моим ногам и оставляя бутылку на подлокотнике. Её пальцы вновь оказываются в жидкости, после чего–на моём члене. Пытаюсь сдерживать стоны, когда её ладонь начинает скользить, размазывая по мне вино. Бокал лежит где-то в стороне от неё. Закрываю глаза, расставив руки в стороны на спинке дивана. Нужно расслабиться. Нужно… —Чёрт!—начинаю задыхаться, когда её губы внезапно заменяют её руку. Без предупреждения. Её язык будто пытается собрать всё вино, которое осталось на мне. —Я хочу, чтобы ты твой член был глубоко во мне,—с этими словами она поднимается со своих колен и заползает на мои. Пытаюсь скрыть разочарование от того, что она не довела меня до оргазма.—Я хочу оседлать тебя и заставить кончить,—она наклоняется к моему уху, обнимая шею своей рукой. Её бёдра слегка приподнимаются, пока она направляет мой член в себя. Она медленно опускается вниз, и мы оба теряемся в стонах. Это наш второй секс без презерватива и точно не последний. Это слишком хорошо, чтобы от этого отказываться. Она легко скользит вперёд и назад, хватаясь пальцами о мой затылок. Её губы роняют неосторожные вздохи, а мои терзают её шею. Ощущаю, как сильно напрягаются её мышцы, когда она кусает губы и сильнее обнимает мои плечи. Ритм меняется, и кажется, что Мелани больше не контролирует себя. Открываю глаза и вижу, как её грудь скачет перед моими глазами. Заглянув за её спину, вижу стены, которые будто плывут в том же темпе, что и её тело. —Я близко, Шейди!—её движения становятся неосторожными, а ногти цепляются о мои плечи. Ощущаю раскалённый воздух, когда она наполовину выпускает из себя мой член, а затем ощущаю влагу и ещё большее тепло, когда она вновь принимает его внутрь. И так раз за разом. —Подожди меня. —Я не могу!—она кончает, и я чувствую, как этот момент разливается теплом по коже и музыкой по ушам. Кажется, что чувствительность между нами многократно возросла, потому что я могу ощущать каждую каплю смазки, что стекает по основанию члена. —Что я тебе сказал?—хватаюсь за её волосы, притягивая её лицо ближе к своему, пока она всё ещё изливается на мне. Эта сука любит играться. Тогда почему бы не дать ей то, от чего у неё искры в глазах? —Подождать,—её тело слегка приподнимается, и мой член оказывается в её трясущихся руках. —Тупая сука,—подхватываю бутылку вина и подношу к её сомкнутым губам, пока она направляет залитый её смазкой член к клитору, вырисовывая у него круги.—Нравится?—сильнее сжимаю её волосы, когда она открывает рот, глотая вино. —Нравится,—она старается ничего не пролить, но несколько капель уже стекли по её подбородку и смешались с моими поцелуями на её груди. Она медленно опускается на колени, будто пытаясь получить одобрение или убедиться, что я ещё не устал видеть свой член у неё во рту. Разве могу я устать от этого? Её губы смиренно принимают меня, словно она чувствует вину за то, что кончила раньше меня. Она пользуется языком как своим самым сильным оружием. Кажется, что она способна вырисовывать им узоры на моём члене, пока он ещё у неё во рту. Без предупреждения кончаю, и она не прерывается ни на секунду, вылизывая всё. Сперма стекает с её губ, но она ловит её пальцами. Она выпускает член из своего плена и высовывает язык, пока её руки скользят вверх и вниз, выжимая из меня всё до последней капли, каждую из которых она покорно принимает. —Чёрт. Вернись в номер. Тебе нужно в душ,—тяну её на ноги, когда прихожу в себя. —Тут нужно прибраться. —Я помогу. —Ты можешь послушать? Я не собираюсь распинаться вечность! Просто послушай…—хватаюсь за её локоть, удерживая её рядом. Я должен перед ней объясниться. Может, она и не поймёт меня. Я и сам не понимаю, что пытаюсь ей доказать. Как будто боюсь, что спать по ночам будет сложнее, если между нами с Мелани останется эта недосказанность. —Что ты собираешься сказать мне? Ты издевался надо мной! Ты приходил ко мне просто чтобы… —Я знаю! Но это то, на что мы договорились!—выхожу из себя, вновь и вновь повторяя ей одно и то же. Она не имеет права злиться на меня за это. Я делал ровно то, что от меня и ожидалось. Она хотела этого, хотела беспорядочного секса. Для чего тогда строить из себя тупую суку? —Нет, дай мне договорить, блять! Ты приходил просто для того, чтобы потрахаться! Тебе не было до меня дела! Ты называл меня её именем, пока твоя грёбаная сперма была во мне!—её голос становится громче, и моя ладонь рефлекторно поднимается к её губам, но останавливается в паре сантиметров. Больше нельзя её трогать. —Тише, блять! Мы в… —Иди нахуй, Эм! Я знаю, где мы!—она смеётся, отодвигая от себя мою застывшую ладонь, пока я оглядываю торопливые толпы рядом с нами. Надо убедиться, что никто не обратил на нас внимания. —Тогда, чёрт возьми, не кричи! —Ты бы трахнул меня здесь, представляя её, а?—она переходит на шёпот. Её ногти, выкрашенные в синий цвет, ползут по моей руке, и её ладонь ложится на моё плечо. Мои глаза в эту же секунду возвращаются к её лицу. Она не в себе. Она сошла с ума. —Мелани. Хватит. —Откуда мне знать, что ещё творилось в твоей голове? Может, ты представлял, что трахаешь её каждый раз, когда я сосала твой член?—её губы оказываются у моего уха. Она толкается вперёд бёдрами, и я делаю шаг назад, оказавшись прижатым к холодной стене. —Нет. Я знал, блять, с кем я трахаюсь! С тобой! Если бы я этого не хотел, я бы не… —Да, не трахал бы меня! Что и произошло, когда она позволила тебе спать с ней! Ты бросил меня! —Мне жаль, что это… выглядело так. —Выглядело? Эм, ты… Ты бросил меня! Я знала, что я нужна тебе только как кукла, в которую можно будет совать свой член в порывах злости на жену, и это устраивало меня! Но потом ты…—её глаза наполняются слезами, и это заставляет меня сдержать крик. Я хочу кричать ей в лицо о том, как я её ненавижу и о том, как я устал от этого тупого выступления.—Ты нашёл мне замену! Я не просила тебя любить меня! Я любила тебя, но я не просила этого взамен! Я просто просила быть со мной. Не бросать меня так грязно! —Мне жаль. —Ни хрена тебе не жаль!—она толкает мою грудь правой рукой, а левой вытирает слёзы, оставляя влажные следы на щеках. Кажется, что она хочет сказать что-то ещё, но вместо этого она срывается с места, куда-то в сторону туалетов. —Мелани! Стой!—успеваю поймать её за руку и притягиваю к себе. Она опускает голову на моё плечо, снова и снова ударяя меня по груди. С каждым ударом её руки слабеют, пока просто не свисают вдоль её тела и единственным признаком её присутствия становятся слёзы, которые в себя впитывает ткань моей футболки.—Прости меня. —Отстань от меня! Ты, блять, не понимаешь, что я не хочу с тобой говорить? Это, блять, унизительно! Ты представляешь, как было тяжело стоять рядом с тобой после того, как ты меня выкинул? И даже сейчас ты говоришь со мной только потому, что этой суки тут нет! Ты вспоминал про меня только тогда, когда твоему грёбаному члену некуда было деться! —Прости меня. Пожалуйста, просто… Прости. —Какого чёрта ты вообще за мной увязался, а? Хочешь, чтобы я вернула долг? Да, Эм?—она поднимает голову вверх, и мои глаза встречают её взгляд. Взгляд такой же безумный, как и голос. Улыбка появляется на её красных губах. Ничего хорошего эта улыбка не сулит. —Долг? —Долг за тот оргазм, когда ты впервые назвал меня её именем!—она смеётся, наклоняя голову в сторону. Её пальцы поднимаются вверх по моей руке и ложатся на шею.—Ты сказал, что я должна буду отсосать тебе, когда ты попросишь! Точно. Я забыл про это. —За этим пришёл? Знаешь, Эм, давай,—она опускается на колени, будто мы находимся в приватной комнате, а не в переполненном аэропорту. Именно сейчас меня одолевает ощущение, что все глаза смотрят на нас, что они все наблюдают за тем, как мы с Мелани теряем рассудок. —Эй, поднимайся,—хватаю её за плечи, когда её колени почти сталкиваются с грязными полом. Эта сука… —Хочешь, я сделаю это здесь? А ты будешь называть её имя, пока я буду давиться твоей спермой! Тебе же нравиться надо мной издеваться!—она смеётся, сопротивляясь и отказываясь подчиняться. Больная сука! —Мелани, блять! Поднимайся! Хватит вести себя как неадекватная сука только потому, что я не оправдал твоих ожиданий! Я ничего тебе не обещал! Ты сама предложила нам трахаться! Сама хотела убить время, пока не могла быть со своим… парнем! Мы договаривались трахаться без обязательств! Какого хрена устраивать это шоу, а?—понижаю голос до шёпота, поднимая её на ноги против её воли. Её колени дрожат. Губы–ещё сильнее. Чего хочет эта стерва? Почему она это делает? —Потому что я тебя люблю!—она бьёт меня по груди, будто в эту секунду она заявляет не о любви, а о ненависти. —Прекрати, блять! —Я хочу уйти отсюда. Я хочу сдохнуть,—её голос ломается, а ноги слабеют настолько сильно, что, кажется, если я отпущу её, она упадёт на пол и не сможет встать. Может, это не моя проблема. Может, стоит позволить ей упасть на грёбаный пол и лежать здесь, пока не появится кто-то, кто сможет с ней совладать. Кто-то, кто сможет разобрать беспорядок в её голове. —Мелани. —Почему ты относишься ко мне… так?—гнев покидает черты её лица, и ему на замену приходит то, что я отчаянно боялся увидеть: боль и разочарование. —Как? —Как будто я шлюха,—её онемевшие губы дают мне тихий ответ. Настолько тихий, что кажется, будто она просто говорит сама с собой. —Я не… —Я никогда не делала так раньше,—она слабо улыбается, стирая слёзы с лица. Она красивая. Я этого не замечал. У меня не было на это времени. —Как? —Не спала с парнями просто так. Я переспала со своим первым парнем только через полгода наших отношений,—веки застилают её глаза, и её теперь уже спокойное лицо опускается на моё плечо. Я не уловил момента, когда её на настроение сменилось.—И знаешь что? Молча жду продолжения, боясь двинуться с места или открыть рот. —Я узнала, что он трахал мою лучшую подругу всё это время!–она снова смеётся, но на этот раз её смех кажется гораздо более горьким.—Ощущение мерзкое! —Мне жаль. —А потом я познакомилась с тем, кто стал моим вторым парнем. Один раз мы поссорились, потому что ему показалось, что я не получаю удовольствия, когда он трахает меня! Мне действительно не нравилось, потому что я ничего не знала про секс! Я просто боялась, что если не позволю ему трахать меня, он тоже станет мне изменять! И после этого я поняла, что люди будут относиться ко мне как к дерьму до тех пор, пока я не стану для них шлюхой, которая будет показательно закатывать глаза во время оргазмов и притворяться, что ей нравится быть использованной дурой!—её взгляд показывает мне, что именно таким человеком я и был для неё. Кто-то, кому она пыталась угодить, соглашаясь трахаться тогда, когда я хотел. Поэтому она была одержима сексом. Для неё это был единственный способ чувствовать себя нужной. Но я думал, что её это устраивало. Или, может, я просто хотел, чтобы её это устраивало. —Мелани… —Они все бросали меня! И я решила, Эм, что если не могу построить отношений, то буду делать всё, чтобы нравиться таким, как ты!—указательный палец её правой руки указывает в мою сторону. Кажется, она готова вырезать дыру в моей груди, используя лишь ногти.—Буду позволять трахать себя, ведь только такие девушки и нравятся таким, как ты! —Мне жаль. —И всё шло, как надо! Мне было хорошо с тобой! Ты ни черта приятного мне не говорил, только трахал и уходил обратно к себе! Но мне было хорошо, потому что мне казалось, что тебе нравится быть со мной! И поэтому я…—она на секунду останавливается, глотая слёзы.—Я полюбила тебя из-за этого! Потому что ты, мать твою, заставил меня верить, что мои усилия не были напрасными! Ты заставил меня верить, что я была права, когда решила, что парни будут любить меня, если я позволю им трахать меня! Ведь ты возвращался в мой номер! Снова, снова и снова! Ты трахал меня, а не выбирал кого-то из фанаток! Но потом ты бросил меня ради суки, которая не пускала тебя к себе под юбку! И это, блять, меня бесило! Парни изменяли мне из-за того, что им было недостаточно секса со мной, и когда я сделала всё, чтобы больше не допустить такого дерьма, ты поступил как сраный кусок дерьма! Ты ушёл от меня к той, которая могла делать всё, что захочет! Она могла отказывать тебе, могла игнорировать, могла кричать на тебя! Но ты всё равно полз к ней! Всё равно спал с ней в одной кровати! А я была готова сделать для тебя всё! Всё! Но этого, мать твою, было недостаточно!