❋❋❋
Сложив ноги на чужом рабочем столе, Чанбин в пятый раз за всё время своего пребывания в кабинете специального агента нажимает на лапку золотого кота. Наблюдает за тем, как качается туда-сюда его лапа, и зевает, но не от желания уснуть, а от скуки. Казалось бы, прямо сейчас в его прозекторской находится вскрытое тело их новой жертвы, но продолжать работу не хочется. Точнее, не выходит: все мысли в голове заняты не трупом и его внутренностями, а Хёнджином и его моральным состоянием. В здание Гувера они ехали молча, да и подъехав к нему, по-прежнему не разговаривали. Хотя до этого минут пять точно стояли и обнимались посреди места преступления, не обращая никакого внимания на остальных присутствующих. Хёнджину срочно нужно было успокоиться, а Чанбину — успокоить. Если бы они не разрушили выстроенный федералами барьер между ними, они бы взорвались оба от разрывающих изнутри плохих эмоций. После этого Чанбин даже и не пытался лезть с разговорами к Хвану: понимал, что это бесполезно и не вовремя. Единственное, о чём решил сказать Со, это то, что Минхо сегодня же пойдёт к Уджину и поговорит с ним о личной охране. Вообще-то к Уджину изначально хотел идти сам Со, чтобы объяснить тому всё в красках (знает, что Минхо не будет вдаваться в подробности, которые Уджину не нужны). Но Минхо обрубил его желание на корню, объяснив свою позицию тем, что они опять придут к конфликту и тогда Ким даже думать об охране не будет. Чанбину пришлось с ним согласиться ради безопасности Хёнджина. Чанбин отрывается от наблюдения за золотой лапкой кота, когда тишина кабинета сменяется скрипом открывающейся двери. В проёме показывается макушка Ли, а после и он полностью. Минхо вздрагивает, неожиданно натыкаясь взглядом на сидящего в его кресле коллегу, и закатывает глаза, подходя ближе и скидывая чужие ноги со стола. Порой поведение Минхо заставляет Чанбина сомневаться в том, что он настоящий специальный агент ФБР. — Ты в этом своём фартуке по всем коридорам прошёлся? — Минхо небрежно указывает на прозрачный фартук судмедэксперта, в некоторых местах испачканный кровью. Чанбин, когда покидал своё рабочее место, даже не заметил, что забыл снять фартук; настолько его мысли не заняты работой. — Ты поговорил с Уджином? — Чанбин совершенно бестактно отвечает вопросом на вопрос: его запачканный кровью фартук волнует сейчас меньше всего. Минхо вздыхает. — Поговорил. Иду от него как раз. — И что он сказал? — А что он может сказать, Чанбин? — хмыкает Минхо, приземляясь на край стола. — Позвонит прокурору, чтобы тот достал постановление суда. Сразу после этого он приставит к Хёнджину какого-нибудь агента. — И всё? — Минхо в ответ понуро кивает головой. — Он что, не может сам кого-нибудь приставить? Без блядских постановлений суда! Прокурор достанет эту бумажку минимум через день! — Чанбин окончательно взрывается. — Так и знал, что мне нужно было самому идти. — Да, давай свали всё на меня прямо сейчас, — криком отвечает Минхо и полностью разворачивается к Чанбину. — Если бы я, блять, мог, я бы сам подошёл к любому незанятому младшему агенту и приказал ему походить с Хваном, — продолжает Минхо, краснея от кипящей злости. — Но я даже не знаю, кто занят, а кто нет. Кто сможет защитить, а кого самому спасать придётся. — Успокойся, — холодно отзывается Чанбин и стискивает зубы, когда Минхо сильно бьёт по столу ладонью и шипит от боли. Минхо резко вскакивает, зачёсывая волосы назад. Чанбин чувствует напряжение, которое охватило весь кабинет, его в принципе сложно не заметить. Минхо размеренно