***
Маттиас поставил закорючку в протянутой курьером накладной, распрощался с парнем, прошел к себе в кабинет и разрезал пакет ножницами. Ему не терпелось узнать, что же там внутри. А что такого? Они ведь с Якобом семья… Несколько карточек из плотной бумаги с золотым теснением выпали из пакета Маттиасу на ладонь. То были приглашения в ресторан на праздничный банкет по случаю получения доктором Якобом Кристоферсоном ученой степени, который состоится через две недели. Всего карточек было около сотни. Маттиас улыбнулся. Какой же, всё-таки, его Якоб милый и трогательный в своей старомодности! Неужели в наше время ещё кто-то отправляет приглашения таким способом? Но почему любимый ничего не сказал ему о намечающемся банкете? Наверное, закрутился и в запарке позабыл… А вот и Якоб вернулся! Услышав звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, Маттиас вышел в прихожую встречать возлюбленного. - Ну вот я и дома! Якоб притянул Маттиаса к себе, и, ласково поглаживая по спине, затянул в долгий, страстный поцелуй. Его ладонь легла Маттиасу на пах и через ткань спортивных брюк принялась ласкать вмиг затвердевший член. Оторвавшись от губ возлюбленного, Якоб опустился перед ним на колени, приспустил треники вместе с боксерками, освободил возбужденный член, и, немного поиграв с уздечкой, описал языком окружность вокруг покрасневшей головки. - Какой ты… нетерпеливый и …ненасытный… - оперевшись спиной о стену и сбивчиво дыша, пролепетал Маттиас. - Ты заставляешь меня постоянно гореть желанием! Якоб встал с колен. В его глазах горел огонь вожделения.***
Порыв страсти не дал им дойти до спальни. Придя через несколько минут в себя, Маттиас обнаружил, что они с Якобом лежат на ковре в гостиной перед камином, обнимая друг друга за таз в позе №69. Освободив шею из-под бедра Якоба, Маттиас поднялся, и, все еще не до конца отошедший от бурного оргазма, шатающейся походкой прошел к себе в кабинет и вернулся с пакетом в руках… - Тут для тебя принесли кое-что… Что ж?.. Нужно приобрести смокинги! Вот в ближайшее воскресенье как раз этим и займемся! Якоб встал с пола, взял из рук Маттиаса пакет, и тут ленивая, блаженная улыбка слетела с его лица. - Маттиас… Какого хрена?.. Маттиас тоже перестал улыбаться. Любимый назвал его Маттиасом, а не Матти. Верны признак того, что он сердится. Причину недовольства партнера Маттиас никак не мог понять. Он стоял перед возлюбленным, растерянно хлопая ресницами. - Почему пакет распечатан? – сердито нахмурил брови Якоб, - Кто тебе дал право его вскрывать? - Но, дорогой… - голос Маттиаса задрожал. Он чувствовал, что вот-вот расплачется от обиды. - Глянь! Чьё имя тут написано?! – тыча пальцем в пакет, Якоб гневно потряс им перед лицом Маттиаса. - Твоё… - А какого ху…дожественного фильма вскрыл его ты?! Вот это новость! Якоб повысил на него, Маттиаса, голос! Пусть немного, но повысил! Прежде такого никогда не случалось. - Но, любимый... Разве мы – не семья? Разве всё моё – не твоё, а всё твоё – не моё? Нижняя губа Маттиаса мелко задрожала. Из глаз покатились слезы. - Вот именно потому, что мы – семья, я и требую уважения к своему личному пространству и к той части моей жизни, которая твоей не является, - уже смягчившись, ответил Якоб, - Любить друг друга – не значит растворяться друг в друге. Что-то должно оставаться моим и только моим. Я ведь не шарюсь в твоем мобильнике! Так почему ты позволяешь себе вскрывать мою корреспонденцию? - Пожалуйста, смотри. Мне нечего от тебя скрывать! – Маттиас нашел свой мобильный телефон и протянул его Якобу. - О, Боже! Маттиас… Что за детский сад – младшая группа?! – цокнув языком, закатил глаза Якоб, - Кстати… Твое присутствие на банкете будет неуместным. Пойми меня правильно – всего месяц назад я демонстрировал тебя ученому совету на защите диссертации в качестве своего пациента. А теперь что же, я представлю тебя этим же самым людям в качестве своего без пяти минут мужа? Хорош доктор, затащивший пациента в постель! К тому же, это будет исключительно медицинская тусовка, где приглашенные общаются друг с другом на специфическом профессиональном сленге… Тебе там будет скучно… И, да… Надо будет заехать в типографию и предъявить