Словно провожая теплый пятничный вечер, многоголосное щебетанье птиц в саду постепенно стихает; Рей неспешно готовится ко сну, когда приглушенный шорох за приоткрытым окном вырывает ее из свойственного ей состояния мечтательной меланхолии.
— Вот же дерьмо, — голос, резкий и отрывистый, нарушает тоскливую сумеречную тишину буквально за секунду до того, как в поле зрения Рей возникает… рука. Длинные худощавые пальцы, владельца которых она несомненно смогла бы узнать всегда и везде, плотно обхватывают узкий деревянный подоконник.
— Бен! — восклицает она, бросаясь к окну и со всей силой дергая створку вверх. — Ты что творишь? Жить надоело? — перегнувшись через оконную раму, Рей бросает мимолетный взгляд вниз, впрочем, тут же отводя его, потому как глаза начинают непроизвольно слезиться от одного только вида головокружительной высоты. — У тебя явно не все дома… Ты же мог убиться… или, как минимум, покалечиться. Это ты брал в расчет?
Тяжело дыша, Бен взбирается на подоконник и, перевалившись через него, залезает в ее комнату, прежде чем затаив дыхание, с довольной ухмылкой расположиться на ковре.
— Догадывался о вероятности такого исхода, — как ни в чем не бывало отвечает он. — Но оно того стоило.
Скрестив на груди руки, Рей не прекращает буравить его осуждающим взглядом.
— Вдруг тебя кто-то видел…
— Совершенно исключено, — заверяет парень. — У нас как раз гостит мой дядя, так что мама с папой будут часами заняты разговорами. Они даже не заметят моего отсутствия, поверь мне на слово. К тому же уже поздно. При любом раскладе все уверены, что я уже сплю.
Рей медленно кивает, однако ее исполненный тревогой взгляд невольно скользит следом по направлению к собственной двери. Бен же, между делом успев приподняться, теперь опирается на локти, мягко и с пониманием вглядываясь в ее откровенно взволнованное выражение.
— Как он?
— При смерти, — монотонно, почти равнодушно откликается девушка.
— Значит, нам и о нем ни к чему беспокоиться. Все равно не узнает, — спокойно заверяет Бен. — Никто никогда не узнает. Это будет нашим секретом.
— Как ручей, — шепотом, почти беззвучно откликается Рей, краем глаза замечая, как Бен коротко кивает в знак согласия.
— Да. В точности, как ручей.
Протянув Бену руку, девушка помогает ему подняться на ноги, но снова замирает, пока с внезапным уколом тревоги смущенно наблюдает за тем, как тот завороженно принимается осматривать ее комнату.
— Ух ты, — выдыхает парень, резко оглядываясь на нее. — Это… что-то с чем-то.
Неоспоримая горькая правда заключается в том, что комната Рей представляет собой идеальный пример, классический образец типичной обители ребенка — маленькой девочки. Оклеенные обоями в нежных тонах стены пестрят цветочными узорами, в то время, как ярко розовые, мягкие лоскутные коврики покрывают каждый миллиметр поверхности деревянного пола. Сами же стены увешаны целым рядом плакатов с изображением известных балерин: Анны Павловой, Галины Улановой и Алисии Марковой; и только в дальнем углу спальни, словно напоминая об ее прямом предназначении, красуется огромная одинокая кровать, укрытая плотным розовым одеялом.
— Это его рук дело, — спешит оправдаться Рей. — Ну, все, кроме… — указав на картинки с балеринами, девушка ощущает, как на ее щеках расцветает легкий румянец. — Они мои.
Уложив в голове полученную информацию, Бен разворачивается к Рей, которая в свою очередь успевает разглядеть в его глазах искру неподдельного интереса.
— Тебе ведь действительно нравится танцевать, так? Даже если он изначально заставлял заниматься… Ты искренне любишь балет.
— Да, — вздохнув, в знак подтверждения кивает Рей. — Люблю. Деда со временем возненавидела, а вот танцы — не могу, — она вздыхает, поворачиваясь, чтобы, наконец, встретиться взглядом с Беном; искренняя, непритворная грусть вперемешку с сожалением отражается на ее загорелом лице, мастерски украшенном россыпью очаровательных веснушек. — По большому счету, если размышлять логически, балет должен быть мне также ненавистен, как и дедушка, выходит так? Раз уж все началось с него… так сказать, по его «настойчивой инициативе». Именно он заставлял меня заниматься, несмотря ни на что. А все потому, что буквально жаждал лицезреть свою «единственную, горячо любимую» внучку, порхающей по сцене в красивой розовой пачке. Только вот, знаешь, как бы странно это сейчас не прозвучало, даже после всего этого я не испытываю отвращения к танцам. Ни капельки. Наверное, для этого слишком люблю балет. Когда я танцую… — Рей замолкает, внезапно смущенная безотчетным порывом, своей собственной искренностью.
