Игра на кровь

      Ладонью глажу светлое-русые торчащие в разные стороны волосы Джедидайи. От долгой игры на свежем воздухе мальчик устал и быстро заснул у меня на руках. Мирно покачивая его, я напевала уже почти забытую из своего детства колыбельную. Сидя на крыльце дома, задумчиво смотрела на возвышающий вокруг меня лес. Погода была прекрасной: теплый ветерок, голубое небо и пение птиц, щебечущих на разный лад, переливалось в одну хорошо отрепетированную симфонию. Мальчик нервно вздрогнул и сморщил курносый нос, видимо, ему приснился дурной сон. Проведя ладонью по его лбу, убираю с лица непослушные пряди волос. Хотела бы я, чтобы у меня был собственный ребенок — сын или дочка? Думаю я была бы хорошей матерью, во всяком случае я бы очень постаралась. А Томас? Он бы смог полюбить ребенка, ведь смог же он полюбить меня? Интересно, какого это — носить в себе частичку того, кого любишь больше своей жизни? Жаль, что я никогда не испытаю этого счастья. Грустно взглянув на мальчика, я поднялась со ступеньки и, чтобы не разбудить его, аккуратно ступая по скрипучим половицам, несу на диван в гостиную. Укрыв малютку одеялом, я осознала, что мой взгляд самопроизвольно возвращается к двери подвала, у которой вчерашним вечером лился целый ручей крови. Немного придя в себя от увиденных трупов животных, которые были убиты по моей воле, я тут же пожелала избавиться от луж крови. Кровь. Кровь. Кровь. Как же я ее ненавижу! Этот ужасный тошнотворный запах. Томас не хотел, чтобы я помогала ему убирать следы его «психологической поддержки», но я не хотела его бросать. Пусть не думает, что я испугаюсь и покину его. Меня уже ни чем не сломать. Облив весь дом хлоркой так, что в носу начало жечь и щипать, я с остервенением терла дощатый пол, пока Томас выносил из дома животных и их шкуры, закопав где-то в лесу. Пока другие пары проводят страстные ночи в объятиях друг друга, мы, в отличие от них, убираем следы преступления и закапываем растерзанных к чертовой матушке волков. Помню, как странно посмотрел на меня Томас с мертвым хищником на плече, когда я сидела в кровавой луже с губкой в руках и сдавленно хихикала. Наверное, решил, что я окончательно помешалась, впрочем, оно было совсем недалеко от истины.       Сегодняшний свой выходной я планировала провести с Томасом, жаль, что он исчез рано утром, так и не сказав, куда уходит. Последнюю неделю он постоянно бодрствует, мало проводит времени со мной и отказывается спать в одной кровати, от чего мой сон стал окончательно беспокойным.       Без интереса нарезаю томаты к салату, который буду так же как и в остальные вечера, поедать в одиночестве. Хотя Чайная дама, тетушка Томаса и бабушка Джедидайи, обещала зайти на чай. Милейшая женщина, но тоже с тараканами в голове. Видимо, это у Хьюиттов на генном уровне. Когда же и мой рассудок помутится окончательно, чтобы я смогла проще относится ко всему, что здесь происходит?       Что-то с силой грохнулось на пол, от чего я схватила нож и, занеся его над головой для удара, мигом запрыгнула на стол. — Ох, прости, милая, я так неуклюжа, — из-за угла коридора показалась Чайная дама, кое-как пропихивая свои внушительные габариты в дверь. Отдышавшись, я вытянула шею и увидела источник громкого звука — упавшую подставку для зонтиков. — Вы напугали меня, — слезая со стола, слегка смутившись, я убрала нож в раковину и начала заваривать чай. — Где же Томас, я надеялась застать его сегодня? — держа в пухлых ладонях чашку крепкого чая, женщина вопросительно уставилась на меня. Уныло мешая ложкой сахар в чашке, я вздрогнула, очнувшись от ее вопроса. — Он… он на работе, кажется, да, скорее всего он там… — мои слова звучали неуверенно, что не укрылось от нее. На скотобойне сегодня выходной день, и только одному Томасу было известно, где его носило. — Ах, какая жалость, ты говорила, что мой племянник изменился в лучшую сторону, хотелось бы мне видеть его сейчас, бедная Люда так гордилась бы им, — женщина помотала крупной головой из стороны в сторону, от чего три её подбородка неприятно заколыхались. Я сморщила нос от упоминания главы семейства Томаса — их дорогой «мамочки», что даже чай начал вызывать нервную тошноту.       