Здешнему кофе вряд ли можно дать такое название, но у Чанбина попросту нет времени и сил на то, чтобы съездить в одну из кафешек и купить себе что-то стоящее и действительно бодрящее. Поэтому ему приходится довольствоваться тем, что есть, а именно порошком, разведённым в горячей воде, который оседает на языке горькой кашей. Чанбин стал ценителем кофе около десяти лет назад. В свои двадцать он изо всех сил пытался найти подходящий напиток, который не позволит ему уснуть долгое время, ведь это был второй курс в университете, один из самых важных хотя бы потому, что сдавался экзамен по анатомии. Желание сдать его на высокий балл и не оказаться в очереди на исключение помогло Чанбину обрести какое-то особенное отношение к кофе, ведь только настоящий он мог не дать ему уснуть. Друзья называют это дебилизмом и пустой тратой времени, а Чанбин — уникальной способностью. — Возьми лучше латте. Не придётся глотать осадок, который так или иначе попадёт на язык, — предлагает Минхо, опершись боком на автомат, у которого Чанбин стоит минут пять и думает, на какую кнопку ему нажать. Со косится на друга, хмурится и всё-таки нажимает на серую кнопку, с которой уже давно слезла большая часть краски. — Хочешь, чтобы меня стошнило? — Предрассудки. — Нет, — отрезает Чанбин, вслушиваясь в писк автомата, оповещающий о готовности напитка. — Просто кофе дерьмовый. Чанбин криво улыбается и обхватывает стаканчик ладонью, игнорируя все предупреждения о высокой температуре напитка. Делает глоток, слегка обжигая язык, и морщится, облизывая губы. Ощущение, будто с каждым разом он всё хуже и хуже. — Ладно, ценитель, перейдём к делу, — со смехом наблюдая за изменениями в лице Со, продолжает Минхо. — Кто бы сомневался. — Поехали со мной ночью в клуб нашей жертвы, — Чанбин резко тормозит, заставляя Минхо поступить так же и повернуться к нему лицом. — Что? Мне нужно осмотреть обстановку и понаблюдать за его подчинёнными. Конечно, под прикрытием! — Интересно, в качестве кого мы туда поедем, — усмехается Со, сделав ещё пару глотков американо. — В качестве разведёнок, вдов или, может быть, жён, живущих с пьющими и мужьями-изменщиками? — Не драматизируй, — Минхо цокает языком и открывает дверь в свой кабинет, приглашая Чанбина зайти. — Пойдём туда в роли двух друзей-геев, которым просто захотелось отдохнуть и посмотреть на голых мужиков. Даже не придётся притворяться, верно? Судмедэксперт кидает пустой стаканчик в урну, осушив его куда быстрее, чем он рассчитывал, и плюхается на стул возле стола Минхо. Ему бы идти к себе и дописывать заключение, но вместо этого он вынужден сидеть в кабинете друга и слушать его очередной план, на выполнение которого специальный агент точно получит разрешение. Если уже не получил. — Голые мужики, обмазанные маслом и крутящиеся возле шеста? — спрашивает Со, всматриваясь в довольное лицо Минхо. — Как-то не очень впечатляет. Тем более это не гей-клуб. — Читай. Спецагент разворачивает ноутбук экраном к Чанбину, тыча пальцем на определённый абзац. На чёрном фоне золотыми буквами напечатан маркированный список людей, которым разрешено присутствовать в клубе и смотреть на шоу, что устраивают танцоры. Для лиц, относящихся к ЛГБТ-сообществу, как ни странно, выделена отдельная галочка в этом списке. — Я без тебя не справлюсь, потому что только ты знаешь, какой комплекции должен быть убийца, — делая оленьи глаза, продолжает Минхо, заметив, как Чанбин обречённо вздохнул. — Плюс ты мой напарник. — Хорошо, но я буду у бара. — Договорились.
❋❋❋