—злость наполняет её голос, и этой злости достаточно, чтобы прямо здесь вырыть мне могилу. В эту могилу я готов лечь. Я устал от этого дерьма. —Я не знал всего этого! Я не знал! —Знаешь сейчас! —Мелани, мне очень жаль! Я… —Мне всё равно! —Я попрошу Пола заплатить тебе побольше. Ты можешь попросить всё, что хочешь. Только прости меня. —Тебе не понравится то, что я хочу попросить. —Я постараюсь сделать всё. —Тогда…—её рука ползёт по моему телу, а глаза загораются какой-то идеей. В эту секунду я понимаю, что мне действительно не понравится то, что она собирается попросить.—Я хочу тебя ещё один раз. —Мелани… Не надо. —Ты можешь… Можешь представлять её,—слёзы снова наполняют её глаза, и её хватка на моих руках становится слабой.—Можешь говорить мне, что любишь меня, и представлять её. —Успокойся. —Я не хочу жить. Эта сцена прерывается звонком моего телефона. Лезу рукой в карман, но мои глаза прикованы к её лицу. Она ведь не имела в виду то, что сказала, верно? —Да,—отвечаю на звонок, увидев имя Пола. Как бы мне не хотелось положить конец драме с Мелани, Пола игнорировать нельзя. —Маршалл, где вы?—его деловой голос звучит строго, но отвлечённо. Как будто он не пытается выяснить, где я нахожусь, а выполняет очередное бесполезное дело из списка планов на день. Я никогда не понимал, почему он строит из себя босса только когда говорит со мной по телефону. Профессиональная привычка? —Мы? —Ты и Мелани. Они заметили нас. —Мы сейчас подойдём,—киваю Мелани в знак того, что нам нужно готовиться занять свои места в самолёте. Она молча вытирает слёзы и встаёт передо мной, как будто пытаясь увеличить дистанцию между нами. —Давайте сразу к выходу. И не задерживайтесь. —Понял. Перед тем, как мы оказываемся в самолёте, Селена просит нас всех встать рядом и делает фотографию. Мелани держится на расстоянии и как будто не хочет попасть в объектив. Яркая вспышка будто оглушает меня. Внезапно я вновь оказываюсь в плену воспоминаний. Я помню, как помогал Шерил с каким-то конкурсом фотографий. —Переставляй свои ноги быстрее!—Шерил останавливается у входа в какой-то банк и поворачивается ко мне лицом. В руках она держит фотоаппарат. Мне всегда нравилось смотреть как она вовлечена в то, что ей нравится, но сегодня я ощущаю себя как мертвец, которого против его воли вытащили из гроба и толкнули в мир живых людей. Это невыносимо. Я пообещал ей показать места, где она сможет сделать фотографии для какого-то конкурса в школе. Наверное, нужно было учесть, что после двух недель беспрерывной работы, мне будет тяжело ходить по городу и выискивать что-то красивое. Наверное, ничего уже не кажется мне красивым. —Куда ты торопишься?—использую возможность догнать её и встаю рядом. —Я никуда не тороплюсь, просто ты отстаёшь,—она поправляет волосы, что лезут в лицо из-за порывов ветра. Жёлтые камни на её браслете отражают слабый солнечный свет. Если бы они были темнее, они были бы того же цвета, что и её глаза. —Я бы не отставал, если бы ты… —Маршалл, если ты устал…—она вновь собирается предложить мне вернуться домой и поспать, но я не идиот. Этот день я проведу с ней, чтобы она не провела его с Джейком. Все мои следующие выходные будут проведены с Нейтом и Ким. Если бы я остался сегодня дома, то не смог бы увидеть Шерил до следующего месяца. —Я не устал. —Ты врёшь. Ты права. Я устал так, будто скитался по отрезанной от мира пустыне без воды и сна несколько суток в компании лишь безжалостного палящего солнца, выжигающего кровавые пятна на теле. Но скитания привели к тебе, поэтому я не могу жаловаться. Могу лишь радоваться. Ни один из миражей не стоил моего внимания. Только ты. —Просто иди вперёд, я буду сзади,—отказываюсь от попыток убедить её в том, что у меня есть силы. Я не буду тратить время на то, что в любом случае не принесёт никаких результатов. Даже если я прав, нет смысла с ней разбираться. Она не верит, что я бываю прав. —Боюсь, что обернусь и не увижу тебя. —Боишься, что исчезну?—с улыбкой намеренно выдвигаю ошибочное предположение. Я очень хорошо знаю, что имела в виду эта жестокая женщина. Она издевается над моим состоянием, а я собираюсь спустить ей это с рук. Зачем наказывать её за то, что приносит мне удовольствие в той же мере, что и ей? —Боюсь, что упадёшь и уснёшь где-нибудь на дороге. —Я не сплю на дорогах. Только в постели. Обычно с красивыми… —Почему у тебя есть силы на разговоры, но нет сил на простую ходьбу?—она перебивает меня, и это меня веселит. Мы можем обсуждать любое дерьмо, но она смущается, когда тема разговора едва касается секса. —Почему у тебя есть смелость затыкать меня, но нет смелости со мной подраться? —Потому что я против насилия. —Бред. Ты просто меня боишься. —Я не боюсь тебя,—её шаг замедляется, и, проследив за её взглядом, я понимаю причину. Перед нами стоит старое здание музыкальной школы, и оно выглядит достаточно интересным, чтобы стать кадром для конкурса. Плющ пророс через битые окна, зелень покрыла почти всю поверхность кирпичных стен, а внутри, кажется, зародилась новая экосистема. Словно это здание заброшено не пять лет, а пятьдесят. —Оттуда красивый вид,—указываю на крышу здания, куда ведёт узкая металлическая лестница, обвитая тонкими стеблями плюща. Бесконечные дожди стали причиной, по которой чистый блеск металла уступил пятнам ржавчины. Это место напоминает мне больницу, что была в том же районе, где и дом, в котором мы жили с мамой и Нейтом. И мне это не нравится. Сейчас не время вспоминать этот дерьмовый эпизод жизни. Много дерьма произошло в той больнице. Много дерьма произошло за её пределами. —А нам можно туда?—её глаза изучают ненадёжную лестницу, а мои–её профиль. Я бы мог провести вечность вот так. Смотря на неё, пока она этого не замечает. Слушая её, пока она думает, что я не обращаю внимания. Можно ли мне это? —Нельзя,—отвечаю и на тот вопрос, что задала она, и на тот, что я задал себе сам. Нам нельзя наверх. Мне нельзя её хотеть. —Зачем тогда ты мне сказал про красивый вид? —Отдай мне,—забираю фотоаппарат, ступая левой ногой на лестницу. Вроде, выдержит. Она притворяется, что не собирается туда лезть, но я уже знаю, что она это сделает. Хотя бы потому, что не хочет мне проигрывать. Она точно не станет терпеливо ждать меня у лестницы и молиться, чтобы я не упал с крыши. Или молиться, чтобы упал. Я не знаю, что в голове у этой ведьмы. —Не хочешь вернуть мне… —Ты стой тут, а я поднимусь и сделаю фотографии. —Своими кривыми руками?—она смеётся, делая шаг назад, чтобы посчитать количество этажей, которые нам придётся преодолеть прежде, чем мы окажемся на вершине. —Иди к чёрту! —Извини, у тебя не кривые руки. —Скажи, что у меня самые красивые руки,—опускаюсь обратно на землю, убедившись в прочности лестницы. —У тебя самые красивые руки. —И ты готова их целовать,—поворачиваюсь лицом к Шерил в ожидании слов, которые хочу услышать, но знаю, что не услышу. Её глаза смотрят в мои. —Беру назад свои слова. У тебя уродливые руки,—она улыбается, бросая мне вызов. Если бы у меня были силы, я бы заставил её ответить за эти слова. Я каждый раз думаю так. «Если бы я не устал, я бы заставил её ответить за то, как часто она кормит меня дерьмом». И каждый раз притворяюсь, что сил нет. Каждый раз позволяю ей. Потому что я люблю это. Люблю, когда она дразнит меня. Люблю и хочу, чтобы она продолжала. Чтобы тоже любила это. Чтобы было хоть что-то, в чём я был бы лучше остальных людей в её жизни. —Пойдём,—позволяю ей остаться безнаказанной за издевательства надо мной, притягивая её ближе к лестнице. Она упирается ногами в землю, неосознанно сопротивляясь. Боится, что кто-то вылезет из-за угла и запретит нам лезть на крышу? —Маршалл…—она находит мой взгляд, посмотрев назад через плечо, пока я встаю сзади, чтобы залезть наверх после неё. Если я начну лезть первым, она передумает и сбежит. Или найдёт где-нибудь топор и обрубит лестницу, чтобы я не смог ступить на землю. —Ты видишь тут кого-нибудь, кто может нас остановить? Ничего не случится, просто поднимайся. —Если ты упадёшь с крыши, я не стану признавать вину. —Хотел сейчас сказать то же самое,—улыбаюсь в ответ на хладнокровное признание, довольствуясь результатом своих слов: она не ожидала ответной атаки. Думала, что это ускользнёт от меня, что я позволю ей говорить всё, что она пожелает, и ни слова не скажу в ответ. Но ведь следует иногда напоминать ей, у кого она научилась язвить. Нужно ведь закрепить своё место в её жизни. —Мудак,—она смеётся, даже не пытаясь притвориться обиженной. На фоне малинового неба её губы выглядят ещё лучше. Если бы я мог… —Сука,—прикрываю глаза, отбиваясь от мыслей, которые поставил под запрет. Мне нельзя её хотеть. —А ты… —Молча лезь наверх. У меня болит голова. —Сейчас я тебя ударю, и у тебя будет болеть всё тело,—она притворно разминается перед ударом, схватившись левой рукой о плечо правой, и это помогает мне отвлечься от мыслей, которые убивали меня секундой ранее. Я хочу поцеловать её. У этой грёбаной стены. Хотя бы раз. —Бей,–делаю шаг назад, давая ей больше свободы движений. Пусть ударит. Меня это отрезвит. По крайней мере, если бы она знала, о чём я думаю, она бы избила меня по-настоящему.—Ударь меня. Может, это действительно поставит меня на место. Может, это сотрёт из моей головы образы того, как я целую её шею, толкаясь бёдрами вперёд, и вдавливаю её тело в стену этого здания, пока её пальцы хватаются за мои плечи, а ноги переплетаются за моей спиной. Мне кажется, что я физически могу ощущать то, как её ногти царапают мою шею и то, как она кусает мои губы. Дерьмо. Неужели я так сильно этого хочу? —Хочешь? —Хочу,—киваю, следя за движением её рук. Я снова ответил одним словом на оба вопроса. Она слабо ударяет меня в живот, и я резко наклоняюсь вперёд, хватаясь руками о поражённую зону, притворившись, что меня почти убил её удар. Её веселит эта сцена. Кажется, что её тихий смех разносится ветром по всей улице. Настолько тихой и безлюдной, что кажется, будто это место принадлежит нам. —Хороший удар,—выпрямляюсь, хватая её руки и прижимая их к лестнице позади неё. По выражению её лица понимаю, что она этого не ожидала. Снова. Браслет на её руке издаёт характерный звук, столкнувшись с металлом. Карие глаза испытующе смотрят в мои. Она ждёт моего следующего шага. Слишком поздно прихожу к осознанию того, что это никак не поможет мне прийти в себя после всех этих внезапных фантазий. Лишь сделает хуже. Она здесь. Её руки под моими руками. Её губы у моей шеи. Её взгляд не покидает моего. Её тело практически под моим телом. Мне нужен холодный душ. Или электрический стул. Смертная казнь. Точно. —Отпусти,—она сопротивляется, но её руки остаются прибитыми. Её тело несколько раз будто рвётся вперёд, но этого недостаточно. —Да, и тогда ты ударишь меня ещё раз. Если бы я сейчас разжал пальцы, сковывающие её запястья над её головой, она бы упала в мои объятия. Но эта игра слишком сильно меня забавляет. Настолько сильно, что я по собственной воле отказываюсь от того, чтобы позволить ей свалиться в мои руки. —Я могу ударить тебя ногами,—она ещё раз пытается освободиться, но у неё не выходит. Неужели последний удар отобрал все силы? —Будешь бить по животу ногами? —Боюсь, что смогу дотянуться только до того, что ниже пояса,—она коварно улыбается, и я со смехом отпускаю её руки. Она может и подраться. И тогда она не станет меня щадить. —Больная сука,—вновь ступаю назад и убираю руки в карманы. Голова болит сильнее, чем с утра. Это потому что я вынудил себя отказаться от тех блаженных видений, которые возникают в моём воображении? Это месть моего сознания за то, что я лишаю его этих сладких иллюзий? Хочу ли я всю жизнь провести в этой фальшивой утопии, где она в меня влюблена?