❋❋❋
Чанбин сидит в кабинете, закинув ноги на стол, и задумчиво читает книгу, щедро кем-то подаренную. Он решил сделать паузу в своей работе и немного отдохнуть. По дороге на работу Чанбин успел заехать домой, чтобы переодеться и напомнить себе же, как выглядит квартира, в которой он не появлялся несколько суток, а после и в старбакс за свежим американо. Пару раз в голове проскакивала идея заявиться на порог Хёнджиновой квартиры, чтобы узнать, как тот чувствует себя и всё ли у него в порядке. Однако страх за Хвана отбил все подобные мысли, заставив ехать прямиком в здание ФБР, где в прозекторской его уже ждал труп их очередной жертвы. До ушей доносится скрип двери, ведущей в прозекторскую, и Чанбин машинально отрывается от текста в книге, бросая взгляд на дверной проём. — В чём дело? — возвращая внимание книге и перелистывая страницу, спрашивает Чанбин, боковым зрением наблюдая за тем, как гость садится на стул напротив него. — Это я у тебя вообще-то спросить хотел, — возмущается. — Что происходит между тобой и Хваном? — Абсолютно ничего, Джисон, — спокойно отвечает Чанбин. — Да брось! Ты с ним спишь? — Джисон резко подаётся вперёд и толкает Чанбиновы ноги, заставляя того недовольно выгнуть бровь. — Если да, то так и скажи, мол, да, Джисон, я трахаюсь с Хёнджином. Я ведь никому не расскажу. В ответ Чанбин лишь смеётся, закрывая книгу и откладывая её в сторону, а Джисон спешит продолжить: — Мы с Минхо тебе сразу рассказали про нас. — Конечно, — усмехается Чанбин, — ведь вы трахались на моём столе, когда я вошёл в кабинет. — Так я прав по поводу тебя и Хёнджина? Ты спишь с ним? — не унимается Джисон. — Нет, Джисон, мы не спим с ним. Нас ничего не связывает кроме этого дела. Джисон вмиг сдвигает брови к переносице и, шмыгая носом, откидывается на спинку стула. По его взгляду понятно, что он не верит ни единому слову Со, однако предпочитает молчать и не донимать друга вопросами, на которые он явно не хочет отвечать. Хан коротко кивает головой и тянется к книге на столе, которую совсем недавно читал Чанбин. Прочитав интригующее название произведения, Джисон хмыкает. — «Ничто не вечно», — вполголоса произносит Хан и кладёт книгу на место. — Тебе своего расследования мало? Чанбин в ответ на вопрос вздыхает, устав от всех разговоров, которые не перестают его преследовать уже какой день. Раньше рабочее место Со ассоциировалось с молчанием, с поистине мёртвой тишиной. Сейчас же всё перевернулось с ног на голову. Комната, в которой судмедэксперт вскрывает трупов, выполняя тем самым свою работу, неожиданно превратилась в место, похожее на офис психоаналитика, где можно поговорить по душам и обсудить крайне важные сердцу и мозгу темы. Чанбин, к сожалению, не проследил за ходом этого изменения, но он точно знает, что началось всё с Хёнджина, который пулей снова ворвался в его жизнь и пожелал в ней остаться. — Ты ещё что-то хотел? — Чанбин трёт переносицу пальцами и слышит со стороны коллеги шорох. Тот достаёт какие-то бумаги из кармана белого халата. — Я сделал анализ вещества, которое ты обнаружил на половом члене жертвы. Это не зря тебя смутило, — Джисон небрежно бросает бумаги на стол и поудобнее располагается на стуле. — Читай. Хан кивает головой на листы с напечатанным на них результатом анализа. Чанбин спешно пробегается по чёрным буквам, среди воды ища самое важное, и, наконец найдя, распахивает в удивлении глаза. — Вагинальная жидкость нашей прошлой жертвы? — Я тоже удивился, когда узнал. Но, что самое интересное, — Джисон слегка подаётся вперёд и тычет пальцем в какую-то очередную строчку, — спермы Туана нет. — Соответственно, половой связи тоже не было, — заключает Чанбин, и Джисон, соглашаясь, кивает головой. — В принципе её так и так не могло быть: скачок между этими двумя убийствами приличный. — Думаю, наш серийник просто хотел показать, что это именно его рук дело, — продолжает Хан. — Помог нам связать это убийство с прошлыми двумя. Чанбин трёт подбородок пальцами и задумчиво кивает головой. Их убийца довольно умный и продуманный, если не считать того, что в этот раз он не смог подставить Хёнджина, чем отвёл от него все подозрения. — Ты Минхо рассказал? — Нет ещё. Сейчас к нему пойду, — криминалист забирает бумаги обратно и встаёт со стула, поправляя халат. — Кстати, я рад, что Хёнджину удалось выкрутиться. Разберись с ним, а-то это тихое напряжение между вами скоро сведёт с ума не только вас самих, — Джисон подмигивает и давит смешок, когда видит, как закатил глаза Чанбин, а после покидает кабинет судмедэксперта, оставляя его вновь наедине со своими мыслями. Чанбин откидывается на спинку кресла и по привычке закидывает ноги на стол, хватая рукой карандаш. Крутя его пальцами и не сводя с него глаз, Чанбин думает о том, что Хан чертовски прав: напряжение скоро сведёт с ума. Этой ночью на рабочем месте судмедэксперта была поставлена жирная точка в старой истории их с Хёнджином прошлого, однако начало новой не было положено. «Никогда не поздно всё начать сначала», — один за другим ему твердят книги и люди (в особенности психоаналитик), но Чанбин даже не знает, должно ли быть у их закончившейся книги продолжение. Не знает, как его начать, если оно действительно необходимо. После разговора было легко, а сейчас, с появлением новых мыслей на этот счёт, всё будто бы снова встало на свои прежние места, вернув этой теме высокий уровень сложности.❋❋❋