Тёмно-синий Мерседес с откинутой крышей паркуется у клуба «Madam's» с яркой, ослепляющей глаза вывеской. У входа толпятся люди, пытающиеся как можно скорее преодолеть охрану и пробраться внутрь, чтобы полной грудью вдохнуть ночную жизнь Вашингтона. Чанбин морщится, наблюдая за тем, как женщины разных возрастов толкают друг друга, совершенно не соблюдая очередь, бранятся, оскорбляют охранника, а самые отчаявшиеся чуть ли не лезут ему на шею. Подобная картина заставляет судмедэксперта усомниться в том, что они с Минхо вообще сегодня попадут в клуб, потому что совсем не понятно, по каким причинам эти «милые» дамы никак не могут зайти в здание. Возможно, клуб забит и там попросту больше нет мест, или же их нужно бронировать заранее. Джонатан Доуэн не похож на человека, который позволит охранникам впускать в свой клуб кого попало. — Бедняжки. Кажется, их имён нет ни в одном списке, — выпуская смешок, говорит Минхо, заставляя Чанбина обратить своё внимание на него. — А наши имена есть? — Ты издеваешься? Я в ФБР работаю. Конечно есть. Идём, — спецагент толкает Чанбина в плечо и дёргает за ручку дверцы. Спустя минуту Чанбин и Минхо оказываются на пороге клуба, прорвавшись через толпу женщин, вопящих и кричащих в их сторону. Чанбина пару раз толкнули, Минхо же всего облапали, из-за чего он почти достал свой значок из заднего кармана карго, дабы пригрозить каждому находящемуся рядом с ним человеку ночёвкой в камере. К счастью, Со его вовремя остановил, иначе план, который долго продумывался им и агентом, пошёл бы коту под хвост, а вслед за этим посыпались бы гневные отзывы со стороны начальства. Оба успели сто раз пожалеть о том, что вообще ввязались в это дерьмо, но работа в ФБР требует жертв, как бы иронично это ни звучало. Минхо довольно уверенно подходит к одному из охранников, что выглядит намного крупнее другого, и хлопает его по плечу, заставив слегка нагнуться. Он что-то быстро говорит, при этом ярко жестикулируя и указывая то и дело на Чанбина, а после улыбается, когда получает от бугая долгожданное «Проходите».Помещение, в котором оказались Чанбин и Минхо, совсем не приводит в восторг: по виду это типичный стрип клуб, где всё ярко и чертовски пошло. Большую часть площади занимают круглые столики с обшитыми красной искусственной кожей диванчиками и креслами вокруг них, а центр зала отдан фигурной сцене с ввинченными в неё шестами. Повсюду красные и чёрные тона, кожа и бархат, плётки и стеки, являющиеся лишь предметом декора. Обстановка жутко режет глаза своей банальностью оттенков. Владелец не заморачивался над декором, а просто взял идею красной комнаты из эротического бестселлера Э.Л.Джеймс, что поистине огорчает Чанбина, ведь он надеялся, что внутренности, наверное, самого популярного женского стрип клуба США повергнут его в шок. Однако даже внутренностями владельца этого клуба он был шокирован куда больше. Единственным плюсом является приятная музыка, льющаяся из колонок, расставленных по периметру зала, вкупе с вкусным ароматом масла и парфюма, которым явно облиты с ног до головы посетительницы, сидящие в креслах и ждущие начала шоу. К слову, мужская часть клиентов представлена только Чанбином и Минхо, что не может не напрягать. — Нужно пройтись по клубу, чтобы хоть что-то понять, — Минхо окидывает помещение взглядом и кивает Чанбину, приглашая его с собой. — Да, здорово, а я пока поговорю с барменом, — Чанбин шагает в сторону бара, но резко замирает, заметив недовольно нахмуренные брови друга. — Что? Совмещу приятное с полезным. Минхо на слова Чанбина закатывает глаза, но в ответ ничего не говорит: знает, что тот всё равно поступит так, как ему захочется. Спецагент машет рукой, одними губами проговаривая «Хрен с тобой», и, сунув руки в карманы чёрных карго, медленно шагает мимо диванчиков и кресел, смотря по сторонам и привлекая к себе голодные женские взгляды. Чанбин усмехается и качает головой, наблюдая за такой картиной. Не в новинку, но удивлять не перестаёт. Бармен за стойкой, протирая один за другим бокалы, смотрит на Чанбина в упор, пока тот, зевая, идёт к нему. Парню на вид лет девятнадцать-двадцать, и он явно устроился в этот клуб ради подработки, которая позволяет платить ему за обучение. Небрежно уложенные волосы, лёгкая, совсем юношеская небритость и рост около 168 сантиметров. Он совершенно не похож на убийцу: ещё совсем мальчишка и плюсом ко всему правша (Чанбин в этом удостоверился, когда взгляд незаметно пал на руки бармена). — Скотч, — кидает Чанбин, вальяжно сев на