— Когда ты танцуешь… — подбадривает парень, глаза которого по-прежнему не покидают ее ни на секунду; темные и ищущие, они бесстыдно исследуют безбрежное пространство ее души, заглядывая в самые потаенные, скрытые от любопытных глаз уголки.
Спустя мгновение лицо Рей освещает легкая, непринужденная улыбка.
— Даже не знаю, как описать. Наверное, в некотором смысле, танцы позволяют мне хоть на какое-то время почувствовать себя свободной. Понимаешь, свобода для меня в диковинку. Странное, далекое чувство… скорее абстрактная фантазия… Что-то вроде сокровенной, но несбыточной мечты. Только вот, согласно моему опыту, на крыльях мечты далеко не улетишь. Вдоволь налетавшись, я опять возвращаюсь в неизбывную реальность, в которой я не более чем маленький воробей, запертый в позолоченной клетке.
Вместо ответа Бен нежно улыбается ей, прежде чем взобравшись на кровать, по-хозяйски распластаться на розовом покрывале. Устало откидываясь назад, так что его голова упирается в стену, он отказывается сводить с Рей задумчивый взгляд, наполненный такой невыразимой печалью, что в груди у нее зарождается странная щемящая боль… На фоне нежно-розовых оттенков ее подушек и одеяла Бен выглядит непривычно взрослым, темным, мужественным, и девушка нервно сглатывает.
— Ты вовсе не воробей в клетке, — мягко возражает он. — Если уж на то пошло, ты больше похожа на одну из сказочных принцесс: заложница страшного монстра, спрятанная в огромном замке, охраняемом огнедышащим драконом… Или закрытая в башне на вершине холма прекрасная пленница, или…
— Как Рапунцель, — вмешивается Рей, подступая вплотную к кровати, прежде чем, наконец, прилечь рядом с Беном, свернувшись калачиком.
Внезапно девушка чувствует себя настолько измотанной и опустошенной, что надежная и безмятежная фигура на кровати кажется ей сейчас единственным островком покоя и умиротворения, своего рода тихой гаванью, спасительным маяком среди разыгравшегося в застенках и за их пределами бессмысленного хаоса. Устроившись у Бена под боком, она упоенно вздыхает, прежде чем прикрыть тяжелые веки, как по волшебству убаюканная его уютным, успокаивающим теплом.
— Ты имеешь в виду Рапунцель.
К своему собственному удивлению, сквозь парализующую дымку усталости Рей ощущает, как тяжелая рука Бена скользит по ее макушке, бесцеремонно зарываясь в распущенных волосах. Спустя мгновение, он принимается поглаживать их, лениво перебирая легкие прядки твердыми пальцами, при этом едва касаясь кожи головы притихшей девушки, и она снова вздыхает.
— Не помню такую, — чуть слышно произносит он.
— Рапунцель? Она была заключена в высокой башне без дверей и ступеней гадкой ведьмой.
— Почему?
— Ее родители… — начинает Рей, сладко зевая. — Они украли у ведьмы… Не помню, что-то украли… Вроде, для сюжета не так важно, что именно. Все, что имеет значение, это то, что колдунья отомстила им за их поступок, отплатив той же монетой. Она забрала их ребенка.
Девушка слышит, как Бен шумно выдыхает, отчетливо ощущая, как в воздухе повисает вопрос. Вполне логичный, но оставшийся без ответа.
— Что случилось с ее родителями?
Однако Рей спешит продолжить, умудряясь перебить Бена, прежде чем слова успевают сорваться с его языка.
— Однажды принц слышит, как Рапунцель поет, и следует зову ее голоса, таким образом обнаруживая ее на самой вершине башни. Они влюбляются.
— Сдается мне, что ведьма не была в восторге от такого поворота событий, — негромко произносит парень, еще глубже запуская свои длинные пальцы в ее волосы.