Хёнджин делает глоток уже ставшего чуть тёплым чая и возвращает внимание маме, с которой уже около получаса разговаривает по Фейстайму. — Всё-таки хорошо, что Джонатан завещал свой клуб Марку, — спокойным тоном говорит женщина и кривит губы в лёгкой улыбке, даже не подозревая, что внутри Хёнджина всё перевернулось. — Ты и так очень устаёшь со своей работой. А Марк, по твоим словам, очень способный. Думаю, этот клуб с ним не пропадёт. Хёнджин вздыхает, грубо трёт пальцами глаза и отводит взгляд в сторону, чувствуя, как слёзы собираются в уголках глаз. — Мам, Марка убили, — Хёнджин опускает взгляд на планшет и поджимает губы, когда замечает на лице матери застывший немой шок. — Мы должны были встретиться с ним этой ночью, но когда я пришёл к нему, то застал его уже мёртвым, — продолжает Хван. — ФБР сейчас занимаются этим. Они думают, что это работа серийника. — Боже, Джинни, как же так, — губы женщины в страхе дрожат, поэтому она накрывает их подушечками пальцев. Взгляд устремлён на стену позади Хёнджина, но точно не на него самого. Она словно ушла мыслями в какое-то другое измерение, где думает о чём-то важном, о чём-то пугающем. Её веки медленно наполняются влагой, и Хёнджин только собирается позвать её и выдернуть из гадких мыслей, как она продолжает, резко направив взгляд на него: — Сынок, они вновь думают, что это ты убийца? Глаза наполнены страхом и отчаянием, разочарованием в себе же, матери, которая не может вытащить сына из зыбучих песков, в которых он каждый день утопает всё глубже и глубже. Ей с самого начала этой запутанной истории убийств казалось, что вина таится именно в ней, ведь это она позволила ему переехать в штаты, именно она одобрила его идею заниматься клубами, несмотря на то, что самой никогда не нравилась эта тема. Каждая её ночь начинается с мыслей о том, что всё было бы иначе, не отпусти она Хёнджина в Вашингтон, а заканчивается больными глазами, которые выплакали немало слёз. Хван Джунг — женщина очень сильная, но когда дело касается её сына, она чувствует себя самой слабой, хоть и должно быть всё с точностью да наоборот. Хёнджин грустно усмехается, прикрывая глаза. Он, как ни странно, забыл рассказать ей о самой важной за последние два дня новости. — Нет. С меня сняли все подозрения. ФБР нашли доказательства моей непричастности к убийствам, — начинает Хёнджин и видит, как глаза напротив, не сдерживая облегчения, выпускают слёзы. — И, кстати, на этот раз у меня есть алиби: я был с судмедэкспертом вечером и ночью, вплоть до обнаружения тела… Марка. — И он подтвердил это? — слабо улыбаясь, Хёнджин кивает в ответ. — Наверное, ему теперь достанется от начальства. По-моему это против правил. Улыбка с лица спадает сразу после слов матери. Хёнджину до сих пор сложно думать об этом, понимать тот факт, что Чанбин теперь под прицелом управляющего агентурой. Ещё сложнее — принимать действительность, в которой именно он является виновником данной ситуации. Чанбин глазами и спокойным выражением лица показывал Хёнджину, что всё в порядке, что всё будет хорошо и ему не за что беспокоиться. Кристофер Бан, единственный человек, которого верхушка подпускает к нему близко, успокаивал всеми способами и заверял в том, что Чанбин во всём разберётся и всё уладит, обещал, что его никто и пальцем не тронет, ведь он один из самых ценных сотрудников в Федеральном бюро. Однако Хёнджину всё равно не спокойно. И так будет до тех пор, пока Чанбин не успокоит его лично, не скажет всё, глядя ему в глаза и находясь с ним наедине. — Видимо, он очень хороший человек, раз чуть ли не жертвует своей должностью ради тебя, — продолжает Хван Джунг с теплотой в голосе, и Хёнджин решает сказать ей обо всём сразу: — Мам, это Чанбин, — он заставляет женщину свести брови к переносице, а после в изумлении вытянуться в лице. — Судмедэксперта зовут Со Чанбин. — Вот как. Тон госпожи Хван враз мрачнеет, как и радужка её глаз. Хёнджин прекрасно знаком с этой картиной и в совершенстве знает, что это значит: он сталкивался с подобным около миллиона раз за всё время их общения с Чанбином. Хван Джунг смотрела на Чанбина всегда с осторожностью и неким опасением за жизнь сына. И, несмотря на то, что она единственная женщина из всего семейства Хван, которая адекватно отреагировала на правду об ориентации Хёнджина, Джунг скептически относилась к их развивающимся в быстром темпе отношениям. Её всегда смущало расстояние между ними, она считала, что это не тот фактор, который положительно влияет на отношения, а лишь наоборот, только портит их. Хёнджин ничего не мог с этим поделать, кричал матери в каждой ссоре и в каждом споре о том, что они пройдут по этому фактору, словно катком, однако сам ошибся в собственных словах. На удивление Хёнджина, в тот день, когда их общение с Чанбином разрушилось так, словно они попали в Великое землетрясение Канто, Хван Джунг оказалась на стороне Со, объясняя это тем, что её сын буквально разбил мальчику сердце, которое тот доверил только ему. Но Хван и без неё винил себя достаточно. — Сынок, я прекрасно понимаю, что ты меня не послушаешь, скажешь, что это твоя жизнь и твоё дело, — осторожно начинает Джунг. — Но не стоит ворошить прошлое. Ты помнишь, чем всё закончилось пять лет назад. Хёнджин вздыхает, трёт пальцами переносицу и, складывая руки на груди, откидывается на спинку стула. — Не делай меня врагом народа, Хёнджин. Твой взгляд так и говорит: «Мама не хочет, чтобы я был счастливым», — в ответ Хёнджин лишь усмехается и по-доброму закатывает глаза. — Я наоборот хочу, чтобы ты был самым счастливым. Ты ходил сам не свой и, уверена, Чанбин тоже. Неужели вам так хочется повторения? — Во-первых, прошло достаточно времени, чтобы осмыслить произошедшее и понять, что мы сделали ошибку, — выпрямляясь, говорит Хёнджин. — Во-вторых, между нами больше нет того расстояния, которое изначально было преградой для хороших здоровых отношений, — Хёнджин улыбается и, вдруг вспомнив недавние слова матери, поднимает палец вверх. — И да, мам, это моя жизнь и моё дело. На слова сына Хван Джунг вздыхает, понимая, что в этом деле она совсем бессильна, как и раньше. Несмотря на то, что Хёнджин стал старше, мудрее и самостоятельнее, он всё тот же мальчишка, бросающийся в омут с головой при виде Чанбина. Он натворил много ошибок из-за той запретной, в каком-то смысле, любви, которая вскружила ему голову, и госпожа Хван почему-то уверена, что в будущем он натворит ещё больше ошибок. — Но это также дело Чанбина, ты ведь понимаешь? — серьёзно спрашивает женщина, и Хёнджин хмурится, пытаясь уловить смысл её слов. — Ты уверен, что для него всё тоже в прошлом? Нет. — Что он думает так же, как и ты сейчас? Нет. Нет, Хёнджин ни в чём из этого не уверен и, если честно, даже не думал об этом, потому что голова была забита совершенно другими мыслями. С тем воодушевлением, что завладело им сразу после разговора с Чанбином, он совсем забыл о том, что каждый из них может по-разному смотреть на чистый лист и представлять совершенно разные картинки, а