—Поднимайся. —Ты мне надоел,—она, до этого следившая за моими движениями, отворачивается и выполняет мою просьбу. Так легко и без сопротивления. Боится, что я снова могу её обездвижить? Эта коварная мысль растекается улыбкой по лицу и напряжением по нервам. Мне понравилось это. Понравилось иметь контроль над её телом. И теперь, когда это ощущение знакомо мне в полной мере, оно будет пытать меня бессонными ночами. Я хочу, чтобы она одобрила мою любовь, страсть, похоть. Чем бы это ни являлось на самом деле. Я сам не знаю. Любовь ли это? Нет. Я люблю Ким. Страсть? Нет. Её не так сложно сдерживать. Похоть? Нет. Похоть можно утолить с любым другим человеком. Но я хочу её. Тогда что это? Нездоровый интерес? Обычное влечение? Банальное любопытство? Больная одержимость? Мы оказываемся на крыше пятого этажа, и она отбегает к середине, не рискуя подойти к краю. Здесь нет ограждений. Один неверный шаг может привести к смерти. Одна ошибка может отобрать последний вздох. И именно этим меня привлекает это место. Тут нет вторых шансов и нет пробных попыток. Только целый мир, подступающий со всех сторон и бросающий вызов. —Красиво,—её голос смешивается с беспорядочным шумом города, и в этом беспорядке, в этом смятении и хаосе слышится гармония, для достижения которой не хватало лишь её голоса. Как будто это та самая нота, которая может быть вплетена в произведение любого композитора. Как будто это тот самый элемент, за которым гнались алхимики. Дым поднимается к небу, свет фонарей пробивается сквозь редкую листву деревьев, а огни фар мелькают под нами как звёзды. Отсюда всё кажется спокойным. Здесь можно обрести свободу, даже если она давно утеряна. —Я же говорил. —Отдай мне фотоаппарат,—она протягивает руку, но мне в голову приходит новая мысль. Я хочу довести свои игры до конца. Выводить её из себя под этим огромным небом, все краски которого находят пристанище в отражении её глаз. Если всё зайдёт слишком далеко, я смогу прыгнуть отсюда и положить этому конец. —Зачем? —Затем, что я лезла сюда, чтоб сделать фотографии. —Красивые фотографии я могу сделать и сам. —Хорошо. Давай,—в её голосе сквозит ирония. Она мне не верит. И у неё есть причины. Десять минут назад она критиковала мои «кривые руки». Я заставлю её ответить. —Хочешь, чтобы я сделал самую красивую фотографию из всех, что будут на конкурсе?—включаю фотоаппарат, удобнее фиксируя его в своей руке. Если я его сломаю, это будет стоить мне целой зарплаты. —Попробуй,—она кивает, надевая капюшон после очередного порыва ветра. Здесь прохладнее, чем внизу. Навожу объектив на неё, но она, кажется, не понимает моих мотивов.—Подожди, я отойду… —Нет. —Что? —Не уходи. —Я не мешаю?—она наклоняет голову в сторону, и волосы, что были заправлены за ухо, выбиваются, когда ветер вновь совершает попытку унести нас отсюда. Если бы мы могли стать птицами, стали бы лететь вместе? Разошлись бы наши пути? Хотела бы она лететь со мной? Смог бы я за ней угнаться? —Мешаешь, когда двигаешься. Они вряд ли увидят всю красоту, если модель на снимке будет дёргаться. —Меня не должно быть на снимке, кретин,—она закатывает глаза, пытаясь подойти и отобрать фотоаппарат. Она поняла, в чём заключалась моя игра. В том, чтобы смутить её. И у меня получилось. —Тогда я не смогу сделать самое красивое фото,—отступаю каждый раз, когда она подступает. Первый раз, когда она бегает за мной, а не я за ней. Я почти сравнял счёт. Осталось прокрутить подобный трюк пару десятков раз. —Какой же ты идиот, Маршалл. —А ты краснеешь,—довольствуюсь итогом своей шалости, рассматривая признаки неловкости на её лице. Она не умеет принимать комплименты от меня. Она относится к ним с недоверием. Всегда думает, что я шучу. —Это из-за заката,—она отворачивается от меня, так и не отобрав у меня то, за чем так отчаянно гонялась. —Так и есть. —Отдай фотоаппарат,—она повторяет ту же просьбу, оставаясь стоять спиной ко мне. Неужели её так легко победить? —Не смею спорить,—обхожу её заставшее тело и протягиваю камеру. Её руки кажутся холодными. Я и не заметил, насколько здесь на самом деле прохладно. Может, потому что меня всё это время грела кровь, что всё ещё кипит с момента, когда меня настигли все эти наваждения о её губах и сплетённых за моей спиной ногах. —Всегда бы был таким послушным,—она улыбается, но красный цвет не сходит с её щёк. И это заставляет меня задуматься о том, воспроизводит ли она тот момент в своей голове? Хотела бы она чаще слышать от меня такие вещи? Хотела бы слышать их от кого-то другого? От того, с кем я не хочу её видеть? От кого-то, кому она сможет ответить взаимностью? —Если хочешь видеть меня послушным, можешь просто попросить об этом. —Прошу тебя быть послушным,—она охотно принимает моё предложение, но я не мог не спрятать в этих словах подвох. —Мне нужно что-то взамен,—хитрая улыбка заставляет её закатить глаза, и я знаю, каким засранцем она меня считает. Тот самый подвох, которого она не ждала. Что, по её мнению, я бы хотел взамен? О чём она подумала? Могла ли она допустить, что я бы хотел обменять послушание на её поцелуи или на право слиться с её телом? Зашла бы она так далеко в своих предположениях? Зашёл бы я так далеко в своих условиях? —Тогда подавись своим послушанием. —Сука. —Молчи,—она отмахивается от меня, делая какие-то фотографии. Подхожу к самому краю, опуская взгляд на этажи под нами. Кажется, что сердце замирает. От ощущения страха или от красивого вида? В голове проносится тысяча мыслей. Половина из них о смерти. Другая–о жизни. Не могу определить, какая из них приятнее и какая из них страшнее. Я не хочу умирать, но и живым я быть не хочу. Я бы хотел не рождаться. Может, вместо меня родился бы кто-то другой. Кто-то, кого бы нельзя было назвать разочарованием. Кто-то, кто смог бы построить нормальные отношения. Кто-то, кто нашёл бы нормальную работу. Кто-то, кто купил бы нормальный дом. —Маршалл!—она зовёт меня обратно, и в её голосе слышится паника. Боится, что придётся отвечать, если я разобьюсь? Слежу за её движениями через плечо. Никогда не видел, чтобы цвета заката так красиво покрывали чьи-то руки. Мы будто под водой и свет с поверхности отражается на её коже. —Я не упаду. —Не подходи так близко!—она игнорирует мой ответ, протягивая ладонь. —Я же сказал, я не упаду. —Если ты будешь спорить, я сделаю так, что упадёшь. —Давай,—поворачиваюсь к ней лицом, делаю шаг назад, к самому краю, и расставляю руки в стороны. Это было страшно, но её реакция того стоила: её глаза загорелись как звёзды перед гибелью. Неужели она поверила, что я настолько неосторожен? Что я позволю себе умереть у неё на глазах? —Маршалл!—она выглядит так, будто я уже сорвался и лечу вниз. Будто мы оба летим. Будто нам осталось жить несколько секунд. Если бы мы с ней были похожи, если бы оба сдались, смогли бы совершить двойное самоубийство? Нам обоим есть, ради кого жить, но если бы всё сложилось иначе, смогли бы мы отказаться от жизни? Первый раз я вижу её такой напуганной. Я запомню выражение страха не её лице. Она подходит совсем близко ко мне и хватает меня за локоть. Пытаюсь сдержать смех, когда она тянет меня в свою сторону. Я бы, наверное, смог себя убить. Если бы её тут не было. Будет обидно, если ей придётся иметь дело с моими размазанными по дороге органами. Но я бы предпочёл умереть от её рук. Она бы медленно меня убивала. Мне кажется, если бы ей пришлось меня убить, она бы выбрала самый жестокий метод. Она бы отравила меня тем, что я люблю. Ким бы перерезала мне горло. Я бы застрелил себя. Но Шерил не похожа на нас. Она бы убивала меня так, что я бы и не догадывался об этом. И я бы этого хотел. Я хочу этого сейчас. —Видишь, ты не можешь меня убить. —Я ненавижу тебя. —В таком случае ты потеряла бесценную возможность от меня избавиться. —Не хочу оказаться в тюрьме,—она, наконец, отпускает мою руку, и я только сейчас замечаю, как крепко она меня держала. Действительно верила, что я собираю встретить грязный асфальт? Она подходит ближе к краю, но сохраняет дистанцию, которая кажется ей безопасной. Сухой лист путается в её волосах. То, с какой силой ветер поднимал его сюда, заставляет верить, что этот лист мог оказаться среди звёзд, если бы мы не встали у него на пути. Могу ли я считать Шерил своим ветром? —Я хочу посмотреть вниз. И сделать фотографию. —Уже не боишься?—встаю рядом с ней, гуляя взглядом по серым пейзажам под нашими ногами. Всё это нагоняет мрачные мысли, но каким-то образом греет. Все эти грязные дороги, автомобильные свалки, фонари, чей свет не ярче света спички, пустые придорожные магазины и заправки, закусочные, которые нуждаются в ремонте, и разбросанные по всей территории маленькие дома. Я всегда хотел лучшей жизни, но смог бы отказаться от всего этого? От того, что уже смешалось с кровью? От того, что стало мне домом? От места, где дождь может спасти от всего? Если машины разгоняют пыль, то долгие дожди эту пыль смывают. Если на руках остаётся чья-то кровь, то долгие дожди эту кровь омывают. Если хочется позволить себе заплакать, то долгие дожди скроют мою слабость. Если жизнь станет дерьмом, то в отражении луж она покажется лучше. Мне нужен дождь. —Маршалл, ты можешь…—её голос вытягивает меня из мыслей, и мне требуется несколько секунд, чтобы вновь обратить всё внимание на неё. На секунду мне кажется, что я заблудился в пространстве и во времени. —Что? —Можешь…—она несколько секунд смотрит мне в глаза перед тем, как продолжить.—Нет, ничего,–она отворачивается, избегая моих глаз. Не помню, когда в последний раз видел её такой.. застенчивой. В день нашего знакомства? Да, точно. До того, как она назвала меня мудаком, сидя в моей машине. До того, как между нами началось то, что происходит сейчас. Этот беспорядок. —Это не выглядит, как ничего. Что ты хотела? —Ничего,—она подходит к краю, но останавливается слишком далеко от него. Неосознанно следую за ней, оставаясь у неё за спиной. Она делает шаг назад и, ударившись плечами о мою грудь, вздрагивает, будто её окунули в холодную реку. —Что ты хотела?—повторяю свой вопрос, когда она ступает в сторону, чтобы создать между нами больше расстояния. Было теплее, когда она стояла близко. —Ты можешь…—она тихо вздыхает, пряча свои глаза от моих. Чёрт, я хочу её поцеловать. Я ненавижу себя, я ненавижу себя за то, что не могу ей в этом признаться. Ненавижу себя за то, что боюсь напугать её. Ненавижу себя за то, что боюсь невзаимности.—Можешь взять меня за руку? Я хотела… Сделать фотографии с самого края. Застываю от счастья, пытаясь вспомнить, слышал ли когда-нибудь столько сомнений в её голосе. Да, я могу взять тебя за руку. Я могу сделать гораздо больше, если ты мне позволишь. —Думаешь… мне можно доверить жизнь? Я могу толкнуть тебя,—стараюсь перевести её настроение и стереть с её лица всю неуверенность, которую она испытывает. Нужно вернуть всё, как было. Нужно шутить, нужно прятать эмоции. —Ты прав. Забудь. —Шерил…—протягиваю руку, чтобы притянуть её ближе, но она хватает её за запястье и отталкивает. Одним идиотским вопросом я всё испортил. Блять! —Не мешай мне. —Я пошутил! Я не толкну!—с отчанием встаю перед ней, но она обходит меня. Дышать становится тяжелее. Кажется, что небо давит со всех сторон. Это то, что называется фатальной ошибкой? —Не мешай,—она возвращается на прежнее место и делает какие-то фотографии. Но она не выглядит сконцентрированной. Будто вообще не заинтересована в том, что попадает в объектив. О чём она думает? О том, что я счёл её глупой из-за её просьбы? Боится, что я мог неправильно истолковать просьбу взять её за руку? Она стыдится того, что, по её мнению, могло появиться в моей голове? —Я буду крепко тебя держать,—совершаю последнюю попытку не упустить шанс на то, чего давно хотел: держать её в своих руках. Как самое важное, что существует на данный момент. Как спасение от всего, что тревожит. —Маршалл… Это была глупая идея. —Давай,—вновь подхожу к ней и сжимаю её руку в своей. Её глаза следят за моими пальцами, что переплетаются с её. Ветер либо пытается толкнуть нас ближе друг к другу, либо хочет дикими порывами нас разъединить.—Я не отпущу. —Если хочешь, сам сделай эту фотографию,—она отказывается от моего предложения, но её рука всё ещё не отпускает мою. Никакой ветер не заставит меня выпустить её, когда она так близко. —Я хочу, чтобы ты сделала. Она вновь опускает глаза на наши руки, нелепо сплетённые вместе. Мы спали в одной кровати, засыпали на одном диване, делили водительское место в моей машине, были заперты в одной гардеробной, лежали под ночным небом, бесчисленное количество раз оказывались на грани поцелуя. И она всё равно не может ко мне привыкнуть. —Извини, я понял. Не нужно, если тебе страшно. Давай я сам сфотографирую…—убираю руку от её руки, но она вновь её ловит. —Нет. Пытаюсь спрятать улыбку, пока она идёт к краю. Спрятав свою руку в моей. Так естественно и легко. —Но если я упаду… —Я прыгну за тобой. Снова и снова проигрываю в голове тот нелепый день. Это действительно провал. Тогда, просто держа её руку, просто наблюдая за тем, как она делает шаги впереди меня, рассчитывая на мою защиту, я был ближе к ней. Ближе, чем этим летом, когда я делил с ней одну постель. Всё могло быть по-другому. Если бы я не был идиотом. Парни играют в карты на протяжении всего полёта, и Биззи проигрывает уже пятый раз подряд. С каждым своим поражением он исполняет какое-то желание. В прошлый раз он должен был прочитать текст на испанском языке и перевести его. ДеШон чуть не подавился своим смехом, пока Руфус объяснял, о чём был текст. Он был уверен, что в нём говорилось о пиратах, которые прятали своё золото в зале суда, а затем обливали керосином людей, что пытались им помешать. На самом деле, текст был о недавнем ограблении в каком-то отеле в Мексике. Руфус снова проигрывает. Он поднимается на ноги и заяаляет, что не собирается больше играть. Закрываю глаза, ощущая, как сильно мне хочется спать. Вместо этого вновь погружаюсь в один из дней, когда у нас с Шерил всё было проще. Я любил её, а она не знала об этом. —Чувак, у тебя есть костюм?