вышагивает по кабинету, негромко стуча каблуками, и звучно дышит, явно пытаясь прийти в себя. Чанбин не удивлён, что Минхо взорвался. На самом деле, спецагент Ли почти никогда не выходит из себя, во что не все охотно верят, смотря на его бешеную работу. Он спокойный, рассудительный, неконфликтный, безумно строгий и серьёзный в своём деле, но на повышенных тонах разговаривает редко. Однако даже такому холодному копу порой нужно выпускать пар, особенно сейчас, когда тупик в расследовании длится уже очень долго. — У меня уже четыре жертвы, блять… Четыре! — вновь выкрикивает Минхо, пиная со всей дури стул, что оказался на его пути. — Плюс ещё одна потенциальная жертва, которой угрожали. А даже малейших улик, чтобы начать конкретно под кого-то копать, ноль, — Минхо толкает язык за щёку и, помедлив секунду, усмехается, поворачиваясь к Чанбину грудью. — Я это сейчас говорю не для того, чтобы ты меня пожалел или начал подбадривать, — серьёзно говорит Ли, заставляя Чанбина поднять на него глаза. — Просто ты, видимо, думаешь, что мне плевать на твоего Хвана. Но это не так. Я тоже переживаю и тоже хочу сделать всё, чтобы наш психопат до него не добрался. Чанбин хмыкает и качает головой, резко откидываясь на спинку стула. — Я не тупой, чтобы так думать, Минхо. — Я рад, — Минхо немного успокоился и теперь даже позволяет себе коротко улыбнуться. — Иначе я бы поменял напарника. Чанбин в ответ смеётся, хотя внутри всё до сих пор предательски сжимается от бурлящей злости. Не на Минхо — на Уджина, который, как и обычно, действует, беря во внимание лишь правила, а не чувства, опасения и безопасность других людей. Наверное, именно по этой причине Чанбин постоянно бесится, когда кто-то называет его копом, причём ещё и среднестатистическим. Был бы Чанбин копом, каким его считают, а не судмедэкспертом, — думал бы явно не о себе и правилах. Раз вызвался защищать свою страну, то и делай это качественно, а не так, как от тебя требует начальство. В принципе, Со и сейчас не пользуется как таковыми правилами, хотя они у него есть, их много. Одно из них звучит как: «Не иметь каких-либо близких связей с подозреваемыми». Возможно, если бы Чанбин не нарушил это чёртово правило, вновь подпустив к себе близко Хёнджина, тому бы не написали записку с угрозой, в его квартире не нашли бы труп; и Хван сейчас спокойно бы сидел на том самом чёрном кожаном диванчике, смотря телевизор и попивая кофе, вместо того, чтобы в очередной раз торчать в здании ФБР. Вновь окутавшую кабинет тишину перебивает скрип открывающейся двери, и Чанбин сразу готов сказать привет Джисону. Ведь только он и сам Чанбин позволяют себе заходить в кабинет друга без стука. — Я провёл… О, так ты здесь! — Джисон вваливается в кабинет слишком энергично: по всей видимости, он опять намешал Ред Булл с Бёрном в своём желудке. — Чанбин, я оббегал всё здание в поисках тебя. Даже к Крису зашёл, хотя он просил не отвлекать, — тараторит Джисон и падает на свободный стул, отчего-то сразу становясь серьёзным. — Хёнджин, кстати, выглядит паршиво. Чанбин, поджимая губы, опускает голову, понимающе кивая. Крис с самого их приезда в главный офис нацелился на серьёзный разговор с Хёнджином, и, возможно, это ещё одна причина того, почему голова Чанбина никак не может отдаться работе. Он не ревнует, ведь было бы глупо ревновать одного друга к другому (если Хёнджина вообще можно назвать другом); то, что он чувствует, думая о совместном времяпровождении Криса и Хёнджина, похоже больше на чистую зависть. Кристофер Бан прекрасный