memento mori.

Чанбин уже минут десять назад закончил разговор с Крисом, но всё никак не может перестать пялиться на фото, которые он ему прислал. Странно не то, что Хёнджин соврал, спасая свою задницу — странно то, что он соврал, прекрасно зная о правиле, в котором правда всегда всплывает. Фотографии, а если говорить точнее, скрины, снятые с камер видеонаблюдения в том самом «бильярдном» клубе последней жертвы, в любом случае попали бы в руки ФБР, как бы сильно Хёнджин ни пытался скрыть правду. И тот факт, что камеры эти явно висят в одной из вип комнат, ничего не меняет. Чанбин трёт пальцами виски, всматриваясь в чёткие детали на последнем снимке: два бокала с алкоголем, бутылка шампанского посредине стола, две искренние улыбочки и крупная пачка порошка в руке Олфорда, которая тянется к Хёнджину. Внутри явно не порошок для стирки, а Хван не выглядит так, будто собирается оттолкнуть чужую руку. Чанбин уверен: эти фото не единственные в коллекции, которая попала в лапы Федерального бюро, и на остальных явно эта пачка уже покоится в ладони Хвана. Чанбин вновь листает фотографии, наплевав на то, что делает этим дурно себе же, и, наконец, закрывает письмо, а после вовсе его удаляет. Достаточно того, что он будет жить с этими картинками в мозге — пускай их хотя бы не будет в его почте. Чанбин покидает кабинет, громко и довольно агрессивно хлопая за собой дверью, и, сунув руки в карманы брюк, медленно шагает в комнату, где оставил Хёнджина. Идти быстрее совсем не хочется. Хочется другого: оттянуть время настолько, насколько это вообще возможно. Всё выяснить и во всём разобраться безумно интересно, но разговаривать и обсуждать это дерьмо с Хёнджином нет никакого желания. В голове водопадом льются сомнения, мол, вдруг это какая-то ошибка, фотошоп, подставная запись, сделанная серийником. Однако трезвый разум заставляет эти сомнения утопать в реке фактов и доказательств. Их не много, но достаточно лишь одного: Крис не стал бы отправлять ему неподтверждённую информацию, это не в его стиле. А вот скрыть правду, боясь за себя самого, очень даже в стиле Хёнджина. Может быть, не прошлого, но настоящего точно. Чанбину изначально нужно было принять тот факт, что люди умеют менять некоторые свои принципы. — Всё в порядке? — беспокоится Хёнджин, сразу же заметив отсутствие каких-либо эмоций на лице появившегося в комнате судмедэксперта. — На тебе лица нет. — Я могу задать тебе вопрос? — резко бросает Чанбин, вставая напротив Хвана, который напрягается буквально за одну секунду. — Да, конечно. Какой? Вопросов у Чанбина, на самом деле, море, но он понятия не имеет с чего начать. На первом месте по важности бесспорно стоит вопрос о его причастности ко всем убийствам, несмотря на все приведённые самим судмедэкспертом доказательства. Однако мозг грызёт совершенно другой вопрос, более эгоистичный по отношению к делу. — Как ты относишься к наркотикам? — спрашивает он и внимательно наблюдает за резкой сменой эмоций на лице напротив. Хёнджин выглядит удивлённым и совершенно не понимающим, к чему ведёт Чанбин, решивший всё-таки начать издалека. — Ты хочешь знать, употреблял ли я их? Ни разу, — в голосе Хёнджина слышится дрожь, что выдаёт одолевшее его волнение с потрохами. — А с чего вдруг такие вопросы? — Занимался ли ты продажей? — Чанбин нагло пропускает встречный вопрос, считая его абсолютно неуместным в данном диалоге. — Нет? — Хёнджин щурится и разводит руками в стороны. — Что вообще происходит, Чанбин? Чанбин вздыхает, грубо нажимает пальцами на глаза, пытаясь всеми силами сдержать агрессию, что рвётся наружу, будто дикий волк из клетки, и смотрит на Хёнджина так, что тот заметно теряется. В глазах у Чанбина нескрытая мольба вперемешку со злостью. И Хёнджин явно это замечает, возможно, даже догадываясь, к чему ведёт Со. — Объясни мне, Хёнджин, — тихо и пугающе хрипло начинает Чанбин, сглатывая ком, что встал поперёк горла совершенно неожиданно, — какого чёрта прямо сейчас мне прислали фотографии, на которых ты принимаешь из рук Олфорда долбаную пачку с наркотой? Хёнджин весь немеет, и Чанбин даже уверен в том, что у того сердце остановилось сразу после услышанного. Он медленно закрывает глаза, облизывает губы и складывается пополам, утыкаясь лицом в собственные ладони. Молчит, чем вызывает в Чанбине неприкрытое раздражение, но Со не позволяет себе торопить. Его слова шокировали Хёнджина так же, как и фотографии Чанбина, поэтому он понимает. Понимает, но до сих пор не знает, что делать дальше. Ведь если до хёнджиновой реакции в голове ещё где-то звенели отголоски сомнений, то сейчас даже их нет. Всё это правда, больше незачем надеяться на обратное. А это раздражает посильнее, чем молчание Хвана. — Прости меня, — шепчет Хёнджин почти неразборчиво, но Чанбин всё слышит. Слабо, конечно, но слышит эти отчаянные извинения. Несмотря на шёпот, он улавливает каждую нотку боли, которая и самому Со давит на больное. — Какого чёрта, Хёнджин? — вновь спрашивает Чанбин, пытаясь подавить в себе вспыхнувшую внутри боль. — Ты не ответил на мой вопрос. Какого, блять, чёрта? — Всё очень сложно. Хёнджин трёт ладонями лицо и, тяжко вздыхая, поднимается на ноги. Ему говорить действительно тяжело, Чанбин это понимает по хриплому голосу. Но сам он не в том состоянии, чтобы ждать, поэтому подталкивает: — Что сложного в том, чтобы рассказать мне правду? — Это не только моя тайна, Чанбин, — грубо бросает Хёнджин, чем, кажется, срывает последние цепи, что держали Со в спокойствии. — Мне плевать на остальных. Меня