— Угадал. Обнаружив принца в башне, колдунья сталкивает его вниз — прямо в колючие кусты, которые выкалывают ему глаза, в результате лишая зрения. Принцу не остается ничего иного, как бесцельно странствовать в окрестностях… Впоследствии он проводит годы в безуспешных поисках Рапунцель.
Машинально, в полусне, Рей тянется ближе к Бену, служащему сейчас источником целебного, непривычного для нее тепла, плотнее прижимаясь к нему и ощущая, как тот натягивает одеяло на них обоих.
— Не засыпай, — мягко предупреждает парень. — Побудь со мной еще чуть-чуть, хорошо?
— М-м-м, — бормочет Рей, из последних сил сражаясь с опьяняющим дурманом сна, настойчиво угрожающим проникнуть в ее жилы.
— Рей, — просит Бен более твердо, — не засыпай. Расскажи мне, что происходит потом… Чем заканчивается эта история? Рапунцель удается спастись от ведьмы?
— Она убивает ее, — сквозь пелену сна подтверждает Рей. — У нее получается перехитрить колдунью, и та в итоге находит свою погибель. А потом Рапунцель навсегда покидает башню, самостоятельно отправляясь на поиски принца.
— А как же ее родители?
Рей болезненно сглатывает.
— Наверное, им не отведено важной роли в этой истории. Или, может быть, к моменту ее освобождения, они просто теряют любую значимость. Ее мысли заняты другим — принцем.
Рей хмурится, чувствуя, как в ответ Бен тихонько посмеивается.
— Она когда-нибудь находит его?
— Они находят друг друга, — задумчиво откликается девушка. — Однажды принц снова слышит, как она поет, спустя многие годы, так что они воссоединяются. И ее слезы… Слезы счастья… Они исцеляют его, — Рей резко открывает глаза, глядя на Бена, который сейчас пристально смотрит на нее сверху вниз. Она ничего не может с собой поделать: рука сама тянется к щеке парня, прежде чем нежно коснуться грубоватой кожи самыми подушечками пальцев. Бен мгновенно прижимается лицом к ее ладони, оставляя легкий поцелуй на запястье; там, где учащенно бьется ее пульс. — Они исцеляют друг друга.
— Хорошая история, — хрипло шепчет парень. — Знаешь, похоже, Рапунцель тоже была воробьем в позолоченной клетке. Прямо как ты.
На мгновение задумавшись над этим замечанием, Рей наконец кивает в знак согласия.
— Может быть. Только я не ищу принца.
В ответ на ее слова Бен ласково улыбается.
— Нет, — соглашается он. — Как и Рапунцель, ты просто пытаешься сбежать; вы обе — воробушки, стремящиеся летать.
Мечтательно улыбаясь, девушка снова закрывает глаза.
— Вот бы уететь, чтобы уже никогда не возвращаться… — шепчет она.
— Куда бы ты полетела? — спрашивает Бен, приспускаясь, чтобы улечься прямо напротив нее, и замирая только тогда, когда две головы разделяют одну подушку. — Если бы ты могла улететь уже завтра, куда бы ты направилась?
— Возможно, в Ленинград, — шепчет Рей. — Или Париж. Или Лондон. Куда угодно, где есть хорошая балетная школа.
Кивнув, парень протягивает руку, чтобы убрать несколько выбившихся прядей со лба девушки.
— А ты? — спрашивает Рей, снова открывая глаза, и он ласково улыбается ей, проводя рукой по мягким, слегка запутанным волосам.
— Мне хорошо здесь и сейчас, — шепчет Бен. — Вот так.
Девушка облизывает пересохшие губы; очередная волна беспокойства, странной тревоги накатывает на нее, мгновенно рассеивая дымку сна.
— Бен, — начинает она, чувствуя, как глубоко внутри зарождается неизбежный вопрос. — Ты пробрался сюда сегодня вечером, чтобы убедиться в том, что я не пошла на эту вечеринку?
В качестве ответа парень лишь пожимает плечами, выглядя при этом так, словно ее вопрос оставляет его совершенно равнодушным.
— Я пробрался сюда сегодня вечером, потому что хотел увидеть тебя.
«Не подтверждает, но ведь и не отрицает»— тревожно думает Рей.
— Почему? — спрашивает она, стараясь не обращать внимания на темные глаза, задержавшиеся на ее губах.