психолог, задачей которого по большему счёту является выслушивание чужих проблем. Он внимательный, чуткий, воспитанный и работает в своей сфере, вкладывая весь свой профессионализм. Доверить ему свои тайны и волнующие проблемы решается каждый, кто войдёт в его кабинет. И совсем не удивительно, что Крис единственный человек, с которым разговаривает Хёнджин, даже когда не хочет говорить ни с кем. Не удивительно, но Чанбин тоже хочет такого доверия. Поверхностно делает вид, что ему всё равно, но глубоко внутри желает этого до безумия. Однако после того, что произошло совсем недавно, Чанбину вовсе страшно думать о доверии: он поймал себя на диком сомнении в правдивости хёнджиновых слов. — Так что ты провёл? — напоминает Минхо, массируя пальцами виски. — А, да, — Джисон переключается на бумаги в своих руках, перебирая лист за листом, и после протягивает один спецагенту, а другой судмедэксперту. — Чанбин был прав: нашей жертве вкололи парализатор. По составу похож на тот, что парализует не только конечности, но ещё и голосовые связки. — Продуманный ублюдок, — выплёвывает Минхо, грубо комкая края бумаги из-за новой порции злости, которая начинает постепенно разгораться внутри. — Всё в порядке? — Джисон смотрит обеспокоенно и аккуратно накрывает чужую ладонь своей, заставляя посмотреть на себя. — Минхо. — Я в норме, Джисон, — Минхо мягко улыбается и ослабляет хватку на бедной бумажке. Атмосфера между Минхо и Джисоном всегда разная; Чанбин видел и страсть, и неловкость, которую они вечно пытаются спрятать после совместного выхода из кабинета Ли, и трепет. Последнее есть между ними всегда, несмотря на существование первых двух. Чанбин знает, что с такой работой, как у них, сложно держаться на плаву (сам еле держится), но эти двое помогают друг другу не упасть на землю без сил. Даже сейчас, когда злость внутри Минхо разрастается со скоростью света, Джисон оказывается рядом, чтобы успокоить и одним только взглядом показать, что всё будет хорошо в скором времени. — Знаете, что странно? — вновь начинает Джисон после недолгой паузы и перед тем, как продолжить, ждёт, когда коллеги обратят на него свои взгляды. — Наш серийник убивает тех, кто связан со шлюхами, а именно сутенёров. Во владении нашей новой жертвы тоже оказался публичный дом, верно? — Да, — кивает Минхо, указывая на папку с документами на своём столе, которую спешит открыть Чанбин. — Его клуб действительно числится как бильярдный. Однако уже подтверждено то, что там занимаются проституцией, а вместе с тем ещё и продажей наркотиков. — Так вот, — продолжает Джисон, поднимаясь со стула и начиная мерить шагами кабинет. — Хван никак не связан с борделями. С чего бы серийнику нарушать идеальную цепочку? — Он уже изменил своим принципам, — моментально фыркает в ответ Чанбин. — Обычно он убивает ночью, даже ближе к утру. Сейчас только десять вечера, а Олфорд был убит уже четыре часа назад. Даже чуть больше. Поэтому не думаю, что серийника так сильно волнует его идеальная цепочка. — Какой-то сломанный серийник получается, — Джисон усмехается, падая обратно на стул. — Но мне всё равно кажется, что он не тронет Хёнджина. Он просто хочет нас напугать. Думает, что мы всё внимание и все силы бросим на защиту Хвана, а на остальных потенциальных жертв плюнем. Минхо пожимает плечами, усаживаясь на небольшой кожаный диванчик около стены, и трёт пальцами глаза. Чанбин уже представил, как друг проведёт очередную ночь в своём кабинете, не смыкая глаз. Со и сам вряд ли уснёт, хоть и планирует отправиться домой впервые за долгое время. В большом доме, в стопроцентном одиночестве и со стаканом скотча в руке Чанбин не сможет думать о чём-то, кроме Хёнджина и его безопасности. Да, он, как и Джисон, думает, что Хвана не тронут, а все эти записки и угрозы — глупая игра серийника с сотрудниками ФБР. Однако это нисколько не успокаивает: жизнь Хёнджина слишком ценна, чтобы слепо доверять этим предположениям. — Это не отменяет того факта, что Хёнджину нужна охрана, — спокойно говорит Чанбин и, вставая из-за стола, покидает кабинет.❋❋❋