—задаю ДеШону вопрос до того, как он задаст вопрос мне. О том, зачем я так резко оказался у порога его дома. О том, куда я так спешу. —Чего?—он впускает меня в дом, и, судя по всему, он собирается на работу. У него дома всегда тепло и пахнет выпечкой. Пеппер всегда хорошо готовила. И никогда не выпускала меня из их дома, пока я не поем. Она, наверное, считает, что я никогда не ем. Я бы хотел быть её сыном. Я бы хотел возвращается после работы туда, где меня ждала бы материнская любовь. Не туда, где я бы день изо дня находил полки в своей комнате перевёрнутыми. Мне было пятнадцать лет, когда я впервые увидел, как мама носится по моей комнате в поисках денег, которые я, по её мнению, прятал. Я всё делал, чтобы ей помогать. Всё делал, чтобы дать Нейту что-то, хотя бы отдалённо напоминающее нормальное детство. А Дебби обвиняла меня в том, что я прячу деньги, что живу для себя, что я грёбаное наказание и неблагодарный сын. —Мне нужен костюм. Любой,—повторяю свою просьбу, переведя дыхание. Не знаю, почему так торопился, но, оказалось, это было не зря. Добрался бы позже, ДеШон уже был бы на работе. —Любой? —Я имею в виду… Знаешь… —Смокинг?—он отвечает за меня, открыто улыбаясь. Этот засранец уже понял, для чего мне нужен костюм–иначе не улыбался бы так, будто выиграл в лотерее. —Да, что-то такое… —Ты женишься?—он скрещивает руки на груди, и я понимаю, что не смогу избежать допроса. В любом случае, если в обмен на костюм он собрался просто задавать вопросы, я должен буду ответить. —Есть или нет? —Зачем тебе внезапно потребовался костюм, а? С тобой кто-то судится? Это больше похоже на правду, чем то, что является правдой на самом деле. —Никто со мной не судится! —Тогда зачем тебе нужен костюм? —Я не говорил, что мне нужен костюм,—теряюсь в словах и отвечаю первое, что приходит в голову. Почему-то остерегаюсь правды. Почему-то не хочу отвечать на его вопрос честно. —Серьёзно? То есть… Ты просто решил сделать обход и узнать, у кого сможешь одолжить костюм, если придётся тащиться в суд? Что, планируешь грохнуть кого-то?—он внимательно всматривается мне в глаза. Я знаю, чего он добивается. Хочет подвести меня к раскаянию. Хочет, чтобы я упал к его ногам и сказал, как есть. Признался, что я не женюсь и не собираюсь в суд. —Нет, я не планирую… —А в постель никого грохнуть не хочешь, а, Маршалл?—он смеётся, пока я пытаюсь придумать достаточно убедительную ложь. Кажется, что прямо сейчас нет ничего хуже правды. Но я не собираюсь… грохнуть её в постель! Хочу просто увидеть её, просто приехать. —Чего? —Это как-то связано с выставкой картин, на которой будет Шерил?—он раскрывает мой неумелый спектакль. Ему хватило нескольких секунд моей растерянности, чтобы всё понять. Он полон дерьма. —Что? —Связано ведь?—он смотрит на меня как на ребёнка, что слепил неудачную ложь, надеясь этой ложью кого-то накормить. А я ощущаю себя как ребёнок, слепивший замок из пластилина и желающий всем доказать, что этот замок настоящий. —Нет. —Странно, потому что я точно знаю, что без костюма тебя туда не пустят. И именно сейчас твоя горящая задница умоляет одолжить костюм,—со строго скрещенными на груди руками он опирается о выкрашенную в светло-коричневый цвет стену, продолжая упорно смотреть мне в глаза. Лучше бы я взял костюм напрокат. —Ты можешь одолжить или нет?—пытаюсь закончить эту сцену, ощущая себя как человек, осуждённый за что-то безобидное. Меня будто толкнули в толпу и заставили развлекать людей, которые ищут повода бросить в меня что-то тяжёлое. —Конечно, Ромео,—он закатывает глаза, отлипая от стены, и сбрасывает кроссовки с ног, затем обходит моё застывшее тело и заходит в комнату, обвешанную плакатами, которые мы клеили вместе. Пеппер говорила, что мы превратили комнату ДеШона в «какую-то сцену из комиксов». —Я не… —Не знаю, куда его дел,—его голос приглушённо звучит у меня за спиной, пока я слышу, как он роется в шкафу. А я так и стою в его гостиной, прикованный к полу, и выжигаю глазами размытые силуэты деревьев за окном передо мной.—Сто лет не надевал. —Я помогу найти,—оборачиваюсь, чтобы ступить в спальню, но ДеШон выходит оттуда, закрывая дверь, и заходит в другую комнату. —Полегче, Маршалл, не торопись. Боишься пропустить момент, когда начнут танцы и кто-нибудь пригласит её? —Я же сказал… —Не знаешь, она будет там одна или с Джейком?—он задаёт вопрос, который я сам боялся себе задать. Будет ли он там? Что мне делать, если он там будет? —Мне всё равно. Я просто… Не могу не прийти… —А сказал, что не для этого просишь костюм! Лживый мусор!—он смеётся, и когда я хочу сказать что-то в своё оправдание, он толкает мне в грудь костюм чёрного цвета. Всё-таки нашёл.—Примерь. —Раздеться прямо здесь? —Если хочешь. —Если ты меня хочешь… —Мне не нравятся бледные тощие скелеты, фанатично пускающие слюни на школьниц. —Заткнулся бы,—закатываю глаза и запираюсь в освещённой комнате. Костюм подходит мне по размеру, но не по ощущениям. Я чувствую себя идиотом. Что я вообще делаю? Кажется, будто я меняю не одежду, а кожу. Как будто пытаюсь кого-то обмануть. Как будто хочу появиться перед ней другим человеком. И боюсь, что это станет для неё неудачной шуткой. Как будто оборачиваю уродливый манекен с помойки в дорогую ткань. Посмешище. —Святое дерьмо, чувак, она забудет своё имя, когда тебя увидит,—он, переигрывая, ударяет меня по плечу и обнимает меня за шею рукой, когда я выхожу из комнаты, поправляя складки на рукаве из плотного материала.—Но если будешь строить такое траурное лицо, она забудет своё имя не от восхищения, а от ужаса. Яйца в кулак иди покорять женские сердца! —Заткнись. —Научить тебя танцевать?—он пытается сдержать издевательскую улыбку, но его губы предательски дрожат, выдавая его намерения. Этот засранец ещё долго будет давить мне на нервы с этой ситуацией. —Не нужно. —Будешь ей на ноги наступать,—он скрещивает руки на груди и наклоняет голову в бок, будто оценивая мои возможности. Я безнадёжен, тут нечего оценивать. —Не буду я с ней танцевать! Я просто хочу… появиться там,—волна сомнения накрывает меня в тот момент, когда я действительно представляю, как кто-то зовёт её танцевать. С чего бы ей отказывать? Даже если я буду там. Даже если она меня заметит. Зачем ей отказывать кому-то? Но почему-то я не думал об этом. Да и почему должен был об этом думать? Почему это должно меня беспокоить? Если хочет, пусть танцует с кем угодно. Если хочет, пусть делает что угодно с кем угодно. Если… —Я бы тоже сходил, но Грэсси не даёт мне выходной,—ДеШон достаёт две банки пива из холодильника и протягивает мне, но я качаю головой, и он убирает одну банку обратно. —Может, не нужно идти?—вопрос, больше похожий на предостережение, срывается сам по себе, пока я осматриваю своё неестественное отражение в зеркале, что стоит у телевизора в гостиной. Моя поза кажется мне натянутой. Я не знаю, как нужно двигаться в этих чёртовых костюмах. Они будто обматывают тело клейкой лентой. Может, дело лишь в том, что я чувствую себя придурком, который пытается выставить себя не тем, кем является. Возникает ощущение, что стоит мне покинуть стены этого дома и каждый шаг будет даваться с трудом. Словно прогулка по раскалённым железным шипам, наполненным ядом, проникающим глубоко под кожу. —Чего? —Я не думаю, что она хочет, чтобы я туда… —Она оставила тебе приглашение! —Когда я сказал, что не смогу отпроситься с работы, она не стала уговаривать,—неуверенность съедает меня, и в животе появляется странное чувство, похожее на то, что я испытывал в детстве, когда мама возвращалась домой среди ночи. Ожидание худшего и страх перед тем, что я считал этим самым «худшим». Самым худшим в те дни было оказаться на улице без верхней одежды и малейших подозрениях о причинах ненависти Дебби по отношению ко мне. Я не знаю, что является для меня худшим сейчас. У меня не было времени об этом подумать, но, видимо, придётся. —Потому что ты бы ощущал вину. Не будь идиотом. —Ты не думаешь… Не думаешь, что я надоел ей?—сдаюсь и произношу вслух мысли, которые давили на меня уже долгое время. Мне кажется, будто эти мысли долгое время плыли в моей голове, но не могли обрести форму, и лишь теперь, когда я выпустил их из себя, они нашли свои очертания. Резкие, острые, уродливые очертания. Лишь эгоизм не позволял мне прислушаться к этим догадкам раньше. Я не хотел рисковать тем комфортом, который испытывал рядом с ней, поэтому игнорировал неприятные и до тошноты горькие на вкус мысли. —Это ты у неё спроси,—он вновь уходит в коридор и начинает обуваться, а я следую за ним, как будто боюсь потеряться. На мягком ковре остаются неглубокие следы. В доме, где мы жили с Дебби и Нейтом, когда тот только родился, не было ковров. Я помню, как ребёнком бегал зимой по холодному полу в кроссовках, радуясь громкому шуму, что создавал мой бег. Это казалось мне настоящим развлечением. Я был идиотом уже тогда. —А если там Джейк? Что мне делать? Я буду выглядеть глупо. —Ты всегда выглядишь глупо, когда бегаешь у неё под ногами. Какая разница? —Я не бегаю… —Я бы поспорил с тобой ещё, но мне нужно на работу,—он перебивает меня, перекидывая серый рюкзак через плечо и открывая дверь. Линия света, постепенно расширяясь, наполняет комнату, которая мне и до этого казалась светлой. —Мне кажется, что ей нравится быть с ним. А со мной она потому что… не хочет отказывать,—убираю руки в карманы, высказывая самые жалкие слова, на которые даже не имею права. Это не моё дело, нравится ей быть с ним или нет. И это раздражает меня. Я хочу иметь право злиться на неё за это. Но у меня нет на это права. У меня нет права испытывать то, что я испытываю. Я заслуживаю жестокого наказания за свою ревность, но я не хочу никакого наказания. Я просто хочу иметь право на эту ревность. —Твоя параноидальная задница вечно выдумывает бред. Соберись и иди. Ты меня задерживаешь,—он кладёт руки на мои плечи и несколько раз трясёт меня, будто пытаясь привести в чувства. Будто боится, что костюм пережал мне все вены и артерии. На его месте, я бы тоже, слушая свой бред, решил, что к моему мозгу просто не поступает достаточно кислорода. —Спасибо,—выхожу из его дома, и он выходит вслед за мной, запирая дверь. Влажный и холодный воздух заставляет меня спрятать руки ещё глубже в карманы. Если бы только я сам мог спрятаться. —Не испорти костюм. Я заставлю тебя платить. —Понял. Передавай маме привет,—ступаю за ворота, пытаясь отогнать тревогу, что медленно растёт где-то в животе. Я ведь не делаю ничего плохого. Я просто иду туда, куда меня пригласили. Пригласили и, наверное, не ждут. Чёрт возьми, заткнись! Сажусь в машину и долго не решаюсь её завести. Ждёт ли она меня? Как будто ей больше не о чем беспокоиться. Замечаю, как ДеШон проходит мимо машины, махая мне рукой. Предлагаю подвезти его до работы, но он кричит, чтобы я спешил на выставку спасать Шерил от Джейка. Я был бы рад. Опускаю взгляд на рукава костюма и зачем-то представляю, как зову её станцевать со мной. Идиот. Придурок. Ты не умеешь танцевать, Маршалл. А если бы умел… И если бы она согласилась… Ощущаю, как мне становится теплее. Почему-то это приятно. Представлять её так близко. Представлять её руки на моих плечах, а мои–на её бёдрах… На талии, придурок. Выше бёдер, не на бёдрах, не так низко. Двигаться с ней в такт музыки, чувствовать её дыхание шеей, держать её тело в своих ладонях. Она красиво двигается. Особенно, когда танцует. Я видел, как она танцует с Блэр и, кажется, с Кэсси на вечеринках, куда мне удавалось пробраться в выходные. Она движется плавно, как кисть художника, с нежностью рисующего пейзаж любимого места; как капля росы, плывущая с широкого гладкого листа; как воск, стекающий с догорающей свечи; как волна, омывающая белый пляжный песок. Откидываюсь на спинку, чувствуя себя так, будто прямо сейчас я думал о чём-то грязном, запрещённом. Это просто танцы. Если бы я умел танцевать… Завожу машину, медленно приходя в себя. Я просто зайду посмотреть на картины. И всё. Дорога до школы отнимает все силы, и оказавшись у ворот, я ощущаю какую-то слабость в ногах. Сердце горит желанием сбежать, оставив кровавую дыру в груди. Ладони потеют, а глаза боятся найти моё отражение в зеркале. Я боюсь