барный стул и сложив руки на стойку. — Вы в первый раз? Не видел вас здесь раньше, — парень неловко улыбается и тянется рукой за бутылкой виски, открывая вид на свой бейджик с именем «Скотт». — А ты всех посетителей запоминаешь? — Последние несколько месяцев сюда приходят одни и те же люди, — Скотт пожимает плечами, буднично наливая напиток в рокс. — Не сложно запомнить лица, когда видишь их каждую ночь. — Серьёзная охрана, списки, каждый день одни и те же посетители, как ты говоришь — всё это… К чему такая строгость? Молодой человек аккуратно смотрит по сторонам и, удостоверившись в том, что их никто не подслушивает, тянется к Чанбину, полностью облокотившись на барную стойку локтями. — Мистер Доуэн из тех людей, кто не обладает доверием, — на выдохе отвечает Скотт, говоря на тон тише, чем в самом начале их разговора. — Возможно, это и к лучшему, ведь пару месяцев назад в разгар шоу несколько посетителей, что пришли вместе, начали угрожать танцорам, другим работникам клуба и администрации. — Известно, кто это был? — Да, у мистера Доуэна полно конкурентов, врагов, которые то и дело пытаются либо забрать у него клуб, либо сделать так, чтобы его закрыли. Вот один из них и подослал своих людей, чтобы те всех запугали. После этого мистер Доуэн и ввёл списки. Бармен вновь пожимает плечами и вмиг возвращается к своей работе, будто секундой назад не рассказывал первому встречному личную информацию клуба, из которого может в любой момент вылететь за свой болтливый язык, ведь об этом инциденте не говорилось нигде, а значит, дело специально скрыли. Чанбин сводит брови к переносице и трёт пальцами подбородок, подмечая, что сказанное Скоттом крайне полезно для расследования. — Мистер Доуэн — это владелец клуба? — Чанбин делает глоток виски и морщится из-за противного вкуса. Сегодня ему явно не везёт с напитками. — Правильно понимаю? — Да, странно, что вы спрашиваете, — усмехается, заметно расслабившись, что напрасно. — Обычно, люди, которым разрешают бронировать места, знают его лично или через кого-то. — Я как-то не вдавался в подробности, кто из вас какую должность занимает, — Чанбин делает ещё один глоток, вдыхая побольше воздуха, и гремит роксом, когда прокатывает его по лакированной поверхности стойки к бармену. — Скотч, кстати, дерьмовый. Выпей сам, а мне налей бурбон. Чанбин достаёт смартфон, решая быстренько написать Минхо о том, что работники не знают про смерть их начальника, поэтому надо быть ещё более аккуратными. Но почему-то он уверен в том, что Ли уже сто раз успел себя ненароком выдать или вовсе продемонстрировать всем свой значок, ведь работа специального агента ФБР настолько въелась ему под кожу, что избавиться от неё даже на пару минут уже просто невозможно. К счастью, Чанбина подобное не коснулось: у кого-то из его прошлого окружения до сих пор даже в голове не вяжется то, что он работает на федералов. — Передай агенту Ли, что он слишком выдаёт себя, вынюхивая здесь всё, — неожиданно близко раздаётся тихий, но такой пронзающий насквозь голос. И Чанбину даже не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто с ним разговаривает. — Оказывается, из него вышел бы не только плохой комик, а ещё и ужасный актёр. Чанбин усмехается, кидая телефон обратно в карман, и делает глоток заново налитого виски, решив ничего не говорить в ответ. — Разве ты не за рулём? — Хёнджин садится на соседний стул, жестом о чём-то прося Скотта, и при этом не сводит глаз с профиля Чанбина. Тот всем своим нутром чувствует, как острый чужой взгляд тычет прямо в скулу. — Я видел твою машину на камерах во дворе. — Да, можешь вызвать копов, чтобы они лишили меня прав. Один из них уже тут, — Чанбин несколько секунд медлит, а после всё же поворачивает голову в сторону, встречаясь с матовым взглядом Хёнджина. — Удивительно, как качественно работают федералы, да? Хёнджин в ответ на сарказм Со закатывает глаза, решив быстро пригубить поданный Скоттом напиток. Хёнджину, честно говоря, очень хочется поговорить с человеком, что сидит