«Курение запрещено!» — гласит табличка на воротах и за воротами, и на входе в здание Гувера, и на деревьях, и везде, где только можно было повесить эти таблички. Джисон даже время от времени шутит, говоря, что их развесили специально для Чанбина, который, каждый раз закуривая очередную сигарету, игнорирует данный запрет. Ругали. И Минхо, и Уджин, и заместитель директора, и даже сам директор. Но толку от этого мало, потому что прямо сейчас Чанбин стоит у своего авто, опираясь на капот, и медленно курит сигарету. Едкий серый дым поднимается вверх на каждом выдохе, и Чанбин прослеживает его траекторию задумчивым взглядом. На улице уже стемнело и стало ещё свежее, чем было во время его последнего появления на воздухе. В лицо дует холодный ветер, путая чёлку, свисающую на лоб, пробирается под ворот рубашки и, окольцовывая шею судмедэксперта, вызывает мурашки, бегущие вдоль позвоночника. Чанбин передёргивается и делает очередную затяжку, слушая негромкий треск тлеющего табака. Вообще-то, в прозекторской достаточно холодно для того, чтобы привыкнуть к погоде поздней осени, но Чанбин больше любит тепло. Возможно, потому что родился летом, или же ему просто достаточно внутреннего холода, который живёт в нём уже пять чёртовых лет. Чанбин, на самом деле, давно не вспоминал тот злосчастный день, наконец, начав жить настоящим. Частые встречи с Хёнджином после их длинного и волнительного разговора, когда они полностью окунулись в прошлое, каждый раз подбрасывают новые поводы подумать о чём-то другом; конечно же, на одну и ту же тему, но о другом. Например сейчас, Чанбин по-прежнему не может перестать думать о том, что делать с Хёнджином, безопасность которого не просто дала трещину, а уже раскололась на две части, одну из которых забрал себе Уджин. Чанбин делает последнюю затяжку, выдыхая дым тонкой струёй, и следит за тем, как догорает сигарета в его пальцах. Он не считает это красивым, не видит в этом ничего «эстетичного», как отзывались о его курении девушки и парни, с которыми он спал время от времени. Но он видит в этих сигаретах что-то такое завораживающее: в этом оранжевом огоньке, в тлеющей белой бумажке, в слегка пожелтевшем фильтре. В этом всём определённо есть его спасение, но что-то, за чем с интересом хочется наблюдать, тоже присутствует. — У тебя, как у лучшего судмедэксперта страны, есть особые привилегии, о которых не пишут в новостях? — от дела отвлекает до боли знакомый голос, из-за которого сердце нервно замирает. Но Чанбин не спешит сводить взгляд с тлеющей сигареты. — Или для Со Чанбина вообще правила не писаны? — Не могу понять, в твоём голосе ирония или же реальное осуждение? — Чанбин сглатывает, слыша тихий ответный смешок. — Правила написаны для всех. Просто я следую им выборочно. — Сигареты слишком важны? — с усмешкой спрашивает Хёнджин, и Чанбин решает промолчать: фраза «Да, потому что это был единственный способ затмить боль, вызванную твоим уходом» сыграет роль скорее отрицательного персонажа. Чанбин всё-таки выкидывает