увидеть себя и принять решение не ступать за порог школы. Я боюсь выглядеть слишком плохо. Я никогда не посещал подобных школьных вечеров. Я понятия не имею, как себя вести. Это ведь вряд ли будет похоже на ночи, что я проводил в клубах, когда был зол на Ким или хотел напиться. После того, как какие-то парни у дверей проверяют моё приглашение, я оказываюсь внутри. Ступая вверх по до блеска начищенным ступеням, я чувствую, как тело становится всё слабее и слабее. Цепляюсь о перила, борясь с сомнениями и оглушительно громким голосом где-то у себя в голове. Этот голос принадлежит мне самому. И он кричит, чтобы я вернулся обратно. Кричит, что я выгляжу смешно, что мне место где угодно, но не здесь, что я веду себя глупо. Ступаю в зал, полный людей. Тут светло и шумно. Всюду висят картины разных размеров. Иногда их расположение кажется абсурдным. Около лестницы, справа от меня, висит картина, похожая на фотографию. На ней мужчина сидит у костра, держа в руках гитару. Сзади стоит старая машина. Мне не хватит жизни, чтобы нарисовать что-то настолько реальное. Создаётся ощущение, будто огонь костра греет и меня. В глазах этого мужчины есть какая-то тоска, которая отражается вместе с языками пламени. А совсем рядом с этой картиной висит та, на которой облако с длинными ногами убегает от облака, что держит в руках нож. Абсурдное расположение картин. Я чувствую себя нелепой картиной в окружении картин из музея искусств. Поднимаю голову вверх к потолку, выкрашенному в бежевый цвет. В последний раз, когда я здесь был, потолок был грязного жёлтого оттенка, он был темнее. Они сделали ремонт после того, как я ушёл из школы. Проталкиваюсь через весь зал, стараясь не натыкаться на людей и не задерживать взгляд на картинах слишком долго. Я здесь не за этим. Я хочу найти Шерил и, может быть, её картину. Она не показывала мне её. Говорила, что я сам буду должен угадать. Как же я угадаю, когда мои глаза так разбегаются? Подхожу к автомату с напитками, изучая содержимое. Неужели здесь нет ничего крепче колы? Сжимаю в руке холодную банку, ища глазами силуэт Шерил в толпе. Вместе с желанием её найти я испытываю страх. Боюсь найти её в компании Джейка. Боюсь увидеть её счастливой в его компании. Здесь больше людей, чем я думал. Они все громкие и все, блять, раздражают. Глаза невольно задерживаются на картинах. Может, пытаются тянуть время, потому что боятся увидеть Шерил. Ощущая, как во мне растёт напряжение, я, кажется, начинаю ненавидеть каждого, кто носится из стороны в сторону, мешая мне найти её. Стоит ли винить в этом своё дерьмовое зрение? Может, она вышла подышать воздухом. Джейка я тоже не видел. Может, он тоже вышел с ней. Или они оба где-то… Что они, блять, могут делать вместе одни? Что мы с Ким делали, когда сбегали куда-то вместе на подобных мероприятиях? Трахались. А если они… Нет. Она не может. Не с ним. Отвожу глаза от парня и девушки, которые начинают целоваться. Нашли время. Мои глаза упираются в картину, что была позади меня. Женщина в белом платье собирает яблоки с единственного дерева, уцелевшего после урагана, что вырвал с корнем все остальные деревья. Это картина Шерил. Я знаю это, потому что я рисовал что-то похожее. И она спросила, может ли взять мою идею. Это даже не было моей идеей. Мне это приснилось. Женщиной, собиравшей яблоки в моём сне, была Шерил. Я рисую ещё хуже, чем думал, потому что она не узнала себя в той женщине. Или притворялась, что не узнала. Отвлекаюсь от картины и тут же нахожу Шерил в дальнем углу рядом с растениями, за которые отвечал Пестер, один из учителей биологии. Шерил стоит в коротком чёрном платье, за её спиной висит большая картина в тёмно-синих тонах. Кажется, будто она стоит на одном берегу моря, а на берегу за ней–маяк. Небо в тучах, волны пытаются снести её с ног, но она продолжает твёрдо стоять. Я хочу подойти к ней. Хочу, чтобы мы сбежали отсюда. Чтобы вместе нырнули в море. Чтобы вместе доплыли до маяка. Её губы нежного красного цвета, её волосы аккуратно ложатся на её плечи. Я буду выглядеть нелепо рядом с ней. Но я хочу подойти. Хочу сказать, что нашёл её картину. Хочу попросить научить меня танцевать. Пусть смеётся, пусть издевается. Высокий женский голос объявляет о начале танцев, и я чувствую, как потеют руки. Я так и не открыл банку колы, которая, кажется, успела испариться, потому что я ощущаю себя так, будто температура моего тела перевалила нормальные показатели. Мне остаётся стоять и надеяться, что никто не позовёт её танцевать. Что за бред? Ты видел её? Не понимаю, откуда появляется Джейк, но он наклоняется к её уху и что-то ей говорит. Его грёбаная рука на её талии. Неосознанно делаю шаг в их сторону. Я знал, что так всё и будет. Зачем вообще пришёл сюда? Хочу отвести глаза в сторону, но не могу. Ощущение, как ногти моей правой руки вонзаются в кожу, кажется гораздо приятнее того, что режет мне глаза. Её улыбка и кивок в ответ на его слова. Его протянутая в её сторону рука. Её ладонь в его ладони. В тот момент, когда я собираюсь отвернуться и уйти отсюда, её глаза находят меня. Дерьмо! Она медленно поднимает вверх руку и машет мне. Она кажется удивлённой. Чему она удивляется? Тому, что я пришёл? Конечно. Когда я в последний раз выполнял её просьбы и приходил туда, куда она меня звала? Пытаюсь спрятаться в толпе, но какого-то чёрта это выдаёт меня и моё бредовое волнение сильнее. Кровь кипит, а беспокойные мысли ударяются друг о друга, оставаясь несказанными. Мне кажется, будто я стою освещенный прожекторами в центре зала, переполненного людьми, которые желают найти меня и разделить на части. Раствориться среди десятка танцующих людей действительно сложно, тем более, если не получается подсчитать их следующие движения. Задеваю кого-то плечом и, быстро извинившись, добираюсь до выхода, вновь ударившись плечом. На этот раз о железную дверь. Выбрасываю банку колы в мусорный бак, и она с громким звоном встречает свою судьбу. Те же парни, что проверяли моё приглашение, желают мне хорошего вечера. Какого чёрта я тут забыл? Сажусь в машину и кладу голову на руль. К горлу подступает паника. Блять! Откидываюсь на спинку кресла, открывая глаза, и замечаю, что Шерил стоит у машины. В своём чёрном как глубокая ночь платье. С алыми как рассветное небо губами. И взглядом, полном вопросов. Чёрт! Она смеётся, заметив мой испуг. Это было неожиданно. И унизительно. И… стыдно. Стыдно, что мой побег раскрыт. Как будто преступник, покинувший место преступления, был пойман до того, как успел спрятать доказательства причастности к жестокому убийству. Но я никого не убивал. Просто сбежал, напуганный тем, что она увидела меня тогда, когда я не был к этому готов. —Ты пришёл,—она наклоняется к опущенному стеклу окна, а я отворачиваюсь к дороге, оставив её без ответа.—Почему не остался внутри? Продолжаю молчать, кусая щёки изнутри. Как будто боюсь выдать секрет, который клялся беречь как самое дорогое, что у меня есть. Чувство стыда съедает мои внутренности. Какого чёрта я её игнорирую? Потому что сам не знаю, почему не остался внутри. Всё, что я там видел, я был готов увидеть. Думал, что был готов. —Маршалл,—её голос становится строже. Мне кажется, будто я слышу в нём обиду. Это то, чего я боялся. Обидеть её. Поджимаю губы, опасаясь, что если открою рот, то голос будет дрожать. Не знаю, чего я добиваюсь, но если так и буду молчать, она уйдёт и никогда больше со мной не заговорит. Может, так будет лучше для неё. Зачем я ей нужен, если не могу объяснить ей простых вещей? Если не могу признаться, почему ушёл? —Ты постоянно так делаешь. Всё время убегаешь и ничего не объясняешь,—она звучит злой и разочарованной, и это ещё хуже чем то, к чему я готовился. Я думал, что смогу вынести её гнев, но её разочарование–невыносимо. —Голова закружилась,—придумываю какое-то идиотское оправдание, так и не посмотрев ей в глаза. Замечаю, как её тело, что до этого держалось на расстоянии, наклоняется ближе к окну. Она собиралась уйти, но, судя по всему, теперь решила продлить эти мучительные пытки. Она продолжит вытягивать из меня жалкие попытки отмыть с себя унижение и грязь, в которых я испачкал себя сам. Но я уверен, что я лишь испачкаю себя сильнее. Я не умею правильно распоряжаться шансами, которые она мне дарит. Для меня они бесполезны. Как спички для сгорающего заживо, как стакан воды для утопающего, как спасательный круг для человека, упавшего в пропасть. —Что? —Поэтому я ушёл,—стараюсь держать тон голоса ровным, но он трясётся, как будто я не пил воду уже много лет и в горле пересохло. —Слишком сильно затянул галстук?—в её вопросе слышится слабая улыбка, и это сильнее меня убивает. Я так и знал, что это звучит смешно. Знал, что она не поверит в этот бред. —Наверное. —Маршалл, почему ты ушёл? —Ты знаешь,—нервно вожу пальцами по пуговице на рукаве пиджака, будто это отгонит тревогу, что клыками впилась мне в шею. Нужно найти способ отсюда уехать. Я объясню ей всё позже, обязательно объясню. —Ты не хочешь остаться, потому что он тоже там? Закрываю глаза, ощущая, как её точный ответ ножом вырезает дыру где-то в области шеи. Потому что это унизительно, потому что это глупо. Открываю рот, чтобы сказать что-то в свою защиту, но ничего не могу придумать. Мне нечем себя оправдать. У меня нет ничего в свою защиту. Я сам себе противник. Да, я сбежал, потому что боюсь видеть тебя рядом с ним. Ты хочешь услышать это? —И ты даже не поговорил со мной,—она позволяет мне оставить её первый вопрос без ответа и выпрямляется. Когда я решаю, что Шерил собирается развернуться у уйти обратно, оставив меня здесь одного, она вновь наклоняется ко мне. Поворачиваю голову в её сторону. Тёплый жёлтый огонь фонаря над нами обливает её голые ключицы согревающим сиянием. Все сны о том, как я впивался губами в эти самые ключицы, воспроизводятся вновь и вновь, пока я пытаюсь поймать их и сжечь. —Если бы ты предупредил, что сможешь приехать… —Что бы ты сделала? Не стала бы приглашать его из-за меня?—отворачиваюсь от неё, не желая больше пьянеть от собственных страхов выглядеть смешно рядом с ней. Она выглядит как ангел, разливающий свет с каждым своим шагом. Ангел, которому не досталось крыльев, зато досталось больше изящества и очарования, чем любому другому ангелу. А я выгляжу… не так.—Не неси чушь. —Ты меня ненавидишь?—она звучит искренней, но её вопрос звучит глупо. Как я могу ненавидеть её? —Почему ты так думаешь? —Из-за того, что я позвала его тоже. —Слушай… мне завтра нужно на работу. Поэтому… я поеду?—с надеждой избежать любых других расспросов я смотрю ей в глаза, готовый принять столько разочарования, сколько она сможет мне дать. По крайней мере, даже если она меня возненавидит, у меня останутся сны о ней. Сны, где я имел право её целовать. И нагло пользовался этим правом. —Если бы его не было, ты бы остался?—она не думает отступить и дать мне вынырнуть из того дерьма, в котором я оказался по собственной вине. —Я не знаю. —Где ты достал костюм? —Одолжил. —Не будет обидно, если такие усилия окажутся напрасными?—она вновь слабо улыбается, проведя ладонью по моему плечу, словно пытаясь убедиться, что на мне действительно пиджак, а не какая-нибудь толстовка. Одна из тех, которые я оставил у неё дома. —Это лучше, чем смотреть, как он… танцует с тобой. —Какая тебе разница?—она убирает руку, и я мгновенно жалею о своих словах. Мне было приятно ощущать на себе её ладонь. Теперь она думает, что я ревную. Теперь она знает это. —Никакой! —Тогда перестань избегать меня каждый раз, когда видишь его!—она начинает говорить тише, но её слова становятся резче. Меня словно режут на части тупым ржавым ножом под лабораторной лампой. И почему-то у меня даже нет сил кричать от боли. —Какая тебе разница, что я буду делать? —Никакой! Но мне надоело, что ты… такой. —Какой? —Ты спрашиваешь? Ты сам не понимаешь? —Я не заставляю тебя бросать его, не заставляю его игнорировать, но я не хочу быть рядом с ним!—моя наполовину ложь и наполовину правда злит её ещё сильнее, и я замечаю, как её грудь поднимается вверх и опускается вниз с каждым вздохом, в котором тлеет часть её ярости. Она определённо сдерживается от того, чтобы ударить меня. Она выглядит завораживающе в этом платье. Как будто она сбежала с одной из тех картин, в окружении которых я был до того, как принял свою слабость и попытался укрыться от неё. Но точно не с той картины, которую рисовала она. Женщина с той картины стояла в белом платье, а Шерил–в чёрном. —Ты имеешь право злиться на меня, но я не могу… отказаться от него. Я знаю, что он хотел испортить ваши с Ким отношения. Я знаю, что он делал это специально. Я… —Тогда почему ты… с ним? Из всех людей?