рядом. От него веет тем самым парфюмом, о котором они постоянно говорили раньше, и именно он советовал его купить Чанбину. Он излучает что-то холодное, но в то же время родное, притягательное, из-за чего до сумасшествия уже который день хочется прижаться и впитать кожей. У Хёнджина есть безумное желание просто сидеть и изучать его лицо и тело взглядом, при этом слушая не музыку, что играет фоном, а его голос, низкий, с острыми льдышками хрипоты. Чанбин совершенно другой, не такой, каким его знал Хёнджин. Это уже не тот человек, с которым он познакомился в инстаграме десять лет назад из-за комментария под своей фотографией. Он более взрослый, более сдержанный и рассудительный, более холодный и острый, как клинок. И вроде благодаря этому должно быть легко сидеть и общаться с ним, как со старым знакомым, с которым уже давно нет ничего общего, но нет; есть в Чанбине что-то такое, что тянет назад с такой силой, что нет шансов остановиться, даже схватившись за что-то. Чанбин всегда был каким-то торнадо, который затягивал в себя с головой, и, кажется, сейчас он стал только в разы сильнее, иначе как объяснить то, что Хёнджин вновь затягивается в него без шанса на выживание? — Что ты здесь делаешь, Чанбин? — ответ на вопрос Хёнджину очевиден, но не продолжить разговор он не может. — В данный момент пью самый ужасный виски, который я только пробовал, и жду начала шоу, — Чанбин вновь крутит в руке рокс, болтая янтарный напиток внутри него. Морщится, громко поставив его на стойку, и переводит взгляд на улыбающегося Хёнджина. Красивый. — Встречный вопрос к тебе. — Пришёл поговорить с администратором клуба. Сообщил ему о том, что случилось, — Хёнджин чувствует, как щёки заливаются краской из-за лёгкой крепости выпитого алкоголя вкупе с прищуром карих глаз напротив, выглядывающих из-под чёрных ресниц. Ощущение, будто взгляд Чанбина прожигает насквозь, что позволяет его хозяину видеть всё, что творится у Хвана в голове. От этого неловко до тошноты. — Это на него сейчас так подозрительно смотрит Минхо? — заметив пунцовое смущение парня, Чанбин отводит взгляд, победно улыбаясь. То, что происходит между ними прямо сейчас, не является игрой, но Чанбин почему-то чувствует, что выигрывает, и, видимо, Хёнджин чувствует то же самое. — Верно, — Хёнджин, возможно, врёт, и Минхо даже не смотрит на администратора клуба. Он не может знать наверняка, потому что собственный взгляд никак не сползает с Чанбина. Оторваться от притягательных черт лица не хочется даже на одну секунду, и Хёнджин ничего не может с этим поделать. Наверное, во всём виноват принятый им некоторое время назад алкогольный напиток, и совсем не важно, что в нём было всего лишь 15 градусов. — Не думал, что так много корейцев переезжают работать в Америку, — выпаливает Чанбин, мгновенно и совершенно неожиданно поворачивая голову в сторону Хвана. Благо тот успел отвернуться. — Марк китайского происхождения, и он родился в Америке. — Как он отреагировал на твои слова? — Мы не на допросе, — Хёнджин с вызовом заглядывает в глаза Чанбина, опершись локтем на стойку. Щёки по-прежнему пылают алым пламенем, зрачки блестят, а ресницы слабо подрагивают. Чанбин чувствует, как губы сохнут, а шея начинает гореть от такой картины, от такого Хёнджина. — А я не на работе, — парирует, делая шаг вперёд. В голове какой-то туман, в висках дико пульсирует кровь, и Чанбин не понимает, что он творит, когда вмиг оказывается вплотную прижатым к Хёнджину. — Отвезёшь меня домой? — Хёнджину тяжело дышать, и причиной тому вздымающаяся грудь Чанбина, которая врезается в собственные рёбра. Руки резко начинают зудеть, умоляя спрятать их уже куда-нибудь в карманы брюк или, может, в смоляные волосы на голове Со. И Хван, наконец, запускает их в карманы, скользя потными ладонями по атласной ткани. — Только предупрежу Минхо, — выдыхает Чанбин, боясь сделать лишнее движение и сорваться, ведь градус в помещении вкупе с градусом виски наводят какой-то безумный беспорядок в его голове. — Бурбон, кстати, тоже так