интересует лишь твоя связь со всем этим дерьмом, — Чанбин кричит, подрываясь с места, и мгновенно оказывается рядом с Хваном. — Ты сказал, что не был знаком с Олфордом лично, но зато на блядских фотографиях ты потягиваешь в его компании шампанское и мило улыбаешься. Сказал, что не знал о каком-то его занятии помимо бильярда, но сам же покупал у него дурь. Хёнджин грустно усмехается, останавливаясь и заглядывая Чанбину в глаза. — Я не покупал у него наркотики. — Расскажи мне, блять, всё, — настойчиво просит Чанбин. — Иначе я не выдержу, клянусь. Хёнджин делает глубокий вдох, прикрыв глаза. Зарываясь ладонями в светлые волосы, он облизывает губы и садится обратно на диван, приводя свои накаленные почти до предела нервы в порядок. Он упирается локтями в бёдра и смотрит куда-то в стену, теперь уже даже боясь заглянуть в наполненные объяснимой яростью глаза Чанбина. — Джонатан покупал у него наркотики, а я лишь забирал товар, — спокойно начинает свой рассказ Хёнджин. — Он не мог ходить за ними сам, потому что чуть не сел из-за этого дерьма. Копы закрыли на это глаза, когда он попался. Потому что он заплатил, — хмыкает, ловя некую ироничность сложившейся ситуации, ведь он поднимает такую тему в разговоре со служителем закона. — Но они сказали, что если он или кто-то из его работников попадётся снова, то они посадят всех участников и закроют клуб. Поэтому Джонатан попросил ходить на эти встречи за него. — Тебе было плевать, что тебя могли поймать и посадить? — Чанбин искренне удивляется, хотя где-то глубоко внутри понимает, что удивляться тут нечему. Хёнджин хоть и не отличался храбростью раньше, пойти на риск ради друга он всё-таки мог. А, судя по его же словам, Доуэн занимал далеко не последнее место в его жизни. — Меня и поймали, — Хёнджин кивает собственным словам, всё-таки кинув быстрый взгляд на Чанбина. — Но Джонатан вступился, выплатил там огромный штраф… Конару пришлось залечь на дно ненадолго, — он прочищает горло. Был бы на месте Чанбина психоаналитик, обязательно предложил бы воды. — Джонатан сделал крупный заказ в тот период, и Конар пообещал, что, как только вернётся в штаты, заказ выполнит. Потом Джонатана убили, а Олфорд вернулся в Вашингтон. Хёнджин прикрывает глаза, утыкаясь лицом в сложенные ладони. Ему всё это даётся очень тяжело. И Чанбин бы, наверное, закрыл эту тему, если бы понимал, что на этом история заканчивается. Но он уверен, что Хёнджин рассказал ему не всё и даже не половину от всего. — Это ведь не конец. — Нет, — глухо говорит Хван. — Так договаривай, Хёнджин, — Чанбин смотрит выжидающе и чувствует, как от самого себя тошнит. Стоит со сложенными на груди руками, играет желваками на лице и давит своим напористым взглядом вкупе с приказным тоном. — Дело в том, что Конар выполнил заказ на огромную сумму денег. Но наркотики уже никому не нужны были. Марк был против этого, поэтому наотрез отказался платить и сказал мне, что я не должен за ними ходить. Но Конар привязался ко мне. Сказал, что встреча со мной была назначена ещё за неделю до смерти Джонатана, — Хёнджин часто моргает, будто бы отгоняя слёзы от глаз, но, несмотря на это, продолжает: — Я пришёл к нему, чтобы поговорить, объяснить всё. Мы нормально беседовали, выпили шампанского… Он отдал мне наркотики, сказав, что ему тупо некуда их девать, а я могу делать с ними всё, что захочу. Хоть в унитазе смыть. Хван берёт большую паузу, делая глубокий вдох, и с глухим стуком откидывается на спинку дивана. В глазах плещется блестящий страх, а губы сковывает мелкая дрожь. Хёнджин бегает взглядом туда-сюда, цепляясь на секунду за каждую деталь перед собой, и тяжело, громко дышит. Чанбин без лишних слов падает рядом, надеясь, что поможет ему успокоиться хотя бы на самый маленький процент от общей паники. Но Хёнджин будто не замечает, или делает вид, что не замечает, чанбинов порыв успокоить и резко встаёт, начиная мерить шагами комнату. — Я взял без задней мысли, потому что мы всегда с ним были в хороших отношениях. Но в эту же ночь он начал звонить мне и говорить о том, что я теперь должен ему за этот порошок кучу денег, — Хёнджин повышает голос, видимо, пытаясь выплеснуть накрывшие его эмоции, а Чанбин уверен, что вместе с ним повышается и его пульс. — Он звонил мне каждый день и даже людей своих подсылал ко мне, угрожая, что однажды они придут не просто поговорить. У Хёнджина надрывается голос, из-за чего он сразу же хмурится и машинально касается горла. Чанбину кажется, будто Хван вот-вот не выдержит и упадёт на пол, дав волю слезам. Но Хёнджин лишь зарывается в волосы, слегка оттягивает их у корней и сильно жмурится. — Я бы отдал ему эти чёртовы деньги, чтобы он просто отвязался от меня. Но у меня не было столько. Я предлагал отдать хотя бы часть, но тот сказал, что либо я выплачиваю всё полностью, либо пополняю ряды его шлюх. Я так испугался… — Хёнджин останавливается на одном месте, решаясь посмотреть на Чанбина, чья ярость в глазах сменилась на искренние переживания. — Вчера он звонил мне в последний раз. Сказал, что действительно готов простить мне долг, если я займу место проститутки в его клубе. Хёнджин в очередной раз за весь их диалог вздыхает, мешком падая на диван рядом с Чанбином, что всё это время слушал, не смея перебивать. — Я в очередной раз отказал ему, на что он ответил, что его терпение кончилось. И вот теперь он мёртв. Это всё. — Почему ты не рассказал об этом сразу? — А ты как думаешь, Чанбин? — Хёнджин хмыкает. — Я подумал, что на меня вновь всё повесят. Ведь у меня был грёбаный