им претензию, почему они отдают заказы кому попало? Маттиас чувствовал себя окаченным ледяным душем и побитым физически. Так вот кто он, оказывается, для Якоба! «Кто попало!» Они ведь живут вместе, ни от кого не прячась, и наверняка, медицинское сообщество Рейкьявика уже знает об их союзе. Так почему же он, Маттиас, не может разделить со своим любимым человеком его триумф? Он – один из самых известных и уважаемых драматургов Скандинавии, без преувеличения, является статусным женихом. Почему же Якоб стыдится представить его своим коллегам? - Да, ты у нас – светило медицины, но и я себя не на помойке нашел! – сглатывая ком, наконец выдавил из себя Маттиас, - И если я недостаточно хорош для того, чтобы сопровождать тебя на банкете в твою честь, тогда… Найми кого-нибудь из службы эскорта!***
Маттиас метнулся в спальню, наспех оделся, как попало, выбежал из дома, выкатил из гаража машину и ударил по газам. Огни ночной автострады за пеленой слез расплывались в бесформенные, налагающиеся друг на друга пятна. Душа рыдала от обиды и несправедливости. Почему люди, которые, как ему казалось, любят его, непременно его предают? Когда-то - Кристлин, а теперь вот и Якоб! Вот Клеменс, тот бы никогда… Клеменс… Как никогда ранее, Маттиас почувствовал острую потребность видеть Клеменса, говорить с ним, прижать его к сердцу, обладать им, излить ему душу. Клеменс всё поймет и простит! Не может быть, чтобы не понял и не простил! Маттиас уже выехал за город. Рискуя нарваться на штраф, он увеличил скорость до максимума и рванул к океану. - Клеменс! Мать твою, Клеменс!.. Где ты, сукин сын!.. Ты мне нужен!!! – опустившись на колени на мокрые, холодные камни, срывая голосовые связки, как подстреленный зверь, вопил Маттиас в набегающий прибой. А в ответ – лишь гулкие удары волн об утесы. - Я же говорил, что ты приползешь и будешь в ногах валяться! – прозвенел над головой почти позабытый фальцет, и ласковая прохладная ладонь зарылась пальцами в волосах. Маттиас поднял голову – в лунном свете из-под челки «а-ля Билли Айдол» на него сверху-вниз глядели такие желанные глаза! Глаза, которые он уже было отчаялся увидеть. - Клеменс… Любимый… Родной… Единственный… - лихорадочно бормотал Маттиас, обняв талию Клеменса и вдавливаясь щекой в мягкий живот, - Я изменил тебе… Я предал тебя… Прости! И вновь - лавина удушающих рыданий. - Знаешь, почему у тебя не получается с людьми? – Перебирая волнистые пряди, говорил Клеменс, - Люди, реальные люди, никогда не будут действовать по твоему сценарию, как герои твоих пьес. Я же делаю только то, что хочешь ты, и никогда и ничего из того, чего ты не желаешь. И, даже если я вставляю тебе пиздюлей, то только потому, что ты сам так захотел. - Клем… Клем…- как заклинание, исступлённо повторяя любимое имя, Маттиас озябшими, непослушными пальцами расстегивает плохо поддающуюся ширинку Клеменсовых джинсов, - Ты ведь помнишь… это? Не может быть, чтобы ты это забыл!.. Ощутив в горле желанное наполнение, Маттиас облегченно стонет и сладострастно мычит. Неужели – прощен? Или, пока что нет? Ради прощения Клеменса Маттиас сейчас готов прыгнуть в преисподнюю. Высокий, протяжный стон сверху – божественная музыка для ушей Маттиаса. Он сглотнул вязкую, солоноватую субстанцию и вновь прижался к теплому, покрытому мягкими волосками животу, вдыхая пьянящий аромат родного тела. Дыхание Клеменса из рваного вновь перешло в ровное. - Пожалуй, я соглашусь простить твою измену и никогда не вспоминать о ней, - сжав в кулаке волосы Маттиаса и с силой их дернув, промолвил Клеменс, - Но готов ли ты заплатить за мое прощение цену, которую я назначу?***