Бен глубоко вздыхает, так что Рей ощущает его теплое размеренное дыхание на своей щеке, пока его рука по-прежнему играет с кончиками ее волос.
— Потому что принцессам не место в башне. Они рождены для свободы. Когда находишь в клетке воробья, единственное, чего тебе хочется — это увидеть, как, распустив крылья, он наконец взлетает.
В комнате Рей невероятно тихо и спокойно. Словно крупинки в песочных часах, одна за другой текут волшебные минуты; время, в котором девушка не ощущает ничего, кроме приятного тепла тела Бена, неподвижно лежащего рядом с ней, и зачарованных звуков его ровного и глубокого дыхания. Это настолько завораживающе, что она снова закрывает глаза, готовая провалиться в безмятежный сон, найдя надежное убежище прямо на изгибе его руки, однако Бен отстраняется.
— Мне пора, — говорит он.
— Бен…
— Приходи к ручью завтра утром, хорошо?
Он целует ее в лоб, и Рей садится, уставившись на него, пока тот быстрым шагом направляется обратно к распахнутому окну, за которым нет ничего кроме ночной тьмы и абсолютной тишины.
— Бен?
Подняв взгляд, парень вопросительно смотрит на нее, и Рей чувствует как краска приливает к ее лицу.
— Приходи завтра вечером.
Бен кивает.
— Обязательно.
***
Рей выжидает несколько тревожных дней, прежде чем, за неимением других вариантов, отправиться за сборником стихов к Бену. Обуреваемая тягостными сомнениями, она даже успевает заскочить в единственный местный книжный магазин, расположенный на окраине города, однако стоит ей только озвучить свой вопрос, продавец принимается озадаченно чесать затылок.
— Неруда? — удивленно уточняет он. — Если честно, такого запроса за все время моего пребывания здесь еще не поступало. Поэзия, в частности иностранная, не пользуется особым спросом в этих краях. В продаже этого сборника точно нет… Я мог бы заказать его для вас уже сегодня, но доставка скорее всего займет около двух недель.
Рей обреченно вздыхает, мотая головой.
— Нет, так долго ждать я не могу. Он мне нужен для… — она замолкает, глубоко выдыхая. Для похорон.
Продавец кивает с пониманием.
— Может быть вы знаете кого-то, у кого вы могли бы одолжить экземпляр?
Рей снова вздыхает.
— Да.
***
Рей долго неуклюже стоит перед входом в дом Леи —
«нет, не Леи; теперь это дом Бена» — прежде чем, наконец, осторожно постучать в дверь костяшками дрожащих пальцев.
Та распахивается спустя несколько, кажущихся ей целой вечностью, мгновений, и Бен предстает перед ней, вооруженный острым, прожигающим насквозь взглядом.
— Ты пришла за книгой, — констатирует он прямо, без лишних вступлений и никому не нужных обиняков.
Никаких заученных приветствий. Никаких условностей и неуместных вопросов о самочувствии. Все, что у них осталось, — сухие, резкие слова и разговоры по существу.
Рей кажется, что ее натянутые, как тетива нервы, готовы порваться или выстрелить в любую минуту.
— Да, — отвечает она. — Заскочила, чтобы забрать сборник.
— Проходи, — Бен кивает, коротко оглядываясь через плечо. — Сейчас принесу. Раз уж ты тут, заодно отдам несколько вещей, предназначенных для тебя. Ты можешь забрать их прямо сейчас.
— Каких вещей? — спрашивает Рей, напрягаясь еще больше.
— Мама оставила тебе кое-что. Я сейчас исключительно о личном. Очевидно, что деловая и денежная сторона… — его голос срывается, и Рей кивает.
— Этим занимаются адвокаты, — заканчивает она. — Не волнуйся, мне ничего не нужно. Все права на наследство принадлежат тебе и только тебе.
Бен резко вскидывает голову, прожигая взглядом ее лицо.
— Будто меня интересует хоть что-то, относящиеся к этому проклятому наследству.
— Все, что когда-то принадлежало Лее, теперь твое по закону.
— Мне никогда не было нужно ничего из этого. Ни тогда, ни теперь.
— Тебе в любом случае придется…
— Рей, — голос Бена опасно низок. — Мне, черт побери, не нужно ничего из этого.
Несколько мучительных мгновений они просто смотрят друг на друга.
— Хорошо, — твердо произносит Рей, первой отводя взгляд. — Я выкуплю твою половину.