мотив. — И ничего больше, — ровно проговаривает Чанбин. — Тебя бы никто ни в чём не обвинил. Но зато ты бы не скрыл всё это от меня. — Я хотел тебе всё рассказать. Но не успел, потому что тебе позвонили, — объясняет, явно ссылаясь на тот звонок Криса. Получается, что если бы Крис позвонил хотя бы минутой позже, им бы удалось избежать такого эмоционального всплеска со стороны Чанбина. — Почему ты изначально не сказал мне про это дерьмо? Почему я узнал о том, что с тебя требовали деньги и угрожали, только сейчас? — Чанбину приходится вновь поднять голос. Внутри снова разгорается некая злость и непонимание. Он знает, что от прежнего их доверия осталась лишь малая часть, знает, что нужно время, чтобы вернуть его на прежний уровень. Но всё это не значит, что Хёнджин должен был молчать. — Я боялся, что сяду вместе с ним, — искренне признаётся Хёнджин и накрывает лицо ладонью, нажимая пальцами на глаза. — Тем более я не хотел забивать твою голову всем этим, потому что и так приношу немало проблем. — Тебя могли убить, Хёнджин! — недовольно кричит Со. Я мог снова тебя потерять, но уже навсегда. — Я знаю, — тихо, почти беззвучно проговаривает Хёнджин. Тишина обволакивает всю квартиру, позволяя нарушать себя лишь тиканью настенных часов и слабому ветру, который свистом врывается в комнату через приоткрытое окно. Чанбину больше нечего сказать или спросить, а Хёнджину — рассказать. Им остаётся лишь молча сидеть на одном диване и пялиться в выключенную плазму на стене напротив, даже не друг на друга, потому что напряжение между ними так и наровит сожрать их обоих. Чанбин чувствует некую вину за происходящее. Он знает, что поступил правильно, выведя Хёнджина на разговор, однако понимает, что мог сделать это мягче. Без приказного тона и криков, без холода в голосе и острой стали во взгляде. Он не дал Хёнджину довериться ему, а лишь запугал своим поведением, кажется, сломав что-то из того, что им удалось восстановить нелёгким трудом. Делать такие грубые и одновременно глупые ошибки стало их фишкой, дурной привычкой. Но Чанбину кажется, что проще перестать курить, чем бросить их совершать. Чанбин звучно хлопает ладонями по бёдрам, разрывая густую тишину, и поднимается с дивана, параллельно доставая из кармана телефон. — Тебе стоит поехать в офис сейчас, — кидает через плечо Чанбин, открывая приложение на смартфоне. — Минхо не планировал уезжать, поэтому сможешь объяснить ему всё до того, как он поднимет всех на уши и будет требовать разрешение на твоё задержание. Я позвоню ему, скажу, что ты приедешь. Минхо, на самом деле, мог обо всём рассказать Уджину с самого начала, но, договорившись с Крисом, пообещал дождаться какого-нибудь сигнала от судмедэксперта, который должен был первым во всём разобраться. — Ты изначально понял, что я вру, да? — Хёнджин пропускает слова Чанбина мимо ушей, чем заставляет его нахмуриться: прямо сейчас он должен волноваться за своё положение в деле, а не в чанбиновых глазах. — Надеялся, что я ошибаюсь, — холодно бросает Чанбин. «Надеялся и сомневался, но все сомнения разбились вдребезги», — думает Со. — Сейчас даже расстроен, что надежды не оправдались. Не думал, что ты будешь обманывать меня. Чанбин слышит, как Хёнджин сзади поднимается, скрипя кожей дивана, и шагает к нему. — Я хотел всё рассказать, Чанбин, — отчаянно и как можно тише говорит Хёнджин, будто боится, что его услышит кто-то помимо Чанбина. Укладывает ладонь на его плечо и тяжело прикрывает веки, когда судмедэксперт ускользает от его прикосновения. — Я вызвал тебе такси, — сообщает Чанбин, прикладывая телефон к уху и вслушиваясь в гудки: теперь нужно дозвониться до Минхо. — Минхо, ты ещё в офисе? — в ответ хриплое и уже сонное «Да». — Отлично. К тебе сейчас приедет Хёнджин, чтобы поговорить по поводу тех фотографий. Чанбин слышит, как хлопает дверь в его квартире, и, оглядываясь по сторонам, понимает, что Хёнджин ушёл. Молча, не настаивая на ещё один разговор и, возможно, понимая, что сейчас им лучше побыть вдали друг от друга. От этого почему-то ещё больнее. Такой жест режет, словно скальпель. — Придумай что-нибудь, ладно? Он ни в чём не виноват. Просто туго соображает, — продолжает Чанбин. — И кинь мне смс, когда он приедет к тебе. — Ты сам не приедешь что ли? — Минхо на том конце искренне удивляется. Хёнджин, вероятно, тоже был очень удивлён. — Нет, я не повёз его. Потому что боюсь, что мы поссоримся ещё сильнее, чем есть сейчас, — Чанбин прижимает телефон к плечу ухом, открывая новенькую бутылку скотча. — Я должен побыть один. — Ага, только протрезвей до утра, — агенту явно слышно, как чанбинов рокс заполняется жидкостью, и не сложно догадаться, что ею является виски. — Ладно, я напишу тебе, как он приедет. — Спасибо, Минхо. Чанбин не дожидается ответа — блокирует телефон и кидает его на барную стойку, позволяя ему прокатиться по гладкой поверхности. Делает большой глоток, пропуская янтарную жидкость внутрь себя. Рой мыслей, в центре которых находится никто иной как Хёнджин, одолевает в эту же секунду, и Чанбин падает абсолютно без сил на стул. — И всё-таки я поспешил, назвав эту ночь первой моей ночью, проведённой без виски. Чанбин усмехается, наблюдая за скотчем в своём роксе, и делает ещё один большой глоток, осушая стакан. Взгляд перемещается на плазму, на которую они с Хёнджином так долго пялились после рассказанной Хваном истории. Чанбин крепче сжимает стакан в руке и со всей силы кидает его в плазму, где до этого момента хранился хёнджинов взгляд, пропитанный нестерпимой болью.