себе. Стоит сменить поставщика. Чанбин гремит донышком рокса, прокатывая его по гладкой поверхности стойки, и скользит взглядом по блестящим губам Хёнджина. При красном приглушённом свете клуба они кажутся ещё более привлекательными, чем есть на самом деле, и Чанбин спасает их обоих, с невыносимым трудом делая шаг назад. Он разворачивается, скрипя каблуками туфель, достаёт телефон и слышит пробивающееся сквозь собственную пульсацию крови в висках тяжёлое дыхание Хёнджина. Сложно отпустить мысль о том, что разгорячённый и, вероятно, податливый Хван с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами на рубашке цвета хаки всё ещё стоит за спиной, явно поправляя влажную от пота чёлку. Пальцы трясутся, печатая Минхо короткую смс-ку, а перед глазами всё плывёт, словно виски был фальсификатом. Еле закончив писать сообщение спецагенту, Чанбин гулко выдыхает и кидает телефон в задний карман джинсов. Зачёсывает волосы назад, используя пальцы вместо гребня, и ждёт буквально пару секунд, чтобы отойти от произошедшего и приготовиться к ещё более сложному уровню: ему нужно отвезти Хёнджина домой.
❋❋❋
Чанбин бросает окурок на асфальт, растирая его носом чёрных дерби, и запрокидывает голову, встречаясь взглядом со звёздами в тёмно-синем небе. В таком же тёмно-синем, как это небо, кабриолете позади него сидит Хёнджин, переключая радиостанции одну за другой. Прохладный воздух улицы остудил обоих, от чего определённо стало немного легче, но не настолько, чтобы Чанбин с пустой головой сел в машину. Внутри черепной коробки всё ещё мечутся из стороны в сторону картинки, словно заскриненные его глазами, и вопросы к ним, и в авто, сидя по левый бок от Хёнджина, он вряд ли найдёт на них ответы. Чанбин делает глубокий вдох носом, чувствуя, как всё тело насыщается прохладной свежестью, и, ещё раз окинув здание клуба взглядом, садится в машину, скрипя кожаной обивкой сидения. — Всё круто? — вдруг спрашивает Хёнджин, наблюдая за тем, как Чанбин снимает автомобиль с ручника и серьёзно удивляется вопросу. Потому Хёнджин спешит объяснить: — Я имею в виду твоё состояние. Ты в состоянии вести машину прямо сейчас? Чанбин усмехается, стараясь не смотреть в глаза, что уставились на него. Он не торопится нажимать на педаль газа, чтобы сдать назад и выехать со стоянки, хотя Мерседес полностью готов к этому. Потому что на мгновение становится интересно, какой причиной был вызван этот вопрос. Волнуется? Не доверяет? Первый вариант отпадает спустя секунду под влиянием внутреннего голоса, который довольно здраво вторил: «Слишком много времени прошло». Чанбин в какой раз ему верит и понимает, что это действительно так, что всё то, что происходит между ними, эта страшная химия им ни к чему. Он на секунду зажмуривает глаза и резко переводит взгляд на Хёнджина, пытаясь не обращать внимание на плывущие перед ним белые точки, так называемые звёзды. — Я в полном порядке, — не улыбается, даже глаза остаются холодными, словно две глыбы льда. А слова вылетают острыми, Хёнджину действительно страшно о них порезаться. — Но можешь вызвать такси. Твоё право. — Нет, — нервно мотает головой, — поехали. Доверяет. Просто немного волнуется.Самым верным решением, по мнению Чанбина, было вести машину и молчать. Не обсуждать убийство, ничего не говорить о произошедшем в клубе недосрыве, не упоминать о прошлом, как бы сильно этого ни хотелось. А Чанбину хочется. Последние несколько минут очень хочется спросить, что было с Хёнджином после того, как он ушёл, после того, как всё закончилось спустя пять лет криков, ссор, перерывов, но также стопки лучших моментов в их жизни. Он бы с удовольствием поделился самым ужасным промежутком своей жизни в ответ. Но Чанбин молчит, ничего не спрашивает и даже не обсуждает с ним музыку, которую Хёнджин наконец-то откопал спустя десять минут езды. Хван, к слову, тоже выбрал молчание. Нашёл в машине флешку с музыкой, которую, кажется, в последний раз включали год назад, и молча слушает, боясь даже звук прибавить: Чанбин не выглядит