сигарету в рядом стояющую урну, потушив её о стенку, и, наконец, смотрит на Хёнджина. Под глазами глубокие мешки, чуть покрасневшие от слёз, которых он выплакал около литра, наверное. Само лицо бледное, еле живое, а потому недавние его смешки и усмешки уже не кажутся чем-то эмоциональным. Чанбин понимает, что в словах Хёнджина не было ни иронии, ни осуждения — в них вообще ничего не было. Он просто хотел начать разговор. — Минхо разговаривал с Уджином по поводу… — Я знаю, Чанбин, — поджав губы, медленно кивает головой Хван, — я был у вашего управляющего. Чанбин готов поклясться, что видит в уголках хёнджиновых глаз блестящие капельки собирающихся слёз. Но Хёнджин быстро моргает, дабы скрыть их от изучающего взгляда. — И что он тебе сказал помимо того, что необходимо постановление суда? — Чанбин специально отводит взгляд, грустно понимая, что приносит слабый, но дискомфорт. Хёнджин никогда не любил показывать свои слёзы кому-либо, думая, что раздражает этим всех вокруг. Но Чанбина это не раздражало. Разрывало на части, да. Но никогда не раздражало. — Он был очень вежлив и постоянно пытался показать, что ему безумно жаль, — Чанбин на такое заявление лишь усмехается и, закатывая глаза, мотает головой. «Ну, конечно, ему жаль», — мысленно язвит Со. — А ещё он предложил мне остаться в ФБР. Ну, знаешь, — замолкает и щёлкает пальцами, подбирая слова, — чтобы я был хоть в какой-то безопасности. Чанбин хмыкает. — Почему не остался? — Кристофер сказал, что ты планируешь уехать домой, — совершенно спокойно проговаривает Хёнджин, даже не представляя, какой взрыв произошёл только что в голове Со. Это было неожиданно прямо. — Значит, дело только во мне? — продолжает разговор Чанбин, отходя от авто и оказываясь в шажке от Хёнджина. Тот смотрит точно в глаза, щурится, делая вдох полной грудью, и облизывается, после причмокивая губами. Чанбину нравится. И этот гулкий звук, и блеск слюны, которая, несмотря на ветер, не спешит сохнуть, и розовый цвет губ, и сами губы, и Хёнджин. — Ещё меня смутило отсутствие нормальной еды, — Хёнджин делает что-то невероятное: словами заставляет коротко рассмеяться, а тоном — узел в паху завязаться так туго, что Чанбину крышу сносит. Чанбин смотрит ещё пару секунд в чужие глаза перед тем, как сунуть руку в карман брюк и выудить оттуда ключ от машины. Он нажимает сначала на одну кнопку, снимая авто с сигнализации, а после на вторую, заставляя конструкцию крыши полностью покинуть свой отсек и накрыть кабриолет сверху. Со стороны доносится восхищённый свист: Хёнджин явно никогда не наблюдал за подобным. Подойдя к двери со стороны пассажира, Чанбин аккуратно открывает её и выжидающе смотрит на Хёнджина, который стоит на месте и ни шага не делает. — Кажется, теперь я просто обязан отвезти тебя к себе домой и накормить, — смело объясняет Чанбин и кусает себя за кончик языка, когда понимает, что, возможно, слишком спешит. К облегчению Чанбина, Хван мелко улыбается и, сунув руки в карманы пальто, несмело шагает к распахнутой двери. Чанбин быстро заводит авто, заставляя мотор красиво прорычать, тихо включает музыку (на этот раз выбирает Chase Atlantic) и, положив руку на руль, стреляет взглядом в Хёнджина, который, кажется, уже успел немного расслабиться в быстро нагревающемся салоне. У него голова откинута назад, она упирается затылком в мягкий подголовник, глаза закрыты, а между губами тонкая щель. Чанбин ловит себя на мысли о том, что взгляд беззащитно приковался именно к этой щёлке. — Я чувствую твой взгляд, — шепчет Хёнджин и тихо