Томас так и не появился к нашему чаепитию, его не было даже за ужином. Как и предвещало, ела я одна, так же без интереса ковыряя вилкой в салате и не почувствовав наступления аппетита. С досады побросала всю посуду в мусорное ведро вместе с едой, с удовольствием отмечая звук разбивающегося стекла.       Засыпала я в холодной одинокой постели, накрывшись одеялом с головой. Наконец, я позволила себе разрыдаться в голос, чувствуя себя до такой степени одинокой и потерянной, что хотелось занять место ранее убитых волков и выть на луну от всепожирающий меня тоски. Томас мог уйти, оставить меня, потому что понимал, что представляет опасность. Но лучше бы он убил меня, задушил своими руками, чем позволил так мучиться одной и ждать неведомо чего. Прижав к телу его подушку и обняв ее двумя руками, я еще какое-то время судорожно давилась рыданиями. Убаюканная слезами и согретой мною постелью, я, наконец забылась тревожным сном. Ближе к утру слышала, как хлопнула входная дверь. Что ж, Томас хотя бы вернулся, но так же быстро и незаметно испарился, стоило мне спуститься с лестницы на первый этаж.       На работу я собиралась в крайне отвратительном настроении. Казалось, за эти два-три дня я впала в непреодолимую тоску по Томасу, которая пожирала меня, еще больше засасывая на свое дно. Я уже не сопротивлялась, отлично понимая, что без Томаса мне нет жизни. Поздно что-то менять, я полностью отдавала себя течению нынешнего существования, надеясь, что когда-нибудь придет конец моему плаванию по реке судьбы.       Сидя за рулем машины по пути на работу, я чуть не сбила корову, медленно идущую по дороге и задумчиво жующую траву. Животное издало ужасающее «му-у-у-у» и чуть ли не прыжками соскочило с дороги. Свернув с трассы так, что засвистели покрышки шин, я уткнулась лбом в руль и постарались привести дыхание в порядок. Немного придя в себя, я все же продолжила путь на работу, на этот раз стараясь быть внимательнее.       На заправке все шло своим чередом. Те же люди, те же заказы, те же разговоры. Хотя кое-что все-таки насторожило мое внимание. Компания байкеров, тех парней, что приставали ко мне накануне, снова была здесь за тем же столиком. Стараясь не подавать виду, что заметила их настойчивые взгляды, я пообещала себе не забыть прихватить с работы нож в целях самообороны. Мало ли — парни не внушали абсолютно никакого доверия. Уж больно похотливыми казались их взоры, шуточки, которые они отпускали, то и дело мотая головой в мою сторону, были слишком скабрезными и сальными.       Внезапно дверь заправки отворилась, впуская внутрь пару мужчин, за спинами которых висели охотничьи ружья. Обменявшись рукопожатиями с несколькими посетителями, странная компания двинулась к моей стойке. Среди них я узнала и старика Теда. На его ремне в ножнах висел здоровенный охотничий нож с зубьями. — Пять бутылок пива и чего-нибудь на закуску, — шлепнув на столешницу десятидолларовую купюру, мужчина снял кепку с головы и устало провел ладонью по измождённому лицу. Вид у него и правда был уставший. — Скажи-ка, Карл, нашли чего-нибудь? — сидевший возле холодильника с газировкой, парень в клетчатой рубашке окликнул одного из компании. Доставая из коробки пару пакетов с чипсами, краем глаза я заметила, что мужчина, заказавший выпивку, направился к нему. — А что вы искали? — не вытерпев, спросила я старика Теда, видя, какие озабоченные у них лица. — Много будешь знать, скоро состаришься, — недовольно буркнул старик, целясь забрать у меня из рук свою бутылку. — Возле дороги у леса местные нашли растерзанный труп волка. Шкура была снята, а сама туша разорвана на куски.       