Прищурившись, Бен гулко вторит ей:
— Выкупишь мою половину?
— Да. По разумной цене. Я справлюсь, то есть… Мне нужно будет связаться с банком, может быть, придется заложить дом, но да… я выкуплю твою часть.
Беззвучная тень проскальзывает в глазах Бена, по мере того, как они опасно сужаются.
— По разумной цене?
— Ты осведомлен о точном финансовом положении предприятия «Новой республики», — пожимает плечами Рей. — Следовательно, ты и сам прекрасно знаешь, что я могу и не могу себе позволить.
— Знаешь что, — внезапно произносит Бен, и его голос приобретает неестественно шелковистый, ровный тон. — Я отдам тебе половину компании в обмен на землю, пролегающую за нашими домами.
Сердце Рей, кажется, перестает биться в ее груди, вместо этого принимаясь бешено стучать в пересохшем от волнения горле.
— Землю?
— Да. Всю. Наши деды изначально приобретали ее с целью дальнейшего развития. Почему бы не закончить начатое ими, тем самым почтив оставленное нам наследие?
— Но как же?.. Они ведь собирались получить разрешение на строительство и… И…
— И что? — тихо спрашивает Бен.
— Там ручей, — заканчивает Рей дрожащим голосом.
Повисшая между ними тяжелая тишина, стремительно превращающая в черную дыру, кажется, в любую секунду грозит поглотить их обоих, и Рей видит, как Бен прерывисто выдыхает, словно пытаясь успокоиться.
— Что с того? — спрашивает он. — Разве это не всего лишь дурацкий ручей, Рей?
У Рей нестерпимо кружится голова, и она чувствует, как предательски начинают дрожать влажные ладони. Ей кажется, что все происходящее — это какой-то странный тест, где изначально не предполагается ни одного верного ответа, и ей в любом случае суждено провалиться.
— Бен…
— Это просто ручей, не так ли? — снова спрашивает он, наклонив голову к ней, прежде чем прошептать на ухо: — Скажи мне, Рей… Просто скажи сейчас, что все это не значит для тебя ничего.
Кажется, до крови закусив губу, Рей лишь бессильно роняет голову.
— Ты срубила дерево, — выплевывает Бен, но его дыхание теплым эхом отзывается на ее щеке. — А я уничтожу ручей. Сотру его с лица земли. Давай избавимся ото всех улик. С первой до последней, а?
Сжав дрожащие кулаки, Рей не произносит ни слова, не сводя затуманенного взгляда со старого ворсистого ковра в гостиной. Вздохнув, Бен отступает.
— Подумай об этом. Компания стоит больше, чем земля, а земля, очевидно, ровным счетом ничего для тебя не значит. Отпусти ее, Рей.
Несмотря на прожигающую ее грудную клетку боль, Рей заставляет себя сделать глубокий вздох. Она должна справиться и с этим. Подняв голову, девушка встречается взглядом с Беном. Его глаза по-прежнему суровы, все еще наполнены бессильной злостью и затаенной, почти детской обидой; только вот в них не осталось совсем ничего от мальчика, который когда-то любил ее. Сердце и выражение лица Рей смягчаются, и она грустно выдыхает.
— О, Бен, — шепчет она, и пронзительная, всепоглощающая нежность в ее голосе, должно быть, застает его врасплох.
Мышцы лица мужчины ритмично подрагивают, словно обнажая тонкую трещину, пробегающую по всему периметру его щеки; многолетний шрам, под которым прячется, таится настоящий Бен. Маска создает впечатление непреклонности, вымученного безразличия, но под ней… Под ней он мягкий, нежный и добрый, и на короткое мгновение Рей удается снова увидеть его таким, каким он является на самом деле, а не тем, кем хочет казаться.
— Бен, — снова шепчет она, но трещина исчезает так же быстро, как и появилась, и Бен снова отступает от нее.
— Схожу за книгой и некоторыми мелочами, которые она тебе оставила.
Когда он возвращается, сердце Рей замирает, следом словно переворачиваясь в груди. В его руках устроился деревянный сундук, тот самый, с чердака; выгравированные на дереве воробей и певчая птичка при дневном освещении глядят на нее прямо с пыльной крышки. Бен небрежно кидает сундук на стол, прежде чем следом бросить поверх него сборник стихов Неруды.
— Это далеко не все, что упоминается в завещании, — уточняет он, пожимая плечами. — Она оставила тебе одежду, фотографии… Но это все, что мне пока удалось найти.