смеётся, решив посмотреть на Чанбина в ответ. А тот молчит и лишь восхищённо наблюдает за каждым его действием. Вот он слабо повернул голову, вот чуть прищурился, вот улыбнулся, укусив нижнюю губу, вот смотрит пристально точно в глаза, даже не моргая, а после переводит взгляд на губы. — У меня в холодильнике ничего нет, — говорит так, будто бы прямо сейчас всех волнует именно это, а не напряжённая, горячая атмосфера и спёртый воздух в салоне. Хёнджин отводит взгляд не сразу. Смеётся, качая головой из стороны в сторону, и легко вздыхает. — Закажем что-нибудь? Дом Чанбина нельзя назвать огромным, в его коридорах невозможно потеряться, как в лабиринте, даже если очень захотеть. Но это не мешает выглядеть ему богато по сравнению с остальными домами в его районе. У него всего два этажа, но Хёнджин издаёт звуки восхищения, спускаясь со второго на первый и крутя головой из стороны в сторону, пока Чанбин распаковывает пиццу, которую совсем недавно привёз доставщик. — Ты часто ужинаешь вот так? — падая на диван рядом с Чанбином, спрашивает Хёнджин и закидывает одну ногу на другую, из-за этого оказываясь впритык к Со. Чанбин в свою очередь профессионально делает вид, что даже не заметил, как прижимается хёнджиново бедро к его собственному. — В основном у меня на ужин виски и удон, — хмыкает. — А что насчёт тебя? — Чанбин бросает вопросительный взгляд на Хёнджина и как-то машинально дёргает головой назад, когда чуть ли не бьётся о его нос своим лбом. — Я привык сам готовить что-то, если не нужно идти на работу. Пиццу я очень давно не ел, — спокойно пожимает плечами и откидывается на спинку дивана, запрокидывая голову и закрывая глаза. Хёнджин действительно выглядит спокойным и расслабленным, хотя Чанбину кажется, что внутри у того все органы трясутся, как при землетрясении, из-за пугающего чуть не произошедшего столкновения. Хотя бы потому, что самого колотит так, будто он стоит на жутком морозе уже как час. — Ты научился готовить? — пытаясь немного разбавить вновь ставшую напряжённой атмосферу, с усмешкой спрашивает Чанбин. Хёнджин в его воспоминаниях никогда не готовил, а если и пытался сделать что-то съедобное, то итог оказывался не таким, каким предполагался изначально. Один раз он и вовсе испортил сковородку, на которой решил что-то пожарить и просто напросто об этом забыл. Госпожа Хван тогда долго смеялась над ним — Чанбин как сейчас помнит, а от того склоняет голову, устремляя взгляд на колени. Ему резко стало интересно, рассказал ли Хёнджин своей маме о том, что они вновь встретились и что каждая их встреча проходит в таком напряжении, которое обычно описывается только в книгах. — Я всегда умел готовить! — фыркает Хёнджин, вмиг распахивая глаза, а после будто сжимается весь и, почесав затылок, добавляет: — Просто это не каждый мог съесть. Чанбин, услышав такое заявление, тихо смеётся, прикрывая глаза и сжимая пальцами переносицу. Атмосфера из-за лёгкого смеха начинает казаться более расслабленной, но всё ещё прижатые друг к другу бёдра немного усложняют ситуацию. Чанбин никак не может унять невесомую дрожь от такого безобидного прикосновения, а также оторвать взгляд от чужого колена, на которое почему-то безумно хочется уложить собственную ладонь. Хёнджин щёлкает крышкой жестяной банки с колой и протягивает её Чанбину, который успевает увести взгляд в сторону, дабы немного успокоить эмоции, переполняющие его с ног до головы. — Это моя первая за долгое время трезвая ночь дома, — хмыкает Чанбин, принимая колу из рук Хвана. — Обычно я провожу вечер