Округлив глаза в непритворном ужасе, я ощутила, как моя рука намертво вцепилась в бутылку с пивом. — Это еще ничего. Сегодня утром мы нашли еще несколько трупов растерзанных животных, бедолагам будто выворачивали кости. Не знаю, что за зверь поселился в наших краях, я повидал многое за свою жизнь, но такое вижу впервые. Да отдай же ты! — выдернув, наконец, из моих окаменевших пальцев бутылку, старик что-то пробормотал про летающих в облаках девиц и удалился к своим друзьям.       Так вот где был Томас. Снова охотился, пытаясь утолить свою жажду. Он будет убивать, пока местные, наконец, не поймут, что зверь, которого они пытаются поймать многие годы, жил и работал рядом с ними. Теперь они, вероятно, устроили на него охоту, если судить по ружьям, висевшим у них за спинами. Что за зверь может справиться с целой стаей здоровенных волков, не оставив после себя никаких следов? Нет хуже зверя, чем человек. Все мы являемся зверями, кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени. Все мы когда-нибудь сбрасываем с себя радужный облик притворства, с которым чувствуем на душе ужасный груз и, наконец, являемся теми, кем были всю свою сознательную жизнь, начиная с рождения. У нас не остается жалости, сострадания, страха, боли; мы становимся абсолютно безразличны ко всему происходящему. Наверное, сердце в груди становится в какой-то степени каменным и называется сердцем лишь потому, что до сих пор перекачивает кровь. Живые существа, люди и животные, для Томаса всего лишь ресурсы. Каждый год, каждый день по хорошо отрепетированной схеме он будет прерывать чью-то жизнь снова и снова, потому что для него это точно как работа. Все милосердные чувства, которые когда-либо были в нем, давно отключились, и он начал относиться к этому, как к само собой разумеющемуся. Стало быть и я совершенно ничем не смогу ему помочь… Исход у происходящего может быть только один. Трагедия случится рано или поздно. Возможны два варианта: либо местные пронюхают, кто потрошит лесную фауну, и устроят Томасу суд Линча (а судя по тому, как они к нему относятся, людям нужен малейший повод для самосуда), либо звериная сущность Томаса окончательно возьмет над ним верх, и он утопит городишко в крови. И тот и другой расклад меня не устраивал категорически, но я была слишком маленькая и слабая, чтобы противостоять силам, которые могут уничтожить меня, как букашку. От отчаяния и страха сильно разболелась голова. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, как сейчас. Мне было очень страшно за моего возлюбленного, который бродил по чаще, словно обезумевший йети, окончательно потерявший свой человеческий облик, превращающийся в реальный кошмар, порождение безумного разума, чудовищный эксперимент природы. Но я любила его, это нечто, заключенное в огромном сильном теле, и не могла смириться с мыслью, что потеряю Томаса раз и навсегда…       К вечеру заправка опустела. Удивительно, обычно посетители остаются здесь до самого закрытия. Неужели всех напугала эта история про неизведанного зверя в лесу, и все решили убраться по домам еще засветло? Будто бы их это спасет. Думаю, если Томасу все-таки приспичит переключиться на людей, он с легкостью дернет кого-нибудь со скотобойни или из открытого окна проезжающей мимо него тачки, а мне лишь останется парадно открывать и закрывать дверь подвала и подчищать следы. Устало прислонившись лбом к деревянной шероховатой поверхности двери, я заученными движениями закрыла ее на замок. Домой совершенно не хотелось, надоело торчать там в неведении и знать, что еще один день прошел впустую, проведенный наедине с самой собой. Наверное можно покататься по местным дорогам возле леса и, может быть, увидеть старика Теда, вынюхивающего следы