— Не нужно, — осипшим голосом просит Рей, ее глаза прикованы к деревянному сундуку. — Это вещи твоей матери… Мне не… Они должны остаться у тебя.
— Я не пользуюсь женской одеждой, Рей, — колко, не без доли яда в голосе замечает Бен.
Рей качает головой.
— Когда-нибудь у тебя появится дочь… Оставь все это для нее.
Бен пожимает плечами.
— Я давно уже не имею привычки цепляться за вещи и пустые надежды, ссылаясь на «когда-нибудь» или «однажды», — холодно отрезает он. — Забирай все. Они твои.
Рей кивает, ее взгляд все еще не отрывается от сундука, пока сердце по-прежнему стремится выпрыгнуть из груди.
«Знает ли Бен, что было в этом деревянном сундуке? Кто положил туда письма? Он? Или это сделала Лея?»
Бен тем временем, кажется, успевает отследить ее застывший взгляд, которым она пожирает сундук.
— Ее последняя воля была однозначной, по крайней мере, что касается этой коробки, — поясняет он, и от Рей не ускользает легкое замешательство в его голосе. — Мама настойчиво просила передать ее именно тебе, включая все содержимое. Ей необходимо знать, — написала она, — добавляет Бен, пожимая плечами. — Что бы это ни значило.
«Значит, все-таки Лея», — с грустью понимает Рей.
«Лея положила письма в этот сундук».
— Я наткнулся на него на чердаке, правда, он оказался совершенно пустым, — рассеянно продолжает Бен. — Наследство пустого сундука… Зная маму, ничуть не удивлюсь, если она рассчитывала, что ты таким образом обретешь какое-то духовное прозрение или что-то в этом роде. Хотя, может это просто неудачная шутка.
— Твоя мама никогда бы так не поступила, — отвечает Рей со стремительно нарастающим ощущением сухости во рту.
— Ты права. Мама обладала многими недостатками, но ни пустая клоунада, ни дешевый фарс совершенно точно не были одними из них. Ее юмор был более метким, в чем-то даже специфическим… У нее было весьма острое жало, всегда попадающее точно в цель, и мама точно знала, как и когда им воспользоваться. Хотя странно все это… Похоже на то, что его недавно открывали, — задумчиво замечает Бен. — Отпечатки пальцев на крышке… Да и пыль местами отсутствует. Интересно, что было внутри.
— Письма, — еле слышно шепчет Рей, прежде чем успевает остановить себя.
Взгляд Бена заостряется, устремляясь прямо к ее лицу.
— Письма? — отрезает он. — Какие письма?
Рей печально качает головой.
— Просто старые письма… Это уже не имеет никакого значения.
— От кого?
Рей снова мотает головой.
— Кого-то, кого давно уже нет, — тихо говорит она. — Теперь все это не важно… Как я сказала, ничто из этого теперь не имеет значения. Прошлое должно оставаться в прошлом.
— Рей, — начинает Бен, и в голосе его нет ничего, кроме режущей, слепящей боли. Но Рей быстро обрывает его, поднимая со стола сундук и книгу.
— Я подумаю о ручье, и о твоем предложении, — произносит она, перенимая сугубо деловой тон в попытке оставаться исключительным профессионалом при любых обстоятельствах, как и учила ее Лея.
— Рей…
— Возможно, ты был прав, — добавляет она, пытаясь не уронить сундук по пути к выходу. — Возможно, пришло время отпустить… Похоронить прошлое раз и навсегда.
***
Рей помещает письма обратно в коробку, одно за другим. В некотором смысле это кажется ей правильным, закономерным. Словно долгожданное возвращение домой. В процессе она старается не думать о них, не представлять, что находится внутри каждого, когда-то запечатанного с любовью конверта. И все же одно из них приковывает к себе взгляд, не желая отпускать, пока Рей не прижимает письмо к груди, прежде чем предельно аккуратно распечатать его.
Оно адресовано не на ее имя. На письме виднеется слегка выцветшая, но по-прежнему хорошо различимая надпись
«Принцессе в башне».
«Ты говоришь, что не ищешь принца. И это нормально. Так и должно быть. В конце концов, когда принц наткнулся на башню, он тоже не искал принцессу.
И все же он так безумно счастлив, что нашел ее.
Я не могу дождаться, когда увижу тебя свободной».