—понижаю голос вслед за ней, заглядывая куда-то вперёд к вычищенной дороге школьного двора, что освещён фарами. Я не могу смотреть ей в глаза. —Почему ты с Ким из всех людей? —Я люблю её! —Если я скажу, что люблю его, это поменяет что-то? Её слова заставляют меня повернуться в её сторону с очевидной надеждой уловить в её взгляде шутку или намеренную попытку солгать. Нет! Нет, она не любит его. —Я буду ненавидеть его ещё сильнее! —Но я не ненавижу Ким!—её лицо не выражает ничего, кроме холодной серьёзности. Ей на самом деле кажется несправедливым то, что я ненавижу Джейка, но она не ненавидит Ким. Она не понимает, что я был бы рад, если бы она ревновала. Я бы этого хотел. —Ким не отнимает меня у тебя! —Джейк не отнимает меня у тебя! Блядская ложь! —Слушай. Я знаю, что это глупо. Знаю, что веду себя по-идиотски. Знаю, что я эгоист и всё такое. И всё, что ты сейчас хочешь мне сказать–правда. Я мудак и лицемер. Но я не могу смотреть на него. Мне не нравится, что тебе хорошо с ним. То есть… Я рад, что тебе хорошо, но меня бесит, что тебе хорошо с ним. И этому нет объяснения. Поэтому… это не поменяется. Просто… не обращай внимания,—слова, которые не следовало бы говорить, словно против моей воли вплетаются в предложения. Слишком много лишнего, слишком много того, что нельзя было говорить. —Произошло что-то ещё?—она как будто пропускает мимо себя мои жалкие оправдания, и это даёт мне вдохнуть свободнее. Я успел испугаться, что она начнёт задавать вопросы о том, что я вообще имел в виду. Её реакция заставляет меня задуматься, действительно ли я говорил весь этот бред вслух. —Что-то ещё? —Ну… у вас с ним? —Нет. —Ты так сильно ненавидишь его из-за того, что он когда-то попытался быть с Ким? —Я не знаю. —Это действительно единственная причина? —Что ещё ты хочешь услышать?—ловлю её внимательный взгляд в темноте школьного двора. Она красивая. Даже когда злится на меня. Даже когда хочет вцепиться мне в горло и душить, пока мои губы не онемеют. Когда я смотрю на неё, возвышающуюся надо мной, пока я, словно парализованный прикован к креслу в машине, мне кажется, что небо держится на её плечах. И только она может его удержать. Если она уйдёт, небо обрушится на меня. Тогда почему я сам от неё ухожу? —Не знаю. Правду. Что он сделал? Она хочет правды, но я не знаю, что является правдой. Даже если бы знал, не смог бы ей этого дать. Я не знаю правды, но знаю, что она унизительна для меня. —Ничего. Поэтому я и сказал… что это глупо. —Это не глупо, если у тебя есть причина. —Я уже сказал тебе причину! —Он не единственный человек, который пытался быть с Ким. Ты не ненавидишь их всех так же сильно,—она продолжает думать, что дело в Ким, продолжает думать, что я ненавижу Джейка по этой грёбаной причине, и больше всего меня раздражает то, что я не могу сказать ей, насколько она ошибается. Это та самая унизительная правда. И выбирая между тем, чтобы быть непонятым, и тем, чтобы быть уязвимым, я выберу первое. Пусть считает меня мудаком. Это будет лучше, чем если она будет знать, как много власти у неё есть в отношении меня. —Потому что мне нет до них дела! Каждый, блять, раз, когда мы с ней ссоримся, она куда-то уходит и находит кого-то другого! А потом они бегают за ней! Зная, что я с ней! И мне всё равно! Я ненавижу Джейка не только из-за этого!—прямо сейчас я готов застрелить себя за всё, что говорю в гневе. Я нарушил условие, которое поставил себе только что: не дать ей понять, что дело не только в Ким. —Ты сказал, что другой причины нет. —Он отнимает тебя! Ты никогда не радуешься со мной так сильно, как с ним, и это меня убивает! Я хочу быть лучшим хотя бы в чём-нибудь! Я дерьмовый парень, ужасный друг… Я… Я плохой сын. Плохой брат,—всё то, о чём я должен был молчать, оказывается высказанным. Всё то, что должно было умереть со мной, теперь будет жить без меня,—И я думал… Я хотел быть лучшим человеком хотя бы для тебя. Но я не могу. И ты не виновата, что с ним тебе лучше. И он не виноват. Я не знаю, кто виноват! Это моя «другая причина»! Я сказал много лишнего. Нужно положить этому конец, пока я не сказал ещё больше дерьма. И пока не начал жалеть о том, что уже успел раскрыть. Я признался, что ненавижу Джейка, потому что она хочет быть с ним. Потому что ревную. Потому что завидую тому, как он может заставить её чувствовать себя лучше. —Другая причина–это то, что мне хорошо? —Другая причина–ты! Вся ты!—хочу взять её за плечи и встряхнуть. Хочу, чтобы она ударила меня по лицу и сказала, что не верит ни одному моему слову. Пусть считает меня лжецом. Кем угодно, но только не тем, кто слаб перед ней. Не тем, кто завидует любому, кто может сделать её счастливой. —Вернёшься со мной?—она вновь спасает меня, оставляя без ответа слова, которые я клялся никогда не произносить. Может, она знает, как я боялся открывать ей всё это. Может, думает, что я не имею это всё в виду. —Хватит. Пожалуйста, просто скажи мне никогда не приближаться к тебе. И я не буду мешать. Никогда ничего не скажу про него снова. Никогда с тобой не заговорю. Я оставлю тебя в покое. Только скажи мне, чтобы я исчез, и я обещаю, что тогда… —Ты этого хочешь?—тон её голоса смягчается, и она, словно понимая причину моего поведения, словно желая отнять всё моё беспокойство и обменять его на умиротворение, кладёт руку на моё плечо. Дрожь пробегает по моему телу. —Нет! Но я устал от себя! Тебе не нужно будет слышать, как я его ненавижу. Не нужно будет делить своё время на нас двоих из-за того, что я не могу с ним ладить. Я знаю, что я надоел тебе. И тебе не нужно заставлять себя быть со мной! Просто скажи, чтобы я… —Я не вернусь без тебя,—она игнорирует мои слова, и мне на мгновение кажется, что я прокричал их в пустоту, что я не говорил их вслух, что я лишь представил, как обнажаю перед ней свои страхи, на самом деле не выкладывая их перед ней. Но это не так. Я сказал всё, как есть. А она приняла решение не копаться в этом. Стоит ли благодарить её за это? За то, что я не вынужден теперь оправдываться за свои чувства? За то, насколько они наивны и безосновательны. И за то, насколько я эгоистичен в их проявлении. —Не будь дурой. Он ждёт тебя там,—неопределённо киваю в сторону высоких дверей за её спиной и ловлю её взгляд, которого стремился избегать, как облитый керосином человек избегает зажигалки. Я боюсь увидеть в её глазах глубокое презрение, боюсь в этом презрении захлебнуться. Боюсь это презрение понять, принять и разделить. Боюсь знать, что заслуживаю этого презрения. —Он найдёт, с кем потанцевать,—её глаза выражают лишь понимание и нежность, наперекор всем моим тревогам. Меня пугает то, как сильно я ошибаюсь, когда пытаюсь судить о ней, о её мыслях, о шагах, которые она собирается предпринять. Как бы я ни обожал её, она всегда доказывает, что заслуживает ещё большего обожания. И это меня убивает. Потому что она заслуживает больше, чем я способен ей дать. Может, на это способен кто-то другой. Может, это тот, кто сейчас ждёт её в просторном выставочном зале в дорогом костюме. —Шерил, не глупи. Вернись,—вновь прогоняю её, боясь испачкать её дерьмом, что происходит в моей голове. Ей не следует быть со мной, мне не следует хотеть быть с ней. Я всегда это понимал, но против голоса разума, что твердил оставить её в покое, тянул её к себе. И теперь я виноват во всём: в собственной детской привязанности; в том, что ей кажется, будто она обязана быть на моей стороне; в ситуации, которой я свожу нас обоих с ума. —Верни меня,—она улыбается. Открыто и ясно. Свет её улыбки пробирается мне под кожу. Почему всё должно быть так сложно? —Я не в том настроении. —Я хочу увидеть тебя в приличной одежде хотя бы раз,—она продолжает предпринимать попытки вернуть меня в нормальное состояние, но это лишь добивает меня. Мне тяжело знать и видеть, как сильно она старается вытянуть меня из оболочки, к которой я прирос. Тем более, зная, что это обречено на провал. Это безрезультатно. Тогда зачем ты так стараешься, Шерил? Я бы и сам сейчас хотел быть в том же настроении, в каком стоял на пороге дома ДеШона. Я не ждал, что она будет тосковать по мне на этой грёбаной выставке, а затем накинется на меня с объятиями. Но то волнение, что я испытывал, не имея никакого плана и лишь зная, что мне необходимо найти костюм, было приятнее, чем то волнение, что я испытываю сейчас, будучи пойманным в ревности, на которую не имею права. —Маршалл, вылезай из машины. Я хочу посмотреть. —Нет. Я чувствую себя идиотом в этих вещах,—вздох срывается с моих губ, и волна неуверенности вновь топит меня в собственных мыслях о том, насколько неестественно и нелепо я сейчас выгляжу. Будто действительно собрался в суд. Или женюсь. —Я хочу посмотреть,—она, будто заигрывая, наклоняет голову вбок, всматриваясь мне в лицо. Я знаю, что она лишь шутит, притворяется, но меня охватывает странное ощущение. Будто кожа горит под испытывающим взглядом её глаз с медными отливами. Это то, чего я всегда боялся, но всегда стыдился себе в этом признаться. Я боялся, что она поймёт, насколько непривлекательным я на самом деле являюсь. И этот страх всегда был со мной. И всегда казался мне глупым. С чего я должен думать об этом? С чего я мог допустить, что кто-то может считать меня привлекательным? —Ты никогда не видела людей в костюмах?—перевожу свои мысли в другое направление, зная, что рассуждения о собственной никчёмности лишь создадут мне больше проблем. Но почему я не могу выглядеть иначе? Под стать ей? Почему не могу быть выше, почему не могу быть похожим на тех людей из рекламы, почему мои глаза не могут быть ярче, зубы–ровнее? Почему не может мой нос быть прямым, руки–сильнее, плечи–шире, волосы–мягче? Почему я вынужден быть заперт в этом убогом теле, в котором мне противна каждая кость? И почему, находясь в этом теле, я вынужден желать Шерил? С её притягательной улыбкой, полными губами, идеальной линией ключиц, которую хочется сцеловывать, с длинными тонкими пальцами, с тонкой талией и обворожительной шеей, что всегда пахнет каким-то парфюмом, с длинными ресницами, волосами цвета ночного неба и глазами, в которых можно найти тепло и покой? Даже её шрамы кажутся прекрасными из-за истории, заложенной в них. Все мои шрамы получены в драках, её шрамы–часть её детства. —Маршалл Мэтерс. Выйди из машины,—строгость в её просьбах, которые она безуспешно много раз пыталась выдать за приказы, всегда меня очаровывала. Я хочу подчиняться ей, но на этот раз подчинение означает поражение. На этот раз подчинение выдаст мои чувства по отношению к ней ещё сильнее, чем я выдал их своими словами ещё совсем недавно. Но в любой другой день я был бы рад ей подчиняться. Я видел сны, где она велела мне следовать за ней. Я следовал. Я любил её так, как она просила. Это всегда было нежно. Она всегда просила целовать её. Я целовал. Я был счастлив в своих снах. А по утрам ощущал себя грязно. Так грязно, что стыдился смотреть ей в глаза и просто избегал её. Как я мог находиться с ней рядом после того, как смел видеть все эти сны? Как я мог не чувствовать себя дерьмом после того, как позволял себе желать её страсть, её тело и её власть над собой? Как я мог являться перед ней после того, как утолял голод, что появлялся после снов о ней, с Ким? Меня тошнило от себя каждый раз, когда я приходил в себя и осознавал, что рядом со мной лежит Ким. И я лгу ей. Сплю с ней, чтобы отвлечься от Шерил. Я всегда пытаюсь расстаться с ней после этого—так мне легче не чувствовать себя мусором. Но спустя время я вновь хочу к Ким. Я её люблю, но я не понимаю, почему. Я не могу без неё. —Я не пойду туда. —Тогда я понесу тебя. —Нет. Я не пойду. —Хорошо. Открой дверь,—с необъяснимым для меня спокойствием она продолжает говорить со мной, продолжает пытаться мне помочь. Можно ли помочь человеку, который отрекается от помощи? Опасается её как яда? Я не понимаю, откуда в ней столько терпения. На её месте я бы ушёл обратно. —Ты не вытащишь меня отсюда. —Я не собираюсь тебя вытаскивать. Небо становится всё темнее, а она даже не думает уходить. Время, которое она могла бы провести с удовольствием, она проводит в неудачных попытках добиться от меня ответов, вытащить меня из состояния, которое меня медленно убивает. Я проклял себя в тот день, когда впервые позволил себе задуматься о том, что я к ней чувствую. Что-то меньшее, чем любовь, и большее, чем похоть. —Так я и поверил тебе, хитрая сука. —Открой дверь. —Нет. Я буду ждать здесь,—слишком поздно осознав, что не следовало давать ей знать о том, что после выставки я бы хотел уехать отсюда с ней, ощущаю готовность к новой атаке с допросами. Я только что умолял ей прогнать меня и дать мне никогда больше не отравлять её жизнь своими проблемами, а сейчас заявляю, что буду ждать её. Какого чёрта? —Ждать чего? —Когда выставка закончится. Если у тебя нет планов на вечер… с ним. —Ты же только что просил, чтобы я сказала тебе никогда ко мне не приближаться. Теперь ты просишь меня поехать после выставки с тобой?