Томаса. Будто это так легко сделать…       Сажусь в машину, задумчиво поворачиваю ключ зажигания и… Ничего не происходит. Нет привычного рыка старого мотора. Делаю еще одну попытку, еще, и еще, и еще. Тишина. Выскакиваю из машины и со злостью пинаю колесо. Что на этот раз? Еще и собственная тачка решила послать меня на хер? Открываю капот, придирчиво изучаю каждую встроенную железяку в машине, надеясь увидеть причину заглушки, и я вижу. Первое, что бросается в глаза — это отсутствие свечей зажигания и второе: были перерезаны некоторые контакты, соединяющиеся с движком. Неприятный холодок прошелся по пояснице, поднимаясь все выше, от чего волоски на коже встали дыбом, будто под действием тока. Какое-то время тупо пялюсь в открытый капот, боясь шевельнуться. Кто-то хочет, чтобы я не смогла уехать отсюда, но кто? Неужели я так плохо обслуживаю покупателей, что клиенты решили меня убить? Верчу головой в разные стороны, как назло, стоянка пустовала и даже на дороге вдалеке не виднелось ни одной машины. Вспоминаю о сумке, в которой находился нож, прихваченный с работы, запускаю ладонь внутрь и неуверенно зажимаю холодную сталь. Становится немного спокойнее. Что ж, если мне поторопиться, я могу пройти пешком, срезав по лесной тропе и выйти прямо у дома, это займет всего минут тридцать. Благо Томас избавил лес от хищников, и проход был свободным. Закрыв машину, тут же прибавляю шаг и, не оборачиваясь, легкой трусцой бегу к лесу, почему-то там мне будет спокойнее, чем здесь, стоя неизвестно у кого на виду. — Эй, крошка, тебя подвезти? — слышу позади знакомый глумливый голос и резко оборачиваюсь. Из-за угла заправки выходит мой пакостный знакомый, который так нахально клеился ко мне два дня назад. — Я подумал и решил быть на этот раз настойчивее, пришлось немного разобраться с твоей тачкой. Ты же не в обиде, детка? — Откинув назад светлую челку, парень, ухмыляясь, кивает в сторону сломанной машины. Мои глаза округляются от страха, и я невольно вскрикиваю, когда вижу, что из-за деревьев, совсем рядом со мной появляются два его знакомых. Выходит, они всё подстроили, нарочно оставили меня без машины, дождались, пока стоянка опустеет от посетителей, и поймали как мышь, загнанную в клетку. Меня загнали в ловушку. Сердце забилось с неистовой силой, глаза заволок красный туман ярости. — Отвалите от меня, какого черта вам надо? — почти рычу я, пятясь назад, сжимая за спиной нож трясущимися потными руками. Но мой жалкий лай абсолютно не впечатляет окружавших меня парней. Наоборот, только веселит их. — Всего лишь приятно провести время, ты же не против? — смеясь, говорит высокий выродок, который стоит ближе всех, затем делает шаг навстречу и хватает за руку, притаскивая ближе. Могу поклясться, что от его потёртой куртки пахнет кислым пивом и самым дешёвым на свете горьким одеколоном. Меня снова замутило, в висках с силой стучала кровь, рождая убийственную пульсацию в несчастных сосудах. — Не трогай меня!!! — визжу, что есть силы, пытаясь вырваться из чужих накаченных лап. Лихорадочно силюсь вспомнить все приемы самообороны. Какие самые болезненные места? Пах? Горло? Глаза? Парни были очень здоровые, до Томаса им, конечно, далеко, но даже так я была гораздо меньше и тоньше их, возможность справиться с кем-то из насильников была равна абсолютному нулю. Пытаюсь вздохнуть, как можно глубже, чтобы закричать и позвать на помочь, что есть мочи, но кого звать, когда рядом нет даже шатающей по обочине дворовой исхудалой псины? — Не будь неразговорчивой, малышка… — глумливо повторяет один. — Люблю таких… — тошнотворно облизывается второй. — Тащи ее сюда, Фрэнк! — нетерпеливо пристукивает ногой третий. Словно в замедленной съемке я вижу, как круг сужается, твари в человеческой оболочке сдавливают меня в тиски, заставляя метаться от одного к другому, словно я была всего лишь мячом для пинков.       