Доктор Якоб Кристоферсон бессильно бросил в кресло ставшее ватным тело. Звон разбитого стекла – и увесистый булыжник падает в двадцати сантиметрах от доктора. Разбитое окно утратило звуконепроницаемость, и Якоб Кристоферсон отчетливо слышит многоголосные крики: «Убийца!» Но врача это ничуть не волнует. После смерти любимого для него вообще потеряло смысл всё! Память вновь и вновь безжалостно возвращает его в то роковое утро, когда звонок из полиции пригласил его в отделение, и где грузный офицер сообщил ему, что останки его жениха, знаменитого драматурга Маттиаса Триггви Харальдсона, были найдены у подножья скалы. Падение произошло с такой высоты, что останки буквально пришлось соскребать с камней. Рядом с роковой скалой стояла машина Харальдсона, к дворникам которой была прикреплена нацарапанная на клочке бумаги предсмертная записка, где Маттиас путанно и бессвязно объясняет свое решение тем, что хочет сбросить физическое тело, как ненужную одежду, стать чистым духом и воссоединиться со своим любимым Клеменсом в лучшем мире. Блядь!.. Опять этот ебучий Клеменс! Когда-то, кажется, месяцев восемь назад или больше, когда в смену доктора Кристоферсона поступил очередной больной с фантастическим бредом, чуть не задушивший свою мачеху за то, что та посмела усомниться в существовании этого чертового Клеменса, он, доктор Якоб Кристоферсон, смертельно позавидовал этому несуществующему Клеменсу. Он всеми фибрами души пожелал тогда, чтобы и в его жизни был человек, который бы любил его так, что готов был за него убить кого угодно. Доктор тогда подумал, если этот новенький, Маттиас Харальдсон, так любит иллюзию, то на какую же сильную любовь он способен к реальному человеку! И Якоб Кристоферсон задался целью во что бы то ни стало добиться любви Маттиаса Харальдсона. И вот сейчас доктор всей душой ненавидит того, кто отнял у него самое дорогое, как когда-то – завидовал. Ну не глупо ли – испытывать столь сильные чувства к тому, кто не существует? Вот и сейчас он чувствует укол ревности – в предсмертной записке Маттиаса ни слова о нем, Якобе. Якобу и раньше доводилось терять своих пациентов, ибо суицид – довольно распространенный исход для душевнобольных. У каждого доктора есть своё маленькое кладбище. Возможно, у психиатра оно несколько больше, чем у представителей других врачебных специальностей. Единственное, за что доктор Якоб Кристоферсон винит себя сейчас, так это за то, что так глупо и бездарно разрушил столь выстраданное счастье. Народ обожает Маттиаса. И вот сейчас разъярённая толпа требует призвать доктора Якоба Кристоферсона к ответу, лишить его врачебной практики и судить за непреднамеренное убийство. Или за доведение до самоубийства. Неделя следственных действий, и вот, спустя неделю после трагической гибели – похороны. Весь Рейкьявик провожал сегодня Маттиаса Харалдсона в последний путь. На гражданской панихиде президент Исландии назвал покойного совестью нации и властителем дум. Якоб всей душой рвался на похороны, чтобы сказать любимому последние «прости» и «прощай», но ему это настоятельно не рекомендовали, дабы не волновать и без того возмущенные народные массы. Он, доктор Якоб Кристоферсон, теперь, пожалуй, самый люто ненавидимый человек во всей Скандинавии. Что с ним теперь будет? Суд? Тюрьма? Ведь принесли же в свое время присяжные заседатели в жертву разъярённым фанатам Майкла Джексона его лечащего врача Конрада Мюррея. Одно Якобу теперь ясно – его врачебная карьера накрылась медным тазом! Но ему всё равно. Хуже ведь уже быть не может – его любимый ушел туда, откуда нет возврата. Или, всё же, есть?.. Якоб Кристоферсон устроился в кресле поудобнее, расслабился, закрыл глаза, и принялся доставать из-под корки головного мозга дорогие черты любимого образа, силой памяти воссоздавая возлюбленного не только визуально, но и на ощупь, звук, вкус и запах… Его Матти непременно будет творить, хотя зрители больше никогда не увидят его новых пьес. И они непременно будут любить друг друга! Еще сильнее, чем раньше! Вот эти бездонные серо-голубые глаза, обрамленные опахалами густых, пушистых, на зависть девушкам, ресниц. Межбровная складка, которая становилась еще глубже, когда Матти был задумчив или сердит. Мягко струящиеся под его, Якоба, пальцами, волосы. Едва уловимый аромат кожи, когда их тела так близко… Низкий, сладострастный стон переходящий то в рык, то в мычание… Чувствительны соски, моментально отзывающиеся на ласки… Нежная кожа головки члена на губах и солоноватый вкус на языке, когда Маттиас изливается Якобу в рот… «Матти, любимый… Приди! Я безумно скучаю!» - Ай-яй-яй… - услышал доктор знакомое сердитое ворчание где-то в другом конце комнаты, - И не стыдно? Меня всего неделю не было, а у тебя такой срачь!