кто-то и вовсе может отложить его в сторону. Например Чанбин. Слова Джунг задевают за живое, дёргают за ниточку, вызывая немыслимо сильный страх. Он, словно динамит, взрывается в голове, застилая чёрным дымом разум, травмируя доли мозга, отвечающие за зрение, слух и речь. Хёнджин хочет поспорить с матерью, сказать ей, что уверен во взаимности со стороны Чанбина, но врать не хочется даже не матери, а себе самому. Он не думал, что после серьёзного диалога с Чанбином понадобится ещё один не менее серьёзный, который даст начало их будущему, либо совместному, либо раздельному. И было бы намного спокойнее, если бы Хван знал на сто процентов, что у них с Чанбином единое видение его. — Я пока ничего толком не знаю, мам, — хмуро отвечает Хёнджин, теряя всякий интерес к дальнейшему разговору. — Кажется, пора оставить тебя наедине с твоими мыслями, — говорит Джунг и кивает себе же в ответ. — Я пойду спать, Джинни. Рада, что ФБР наконец-то отвяжутся от тебя. — Спокойной ночи, мам. Губы трогает улыбка, и Хёнджин, маша рукой, нажимает на кнопку завершения вызова. По ушам бьёт глухой звук захлопнувшейся крышки чехла, и планшет летит в сторону, слабо ударяясь о поверхность стола. Хван откидывается на спинку стула, забираясь на него с ногами, и, обнимая голые колени, утыкается в них подбородком. Мозг одна за другой атакуют хмурые мысли, и Хёнджин никак не может от них отбиться, хотя на самом деле он даже не пытается. Тему их с Чанбином отношений уже давно хотелось внести в список запрещённых тем, закрыть в комнате без окон и повесить на дверь огромный амбарный замок, чтобы никто не вскрыл, даже если бы хорошо постарался. Чтобы не было подобных ситуаций, в которых Хёнджин трескается и гаснет при одном только упоминании ответных чувств со стороны судмедэксперта. На самом деле Хёнджин даже не помнит, когда всё это началось: то ли в момент, когда их с Чанбином отношения достигли того самого пика, который дал толчок их ссорам, то ли уже после, когда произошёл огромный и громкий, хотя и текстовый, скандал, который разорвал в клочья всё то, что было между ними. Он помнит только то, насколько было больно каждый раз, когда его мать заводила разговоры на подобные темы, и понимает, что до сих пор ничего не изменилось. Казалось бы, поговорили и всё встало на свои места, можно, наконец, выдохнуть и позволить мозгу отдохнуть от режущих душу воспоминаний, которые налетали на него птичьей стаей каждый день. Но нет, не встало, а мозг теперь загружен совершенно другой информацией, другими вопросами, на которые он снова не может найти ответы. Хёнджину кажется, будто так будет продолжаться всегда вне зависимости от того, покинет он Чанбина или нет, позволит ему развернуться и в очередной раз уйти или нет, разрешит с ним проблемы прошлого или оставит всё как есть. Ничего не поменяется, пока они не решат для себя и друг для друга то, что будет дальше. Хёнджин медленно встаёт с места, длинными пальцами обнимая широкую кружку с остывшим чаем, делает небольшой глоток и, поморщившись, выплёвывает выпитое обратно в посуду. С ужасными мыслями становится ужасным абсолютно всё: настроение, день и даже любимый чёрный чай с мёдом и чабрецом, который Хёнджин готов был бы пить двадцать четыре часа на семь, но не в этом случае. Он агрессивно опустошает жёлтую кружку и откладывает её в сторону, думая о том, как лучше поступить в данный момент, чтобы хоть немного распутать то, что завязалось в голове.❋❋❋
В огромном здании Гувера во всю кипит работа, причём у каждого своя. По коридорам бегают взбудораженные своими расследованиями агенты, пыхтят и во всю рыпаются подозреваемые и преступники, пытающиеся доказать свою невиновность. Кто-то смеётся, кто-то болтает о важном деле, а кто-то о домашней бытовухе, некоторые злятся и кричат, пытаясь вылить все свои эмоции на коллег и подчинённых, а кто-то, пытаясь быть как можно более незаметным, шагает к лифту, чтобы нажать на кнопку с нарисованным на ней нулём и спуститься на этаж ниже, где располагается кабинет судмедэксперта. На нулевом этаже, в отличие от этажей выше, намного спокойнее и тише (возможно, это связано лишь с тем, что помимо трупов здесь обитает лишь один живой человек — сам судмедэксперт). Хёнджин шагает по длинному коридору, стараясь, как и в первый раз, не обращать внимания на предметы, которые так или иначе напоминают ему о крови и смерти. Он крутит головой по сторонам, чтобы найти нужную дверь и не перепутать её с остальными, за которыми его смогут встретить другие обитатели этого места, мёртвые. Изящно огибая взглядом каждую каталку с чёрными плотными мешками, Хёнджин всё-таки находит ту самую железную дверь с чёрной табличкой и белыми буквами на ней:«Прозекторская»
Хёнджин несколько раз стучится, включая свои вежливость и воспитание, однако ответа не получает. Он одним движением нажимает на ручку двери и тянет её на себя, открывая для себя вид на комнату, в которой днями и ночами привык работать Со. В помещении Чанбина нет, так же, как и шорохов, доказывающих его присутствие в личном кабинете или же холодильной камере. Хёнджин медлит, не зная, стоит ли входить, если самого хозяина нет, будет ли это слишком не красиво с его стороны, если он поприсутствует здесь без его ведома и разрешения; но, плюнув на все сомнения и поддавшись щекочущему интересу, он проходит в комнату, закрывая за собой дверь. Перед глазами появляется картина, похожая на ту, которая была перед ним в тот день, когда он и Чанбин вывернули друг другу душу наизнанку. Не достаёт лишь трупа начальницы и склонившегося над ним судмедэксперта. На столе для вскрытий расположился совсем бледный и ровно день назад ещё живой человек, с которым Хёнджину приходилось общаться довольно часто, а в последнее время ещё чаще из-за смерти друга. Хван шмыгает носом, чувствуя, как слёзы скапливаются в уголках глаз. Они выталкиваются наружу парой кристально-чистых капель и скатываются вниз по щекам, когда Хёнджин подходит ближе к мёртвому телу и видит все те признаки насилия, о которых ещё в офисе клуба толковал Чанбин. Он сильно жмурится, отворачиваясь от трупа, и делает пару шагов в сторону, чтобы взгляд больше не цеплялся за него, потому что Хёнджину это кажется