Не помню, как все произошло, как я смогла вырваться, но сквозь свой отчаянный крик я слышу громкий мужской возглас, когда моя рука с зажатым в ней ножом рассекает щеку ближайшего парня. Я чувствую, как капли крови орошают поверхность кожи, обжигая ее словно синильная кислота. Бросаюсь, что есть мочи к лесу, тут же стараюсь скрыться за деревьями, однако слышу позади себя ожидаемые, полные ярости вопли: — Держи эту тварь, она меня чуть без лица не оставила!!!       Бежать, бежать, бежать… Страх — лучший стимулятор для бега по пересеченной местности. Скорее, скрыться между деревьев, ведь до дома совсем недалеко. Лечу, что есть мочи, правый бок тут же начинает нестерпимо колоть. Замечаю, что все еще сжимаю в руке нож, но не собираюсь с ним расставаться. Я боюсь оглядываться, боюсь увидеть, что они гоняться за мной и вот-вот схватят за шиворот, чтобы дать свершиться всем своим гнусностям. Дыхание сбивается, во рту дико пересохло, я уже еле передвигаю ноги. Последний раз я так бежала в ту ужасную ночь, когда Томас подарил мне вторую жизнь и свободу. И вот снова этот лес, и за мной снова погоня. Только на этот раз все будет без хеппи-энда. Не надо быть слишком умной, чтобы это понять. Удовлетворив свои низменные инстинкты, эти ребята с легкостью перережут мне глотку моим же ножом, чтобы я не заявила на них в полицию. А истерзанное тело бросят где-нибудь в лесу, замаскировав преступление под нападение потрошителя волков.       Я почти начинаю видеть просветы между деревьями и очертания нашего дома, как слышу сзади себя быстрый топот ног. Секунда… я ощущаю сильную подсечку. Удар по голени швыряет меня со всего маха вниз, сверху наваливается тяжеленное потное тело, придавливая всем своим весом к земле. Больно ударяюсь лицом о поверхность так, что темнеет в глазах. Дико визжу, стараюсь сдвинуть с себя тушу мужика, готовая до последнего рвать, кусаться, царапаться, лишь бы не сдаваться без боя. — Я поймал ее! Фу-ух, быстро бегаешь, я уж было подумал, что мы тебя упустили! — ликует все еще лежащий на мне парень и, слегка приподнявшись, резко хватает за волосы на макушке. С наслаждением стискивает кулак и начинает ударять меня лбом и носом о твердую землю. — Это должно тебя угомонить, тупая тварь, — с ненавистью выдыхает он мне в ухо, разбитого носа едва достигает смрад из его прокуренной пасти, и желудок сдает позиции. Меня мучительно рвет под омерзительный гогот байкеров. Но даже мое нынешнее положение не дает напавшему ослабить хватку. Выродок больно хватает за руки, переворачивая к себе лицом, и я вижу его рожу. Тот самый — лысый с бородкой, от которого меня воротило больше всех. Хищно оглядывает меня и задранную на животе кофту, где виднеется оголенный живот. — Чур, я первый, — плотоядно облизывает сухие растрескавшиеся губы, на которых видны отслаивающиеся кожные частички. — Уверен, ты будешь скулить, как сучка, и просить добавки. — Растопыренной пятерней он размазывает кровь по всему моему лицу, пачкает ею рот, нажимая подушечкой большого пальца на нижнюю губу, пытаясь пропихнуть свой вонючий палец между зубов, и я готовлюсь откусить его поганую фалангу, но нас прерывают.       Слышу приближающие шаги и сбивчивое дыхание. Его друзья нагнали нас, так же с ухмылками осматривая мое положение. — Грёбаный спринтер! — слышу сдавленное ругательство, ощущаю чувствительный пинок ботинком в бок, от чего из стиснутого рта вырывается мучительный стон. — Надо было ее отодрать там на заправке, а не лясы точить! — здоровяк раздражён, смачно сплёвывает на землю возле моей головы, едва не попадая на кожу. Ощущаю очередной тошнотворный комок, подскочивший из желудка к горлу. Нутро сжимается от страха и омерзения. — И здесь успеем! — воодушевленно вторит ублюдку его дружок. Чувствую, как начинает темнеть в глазах.       