❋❋❋

Поспав от силы часа три, Чанбин не планировал ехать на работу. Впервые было настолько плохо, что он думал провести долгое время в туалете, возле унитаза, чтобы, если что, не пришлось туда бежать. Однако картинка в голове с образом лежащего на его столе Конара Олфорда пнула под зад, заставив Чанбина выехать в офис. Красные глаза пришлось закрыть тёмными очками Рэй Бэн, дабы не привлечь к себе излишнее внимание со стороны начальства. Все рубашки, брюки и пиджаки оказались в стирке, либо помятыми и брошенными лежать в углу чанбиновой спальни. Поэтому особого выбора у Чанбина не было: синие джинсы с подвёрнутыми штанинами, тёмно-синий джемпер, чёрная дублёнка поверх и чёрные челси на ногах. Чанбин, выходя из лифта, направляется прямиком в кабинет специального агента Ли, но меняет своё направление, когда замечает нужный силуэт в комнате отдыха. — Утро, — начинает Чанбин, вставая рядом с Минхо. Тот поднимает глаза, усмехается и качает головой, возвращаясь к приготовлению кофе. Судмедэксперт успевает восхититься обновлению комнаты в виде новенькой кофемашины. — Классные очки, — говорит Минхо и смеётся. — Надеюсь, ты приехал на такси. — Видит бог, я хотел поехать на такси, — Чанбин медленно зевает, приспуская очки, — но Убер решил мне прислать Акуру MDX. Я бы не доехал. — Действительно, — выдыхает Минхо и делает глоток кофе, сразу морщась. — Интересно, когда тебя поймают и посадят за вождение в нетрезвом виде. — Никогда, — Чанбин легко пожимает плечами, — заплачу и продолжу жить, не радуясь жизни. У нас же копы так работают. Минхо в ответ усмехается. Не нужно гадать, к чему ведёт судмедэксперт. — Намекаешь на историю Хёнджина? — Чанбин лишь медленно кивает головой. Он больше ни на что сейчас намекать не может: в мыслях только Хван. Несмотря на пьяную ночь, в которой Чанбин пытался забыться (кстати говоря, получилось), на утро всё снова вспомнилось. Ударило молотом по солнечному сплетению и оставило его задыхаться. — Кстати, мы с ним решили, что свалим его обман на шок, в котором он пребывал во время осмотра на месте преступления. — Ты не повесил на него подозрения в убийстве Олфорда? — на самом деле, это Чанбина волнует больше всего. Минхо, конечно, всегда без лишних вопросов занимал сторону друга, однако, когда дело касалось закона, агенту становилось сложнее сделать выбор. Но спецагент машет головой в отрицание. — У него подтверждённое алиби. Он был здесь во время убийства, — отвечает Минхо и следит за тем, как друг молча кивает. — И сейчас он здесь. Крис выделил ему свой кабинет. — Хорошо, — Чанбин говорит ровно и безучастно, как может показаться на первый взгляд, скрывая внутреннее облегчение. — Я рад, что он в порядке. Безопасность Хёнджина в последнее время берёт верх над всеми остальными заботами Чанбина, поэтому та информация, которую донёс до него Минхо, позволила чему-то тяжёлому упасть с его плеч и души. Ему сложно скрывать от самого себя тот факт, что безумно хочется оказаться с ним рядом прямо сейчас. Поговорить, всё выяснить, признать ошибки. Но он без намёков и подсказок понимает, что им лучше побыть друг от друга на расстоянии некоторое время. Сейчас с Хёнджином рядом находится Крис, а с ним ему будет намного спокойнее, чем с Чанбином, он уверен. — Сколько ты вообще выпил? — задаёт очередной вопрос Минхо и выгибает бровь, когда видит поднятый вверх указательный палец Чанбина. — Стакан? — Бутылку, — равнодушно бросает Чанбин. — А спал ты… — Часа три. — Супер. Минхо делает очередной глоток кофе и протягивает Чанбину кружку. — Кофейку? — спрашивает агент и слышит лёгкий смех в ответ. — Нам поставили кофемашину вместо того уродского автомата. — Да, я уже заметил. Удивлён, что в руководстве решили пустить на это деньги, — Чанбин наклоняется, чтобы дёрнуть за ручку холодильника и отворить дверцу. Протягивает руку, хватая бутылку с водой, и вновь выпрямляется. — Но я сегодня посижу на воде, как ни странно. Минхо в ответ заливисто смеётся, пожимая плечами. Он с лёгкой улыбкой на губах вздыхает, поставив бокал с недопитым кофе на стол, и, сложив руки на груди, внимательно смотрит на Чанбина, который решает одним глотком выпить половину бутылки. Со, заметив чужой пристальный взгляд, отнимает горлышко от губ и вытирает их рукавом, выгибая бровь, заметно возвышающуюся над очками. — Не хочешь зайти к Хёнджину? — Минхо спрашивает тихо, чтобы никто из присутствующих на этаже их не услышал, но, кажется, никому так и так нет никакого дела. Чанбин вместо словесного ответа усмехается, вновь прижимая горлышко бутылки к губам, после чего звучно закручивает крышку и причмокивает. — Вся эта тема с наркотой явно подпортила ваши отношения, — пропуская мимо подобный игнор, Минхо продолжает гнуть свою линию. — Тебя решили понизить до свахи, Минхо? — на лице играет ухмылка. — Очень жаль: ты был классным специальным агентом. Когда уходишь от нас? Минхо цокает языком, до невозможного закатывая глаза. — Очень смешно. — Агент Ли, — дружеский диалог прерывает подошедший к ним сотрудник ФБР. Он вежливо кивает головой в качестве приветствия и продолжает: — В допросную привели охранника, которого вы просили задержать. Чанбин щурится, смотря на Минхо и не совсем понимая, о ком именно идёт речь, а тот принимает из рук коллеги документы и, быстро пробегаясь глазами по тексту, кивает головой. — Да, спасибо, Эрик, — Минхо благодарно улыбается и дожидается момента, когда сотрудник покинет комнату отдыха, чтобы полностью развернуться к Чанбину и всунуть ему документы по подозреваемому. — Пойдёшь со мной на допрос? Чанбин в ответ отрицательно качает головой. У него полно собственной работы с трупом Олфорда, а также ярое желание очутиться прямо сейчас в прозекторской, холод которой обдаст со всех сторон и поможет отрезвить разум. Ему необходимо поработать и отвлечься от всего дерьма, что навалилось на него прошлым вечером.