как человек, который это одобрит. По ушам бьёт знакомый бит любимых песен, заслушанных когда-то им и нынешним судмедэкспертом до дыр. Наверное, это единственное, что согревает его в этот момент; в лицо дует холодный ветер, рядом сидит ещё более холодный Чанбин, который сверлит взглядом дорогу и не реагирует ни на что кроме проезжающих мимо машин, и мысль о том, что его музыкальный вкус всё такой же, каким был раньше, действительно дарит тепло, разливающееся сладким чаем внутри. Их предпочтения в музыке всегда были похожими, присутствовало лишь одно «но»: Хёнджин слушал что-то более тяжёлое, а Чанбин — что-то с уклоном в романтику. Хван поворачивает голову, касаясь взглядом судмедэксперта. Ярко выраженные скулы, острая линия челюсти с напряжёнными жевательными мышцами, аккуратный нос, серёжка в ухе — Хёнджин чувствует, как в груди что-то несильно начинает колоть. Резко хочется услышать его низкий голос и заглянуть в шоколадные глаза, наплевав на то, что обрежется острым взглядом. — Когда я смогу забрать тело Джонатана? — немного подумав, спрашивает Хёнджин. Тихо, почти не перебивая музыку. На секунду кажется, что Чанбин его даже не услышал, но тот медленно уводит взгляд с дороги и стреляет им в Хёнджина. — Ты? — вскидывает бровь. — У него больше никого нет, — Хёнджин наблюдает за тем, как медленно Чанбин возвращается к слежке за дорогой, и откидывается назад, вздыхая. Что вообще происходит? — Мы с Марком решили, что займёмся его похоронами, — Чанбин одобрительно мычит, считая, что бессмысленно и совершенно не к месту задавать какие-то дополнительные вопросы. — Так когда? — Когда я буду уверен, что из его тела я больше не вытащу никакой информации. В прямом смысле этого слова, — Чанбин говорит открыто, не подбирая более мягких выражений, хотя знает, что Хёнджин прямо сейчас недовольно вздрогнул. — Минхо позвонит тебе. — Надеюсь, от него что-нибудь останется, — Хёнджин пытается перевести всё в шутку, хотя тема смерти его лучшего друга уже какой день продолжает травмировать его сознание и душу. Сложно шутить на эту тему с комом в горле, но он это делает, правда, понятия не имеет, зачем. — Что-нибудь определённо да. Хван вновь поворачивает голову в сторону, встречаясь с пустым чёрным взглядом Со, и ему больше не смешно, потому что что-то ломается у него внутри. Он кусает губу, чувствуя, как ком, что секундами ранее стоял поперёк горла, смешивается с обидой и превращается в какую-то бомбу, которая вот-вот взорвётся и навредит ему и Чанбину. — Ты же шутишь? — голос предательски дрогнул, поэтому Хёнджину приходится пару раз кашлянуть в кулак. Но дрожь в голосе перетекает в тряску во всём теле, когда Чанбин хмурится, усмехаясь, и отрицательно машет головой. — Нет. Говорю так, как есть на самом деле. Чанбин тормозит у дома Хвана, к которому они, совершенно незаметно для самого жильца, подобрались довольно быстро, однако глушить двигатель не торопится. Он спокойно стучит пальцами по рулю, выжидая следующего хода от Хёнджина, который уже разозлился не на шутку: Чанбин это не только видит краем глаза, но и чувствует. Напряжение между ними, разросшееся в разы, невозможно не почувствовать в воздухе. Оно своими цепкими лапами хватает за горло обоих и душит, карябая кожу когтями. Хвану больнее — Чанбин знает, но в этом даже 8 лет, проведённые в медицинском университете, не помогут. У него внутри сломалась не кость, порвалась не связка — разрушилось что-то определённое в отношении к Со, которое он находил очень долго, а потом собирал по частицам с первой их встречи. Чанбин же парой фраз и пустотой в глазах разрушил то, на что Хёнджин действительно надеялся, хоть и врал себе мнимым безразличием. Он знал, на что нужно надавить, и сделал это, жертвуя самым дорогим — нахождением Хёнджина в его жизни. — Это мой лучший друг, Чанбин, — давит из себя Хван, стараясь не смотреть на судмедэксперта, потому что до коликов в животе боится вновь ничего не увидеть в его глазах. — Это моя работа, Хёнджин, — слова вылетают словно экспансивные