и ночь с Бенромахом. — Так значит, ты алкоголик, Чанбин? — Хёнджин ухмыляется, кусая треугольник пиццы. — Порой жизненные ситуации делают из человека того, кем его вообще нельзя было представить, — без задней мысли отвечает Чанбин и пожимает плечами. Однако фраза, в которую он не планировал вкладывать какой-то чрезвычайно серьёзный смысл, заставляет Хёнджина застыть с открытым ртом, а после сконфуженно отвести взгляд. — Я не имел в виду ничего такого, Хёнджин. — Да, знаю, — кивает Хёнджин. — Просто мне до сих пор становится паршиво, когда я вспоминаю о том, как сильно ты страдал из-за всего, что произошло тогда. Хёнджин виновато опускает глаза на свои сцепленные пальцы. Жуёт губу и не спешит бросать ответный взгляд на не перестающего таращиться на него с нежной улыбкой Чанбина. Он тянется рукой к Хвану, накрывая его сцепленные пальцы ладонью, и крепко сжимает, буквально умоляя жестом взглянуть на себя. И Хёнджин поднимает взгляд. Несмело, нервно облизываясь, но поднимает и засматривается на его растянутые в улыбке губы. — Ты слишком милый, когда смущаешься. Я говорил? — шёпотом спрашивает Чанбин и, вкладывая все свои силы, борется с желанием обнять. Они не должны спешить. Точно не тогда, когда у них всё так хорошо. Хёнджин лишь прыскает, ничего не отвечая, хотя мог бы сказать, что да, несколько сотен раз. Но за эти пять лет — впервые, что почему-то ценнее всего того, что было раньше. Хёнджин перехватывает чанбиновы ладони, крепко сжимая их своими, и делает глубокий вдох, будто собирается что-то сказать. Но он успевает произнести лишь тихое «Чанбин» перед тем, как его перебивает телефонный звонок. Чанбин, виновато поджимая губы, извиняется и, вытаскивая руки из чужой хватки (хватка, к слову, даже не планировала ослабляться), отвечает на звонок. — Алло? — на том конце психоаналитик. Взволнованный и аккуратный. Просит Чанбина открыть почту, на которую прислал что-то важное. — Да, одну секунду, Крис. Чанбин ещё раз одними только губами извиняется перед Хёнджином и быстрым шагом направляется в свой кабинет. Хриплое дыхание Криса в трубке действует на нервы похлеще цоканья собственных каблуков, но Чанбин крепче сжимает челюсти от внутреннего разрастающегося напряжения и спокойно доходит до кабинета, решая разобраться во всём только после того, как увидит письмо. Он быстрыми движениями включает ноутбук, вводит пин-код и открывает почту, сразу же нажимая на входящее письмо от психоаналитика. — Ты открыл? — спрашивает Крис, явно нервничая. Только Чанбину пока даже не известно, из-за чего. — Открываю, — проговаривает Чанбин и, раскрыв рот от удивления, щурится. — Открыл. — Слышу, ты тоже шокирован. — Какого чёрта, Крис?! — скорее возмущается, чем спрашивает, Чанбин. — Я не знаю, Чанбин, — устало бросает тот и, судя по звукам, приземляется в своё кресло. — Я не знаю, почему Хёнджин, сказавший, что никогда не был знаком с нашей жертвой лично, на этих фотографиях оживлённо беседует с ним и пожимает руку. Но самое интересное на последней фотке. Долистай. Чанбин сглатывает вязкую слюну, прижимая телефон ближе к уху и облизывая вмиг пересохшие губы. Найдя нужную фотографию, он буквально застывает, готовый выронить смартфон из руки в это же мгновение. — Это что, наркотики? — шёпотом, не давая разочарованию выплыть наружу. — Да, Чанбин, — вздыхает Крис, — это именно они. Чанбин почти рычит, хлопая крышкой ноутбука, и падает в кресло, грубо зарываясь пятернёй в волосы. — Нам нужно узнать, как Хёнджин связан с Конаром Олфордом. И на этот раз без лжи. Он соврал.