В прозекторской действительно становится легче в тот же момент, когда Чанбин ступает на её порог. Холодные стены встречают его своей тишиной и спокойствием, позволяя судмедэксперту сделать глубокий вдох и облегчённо выдохнуть. Он хлопает дверью, закрывая её на ключ изнутри: сегодня не хочется встречать гостей. Только он и его работа. Больше никого не должно быть. Проходя вглубь комнаты, Чанбин останавливается у пустого стола, подмечая, что внутри прямо сейчас почему-то так же пусто, хотя некоторое время назад он готов был разорваться от переполняющего его чувства предательства. Он бросает сумку на стул недалеко от стола и полок с реактивами и медицинскими инструментами, хватает из ящика чистые одноразовые перчатки и, натягивая их на ладони, шагает в сторону комнаты с холодильными камерами. Здесь ещё холоднее, ниже градусов на десять. Тело покрывается мелкими мурашками, но Чанбин лишь выдыхает тёплый воздух, собирая белый пар возле рта. Напротив широкая стена со вставленными в неё камерами, и судмедэксперт принимается искать нужную. Взгляд цепляется за таблички Джонатана Доуэна и Эшли Элевейт, тела которых забрали совсем недавно, а потом и за имя Туана, за которым обещали приехать на днях. Чанбин не готов спорить с тем, что эти трое творили много ужасных вещей, потому что буквально уверен в том, что подобное было. Однако вряд ли кто-то из них заслужил подобной смерти — смерти от рук больного на голову извращенца. Чего не скажешь об Олфорде, на чью камеру перебегает взгляд судмедэксперта. Судя по всему, он был большей мразью, чем те, кто погиб до него. Отрывки из вчерашнего разговора с Хёнджином больно бьют по затылку, заставляя Чанбина в отвращении дёрнуть губой и открыть нужную камеру. Внутренний мир Конора Олфорда предстаёт перед судмедэкспертом во всей своей красе: печень, желудок, кишечник и лёгкие трупа поражены на фоне длительного употребления наркотиков. — Чистая наркота за бешеные бабки тебя не спасла, — хмыкает Чанбин. — Да, Олфорд? В ответ летит привычная тишина, которую Чанбин ловит на вдохе и выпускает на выдохе, локтем убирая волосы, лезущие на глаза. Конар Олфорд, судя по состоянию его органов, умер бы в скором времени и без помощи серийника. Чанбин делает пометку в бланке, лежащем неподалёку, и возвращается к телу. Нужно удалить желудок, вскрыв его, и отправить содержимое на анализ. Сегодня хочется всё сделать самому, не обращаясь к кому-то с просьбами и даже приказами. Чанбин уверен в том, что, если он отвлечётся от работы хотя бы на секунду, потеряет ту маленькую долю спокойствия, которая удерживает его от срыва. Сорвавшись, он отключится, больше не сможет работать, угробит свою жизнь и попадёт в больницу, как это было несколько лет назад. Чанбин, конечно, эгоист, но от обещаний, данных в тот день, когда он был на волоске от смерти, Крису совесть и принципы его не освобождают. Время летит быстро, и Чанбин даже не замечает, как заканчивает с базовым осмотром незатронутых при убийстве органов и переходит к бедному половому члену, который он вчера аккуратно вставил обратно в шею (в один момент захотелось восстановить картину убийства). Срез, как и в прошлые его осмотры, подходит к тому орудию убийства, которое фигурирует во всех чанбиновых отчётах по другим жертвам серийника. И с одной стороны это хорошо, но с другой — не очень: орудие убийства до сих пор ничего не дало ФБР по этому делу. Это расстраивает. Проговаривая разочарованное «Мда», Чанбин снимает перчатки и, оставляя их рядом с Олфордом, суёт руку в карман в попытке нащупать пачку сигарет. Он не привык курить в прозекторской, всегда был против этого, но сейчас у него такое состояние, что попросту не хочется попадаться кому-то на глаза. Хочется до последнего сидеть в закрытой комнате на нулевом этаже, где никто не будет задавать вопросов, на которые придётся из вежливости отвечать; где не нужно с кем-то разговаривать, в особенности с Крисом, который уже явно бегает по всем этажам в его поисках, чтобы обсудить недавнюю ситуацию. А Чанбину нечего обсуждать. Он конкретно запутался в своих же выводах, которые делал всю ночь под действием крепкого алкоголя. Можно оправдать Хёнджина обыкновенным страхом и закрыть тему раз и навсегда, даже забыв о ней, потому что не так уж это и важно, на самом-то деле. Но Чанбина будто разрывает на части тот факт, что Хёнджин всё скрыл — не от Минхо, не от ФБР в целом, а от него. Сложно доверять человеку, с которым всё закончилось ещё пять лет назад, а намёк на возвращение их отношений то появляется, то исчезает — он понимает. Но безумно хотелось думать, что всё то, что всегда было между ними, встаёт на новый уровень; что все особенности прошлого останутся в прошлом и даже шага не сделают в их настоящее и будущее. Но все эти желания разбились об острый камень в тот самый момент, когда Чанбин вообще не ожидал. И от этого настолько дурно, что даже горький привкус сигарет и раздражённая ими слизистая не помогают. — Ты же не ИВЛ, — медленно выдыхая дым и смотря в белый потолок, проговаривает Чанбин. — Так какого же чёрта я не могу отключиться от тебя? Сигарета тушится о лакированную поверхность стола и остаётся лежать брошенной на краю. И, как ни странно, Чанбин чувствует себя так же: потушенным и брошенным.

❋❋❋

Дома тихо и до тошноты пусто. Чанбин проходит внутрь, по пути щёлкая выключателем и заставляя свет разлиться по всей комнате. Он не уверен в том, что поступил правильно, когда отказался от бара, в который перед уходом позвал его Джисон. Элитный алкоголь, новые хиты из мира музыки, без перерыва транслируемые на музыкальных каналах, приятная компания, а главное, возможность вновь уйти от всех проблем, чувств и мыслей — всё это привлекало. Но Чанбин всё равно отдал предпочтение одиночеству и неизменному виски в своём доме. Он направляется к барной стойке, захватив рокс, и выбирает подходящую бутылку бурбона. Плеснув напиток в ёмкость, Чанбин делает быстрый глоток и, усмехаясь, щурится, когда взгляд случайно цепляется за разбитый экран плазмы. Давно он не громил всё вокруг себя, поэтому искренне надеялся, что эта привычка уже успела выйти из его личной моды. Подхватывая пальцами бутылку с виски и рокс, Чанбин идёт дальше, предполагая, что эту ночь он проведёт за путешествием по собственному дому. За спиной хлопает дверь кабинета, и Чанбин падает в кресло напротив электронного камина, укладывая на бёдра ноутбук. Он быстро вводит пароль и сразу же клацает по ярлыку Спотифая, включая первую попавшуюся песню. Из колонок, что стоят буквально в каждом углу дома, приятно льётся музыка Фредерика