пули, и Чанбину действительно стыдно. — Мне просто интересно, тебе вообще плевать? — На что? На то, что он твой друг? Нет, — Чанбин заставляет посмотреть на себя, чтобы его взгляд говорил вместе с ним. Чтобы Хёнджин хоть раз видел искренность в его словах, а не догадывался по текстовым сообщениям в вотсапе. — Мне жаль, Хёнджин. Но исключением он для меня не станет. Я выполняю свою работу. И я сделаю всё, что от меня потребуется, даже если в конечном итоге ты не узнаешь в нём своего друга. — А что насчёт нас? — Хёнджин смотрит в широко раскрытые глаза и бубнит вопрос себе под нос, где-то в глубине души надеясь на то, что Чанбин его не услышит. Но всё происходит в точности до наоборот: Со теряется, хотя виду не подаёт, чем заставляет Хёнджина, горько усмехнувшись, продолжить: — Ты очень изменился, Чанбин. Хёнджин опускает взгляд на свои руки, пытаясь сконцентрироваться на чём-то, чтобы не дать волю эмоциям, не бездумно накричать, а спокойно объяснить то, что лежит на душе. Сделать это достаточно сложно: резкий контраст в ощущениях и состоянии души между тем, что произошло в клубе, и тем, что происходит сейчас, сбивает с толку. — Но я не понимаю, твоя бесчувственность ворвалась в твою жизнь с такой работой или она была у тебя всегда? Чанбин молчит и позволяет всем их ссорам ворваться в память яркой вспышкой. Тогда они были глупыми, а скандалы — пустыми и бесполезными, но в то же время болезненными и травмоопасными для них двоих — парней, что так отчаянно решились влюбиться. Как ни странно, но от этих воспоминаний Чанбину становится чуть проще, потому что он знает и прекрасно помнит эту боль (за все эти пять лет он так и не вычеркнул это чувство из груди). Он испытал это на себе так много раз в ссорах с Хёнджином, что очередную ему вынести сейчас гораздо легче. Прошлая боль, что ещё не успокоилась в глубине души, для Чанбина как грёбаный спасательный круг, который бросили человеку, тонущему посреди моря. — Наверное, ты всегда был таким. Я просто этого не замечал или старался не заметить, не знаю. Но зато сейчас я понимаю, почему ты тогда так просто отпустил меня, — Хёнджин в который раз усмехается, чувствуя, как тот ком вновь подкатил к горлу. Большой, колючий, отдаёт болью в висках. Тяжело дышать, но он должен закончить начатое. — Как ты сказал? Тебе жаль, но исключением это не станет? Чанбин сжимает челюсти до лёгкой боли в зубах и нервно глотает слюну. Горло пересохло, из-за чего он даже сказать в ответ ничего не может. Хотя даже если бы и мог, всё равно бы ничего не сказал: попросту нечего добавить. Он слушает, как Хёнджин щёлкает дверной ручкой, скрипит сиденьем, покидая уже не такой уютный салон авто, а после хлопает дверью, заставив машину покачнуться. Слушает и не просит остановиться. Он вновь даёт ему уйти. — Ты выбрал правильную профессию, Чанбин. У всех судмедэкспертов сердца такие, — тяжёлый глубокий вдох и произнесённое на выдохе: — каменные. Слова, так легко слетевшие с губ, ранят обоих: одному порезало глотку, другому — сердце. Спасательный круг Чанбина вдруг лопается, и он вновь тонет. Как и пять лет назад.
❋❋❋
Чанбин грубо трёт глаза и зевает так широко, что чуть ли не рвёт рот. Очередную ночь он не спал, однако в этот раз он даже и не пытался уснуть, глотая один за другим стаканы с крепким алкоголем. Вместо этого он полностью посвятил ночь работе: ещё раз осмотрел труп, сделал оставшиеся анализы и провёл повторные, сравнивая их с уже написанными Джисоном отчётами. Сейчас Джонатан Доуэн уже полностью готов к «выписке» и ждёт, лёжа под белой плотной тканью, когда его заберут. Чанбин ещё раз пробегается глазами по тексту на мониторе, прикладывая много усилий, чтобы прочесть, потому что слова расплываются в хаотичном направлении. Сдавшись, судмедэксперт нажимает на кнопку «Печать», слушая, как начинает работать принтер, заглатывая бумагу. Порой Чанбин удивляется, как ему ещё удалось не испортить зрение с таким-то количеством часов, проведённых за компьютером. И лучше бы он испортил зрение, чем