—как можно осторожнее она задаёт вопросы, о приближении которых я уже знал, как только наговорил лишнего.—Ты понимаешь, чего ты хочешь на самом деле? Нет. Не понимаю. Помоги мне понять, если я ещё могу просить тебя об этом. Если имею право просить о помощи, от которой только что отказывался. Разреши мне поцеловать тебя под этим тяжёлым пустым небом, которое хочет обвалиться на нас, чтобы я понял, чего я хочу. Разреши мне усадить тебя на капот этот чёртовой машины, найти место между твоими ногами, задрать руками твоё платье до бёдер, вдыхая запах духов на твоей шее. Разреши мне слиться с этим запахом. Разреши мне смотреть в твои глаза дольше обычного. Разреши мне просыпаться в твоей кровати и обнимать тебя посреди ночи. Разреши мне быть ближе, чем обычно. Разреши–тогда я пойму, чего хочу на самом деле. Сейчас я могу лишь догадываться, и догадки мне не нравятся. —Хорошо. Я уеду,—пытаюсь скрыть разочарования, которое мне кажется неясным. Я ведь этого и хотел. Уехать отсюда и держаться на расстоянии от Шерил. Тогда откуда взялись все эти чувства? Надежда, что она попросит остаться. Желание никогда её не покидать. Как я должен давать ей ответы, если сам не могу разобраться в том, что является правдой, а что я просто хочу за неё выдать? —Ты этого хочешь? —Нет. Этого хочешь ты. Проклинаю себя за то, что свои худшие опасения вновь принял за истину. У меня нет оснований думать, что она хотела бы моего отъезда. И, тем более, нет оснований заявлять, будто я знаю, чего она хочет. —Я этого не говорила. Я просто не понимаю тебя. Почему ты… убегаешь… а потом возвращаешься? Просишь уйти от тебя, а потом просишь остаться? Я не знаю, что мне делать,—смиренные и измотанные черты её лица выдают отчаяние, что она умело прятала весь этот вечер. Я наконец слышу в её словах бесконечную усталость, и это заставляет меня сдерживать слёзы. Она успела утомиться за это время. Она измучена всем тем беспорядком, который я устроил, и лишь сейчас позволила себе снять маску стойкости и упорства. Будет лучше, если она оставит меня. Потому что сам я её оставить не смогу. Я никогда не смогу разобраться в своих чувствах, и я не хочу, чтобы она проходила эти чёртовы круги Ада каждый раз, когда я снова окажусь рядом с ней. —Мне жаль, что тебе приходилось иметь с этим дело. Я не буду больше… тебе мешать. Следовало бы сказать больше. Следовало бы извиниться лучше. Но у меня не осталось сил вытягивать из себя слова. Все мысли, что горят в голове, кажется, не имеют смысла в этой ситуации. Лишь обрывки фраз, которые я всё ещё надеюсь высказать, плывущие в пепле тех фраз, которые уже никогда не обретут форму. —Ты не мешаешь мне. —Тогда что я делаю? Это важный вечер для тебя. А ты пытаешься разобраться с моим дерьмом. —Маршалл, я не хочу, чтобы ты уехал. С этими словами я ощущаю приближение чего-то, что не могу описать даже в общих чертах. Она действительно не хочет, чтобы я уезжал? —Я обещаю, что никогда не вернусь. Не напомню о себе. Тебе будет хорошо. Только попроси,—пробую на вкус горечь собственной просьбы, чувствуя на языке её отвратительный вкус. Как так вышло, что вечер, который я надеялся провести с ней, превратился в вечер, в который я надеюсь от неё сбежать? —Я прошу тебя вернуться со мной на выставку. Я и забыл, насколько она упрямая. Мне это безумно нравится. Я хочу пьянеть от её настойчивости. Я хочу от неё задыхаться. Но сейчас я хочу поступить по-своему. Сейчас я хочу, чтобы её упрямство уступило моему упрямству. —Не хочу. Меня тошнит от всех этих идиотов, которые обсасывают друг друга у меня на глазах. Я буду здесь. Мои детские объяснения заставляют её засмеяться, и моё сердце обливается теплом при звуке её смеха. Кажется, ночь отступает, и на смену ей приходит день. Настолько светлый и чистый, насколько это возможно. —Ты будешь ждать, пока я не вернусь? —Да. —А если это займёт всю ночь? —Какого хрена там делать всю ночь? —Смотреть на картины!—она широко улыбается, и я понимаю, что она дразнит меня. Испытывает моё терпение. Хочет выяснить, действительно ли я собираюсь сидеть в машине, покорно ожидая её возвращения. —Или танцевать с убогими… —Тебя так пугают танцы? Потому что не умеешь? —Заткнись,—улыбаюсь, наслаждаясь шоу, которое она затеяла, её провокациями и язвительными уколами. Я обожаю это. Но каждый раз, когда я пытаюсь понять, почему так сильно люблю эти игры, я вспоминаю о том, как они обычно заканчиваются. Она лежит подо мной. Я смотрю на её губы. Её руки хватаются о мои плечи. Каждый раз, когда она меня дразнит, мы приближаемся к запретному краю. И я не прыгаю лишь потому, что она не готова. Но я бы хотел прыгнуть. Разбиться насмерть. А потом я избегаю её неделями. Придумываю оправдания, чтобы не появляться там, где должна быть она. Притворяюсь, будто не замечаю её, когда мы встречаемся на улице. Пытаюсь отдалиться. Потому что мне страшно. Страшно, что она догадается, как сильно я хочу её страсти. Страшно, что она во мне разочаруется. Я боюсь, что в следующий раз я не смогу сдержаться, и пытаюсь не допустить следующего раза. Потому что она не отталкивает меня. Когда мы оказываемся близко, она только смотрит мне в глаза. Как будто ждёт чего-то. Я боюсь её мыслей в такие моменты. О чём она думает, когда я возвышаюсь над ней на диване в её гостиной? О чём она думает, цепляясь ногтями о мою спину? Она боится меня? Боится, что я зайду слишком далеко? Поэтому не отталкивает? Потому что ей страшно? И я не понимаю, что мне делать. Она меня не любит, я ей не нравлюсь. Почему тогда она не может найти в себе силы ударить меня по лицу, когда я позволяю себе быть так близко к ней? Чтобы меня отрезвить. Чтобы я держался на расстоянии. —Выйди из машины,—она повторяет ту же просьбу, которой уже успела свести меня с ума. Мне казалось, мы договорились, что я остаюсь в машине. Разве нет? —Я же сказал… —Я хочу танцевать,—она перебивает меня, и я с удивлением поворачиваю голову в её сторону. Её чёткий силуэт, обведённый тусклым светом фонаря, напоминает силуэт какой-нибудь лесной феи из до жути неправдоподобных фильмов. Она хочет танцевать со мной? —Там есть много желающих потанцевать. Найди себе партнёра. Пожалуйста, не ищи. Скажи, что не станешь никого искать. —Хорошо,—Шерил коротко усмехается, делая шаг назад. Между нами появляется ещё больше расстояния. Кажется, мир делится на две части: часть, где гибнет всё, что когда-либо было живым, и часть, где всё пропитано жизнью и светом. Моя часть и её. —Что тебя так веселит? —Найду с кем потанцевать, а ты сиди и жди! Я даже не знаю, провоцирует ли она меня на этот раз. Я не могу мыслить рационально. Она ведь просто испытывает меня, верно? Она не имеет в виду то, что говорит. Я не должен реагировать. —Если я… выйду из машины… Нет. Мне должно быть всё равно, с кем она танцует. —Да? —Ты не будешь танцевать с ним?—кажется, что после этого идиотского вопроса тысяча шипов вонзаются в мои губы, чтобы заткнуть меня. Но к чёрту. Я уже давно себя выдал. Уже давно дал понять, что ревную её. Почему я должен подчиняться этим грёбаным шипам сейчас, когда у меня есть роза? —Не буду. —И не будешь танцевать ни с кем другим? —Нет,—её лицо выражает стальную серьёзность. Я ожидал, что она рассмеётся мне в лицо. Я бы сам рассмеялся себе в лицо. От одной только мысли, что смею просить её выбрать меня, когда она может выбрать кого угодно. —Мне нужно просто… выйти и станцевать с тобой? —Да. И мы уедем,—она подходит ближе к машине, и лёгкий свет старого фонаря сначала освещает её голые ноги, а затем её мягкие губы ализаринового цвета. Тень её длинных ресниц прячет в себе оттенок её глаз. Все мои беспокойные мысли утопают в складках её платья. —Уедем? —Да. Здесь больше нечего делать. —А выставка?—по причинам, которых сам не понимаю, пытаюсь убедить её остаться. Почему я так поступаю, если хочу видеть её рядом? Если готов уехать с ней прямо сейчас? —Я уже всё видела. —Ты долго ждала этого дня. —И этот день закончился. А что будет завтра? Может, она будет жалеть, что не дала мне оставить её в покое? Может, она будет жалеть, что заставила меня верить, будто я чего-то стою? Что, если этот вечер покажется ей глупой ошибкой? Что будет завтра? И как я могу быть уверен, что мне нечего боятся? Почему я не могу залезть в твою голову и найти там все ответы? —А Алекс и Блэр? —Хорошо проводят время вдвоём. После этих слов между нами наступает молчание. Я слышу музыку, что звучит с этажа, где проводят выставку. Я не разбираюсь в классике, но мне нравится, насколько плавной кажется эта мелодия. Она успокаивает, приводит мысли в порядок. Под эту мелодию хочется признаваться в любви. Под эту мелодию хочется лежать в чьих-то руках. Как будто мы с Шерил оказались на берегу озера в окружении высоких деревьев, заслоняющих небо. Будто свет солнца, пробивающийся сквозь листву, каким-то особенным теплом согревает сердце, с хрустальным блеском отражаясь от поверхности воды. —Мне нужно просто выйти? Она кивает, и я открываю дверь с нерешительностью, которая всё ещё меня не покинула. Я не хочу, чтоб она знала, как я нервничаю от того, что могу показаться ей нелепым в этом костюме. Я хочу быть достаточно привлекательным, чтобы иметь право стоять рядом с ней. Она подходит ближе, встаёт совсем рядом. Её руки ложатся на мои плечи, она смотрит вверх, на меня. Тень её ресниц больше не застилает её глаза, и я могу видеть их глянцевое сияние. —Маршалл, ты должен вести,—она улыбается, когда понимает, что я не знаю, как действовать дальше. —Я не умею. —Ты не видел, как танцуют в фильмах? —Видел,—киваю, всё ещё не предпринимая никаких попыток сдвинуться с места. Лучше всего я помню из таких фильмов то, что эти танцы заканчиваются поцелуями. Это то, чего допускать нельзя. —Делай всё так же. —Я не умею! —Делай, как умеешь,—она берёт мои руки в свои и кладёт их на свою талию. Мне кажется, что я боюсь сделать вдох. На ткани её платья остаются складки, отходящие от моих пальцев. Только это и служит доказательством того, что мои руки действительно на её талии. Потому что я уверен, что это грёбаный сон. Будто в моих руках не она, а призрак из моих фантазий. —Хорошо,—нервно перевожу взгляд от своих ладоней на её теле к её глазам. Прокручивая в голове сцены из старых фильмов, которые мне приходилось смотреть из-за Шерил, пытаюсь по памяти воспроизводить те же движения, что были в моментах, где актёры танцевали. Делаю шаг вперёд, и Шерил делает шаг назад. Её волосы слегка подпрыгивают, а губы растягиваются в довольной улыбке: она удовлетворена тем, что заставила меня делать то, что хочется ей. Она не знает, что я хотел этого ещё сильнее. Делаю ещё один шаг вперёд, затем она помогает мне разобраться, как нужно поворачиваться. Теряю чувство пространства и поворачиваю не туда, куда должен был. Шерил поскальзывается о мою ногу и, схватившись о мою шею, тянет нас обоих на землю. В падении рефлекторно притягиваю её тело к своему, и мои руки остаются на её голой спине, пока она висит на моей шее, а я стою на коленях над ней. Её платье испачкано. Мои брюки–тоже. —Ты слабак, Маршалл,—её руки, что были надёжно сплетены за моей шеей, ослабляют хватку, и она использует их, чтобы опереться о землю и подняться на ноги. Если для того, чтобы чувствовать, как сильно она тянется к моей шее, мне нужно падать, я готов падать вечно. —Молчи. Я просто запутался,—поднимаюсь за ней, отряхивая одежду. ДеШон убьёт меня. Шерил стоит спиной ко мне и поправляет своё платье. Мне остаётся лишь смотреть на её спину. Туда, где была моя рука, когда я удерживал её в падении. —Поехали ко мне?—она внезапно поворачивается лицом ко мне, сбивая меня с мыслей и заставая меня врасплох. Заметила ли она, что я смотрел на неё как пленник смотрит на ключ, что может избавить его от цепей? —Зачем? —Чтобы никто не видел твоих никчёмных попыток танцевать,—она отходит к машине, из которой бесконечными усилиями смогла меня вытащить, а я иду за ней. Стены школы остаются позади меня. Я ненавидел это место, но теперь я ненавижу его чуть меньше. Оно подарило мне несколько минут танцев с ней. —Всё так плохо? —Нет. У тебя хорошо получается,—она запрыгивает на капот машины, и мне бы следовало предупредить её, что в последний раз я мыл её на прошлой неделе, поэтому её платье будет испачкано ещё сильнее, но почему-то я не могу заставить себя сказать ей об этом. Потому что мне нравится видеть её на капоте своей машины? —Мне понравилось,—признаюсь в том, что кажется мне странным. Я был уверен, что мне не понравится. —Да? Ты выглядел таким сосредоточенным, как будто сидел на экзамене!