Ллойда, а спустя две минуты, сливаясь с мелодией, вступает Annaca, заставляя Чанбина сделать глубокий вдох. Эта песня каждый раз вызывает в нём столько эмоций, что он боится задохнуться в них. Несмотря на то, сколько часов было отдано на прослушивание этой песни, она удивляет и восхищает всегда так, будто он слушает её впервые. Голос девушки словно впитывается в кожу и течёт вместе с кровью по всему телу, особенно ярко затрагивая сердце и мозг. Чанбин всегда ощущал близость с этой песней собственным телом. Мурашки, приятная расслабленность, щекочущий спазм в животе, мелкое покалывание в кончиках пальцев — всё намекает на то, что это его песня. — И я не хочу, чтобы светило солнце без тебя, — шёпотом вторит Чанбин, уже давно выучив текст песни наизусть. Следующие слова исполнительницы тонут в громком дверном звонке: кто-то пришёл, хотя Чанбин никого не ждал. Несколько секунд он действительно думает не подходить к двери и сделать вид, что дома попросту никого нет (несмотря на включённый свет и музыку, которую явно слышно на улице). Но, поняв, что это может быть что-то важное (например, Минхо, сообщающий о новом убийстве, ведь два часа ночи прекрасно вписывается в плавающее расписание серийника), поднимается на ноги, оставляя ноутбук рядом с бутылкой виски на столике, и направляется ко входной двери. Он задумчиво чешет лоб, пытаясь догадаться, кто в такой поздний час может прийти к нему с визитом, и, не медля, открывает дверь. — Доброй ночи, — мямлит блондин и заставляет Чанбина нахмуриться. Увидеть Хёнджина на своём пороге он точно не ожидал. Чанбин в ответ приветственно кивает головой, надеясь, что этого будет достаточно. — Я хотел поговорить. Можно? — Хёнджин нервно чешет плечо и делает шаг в дом, когда Чанбин отходит в сторону, освобождая ему проход. — Спасибо. Чанбин, хоть и пытается скрыть разбушевавшиеся моментально нервы от Хёнджина, чувствует, как трясёт всего внутри. Хван хочет поговорить, но Чанбин не знает, что говорить: он сам в своих мыслях ещё не разобрался, поэтому кому-то поведать о них не сможет. — Чай? Кофе? — спрашивает Чанбин, уходя от Хёнджина на кухню, будто пытается таким образом избежать разговора. — Виски? — Ничего, — у Хёнджина хрипит голос. Возможно, ему неудобно или страшно, а может, он просто так же, как и Чанбин, не знает, что говорить. — Спасибо. Вслед за словами Хёнджина наступает тишина, которая перебивает даже музыку на фоне. Хёнджин, по всей видимости, не торопится, скорее всего думая над тем, как ему начать, ведь Чанбин явно начинать не собирается. Он не давит, не нарушает молчание и покорно ждёт, когда Хван соберётся с мыслями и, наконец, выдаст то, ради чего пришёл. Ждёт, но с каждой секундой начинает нервничать всё сильнее. В воздухе летает напряжение, которое тяжестью оседает в лёгких и мешает нормально функционировать. Чанбин готов прямо сейчас ринуться в кабинет, где оставил недопитый виски, и повторить ещё пару роксов, чтобы стало легче; чтобы развязало язык и не пришлось ждать. Он смотрит на Хёнджина, стоящего в центре зала и неловко переминающегося с одной ноги на другую. Хван, видимо, уже возвращался в свою квартиру: сменил рубашку на белую майку, джинсы — на серые брюки, накинул на плечи плотный белый кардиган и променял Баленсиаги на белые кеды Адидас. Без изменений осталось лишь серое пальто. Чанбин уверенным шагом направляется к Хвану и, останавливаясь точно за его спиной, на расстоянии чуть короче вытянутой руки, делает глубокий вдох. — Давай пальто, — выдыхает, разрывая тишину, подобно плотному листу бумаги. — Я повешу, — и не смеет потянуться первым. Не потому, что уже сделал первый шаг и, как ребёнок, ждёт, когда Хёнджин тоже что-то предпримет, нет. На самом деле, он бы каждый раз делал первые шаги, если бы ситуации не были такими страшными, как у них. Сейчас коснуться Хёнджина — что-то опасное: ощущение, будто сорвётся с цепей вместе со своей выдержкой. Хёнджин легко кивает головой и отводит плечи назад, позволяя пальто скатиться на предплечья. Чанбин аккуратно подхватывает вещь и, взглянув на тонкую шею, слегка прикрытую светлыми волосами у основания черепа, отходит. — Напомни подарить тебе на день рождения новый телевизор, — Чанбин слышит в голосе Хёнджина смешок. Его слова — защитная реакция на происходящее. Он и сам понимает, что проще пошутить или вовсе начать другую тему, нежели говорить о наркотиках, страхе и предательстве. — Обязательно, — отзывается Со и разворачивается, оставаясь при этом на одном месте. Хёнджин теперь стоит довольно далеко; к нему не прикоснуться, не рассмотреть каждую мелкую деталь открытых участков его тела. Но тот взгляд, которым Хван смотрит на него, Чанбин ощущает на себе очень ярко, даже физически: он тяжёлый от всех эмоций, что отражаются в его глазах. Хёнджин медленно облизывает губы, задерживая нижнюю зубами, и опускает взгляд. Руки скользят в карманы брюк, а подошва кед скрипит из-за трения с паркетом при развороте. Не сложно догадаться, о чём говорят эти жесты. — Я хочу с тобой всё обсудить, но даже не знаю, с чего начать, Чанбин, — подаёт голос Хёнджин и прочищает горло от хрипоты. — Доктор Бан говорил, что нужно порепетировать речь перед тем как идти к тебе. Но я ничего не репетировал, если честно. Как только узнал, что ты уехал домой, сразу же рванул за тобой, — спокойно рассказывает Хёнджин, по-прежнему стоя к Чанбину спиной. — Возможно, мы бы пересеклись раньше, но младший агент Уилсон слишком долго выпрашивал ключи от служебной машины. — К тебе всё-таки приставили агента? — Чанбин позволяет себе перебить Хёнджина: удивление берёт над ним верх. Странно, что Уджин, прокурор и суд так быстро со всем справились. Хёнджин несмело кивает головой, наверное, забыв, что так и не повернулся к Чанбину лицом. Но тот слишком пристально следит за каждым его действием, чтобы не заметить кивок. — Никогда не слышал об этом агенте. — Так плохо знаешь своих коллег? — хмыкает. — Как-то не интересуюсь ими. В помещении вновь воцаряется тишина. Музыка на фоне уже успела сменить своё настроение пару раз, но никто из них не вслушивается в неё: оба почему-то предпочитают отдавать всё внимание молчанию. Чанбин прячет ладони в карманах джинсов и, шмыгая носом, решает вновь подойти поближе. Даже после всех паршивых ситуаций его тянет к Хёнджину — ещё одна привычка, вошедшая в моду Чанбина. Только от этой привычки он никогда не избавлялся: она слишком крепко держит его в своих лапах. Хёнджин, кажется, почувствовав приближение, всё-таки разворачивается. Чанбин смотрит точно в глаза, чуть нахмурив брови. Пытается прочитать