невыносимым. На двери, что оказывается прямо перед ним, красуется очередная чёрная табличка с фамилией и именем судебно-медицинского эксперта, говоря о том, что прямо за дверью находится его кабинет. В кабинете судмедэксперта ещё тише, чем в прозекторской. Посредине небольшой комнаты, стены которой выкрашены в тёмно-серый цвет, стоит деревянный стол с разбросанными на нём бумагами и папками, что доказывает, что работа судмедэксперта во всю кипит. Пара карандашей и ручек, ластик, линейка и корректор — всё невольно напоминает Хёнджину о том, каким Чанбин был в университете: постоянно писал ему о том, как устал носить тяжёлую из-за тетрадей сумку, поэтому старался разгружать себя отсутствием в ней большого количества канцелярских принадлежностей. Что-то со временем не меняется. Подходя к столу чуть ближе, Хёнджин скользит взглядом по настольной лампе, которая, по всей видимости, является единственным источником света для судмедэксперта ночами; пробегается пальцами по закрытой крышке ноутбука и касается двух стопок книг. Одна из них таит в себе прочитанные книги, листы и обложки которых слегка помяты, а другая — те, что в процессе или вовсе не начаты: они ещё совсем новые и источают свежий запах новизны. Хёнджин кидает взгляд на обложку последней прочитанной, по всей видимости, книги, и усмехается, когда понимает, что это один из бестселлеров Э.Л.Джеймс. Он берёт книгу в руки, открывая первую попавшуюся страницу, и пугается, когда неожиданно для него раздаётся шорох за его спиной. — Мне подарили трилогию ради шутки на третий день моего пребывания в этих стенах, — с некой суровостью в низком голосе начинает Чанбин, который уже успел подойти ближе и заглянуть в книгу через Хёнджиново плечо. — Крис говорил, что мы очень похожи с главным героем. Правда, я никогда не видел наших с ним сходств. Чанбин аккуратно обходит Хёнджина, вставая перед ним, и присаживается на край стола, склонив голову к плечу. — Я не миллиардер и не владею известной на весь мир компанией. В моём доме нет целого гаража собственных люксовых машин и спорткаров. Нет красной комнаты со стеками, плётками и прочей хернёй. И мои вкусы никогда не были специфичными, — Чанбин усмехается и задерживает дыхание, когда натыкается на неловкость в глазах напротив. — Мы, наверное, только в одном с ним похожи. Оба нашли себе людей, которые сводят нас с ума до изменения принципов. — На нас отлично сидят классические костюмы. Хёнджин расплывается в улыбке, заметив, как Чанбин подмигивает ему, и отдаёт книгу хозяину. — Могу дать почитать, если хочешь, — Чанбин крутит книгу в руке, а после откладывает её в сторону, когда Хёнджин отрицательно качает головой. — Ну, ладно. Ты какими судьбами? Чанбин выглядит довольно спокойным и ничуть не удивлённым, будто ожидал встретить Хёнджина в своём кабинете. Холод и некая строгость, которые присутствовали в его голосе в самом начале их диалога, испарились, не оставив после себя ни следа. Это позволяет Хёнджину выдохнуть и расслабиться, следуя за покидающим свой кабинет судмедэкспертом. — Мне нужно знать, когда я смогу забрать тело Джонатана, — отвечает на вопрос Хёнджин после недолгого молчания. — Я должен устроить его похороны. — Можешь забрать его прямо сейчас, — лениво бросает Чанбин, хватая со стола для вскрытий перчатки, и натягивает их на ладони, не сводя при этом взгляда со своего гостя, — он мне, в принципе, больше не нужен. Чанбин снова подмигивает, становясь возле трупа, и пытается сконцентрироваться на работе. Нежданный посетитель сильно отвлекает тем, что стоит в метре от него и пристально наблюдает. Хван полностью расслаблен, несмотря на то, что его буквально две минуты назад застали в чужом кабинете, где его не должно быть по всем правилам ФБР. В отличие от самого Со, потому что Чанбин напротив очень напряжён. Вести себя так, будто ничего не происходит, сложно, но ещё сложнее — делать вид, будто до их внезапной встречи в голове Со не плавали безответные вопросы, которые повышают давление, заставляя его пробивать все невидимые крыши нормы, и на которые Чанбин всеми силами пытается найти ответы. Однако, несмотря на все сложности и уходящие из-за стараний силы, он не сдаётся и продолжает показывать Хёнджину маску спокойствия, которая вот-вот даст трещину. — Думаю, нам стоит договориться на какой-то другой день, — предлагает Хёнджин и, не контролируя себя, подходит ближе. — Ради похорон Джонатана или ради твоего желания видеть меня как можно чаще? Чанбин облизывает нижнюю губу, щуря глаза, и боковым зрением наблюдает за тем, как рушится спокойствие Хёнджина, а тело напрягается, натягивается, подобно гитарной струне. Попал в точку, дал начало эмоциям, что вот-вот будут бушевать в теле Хвана, и оказался на полпути к нахождению ответов на все волнующие его вопросы. Чанбин всегда знал, что говорить. — На что не пойдёшь ради друзей, — парирует Хёнджин, цепляя на лицо ухмылку, принимающую вызов. — Верно, — судмедэксперт кивает головой и вновь упорно пытается сконцентрироваться на трупе перед собой. Однако всё внимание предательски уходит совсем другому телу, которое с каждой минутой оказывается всё ближе к нему. — Кто тебя сюда впустил? — Дверь была открыта. — Я имею в виду здание Гувера в целом. — Мне помог доктор Бан, — довольно выпаливает Хёнджин, улыбаясь, вдруг вспомнив красивый жест со стороны психоаналитика, — сказал охраннику, что я должен присутствовать у него на приёме по требованию начальства. — Смотрю, вы неплохо ладите, — голос вновь холодный и острый. Чанбин стискивает зубы, позволяя желвакам грозно играть на его лице. Хёнджин прекрасно помнит это чувство, а вот Чанбин наоборот — всеми силами пытался его забыть. — Давно не видел, как ты ревнуешь. Хван обхватывает нижнюю губу зубами, когда взглядом натыкается на чёрные глаза, резко направленные Чанбином в его сторону. Тот щурится, будто не понимает, о чём толкует Хёнджин, но челюсти не расслабляет, потому что резко вспыхнувшую ревность никак не удаётся потушить. — Тебе всегда нравилось за этим наблюдать, верно? — не отстаёт Чанбин и слышит в ответ усмешку. Ревности в их отношениях была отдана отдельная роль, и, к сожалению, одна из главных. Хёнджин до сих пор не понимает, почему