—она отводит руки назад и опирается о них, будто предоставляя себя на растерзание луне, которая кажется почти прозрачной, будто накрытой бледным одеялом. —Заткнись, я пытался всё сделать правильно,—встаю рядом с ней, около двери водительского места, стараясь не пачкать костюм больше, чем я уже успел. —И мы всё равно упали,—она находит мой взгляд через плечо, ярко улыбаясь своему комментарию. Я обожаю то, как сильно ей нравится изводить меня настолько безобидными вещами. —Из-за тебя. —Молчи, Маршалл,—её голос звучит строго, и это заставляет меня рассмеяться. Хорошо, если она хочет, чтобы в падении был виноват я, то так оно и будет. —Ещё немного тренировок и ты сможешь покорить Ким своими навыками!—её взгляд покидает мой, и теперь она рассматривает небо над нами. Теперь это небо кажется мне лёгким. Ещё недавно я был уверен, что оно обрушится на меня, теперь же мне спокойно. Спокойно, потому что она здесь. —Обязательно. Ким станет танцевать только на моих костях. —Ну что? Поедем ко мне?—теперь внимание, которое она дарила звёздам и луне, вновь принадлежит мне. Её глаза выжидающе всматриваются в мои. —Ты одна?—задав этот вопрос, я уже согласился. Она никогда не зовёт меня к себе, если дома кто-то есть. Может, потому, что в стенах её дома между нами всегда происходит что-то странное. —Одна. —И ты заставишь меня танцевать всю ночь? —Если сможешь,—она с улыбкой кивает, и я помогаю ей слезть с машины. У неё холодные руки, но мне тепло. —Ты бросаешь мне вызов? —Да. Время, что мы тратим на дорогу, проходит настолько быстро, что я не успеваю понять, в какой момент мы уже стоим друг напротив друга в её светлой гостиной. Шторы задвинуты, словно мы собираемся не танцевать, а участвовать в каком-нибудь таинстве в окружении зажжённых свечей и разделанных ритуальными копьями жертв. Телевизор выключен, и я вижу в нём размытое отражение наших тел. Я действительно выгляжу глупо в костюме. Вещи, за которыми она забежала в школу перед тем, как мы уехали, беспорядочно лежат на диване. Её сумка, верхняя одежда и какие-то книги по учёбе: всё это разбросано в случайном порядке, как ненужный мусор. Когда она вернулась за вещами, мне казалось, что она останется там, что она не спустится обратно. Когда я стоял один под окнами школы, я был уверен, что простою там всю ночь. Я решил, что всё, произошедшее до её возвращения в школу, было моим видением. Но потом она спустилась обратно. На ней была куртка, но ноги ей согреть было нечем. Я достал плед из багажника и убедил её накинуть его на себя во время поездки. Не помню, было ли тепло в салоне машины. Может, ей и не был нужен этот плед. Но смотреть на её голые ноги, зная, насколько суровыми могут быть ночи в Детройте, было больно. Пока мы танцевали, я не ощущал холода, и мне казалось, что и она его не ощущала, но потом я понял, что мы одеты совершенно по-разному. Мои ноги были в тепле, её—нет. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять. Именно поэтому я её и не заслуживаю. Самые простые вещи слишком долго до меня доходят. Какая-то классическая музыка звучит из проигрывателя, пока я, наблюдая за огнём в её глазах, забываю, что нужно делать. Теперь я подчиняюсь только ей: если она тянет меня вперёд, я следую, если она шагает назад, удерживая моё плечо на месте, значит, она хочет прокружиться. Я забываю слушать музыку, но Шерил полностью в её власти. Она делает то, чего от неё требуют ноты. Я делаю то, чего от меня требует Шерил. Здесь я ощущаю себя свободнее, чем на просторном школьном дворе. Наши взгляды переплетаются, и, мне кажется, наши души тоже. Если у людей есть души. Если душа есть у меня. В глазах Шерил есть глубокая печаль, которая не тускнеет даже тогда, когда она выглядит счастливой. Я бы хотел разделить её печаль, но я лишь умножаю её. Я не могу сказать ей всё то, что хочу. Это не даст мне того, чего у меня нет. Лишь отнимет то, что у меня уже есть. Я не знаю, сколько времени успевает пролететь в беспорядочных танцах до момента, когда она скрещивает наши пальцы и останавливается, чтобы перевести дух, глубоко и часто вдыхая нагретый воздух в комнате. Мои ноги успели устать, но я не хочу, чтобы она знала об этом. Стены и задёрнутые шторы будто плывут, а пол расходится под ногами. Потолок словно опускается вниз, стремясь вогнать нас в землю, где мы должны будем провести остаток жизни. —У тебя хорошо получается,—она отпускает мои руки и уходит в свою комнату, захватив по пути сумку и книги, что были на диване. Использую этот момент для того, чтобы сесть и отдохнуть. Что-то поменялось в её гостиной. Кажется, на полках стало больше фотографий. И растений тоже стало больше. Мир, в котором живёт она, кажется цветущим. В моём же мире цветут лишь те растения, которые могут жить в тени. —Мне нужно ещё несколько уроков. —Всё, что угодно, но только за деньги,—она вновь появляется в гостиной, но на ней больше нет платья. Она переоделась. Видимо, ко сну. Значит, мне уже пора домой. —Ты жадная!—поднимаюсь на ноги, и она протягивает мне белую футболку. Её волосы выглядят так, будто она пережила ураган. Тот самый, что бушевал на картине с той выставки. Ураган, который мне снился. Тот, который я перенёс на бумагу. Тот, который Шерил перенесла на холст. Тот, который не даёт мне спокойно жить. —Это…—смотрю на вещь в её руке, не понимая, чего Шерил от меня хочет. Кажется, мой разум всё ещё в танце. И он не хочет возвращаться обратно. Уйду я сегодня домой или нет? Она просит меня остаться? —Пора спать. Переоденься. —Я не хочу спать,—беру футболку и расправляю её. Замечаю на груди бледный принт, что уже выцвел. Это моя футболка. Она одолжила мне то, что уже было моим. Будто это абсолютно естественно. Чёрт знает, как много своих вещей я найду среди её одежды. —Работаешь завтра?—с мягким одеялом она занимает своё любимое место у правого края дивана, а я покорно занимаю левый край. Она всегда говорит, что там, где она сидит, удобнее смотреть телевизор. Какая разница, если мы заснём, ничего не досмотрев? —Позвоню и скажу, что не могу приехать,—прокручиваю в голове сценарии, к которым меня может привести попытка пропустить смену. Самое худшее—увольнение. Но к чёрту. Я слишком часто работал за Ясти, слишком часто выходил тогда, когда должен был отдыхать. Я ведь могу взять один выходной? Этот старый мудак не умрёт от этого. Пусть отчитывает меня, пусть увольняет. Я устал от его дерьма. —Хорошо. —Посмотрим фильм? Только без танцев. Смеётся. —Хорошо. Выбери сам. Выбор падёт на тот фильм, что уже шёл по телевизору–у меня нет сил выбирать. Экран загорается, как рождающаяся после взрыва звезда. Актёры, которых я никогда не видел, сидят в кафе, в котором я никогда не был. Их разговор фоновым шумом растворяется в моих ушах. Бледный свет от телевизора отражается на лице Шерил. Она, кажется, уже спит. Наверное, сильно устала. Обычно она не засыпает так быстро. Чем дольше я пытаюсь сопротивляться желанию уснуть вслед за ней, тем более размытыми мне кажутся контуры, что мелькают перед глазами. Вся усталость, что дожидалась момента, когда я наконец смогу в полной мере её ощутить, наваливается на мои веки, заставляя меня опустить их, кинув в последний раз взгляд на Шерил. Чтобы понять, спит ли она. Я не хочу засыпать слишком рано. Чем быстрее я усну, тем быстрее сегодняшний день превратится во вчерашний. Тем быстрее наши силуэты в медленном танце превратятся в воспоминание, которое я боюсь запечатлеть в памяти не так ярко, как должен. Это было хорошо. Поэтому я боюсь, что скоро всё произошедшее за этот день я приму за игру воображения. Нам стоит держаться на расстоянии несколько дней. И я поверю, что она не просила меня остаться с ней на выставке. Мне стоит не разговаривать с ней совсем немного. И я начну сомневаться в том, насколько реален был этот вечер. С каждой секундой, проведённой в сопротивлении сну, я всё сильнее ощущаю, как меня омывают волны утомления. Не найдя в себе сил бороться со сном ещё дольше, спускаюсь на пол, подбирая одеяло, что сползло с Шерил, когда она уснула. Накрываю её тело пледом, задержав взгляд на дрожащих ресницах. Я бы хотел знать, что ей снится. Я слышу её ровное дыхание и хотел бы слышать её мысли. Если я разбужу её и начну задавать вопросы, пока она ещё не успеет прийти в себя, мы сможем поговорить откровенно? Если сможем, то что я собираюсь у неё спросить? Я не хочу знать, нравлюсь ли я ей. Догадки о том, что я кажусь ей навязчивым придурком, меня убивают. Если её ответ окончательный меня в этом убедит, я, блять, покончу с собой. Но что тогда я бы хотел от неё узнать? Хочу ли я знать, что она желала бы во мне изменить? Каким я должен быть, чтобы она была со мной? Сажусь где-то на полу у подлокотника, о который упирался минутой ранее. Спать вдвоём на этом диване невозможно. Мне придётся либо лечь позади неё, либо остаться на своём месте, где я даже не смогу расправить ног. Если я выберу первый вариант, я помешаю её комфорту. Если второй–своему. Сцены в фильме стали всё более смазанными. Мой обессилевший мозг больше не может воспринимать происходящее как цельный сюжет. Это и так давалось мне с трудом. Я не помню ни одного диалога из фильма. Я думал о своём. Оторванные друг от друга элементы становятся всё более нечитаемыми и медленно превращаются в тени под опущенными веками. В её гостиной всегда было тихо. Шум города никогда не пробивался сквозь стёкла чистых окон. Сигналы машин лишь изредка раздавались у левой стены, за которой лежит дорога. Я никогда не слышал ни пьяных людей, ни бездомных собак, ни звуки выстрелов, пока по необъяснимо идиотским обстоятельствам вновь и вновь оказывался у неё дома. Никогда не слышал, как кто-то швыряет стеклянные бутылки об асфальт, никогда не слышал, чтобы кто-то ломился к ней в дом с криками и просьбами одолжить денег на дозу. Каким бы я стал человеком, если бы вырос в мире, похожем на её мир? И кем бы стала она, если бы выросла там, где рос я? Стала бы она похожей на меня? Или смогла бы сохранить в себе что-то хорошее? Мой внутренний голос медленно гаснет, и вместе с ним всё тише глухим эхом раздаются мысли, которые беспрерывно наводят на меня тревогу. Мысли о работе, о Ким, о долгах и о будущем. О своём будущем и о будущем Нейта. О нашем с Ким будущем. Имею ли я право думать о ней здесь, в доме Шерил? В последний раз закрываю глаза, давая согласие на любой сон, который моё сознание заставит меня увидеть. Мы высаживаемся в аэропорту Детройта спустя, кажется, вечность. Пустое небо вновь принимает нас под своё крыло. В дороге было хорошо, но дома всегда лучше. Если бы только можно было забыть всё, что я творил в других городах в этом туре. И всё, что буду творить после. Может, если бы можно было забыть всё это, возвращаться домой было бы не так сложно. Но я помню слишком много грязи. Даже если начать выгребать её лопатами, придётся долго над этим трудиться. Сам не понимаю, как во мне ещё остаются вера и наглость полагать, что всё может получиться так, как я хочу, но моя рука продолжает сжимать телефон в кармане. Не знаю, что заставляет меня верить, что Шерил ещё может позвонить. Ещё может изменить своё решение. Эти грёбаные серые стены лишь усиливают ощущение безнадёжности, что прописывает до самых костей. Толпы людей проносятся мимо, и это выводит меня из себя. Почему они не замирают в том же ожидании, в котором замер я, не отпуская свою призрачную надежду на исход, отличный от того, который мог бы стать самым верным. Нахожу глазами Пола и парней, что уже успели обогнать меня, и собираюсь подойти ближе к ним. Внезапно рукой, охраняющей телефон в кармане, ощущаю вибрацию. Счастье длится лишь мгновение–то мгновение, когда моё спящее сознание позволяет мне верить, что это Шерил. Следующее мгновение окрашивается в ожидание худшего. Это может быть Ким. И после всего, что я делал, я не могу смотреть на неё. Я не могу срываться на ней из-за всех уродов, которых она таскает к себе. Не могу злиться на неё. С желанием отключить телефон и избегать столкновения с Ким столько, сколько получится, достаю телефон, и, увидев имя Шерил, замираю. Лёгкие, кажется, остаются без воздуха. —Шерил? —Маршалл… Я решила.