во взгляде то, о чём думает прямо сейчас Хёнджин, но не получается: он видит лишь растерянность и избыток смешанных эмоций. — Агент Ли рассказал тебе о нашем с ним разговоре? — Хёнджин вновь начинает диалог после длительного молчания, по-прежнему оттягивая обсуждение важной темы. — Да, — коротко бросает Чанбин. — А про допрос охранника знаешь? — Да. — Он виноват? — Хёнджин сворачивает на совершенно другую тему, из-за чего Чанбин ещё больше хмурится и сжимает челюсти. — Я не могу тебе об этом рассказать, — от холода в собственном голосе Чанбину самому становится не по себе. Но он ничего не может поделать: посвящать Хёнджина в детали дела он не имеет права. И тот факт, что охранник действительно оказался не виноватым, а ФБР снова в тупике, сути не меняет. Хёнджин быстро улыбается, негромко усмехаясь, но его глаза по-прежнему не излучают ничего светлого — в них только грусть, тоска и разочарование, причём в самом себе. Он выпячивает губы, качает головой, смотря куда-то в пол, и, запустив ладонь в волосы, шагает к дивану. Садиться он не планирует; видимо, он просто хотел увеличить расстояние между ними и снова уйти от чанбиновых глаз, в которые не смотреть не получается. — На самом деле, я не уверен в том, что должен извиняться перед тобой за свой страх, из-за которого не рассказал тебе обо всём изначально, — тихо и довольно тяжело говорит Хёнджин. — Но я всё равно хочу перед тобой извиниться, Чанбин, — Хёнджин поднимает на него взгляд и гулко сглатывает, демонстрируя всё своё волнение. — На самом деле, я долго думал о том, почему так сильно разозлился, — Чанбин издаёт смешок и шагает навстречу Хёнджину, игнорируя его желание находиться на расстоянии. — Сначала я считал, что разозлился из-за твоей лжи. Из-за самого факта сокрытия информации от меня. Но теперь понимаю, что, наверное, дело было не совсем в этом, — Чанбин весь выпрямляется и слегка вскидывает подбородок, продолжая держать хёнджинов взгляд в плену. Тот пытается сделать шаг в сторону или отвернуться, но Чанбин стоит довольно близко, а идти больше некуда: сзади диван, а спереди широкая грудь судмедэксперта, который, по ощущениям, обязательно остановит, если заметит хотя бы малейщую попытку сбежать. — А в чём же тогда? — сдаётся Хёнджин, делая глубокий вдох и задерживая воздух в лёгких. — В том, что я сам испугался, — Чанбин говорит тихо, но Хёнджину его голос кажется таким оглушающе громким, что приходится нахмуриться. — Тебя могли покалечить или вовсе убить в любой день после нашей первой встречи. Пока мы бегали друг от друга, Олфорд бегал за тобой, каждый раз напоминая о долге. Я мог снова тебя потерять, — последние слова звучат ниже предыдущих: Чанбин в них вкладывает всю свою искренность, — а это самое страшное, Хёнджин. Хёнджин опускает голову, часто пытаясь глотнуть как можно больше воздуха, потому что того, что греется в его лёгких будто недостаточно. — Это, конечно, не отменяет того факта, что твоё молчание в этой ситуации также сделало мне неприятно, но, — Чанбин резко сглатывает, — главным триггером было другое. Чанбин наклоняет голову, чтобы лучше видеть хёнджиново лицо, и замечает лёгкую улыбку, которая заставляет улыбнуться и его самого. Вокруг них больше нет напряжения и даже намёков на него не осталось. Атмосфера, окутывающая дом Со в этот момент, отличается своей лёгкостью и непринуждённостью от той, что витала в прошлый вечер. Тяжесть в их голосах, частое дыхание и попытки увести взгляд исходят скорее от чувств и искренности, что лезут наружу, но никак не от желания, наконец, прекратить разговор и страха, что они поссорятся. Чанбин почему-то на сто процентов уверен в том, что сегодняшний диалог закончится на приятной ноте. — Мне действительно жаль, что так получилось. Я… Просто всё так резко навалилось на меня, — Хёнджин обессиленно выдыхает и грубо трёт пальцами висок: перенервничал. — И убийство Джонатана, и этот тупой долг, и моё имя в списке подозреваемых, и… ты. Хёнджин выглядит серьёзным, когда поднимает на Чанбина взгляд. В глазах плещется уверенность, причём не мнимая, как на допросе в день убийства Джонатана Доуэна, а реальная. Чанбин готов признаться в том, что такой Хёнджин пленит в десять раз сильнее. — Надеюсь, я не был тяжёлым, — Чанбин ухмыляется, но Хёнджин стирает ухмылку с его лица одним только шагом вперёд. Он опускает глаза вниз, смотря на то, как они плотно друг к другу прижаты, и делает глубокий вдох, понимая, что теперь стало ещё теснее. — На самом деле, ты тяжелее всех, Чанбин, — Хёнджин говорит ещё тише, чем раньше, и Чанбин уверен, что тот делает это специально, чувствуя, как его тело реагирует на всё происходящее. — Потерять близкого человека, оказаться под прицелом наркоторговца и ФБР — вынести всё это, конечно, сложно. Но встретить своего… друга спустя долгое время — сложнее. У Хёнджина приоткрыты губы, из-за чего видна ровная кромка его зубов. Они до одури манят своей остротой, из-за которой Чанбин быстро ловит себя на поистине безумной мысли, что, как мазохист, хочет поранить о них собственный язык. Чанбин пытается увести взгляд и не мазнуть им случайно по тонкой, изящной шее с выпирающим до тяжести в низу живота кадыком и глубокой ямкой между ключицами. План провален, и глаза без перерывов на короткие моргания, смотрят точно в ту самую ямку, в которую очень хочется уткнуться носом. Они стоят так близко друг к другу впервые. Чанбин в такой близости может точнее парфюмера из романа Патрика Зюскинда дать полное описание аромата, который исходит от Хёнджина. Он готов им подавиться, слизывая горький слой парфюма с золотистой кожи. Шея горит от переполняющего его желания. Но Чанбин даже не может понять, чего именно он хочет: перестать себя мучить сладостной близостью и, наконец, отойти или же поцеловать. Резко, грубо, чтобы воздух выбился из лёгких. Кровь в висках пульсирует от напряжения — Чанбин слышит эту пульсацию, перебивающую непонятный писк в ушах. Он выпил не так много, но чувствует себя пьянее, чем было прошлой ночью. Ноги начинают слабеть в тот миг, когда Хёнджин неожиданно становится ещё ближе. Он сократил расстояние между ними на каких-то пару сантиметров, но Со ощущает это слишком ярко. Скулы и напряжённые желваки сводит от желания послать к чёрту всю свою выдержку и попытки не торопить события, но он держится. Глубоко дышит, уже всем своим видом показывая, что накалён до предела — коснись его и обожжёшься — но держится изо всех сил. Губы сохнут и Чанбин смачивает их слюной, облизываясь. Хёнджин от такого жеста нервно вдыхает воздух и закрывает глаза. Он тоже хочет. Ему тоже всё