ревновал, а Чанбин даже не пытается понять, сбрасывая всю ответственность на юношеский максимализм, который брал в то время над ними полный контроль. Несмотря на то, что обоих это чувство чертовски злило, было в нём что-то такое, из-за чего низ живота тянуло в сладостной неге. Хёнджин всегда был уверен в том, что в реальности ревность играла бы им только на руку, ведь даже сейчас он чувствует то самое сексуальное напряжение между ними, которое невозможно описать простыми словами. — И ты знаешь, почему, — Хёнджин делает ещё один шаг, вставая к Чанбину впритык и чувствуя его моментально напрягшееся плечо грудью. Не медля, судмедэксперт разворачивается, сталкиваясь взглядом с чужими и слегка красными от покусываний губами, при виде которых сердцебиение вмиг ускоряется. — Всегда знал. Басистый и слегка хриплый голос Чанбина выдаёт своего хозяина со всеми потрохами, но он и не пытается скрыть своё изменившееся состояние от Хёнджина. Потому что тот так же, как и он, чувствует зудящую тяжесть, растекающуюся по всему телу. Тишина режет слух своим писком, похожим на тот, что оповещает об остановке сердца, и Чанбин даже не удивляется подобному сравнению, ведь собственный орган так и норовит замереть. До Хёнджина хочется дотронуться, провести пальцами по чёткой линии челюсти, коснуться губ, а после уйти к тонкой, изящной шее, кадык которой то и дело дёргается от постоянных нервных сглатываний. Представление того, как гармонично чужая шея ляжет в ладони Со, дико возбуждает. Но ещё хуже то, что Чанбин с начала ночи не может откинуть от себя желание дёрнуть резинку на волосах Хвана и запустить ладонь в светлые пряди, которые точно поразят его своей мягкостью. Он смотрит на приоткрытые манящие блеском губы, юркнувший между ними кончик языка и делает глубокий вдох, позволяя себе оказаться вплотную прижатым к рвано вздымающейся груди Хёнджина. Чанбин не сводит взгляда с контуров его лица, поражаясь красоте, пленительности и даже не думая поднимать глаз на карие, бездонные омуты, ведь взглянув, он попросту утонет. На висках и лбу выступают едва заметные капельки пота; в прозекторской становится не просто жарко — уже душно, несмотря на то, что термометр, висящий на стене, чётко показывает 36 по Фаренгейту. Хван внезапно решает сделать глубокий вдох, когда, наплевав на все свои опасения и страхи, сковывающие грудную клетку, тянется вперёд. Но слышит пугающий скрип двери и, алея, теряется. В дверном проёме появляется спецагент Ли с виноватым взглядом нашкодившего котёнка и повисшей в воздухе рукой, которой, по всей видимости, планировал постучаться. — Я помешал, да? — сразу же спрашивает Минхо и кривит губы, наблюдая за развернувшейся перед ним неловкой картиной. — Нет. Что ты хотел, Минхо? Чанбин проводит рукой по волосам, отстраняясь от Хёнджина с видом будто ничего не было, хотя внутри всё бурлит и содрогается лишь от одного предположения о том, что хотел и пытался сделать Хван. Он уже чувствовал чужое тёплое дыхание на собственных губах и со страхом предвкушал вкус Хёнджиновых. Но разочарование накрыло снежной лавиной, остужая весь тот накал, что обжигал внутренности. Минхо неловко кашляет в кулак, прочищая горло, и проходит вглубь комнаты, по пути кивнув Хёнджину в знак приветствия. Он протягивает Чанбину, вновь занявшему своё место у стола для вскрытий, пару бумаг и суёт руки в карманы брюк. — Что это? — Со хмурится, загибая углы листов и мелко пробегаясь глазами по буквам. — Это те улики, которые так или иначе могут указывать на всех моих подозреваемых, — отвечает Минхо и бросает взгляд в сторону съёжившегося от его слов Хёнджина. — Если найдёшь что-то подобное, то сразу же сообщи об этом мне. — Можно подумать, до этих бумаг я так не делал, — усмехается Чанбин и откидывает бумаги на небольшой столик. — Это так называемый приказ Уджина, — Минхо сжимает губы в одну полоску, а после делает глубокий вдох, чтобы продолжить свою короткую речь. — Кстати, если он увидит в прозекторской посторонних, ты станешь на шаг ближе к увольнению. — Буду иметь в виду, когда приведу сюда кого-то постороннего, — Чанбин подмигивает, получая в ответ привычный жест специального агента в виде закатанных глаз. Минхо покидает прозекторскую так же быстро и резко, как и появился в дверном проёме каких-то пять минут назад. Он ещё раз кивает Хёнджину перед уходом и хлопает за собой дверью, вновь оставляя Хвана наедине с судмедэкспертом. Тот по-прежнему выглядит спокойным, невзирая на сказанные агентом угрозы, чего не скажешь о Хёнджине. Хван не любит доставлять неудобств, не любит, когда кому-то из-за него угрожает опасность, пускай и в виде увольнения. Он знает, что никогда не простит себя, если Чанбин вдруг лишится работы. Чувство вины за то, чего ещё не произошло, угнетает, вводит в оцепенение и заставляет прокручивать негативные мысли в голове по сотому кругу. Возможно, ему стоит расслабиться или хотя бы сделать вид, надев непроницаемую маску, но он не может. Сегодняшний день, начиная с глубокой ночи, кажется Хёнджину слишком тяжёлым. Даже пять лет назад в его голове не гуляли вальяжной походкой подобные дурные мысли, которые сбивают с ног. Было сложно, и с этим трудно поспорить, однако сейчас всё ещё сложнее. Чанбин, к собственному его удивлению, сосредоточен и больше не цепляется за каждое новое предположение, выскакивающее в его голове и никак не относящееся к расследованию дела. Мнимая угроза со стороны Минхо привела в себя, слегка побив его по щекам, и Чанбин ловит себя на мысли о том, что он на несколько молчаливых минут забыл о присутствии ещё одного человека в комнате для вскрытий. Он выпрямляется, наклоняясь в обратную сторону, дабы размять поясницу, и вращает плечами, наслаждаясь приятным, облегчающим хрустом. — Тогда потом по поводу Джонатана поговорим, да? — разрывает тишину Хёнджин, из-за чего Чанбин снова переключает всё своё внимание на него одного и кивает головой. — Хорошо. Тогда я поеду домой. В воздухе по-прежнему витает чувство недосказанности, которое Хёнджин впитывает кожей и пропускает через себя, получая в качестве реакции неприятное покалывание в области живота, близкое уже к тугому скручиванию. Разговор не удался: он оказался сорванным, либо