в очередной раз отношения с Хёнджином. К слову, Со хотел ему позвонить или написать, чтобы сообщить новость о том, что он может забрать своего друга уже утром. Однако вовремя вспомнил, что нет ни номера, ни желания Хёнджина говорить с ним. Чанбин прекрасно знает, что после ссор его лучше не трогать, а после раздавленной надежды и чувств — подавно. Судмедэксперт касается ещё тёплых листов бумаги, ищет определённую страницу и расписывается напротив своего имени. Обычно с души словно камень спадает, когда Чанбин дыроколит напечатанные листы, а после вкладывает их в папку, превращая в официальный отчёт судебно-медицинского эксперта, ведь это значит, что большая часть его работы окончена. Но сейчас на душе по-прежнему тяжело, будто кто-то вбивает ржавый гвоздь в грудину. — Не помешал? — из-за двери показывается Минхо, устало маша рукой. Тот в отличие от Со выбрал хоть короткий, но сон дома. После разговора с администратором клуба спецагент был выжат словно лимон, особенно когда он понял, что на Марка у них нет ничего, чтобы хоть чуть-чуть начать его подозревать в случившемся. Поэтому ему, по мнению врача (Чанбина), было необходимо хоть немного поспать. — Нет, — Чанбин пару раз хлопает себя по щекам, чувствуя, что мозг готовится отключиться, и рассеянно наблюдает за тем, как Минхо садится напротив него. — Хуёво выглядишь. — Ты ещё хуже, — Чанбин усмехается, хватаясь за протянутую агентом руку. — Вообще не спал? — Вообще. Минхо с грустью мычит и обхватывает пальцами баночку энергетика, стоящую на столе судмедэксперта. Пустая, хотя подобный напиток никогда не был в списке того, что любил употреблять Чанбин. Видимо, эта ночь была не такой, как все остальные. И Минхо даже представить себе не может, насколько. — Не пожалел, что не поехал домой? — спецагент облизывает губы, складывает руки на стол и наклоняется ближе к Со, замечая, что тот клюёт носом. — Я бы всё равно толком не поспал, — Чанбин хватает папку с его отчётом, тыча ею в лицо Ли, — а так хоть закончил работу. — Да ну? — Минхо похвально кривит губы, принимая папку из рук друга, и открывает одну из страниц. — И что, тут всё? И примерное телосложение, и особенности, и орудие убийства, и… — Там всё, Минхо, — прерывая поток слов, льющийся из агента, Чанбин стучит пальцем по бумаге в его руках и подмигивает. — Не сомневайся. Чанбин думает, что теперь можно взять себе выходной. Он понятия не имеет, как он сможет его использовать в полной мере, если даже уснуть не может, но выходной определённо нужен. Вообще-то вариантов много. Например, можно будет сесть в машину и съездить в Балтимор или сходить в бар и влить в себя достаточное количество текилы, чтобы тяжесть в груди сменилась жаром алкоголя. Можно сделать всё, что угодно, лишь бы на пару часов забыть об этой ночи, лишь бы выкинуть из памяти хоть на некоторое время те карие глаза, наполненные сплошным разочарованием. Чанбину необходим хотя бы один чёртов выходной, чтобы отдохнуть от этого дерьма, которое длится пять лет с короткими бестолковыми перерывами. Из мыслей вытягивает трезвонящий телефон Минхо, который, оказывается, всё это время о чём-то болтал. Чанбин усмехается, думая про себя: «Ужасный друг». — Извини, — говорит Минхо и отвечает на звонок, прикладывая телефон к уху. — Алло? — Чанбин внимательно следит за каждой эмоцией друга, которая скачет одна к другой, пока тот слушает голос, о чём-то говорящий ему. Лицо Минхо делается серьёзным, и он пальцами зажимает переносицу, отчаянно вздыхая и закрывая глаза. — Хорошо, я сейчас приеду, — быстро проговаривает Минхо, отводя телефон, а после, спохватившись, вновь прижимает гаджет к уху: — Стой… Чёрт! Не успел. Минхо бросает смартфон во внутренний карман пиджака и дарит взгляд Чанбину, который не очень-то рад этому. Глаза друга так и говорят: «Твой выходной переносится на неопределённое число». — Ты знаешь адрес Хёнджина? — Минхо поджимает губы, а у Чанбина впервые за несколько лет замирает сердце от страха. Какого чёрта? — Да. — У его квартиры труп. Поехали.