это нужно. Так есть ли смысл сдерживать себя и дальше? Чанбин быстро кладёт ладонь на хёнджинову шею и грубо давит, притягивая Хвана к себе и ударяясь о его лоб своим. Он сильно жмурится, делает глубокий свистящий вдох и шепчет на выдохе: — Я никогда не был твоим другом. Хёнджин не успевает ответить: Чанбин целует, напористо прижимаясь к его губам. Поначалу он стоит, не двигаясь, привыкая, а после, видимо, осознав то, что происходит, млеет и расслабляется в чужих руках, обхватывая ладонями чанбиновы плечи, словно опору, которая поможет не свалиться на ватных ногах. Он явно не девственник, и судмедэксперт уверен, что это не первый его поцелуй, однако Хван целует неуверенно, будто даже не знает, что и как делать. Его губы подрагивают, широко размыкаясь, а после грубо смыкаются на чанбиновых, пока Со вдыхает большое количество воздуха, пытаясь вместе с ним впитать все эмоции, которые так и лезут из него наружу. Чанбин проводит кончиком языка по хёнджиновой нижней губе и толкается внутрь, исполняя очередное своё желание: царапается о кромку его острых зубов. От происходящего не кружится голова, не трясутся ноги и руки, звёзды не плывут перед глазами, как в книгах — Чанбин чувствует что-то другое, что-то намного серьёзнее, только он понять не может, что это и как это описать. Но ему нравится это настолько, что не хочется останавливаться. Хочется целовать и кусать губы Хёнджина снова и снова, без секундных передышек. Они у него не такие, какими их представлял Чанбин; он думал, что они чуть грубоватые из-за прошлой его привычки кусать их и облизывать на ветру. Но его губы, на самом деле, нежные, мягкие и безумно сладкие. На собственных губах остаётся привкус вишни — кармекс, которым так часто любит пользоваться Хёнджин. Чанбин целует глубже, обводя чужой язык своим, и чувствует, как Хван усиливает хватку, впиваясь пальцами в его плечи и будто прожигая ткань джемпера — настолько чётко и ярко он ощущает его касания. Но Чанбин хочет ярче. Он кладёт ладонь на поясницу и давит, прижимая Хёнджина ещё ближе к себе, от чего пряжки ремней глухо стучат, ударяясь друг о друга. Необходимо, чтобы было ещё теснее, чем есть сейчас, и плевать, что между ними больше нет места даже для воздуха. Хочется почувствовать Хёнджина ещё чётче, оставляя отпечатки этого момента не только в памяти, но и на теле. Однако им нельзя так спешить. Чанбин сжимает ладонями хёнджиновы щёки, жмурится, целуя так глубоко, как только может, и отрывается от его губ, позволяя им обоим глотнуть воздуха. Они прижимаются друг к другу лбами, так и не открыв глаза. Их грудные клетки двигаются в унисон из-за учащённого дыхания. Состояние такое, будто бежали кросс, из-за чего отдышаться никак не могут. Но причина появившейся одышки таится не в беге и усталости, а в тех чувствах, в которых они оба чуть не задохнулись, насыщая друг друга через поцелуй. Чанбин слизывает с губ тёплый воздух, которым опаляет его Хёнджин, и тяжело сглатывает. Ему максимально сложно поверить в то, что произошло, и мыслей в голове ноль. Там, в черепной коробке, буквально правит пустота и тишина, в то время как в груди с бешеной скоростью бьётся сердце. Оно стучит так сильно и быстро, будто хочет вырваться и удариться о хёнджиново сердце, сливаясь с ним так же, как желает этого Чанбин. В заднем кармане джинсов вибрирует телефон, и Чанбин даже не хочет брать трубку, потому что в таком случае придётся убрать руку с хёнджиновой талии, которую он сжимает прямо сейчас. Однако он извиняется и, даже не думая отходить от Хёнджина, берёт трубку, не взглянув на имя звонящего. — Слушаю, — голос у Чанбина хрипит, он говорит тихо, будто боится спугнуть ту атмосферу, что забивается в лёгкие приятной негой. — Нет, Минхо, я не сплю. У нас новый труп? — Хёнджин, услышав вопрос Чанбина пытается отстраниться, видимо, не желая ему мешать, но Со лишь крепче сжимает в объятиях, показывая, что чёрта с два он его отпустит. — Хорошо, скоро приеду. Чанбин закидывает телефон обратно в карман и заглядывает Хёнджину в глаза. Он видит его не чётко из-за матовой плёнки, что покрыла собственные глаза, но точно не ошибается, замечая у Хвана расширенные зрачки. Чанбин набирает побольше воздуха в лёгкие и, ласково убирая густую прядь волос с его лба, хрипло произносит: — Я должен ехать на место преступления. Хёнджин ластится к чанбиновой руке щекой, а после склоняет голову к его плечу, кончиком носа щекоча основание шеи. Приятно так, что уходить не хочется. — Мне поехать с тобой? — шепчет Хёнджин, опаляя натянутую кожу горячим воздухом, и мажет влажными губами вдоль шеи. Чанбин хочет рыкнуть, послать к чёрту работу, долбаного серийника, который никак не может успокоиться, и собственное желание не торопить события, дав их отношениям того, что они заслуживают: нормального развития. Но он держит себя в руках и лишь делает глубокий вдох, остро реагируя на нежные и практически невесомые касания Хёнджина. — Нет, — отвечает Чанбин и вздыхает, когда Хёнджин поднимает голову, демонстрируя свои нахмуренные брови. — Езжай домой. Хван усмехается и, поджимая губы, быстро и часто кивает головой, хотя всем своим видом показывает, что не согласен с Чанбином. Он выскальзывает из аккуратно обнимающих его рук и, недовольно сунув ладони в карманы брюк, шагает к выходу, оставляя Чанбина позади. Обиделся. Чанбин понимает это сразу же, но менять своё решение не собирается хотя бы потому, что опасно. Как бы сильно ему ни хотелось сейчас быть рядом с Хёнджином, он не может подвергать его такой очевидной опасности. Находясь под охраной приставленного к нему Уджином младшего агента ФБР, Хёнджин в большей безопасности, чем с ним, Чанбином. На самом деле, он почему-то уверен в том, что серийник всегда находится где-то поблизости в то время, как ФБР осматривают место преступления. А значит, будет лучше, если этот псих не увидит Хёнджина там. Ещё одной причиной, по которой Хёнджину не стоит ехать с ним, является Минхо. После ситуации с продажей и покупкой наркотиков специальный агент стоит на том, что Хёнджину нужно держаться подальше от расследования и не вызывать к себе лишнего внимания. И, несмотря на то, что из этих двух факторов на Чанбина больше давит именно первый, связанный с безопасностью Хвана, сам Хёнджин понял его явно по-другому. Иначе сейчас он бы не натягивал разозлённо на плечи пальто. — Хёнджин, послушай… — Будь аккуратен, пожалуйста. Чанбин сжимает челюсти и от безысходности прикрывает глаза, когда понимает, что бесполезно говорить что-то ещё: Хёнджин покинул его дом, хлопнув за собой дверью. В очередной раз. — Чёрт!