был затеян Хваном слишком не вовремя. И он бы с удовольствием свалил это на судьбу, которая всеми способами пытается показать им двоим, что их пути давно разошлись и больше не имеют шанса сойтись вновь. Но Хёнджин сдувает этот помысел, словно ресничку с пальца, и, делая глубокий вдох, разворачивается. Оставляет разговор на потом. — Подожди, — на полпути останавливает Хвана судмедэксперт, и тот оборачивается на голос. Чанбин смотрит на него всепроникающим взглядом, пытаясь попасть точно в глаза, где, по словам психологов, скрывается большая часть человеческих чувств и эмоций. От того захватывает дух и не отпускает. Становится вновь трудно дышать, как и какие-то полчаса назад, когда они стояли впритык друг к другу и смотрели, бегая взглядом по лицу, очерчивая все линии и пропуская через себя каждую мелкую деталь, дабы запомнить на случай, если вдруг снова потеряются. — Я тебя отвезу. Подожди меня на улице, машину знаешь. Хёнджину кажется, что ему послышалось, но всё же кивает головой и покидает комнату, а Чанбин всеми силами надеется, что он не делает очередную ошибку.❋❋❋
Чанбин бросает окурок на землю, моментально наступая на него каблуком чёрных челси, и падает в водительское кресло. Он боковым зрением замечает, как Хёнджин морщит нос от резкого запаха грязного табака, исходящего от Со, и лишь вздыхает. Эти вкус и запах ему тоже крайне надоели, однако нервы порой накаляются до такой степени, что своим зарядом могут насытить всю Америку. И, к сожалению, сигареты — единственное, что помогает им не сжечь его самого. Судмедэксперт заводит двигатель, заставив машину негромко и ласково рыкнуть, а после трогается с места. Кабриолет едет непривычно медленно для себя: сейчас его водителю не хочется выжимать как можно больше скорости, он наслаждается спокойным вождением. Из колонок негромко льётся переполненная смыслом «Wires», где, как обычно, гармонично сочетаются вибрирующий голос Джесси и прекрасная игра его музыкантов. Каждое новое слово песни укладывается в мозге тяжёлой гирей, и Чанбин невольно сравнивает эту тяжесть с Хёнджином: отношения с ним так же давят на мозг своей запутанностью, но смысл переворачивает внутренности до такой степени, что всё происходящее не хочется останавливать. Чанбин укладывает локоть на дверь авто и аккуратно рулит одной рукой, другую оставив покоиться на бедре. Перед глазами ровная дорога, не загрязнённая другим транспортом, из-за чего ехать становится ещё приятнее. Чанбину нравится быть единственным на проезжей части, двигаться, не обращая никакого внимания на спидометр и знаки, и слушать лишь приятную музыку вкупе со свистящим в ушах ветром. Он привык к одиночеству и даже успел найти в нём что-то приятное и особенное, что пленит без шанса на сопротивление. Раньше оно давило как на синяк, причиняя боль, ведь мысли в такие моменты будто становились ещё сильнее и ломали, атаковывали раненный мозг, который не успевал заживать. Сейчас же всё изменилось и одиночество успокаивает, позволяет отдохнуть. Чанбин размеренно давит на педаль и с переключением на новую песню из его плейлиста поворачивает голову в сторону пассажира. Тот, к слову, даже звуков не издаёт — молча сидит и смотрит на обочину. — О чём задумался? — перебивая голос солиста, спрашивает Со, успевая прокашляться, чтобы прочистить горло. — М? — издаёт Хёнджин, а после невесело улыбается, запрокинув голову назад. — О клубах. Хван сглатывает вязкую слюну и садится поудобнее в кресле, готовясь поделиться тем, что беспокоит. — Не думаю, что Марк завещал кому-то этот клуб сразу после того, как узнал, что станет его владельцем, — Хёнджин пожимает плечами и облизывает губы. — Так что теперь «Madam's» закроют и вместо него сделают что-то другое. Например, какой-нибудь ущербный салон красоты. Обидно, потому что Джонатан вложил в клуб много всего, и я говорю даже не о деньгах сейчас. — А что касается тебя? — Меня? — усмехается. — Сын моей наилюбимейшей начальницы получает клуб автоматически, так как является прямым наследником. Он меня уволит. — С чего ты взял? — Чанбин непонимающе хмурит брови. — Он сам сказал. — Вы уже говорили? — Да. На мою должность он хочет поставить какого-то своего друга-наркомана, которому очень нужны деньги на дурь, — Хёнджину трудно говорить: эмоции стараются взять над ним верх. Его жизнь никогда не славилась лёгкостью, она могла похвастаться лишь болью. Но Хёнджину ещё никогда не было настолько тяжело, что не знаешь, кем ты будешь завтра: новым владельцем, администратором или же простым официантом. Хван не спорит, ему не пришлось, как и Джонатану, вкладывать уйму денег в бизнес ночного клуба, но он помнит, сколько сил и нервов в него ушло. Быть администратором сложно, и когда он только начал, даже и не думал, что на него упадёт столько ответственности, которая прижмёт собой, словно бетонной плитой. Но Хёнджин выполз. Со слезами, падениями и переломами, но выполз. И прямо сейчас оказался прижатым совершенно другой плитой, той, что потяжелее, той, что называется несправедливостью. — Ты можешь уволиться сам и взять в свои руки управление клубом Доуэна, — сказанное Чанбином беззаботно плещется в спокойствии его голоса с нотками уверенности. Хёнджину бы хотелось рассуждать на эту тему так же легко и расковано. — Прямо сейчас он закрыт со всех ходов и находится под охраной копов, — Хёнджин обречённо вздыхает, опуская взгляд на сомкнутые на руле ладони судмедэксперта. Он запинается, отвлекаясь на выступающие от напряжённого сжатия вены, кончик языка инстинктивно скользит по кромке нижней губы. Хвану приходится сделать глубокий вдох, чтобы привести сознание в чувства. Не заметив брошенный беглый взгляд со стороны Чанбина, он спешит вновь что-нибудь сказать, делая вид, будто ничего не произошло: — Да и вряд ли мне его отдадут. — Я посодействую в этом деле. — Что? Чанбин пропускает возмущённый возглас Хёнджина мимо ушей, паркуется возле высоких чёрных ворот и глушит мотор, слушая, как Хван, недовольно пыхтя, отстёгивает ремень безопасности. — У тебя и так на работе полно проблем из-за меня, — продолжает Хван. — Думаешь, я хочу, чтобы у тебя их было ещё больше? На Чанбиновом лице появляется намёк на улыбку, и он быстро отводит взгляд