Одна рука лысого выродка начинает шарить у меня под кофтой, больно стискивая мягкую грудь, другая ищет застежку на моих джинсах. Бешено верчусь под ним, как одержимая, визжу, что есть мочи, стараюсь дотянуться до его лица и выцарапать глаза к чертям собачьим, но слышу лишь мерзкое подсмеивание, и мои руки безжалостно сцепляют между собой тугим ремнем. Глаза застилают слезы, я начинаю звать Томаса, что есть мочи, вожу глазами по лесу в надежде, что сейчас он выйдет из тех густых кустов, спасет меня и накажет ублюдков, но его нет и всё меньше становится надежды на спасение…       Вопли, по началу забавлявшие ублюдков, теперь начинают их злить. Я снова получаю удар, на этот раз кулаком в лицо, куда-то в область скулы, и это на время меня дезориентирует, заставляя замолчать. — Да заткнись ты, стерва! Она так орет, что сейчас сюда все местные сбегутся с отрядом копов! — злобно замечает высокий, что связывал мне руки. — Никто тут тебе не поможет, усекла? Заткни ей пасть, Джонни! Захочешь натолкать ей в глотку, развяжешь! — Я не собираюсь тащить ее обратно к поганой тачке, так что лучше уж здесь, — недовольно рыкнул ублюдок, что сидел на мне, и, зацепив руками мою кофту, потянул ее за обе стороны, от чего послышался звук разрываемой ткани. После этого меня снова грубо вздёрнули, затем в рот с силой воткнулась скрученная ткань моей собственной кофты, я боролась с мучителем, бешено сжимая зубы, но тут он подло и до одури сильно впился безжалостными лапами в мою грудь, выкручивая сосок так, что я завизжала от пронзившей все тело боли. Зубы разжались, кляп оказался на месте. Сделав свое черное дело, парень встал с меня и отряхнул руки. — Смотри, там какой-то дом… — зазвучали голоса надо мной сверху. Я едва дышала разбитым носом, пытаясь задействовать заткнутый рот, дергая руками и суча ногами, но на меня теперь обращали внимание не больше, чем на перепрелую лесную листву. — Предлагаешь завалиться в жилой дом с девкой на плечах? — Ты, что, не слышал? В этом доме давным-давно никто не живет из-за убийств, что там происходили многие годы…       Затаив дыхание, я не верю своему спасению. Неужели Бог все еще не оставляет меня? Неужели надежда на вызволение появилась, хоть и ничтожно малая? — Ладно, черт с вами, заебали! Не хочется сдаваться копам с полными карманами дури и стояком в штанах.       Хмыкнув, лысый снова нагибается ко мне и, грубо взяв за шкварник, запрокидывает себе на плечо. — Майк, пойдешь первым, посмотри, нет ли там кого, мы подождем здесь, если что, представишься разносчиком пиццы или еще какого-нибудь дерьма, короче, придумаешь…       Вспоминаю все молитвы, которые знаю, надеюсь, Томас окажется дома и у него хватит ума не выйти на стук в дверь. Кроме меня в это время к нам никто не приходит, а о посещении Чайной дамы он знал вчера. — Нет там никого, но дверь открыта была, погнали.       Болтаясь на плече ублюдка, я вижу, что уже достаточно стемнело. Кое-как извиваюсь, чтобы увидеть дом, и с облегчением замечаю, что свет нигде не горит. С отвращением пытаюсь стряхнуть руку урода со своего зада, но получаю только еще один смачный шлепок. Подойдя к дому, незваные гости с ноги открывают дверь и буквально вламываются в нашу с Томасом обитель. — Ну и халупа, хотя какая разница, где ее трахать, давай сюда, а ты дверь закрой! — светловолосый показывает на диван в нашей гостиной. Меня с размаху кидают на него и тут же придавливают всем телом, стаскивая с меня джинсы. — Готова испытать кайф, крошка? — противное шипение в ухо режет слух, я мычу и скулю, что есть мочи, и получаю очередную грубую пощечину, от которой звенит в ушах. — «Томас, пожалуйста, Томас…» — в изнеможении мотаю головой, все еще пытаясь отбиться, пока, наконец, что-то сильное внезапно не сбрасывает лежащего на мне парня куда-то в сторону, затем запускает им в стену, словно снарядом, заставляя всех остальных в ужасе замолчать.