в сторону, дабы не заострить чужое внимание на этом. Хёнджин нервничает. Это заметно по скованной мимике и лёгкой, едва заметной дрожи в голосе. В памяти вдруг всплывают воспоминания недавних событий, где Хван сидит на своём первом в жизни допросе. Его раскрепощённая поза на стуле, вальяжно закинутая нога на ногу, наглая ухмылка, еле касающаяся губ, и раскосые глаза, с вызовом глядящие на спецагента Ли. От того Хёнджина, кажется, ничего не осталось. Сейчас перед Чанбином сидит не отличный актёр, за дерзостью скрывающий всё своё горе и весь свой страх. Перед ним напряжённый мальчишка с алыми от некоего смущения кончиками ушей. Вглядываясь в его опущенные на собственные пальцы глаза и вдыхая полной грудью всю ту неловкость, что, словно терпкий запах парфюма, исходит от него, Чанбин пытается, но не может понять, какой Хван его трогает больше. Дерзкий, нахальный и бесстыдный заставляет всё тело, с ног до головы, гореть адским пламенем, вызывает зудящее чувство в низу живота, стягивающее пах узлом. От такого Хёнджина невозможно отвести взгляд, а собственный разум отказывается от адекватного контроля. Но в смущённом Хване есть что-то такое, что притягивает ещё сильнее и приковывает к себе стальными цепями, которые, как бы ни пытался, Чанбину не сломать. Со позволяет себе улыбнуться ярче и заметнее, когда взгляд карих глаз устремляется точно на него. — Я серьёзно, Чанбин. Хёнджин старается выглядеть и звучать под стать своим же словам: таким же серьёзным. Тон голоса холодит вечно накалённую обстановку между ними, что по-своему влечёт, и Чанбин, словно мазохист, хочет повторно уколоться об одну из острых фраз, слетающих с уст Хвана. — Со своими проблемами я разберусь сам, — добавляет Хёнджин и показательно ставит точку в поднятой ими теме. Со в ответ решает промолчать и, лишь прислонив к подбородку пальцы, щурится, тщательно сканируя каждую деталь в профиле напротив. Действительно серьёзное, как и планировалось, выражение лица с колючим, холодящим взглядом, уставленным куда-то вдаль. Слегка открытые розовые губы, ничуть не треснутые и смазанные бальзамом, наверняка очень сладким на вкус. Опасно острый, как и скулы, угол нижней челюсти и чуть впалые щёки с лёгким, едва заметным румянцем на них. В ушах три серебряные серёжки, гармонично подходящие под карамельный оттенок волос, собранных в маленький хвостик, а на тонкой шее с грациозно выступающим кадыком красуется такого же типа металла цепочка, уползающая куда-то под ворот угольной рубашки. Задумавшись на пару секунд, Чанбин в какой раз приходит к осознанию того, что ему удаётся общаться с ходячей картиной, автор которой явно стоит первым в топе художников со стопроцентным вкусом. Хёнджин поворачивает голову на какие-то пару миллиметров, заставляя грудино-ключично-сосцевидную мышцу напрячься, чем вызывает у Чанбина задержку дыхания и дикое восхищение, скрепленное с вожделением нерушимой связью. Со невольно ловит себя на мысли о том, что хочет прижаться губами к натянутой, словно широкая атласная лента, мышце и мазнуть языком по всей её длине. — Не хочешь зайти? — бешеный круговорот мыслей, желаний и чувств в голове Чанбина останавливает, словно нажимая на педаль сцепления до упора, Хван. Он успевает нервно сглотнуть скопившуюся на корне языка слюну перед тем, как продолжить: — Ты несколько раз подвозил меня и был в моём доме во время расследования, но никогда не заходил в квартиру. Чанбин усмехается, вспоминая сказанные Хёнджином слова на крыльце здания Гувера в день допроса. — Кажется, ты боялся, что кто-нибудь из охраны и других работников подумает, что я твой парень, — Со ловит растерянный взгляд и мысленно ликует, понимая, что загнал Хёнджина в невидимый угол. — После того, во что я был ввязан из-за всех этих убийств, — пытаясь выкрутиться, начинает Хван, — я больше ничего не боюсь, — и игриво улыбается, показывая кончик языка из-за угла рта. — Но если ты просто не хочешь, то ладно, я как-нибудь переживу это. Хёнджин пожимает плечами, лукаво кривя губы и щёлкая дверной ручкой, и, поставив одну ногу на асфальт, слышит, как с боку хлопает водительская дверь. Довольная улыбка сама по себе лезет на лицо. — Надеюсь, у тебя в квартире есть, что выпить, Хёнджин.❋❋❋
— Ну, добро пожаловать, наверное, — тихо и слегка зажато проговаривает Хёнджин и щёлкает выключателем, заставляя сразу несколько лампочек в квартире зажечься. Чанбин никогда не увлекался яркими цветами и, выбирая палитру для отделки собственного дома, позволил себе взять одним из вариантов только жёлтую мягкую мебель. Хёнджин же наоборот всегда обожал радужные цвета: красный чехол для айфона, ярко-жёлтая кружка, такого же цвета майка. Он помнит, как Хван в один из дней прислал ему фото, на котором красовались свежевыкрашенные в розовый волосы. Квартира Хёнджина так же, как и всё остальное, не отступает от его принципов. Она встречает хозяина и гостя лимонными стенами, высокими панорамными окнами с чёрными рамами. Чёрные диваны и кресла возле прозрачного кофейного столика, огромная безрамная плазма почти во всю стену и колонки от домашнего кинотеатра по бокам (Хёнджин, по всей видимости, до сих пор является заядлым кино- и сериаломаном). — В спальне у тебя тоже ослепнуть можно? — сунув руки в карманы брюк, Чанбин шагает мимо полок, разглядывая их содержимое. — Хочешь проверить? — доносится из кухни, и Чанбин ухмыляется. Хочу. — Что будешь пить? — вновь слышит Чанбин и задумчиво мычит, после отвечая: — Виски. — Я имел в виду кофе или чай, — смеётся. — Из алкоголя у меня есть только вермут. — Вермут? — Чанбин морщится и ступает на порог кухни, где во всю около столешниц бегал Хёнджин. — Да, — кивает Хёнджин и вытягивает вверх руку, демонстрируя почти полную бутылку. — Мартини. — Тогда кофе. Хёнджин в ответ лишь пожимает плечами и достаёт из шкафчика молотый кофе. Чанбин, на самом деле, не большой фанат алкогольных напитков. Просто в последнее время он видит в них единственное спасение от глубокой депрессии, в которую чуть было не попал пять лет назад. Госпожа и господин Со с самого детства учили сына тому, что правильно, а что нет, и алкоголь входил в список запрещённых для их семьи веществ. Несмотря на то, что в Корее бóльшая часть населения каждый свой вечер проводит в барах, попивая пиво и соджу, семейство Со было против подобного времяпровождения. А Чанбин и не спорил. Мама по-прежнему очень часто говорит ему о том, что алкоголь это вред и нужно как можно быстрее перестать его пить. Однако ничего не поделать: для Чанбина попытка избавиться от вечернего/ночного виски изначально является провальной. — С молоком? — спрашивает Хёнджин, и Чанбин вдруг грустно улыбается. — Забыл, да? — Нет, просто, — Хван пытается подобрать слова, — многое изменилось за пять лет, — и в итоге выпаливает, не жалея собственного сердца, которое от таких слов ударилось о грудную клетку сильнее. — Не так уж и много всего изменилось, Хёнджин. Хёнджин непонимающе хмурится, уставившись на Со, и тот решает подойти ближе. — Например, я по-прежнему пью кофе без молока. Хёнджин кротко смеётся, скрывая за смехом желание знать, что в словах Чанбина есть потаённый смысл. Что не только кофе остался без изменений. Хочется задать прямой вопрос, спросить без дрожи в голосе и сомнений в голове, но он молчит, отворачиваясь к турке, стоящей на плите. — Мои предпочтения в музыке тоже не поменялись, — прочищая горло, говорит Чанбин и опирается ладонью на столешницу, намеренно касаясь большим пальцем чужого мизинца. — Это я успел заметить, — Хёнджин поджимает губы, незаметно бросая взгляд на их руки, что оказались в чрезвычайной близости, и сглатывает вязкую слюну. — Теперь она подходит тебе ещё больше. Чанбин лишь улыбается, хотя, кажется, даже и не слушает, о чём говорит Хёнджин. Мысли заняты другим. Находясь в непосредственной близости с Хваном, он не может думать о чём-то кроме него самого. Зажатая зубами нижняя губа, устремлённый на напиток в турке взгляд, сдвинутые к переносице брови — Чанбин готов признаться честно: он устал. Устал смотреть на Хёнджина, изучая каждую его идеальную деталь, и не иметь возможности насытиться им сполна. Устал смотреть и понимать, что не в силах отвести от него взгляд, хотя надо бы. Всё это опасно и даже наказуемо. Узнай Уджин о том, что происходит здесь и сейчас, уволит к чёртовой матери, не раздумывая. Потому что пропитанную жгучим вожделением атмосферу невозможно не заметить. Со смотрит на длинные Хёнджиновы пальцы, думая, насколько приятно было бы накрыть их собственной ладонью, но моментально откидывает навязчивые мысли от головы. Хёнджин сосредоточен, по крайней мере, всеми силами пытается казаться таковым. Он, устав стоять на одном месте, делает пару шагов, сдвигаясь и плечом касаясь твёрдой груди судмедэксперта. Чанбин делает глубокий вдох, а Хёнджин широко распахивает глаза, понимая, что сделал лишнее. Желанное, но определённо лишнее. Чанбиново дыхание опаляет оттянутую из-за серебряных колец мочку, и Хёнджину остаётся только сделать глубокий вдох, готовясь к чему-то более тесному, чем есть прямо сейчас. — Хёнджин, — хрипло начинает Чанбин, — ты… Договорить ему не даёт кофе, льющийся через края турки и пачкающий стеклянную поверхность плиты. — Чёрт! — спохватившись, выкрикивает Хёнджин и под смех Чанбина снимает турку на столешницу. — Ещё и обжёгся. Блин. — Ты ведь никогда не умел варить кофе, — изрекает Чанбин, уже отойдя на приличное от Хёнджина расстояние. — Мне стоило с самого начала рассчитывать именно на такой исход. — Я умею варить кофе! Просто отвлёкся, — Хёнджин пожимает плечами и, теряя всякий интерес к подгоревшему напитку, делает несколько шагов навстречу Чанбину. Судмедэксперт смотрит заинтересованно, стараясь не упустить из виду ни одно из действий Хвана. Вот он лукаво улыбается, а после разминает правое плечо. Поднимает руку и с тихим шипением рассматривает ладонь. — Сильно обжёгся? — Чанбину хватает двух коротких шагов, чтобы вновь оказаться прижатым к Хёнджину. Сегодня, как ни странно, во всех помещениях тесно. Хван поднимает взгляд, когда чувствует тёплое прикосновение к ладони, и забывает о боли, которая пульсировала под кожей. Внимание акцентировалось на чёрной чёлке, что слегка закрывает вид на ловкие Чанбиновы пальцы, поглаживающие внутреннюю сторону ладони. Мягкие, нежные касания вызывают во всём теле приятные покалывания, которые медленно стекаются в низ живота. Дыхание сбивается, когда Хёнджин натыкается на карие глаза, напоминающие бушующий огонь костра, в котором так приятно сгорать дотла. Чанбин нервно сглатывает, смотря на приоткрытые дрожащие губы, и боязливо тянется вперёд. Манящие розовые уста, покрытые тонким слоем блеска, становятся всё ближе и ближе, а желание прикоснуться к ним, ощутить их вкус собственными губами и языком — всё ярче и отчётливее. До безумия страшно, волнение захлёстывает, подобно цунами, но Чанбин не отстраняется, а лишь тянется напористее, пока… Чанбин застывает в нескольких сантиметрах от чужих губ, когда на всю квартиру раздаётся громкий звонок телефона. Он прикрывает глаза, разочарованно выдыхая воздух, что затаил в предвкушении нового вкуса на кончике языка, и, шепча виноватое «Извини», достаёт из внутреннего кармана пиджака трезвонящий айфон. На экране отображается имя специального агента Ли, при виде которого Чанбин стискивает челюсти. — Слушаю, — отвечая на звонок, говорит Чанбин и следит за тем, как Хёнджин отходит обратно к плите, нервно проводя по волосам рукой. — Приеду и всё расскажешь, — Чанбин трёт пальцами переносицу, совершенно не готовый слушать то, что пытается на том конце трубки объяснить ему Минхо. — Да. Пока. Чанбин убирает телефон обратно в карман после того, как сбрасывает вызов. Он смотрит в спину Хёнджина, который всеми способами пробует прийти в себя, но терпит неудачу на каждом из них. — Мне нужно ехать, Хёнджин, — тихо проговаривает Чанбин и видит слабый кивок. — Да, я понимаю, — Хвану приходится кашлянуть для того, чтобы привести голос в порядок. — Спасибо, что добросил меня, зашёл… Надеюсь, как-нибудь сможем посидеть подольше. Хёнджин неловко улыбается, лишь на секунду приподняв уголки рта, и вновь отводит взгляд, грубо проводя ладонью по шее. — Я не прощаюсь, — единственное, что может сказать Чанбин перед тем, как в полном замешательстве и путанице мыслей покинуть чужую квартиру, оставляя в ней нечто большее, чем просто подгоревший кофе или же сорванный поцелуй.