Гамбит

      Иван очнулся где-то посреди ночи или же просто поздним вечером — он не понимал. По острым осколкам, разлетевшимся по полу, скользил бледный свет — луна, стоявшая ровно посередине окошка, печально глядела на разрушенную комнату. Цесаревич с трудом повернул голову, осматривая пространство вокруг себя. Ресницы слиплись, а правый глаз опух. Из окна сквозило — через все стекло тянулись несколько сколов и трещин, было удивительно, что оно до сих пор продолжало держаться в раме.       Омега охнул, немного пошевелившись. Окаменевшие мышцы спины и шеи отозвались тянущей болью. Даже привыкший к холоду, его организм противился лежанию в мокрой одежде на пути гуляющего ветра. Он потянулся, рукой опираясь о пол — вокруг валялись какие-то щепки и обломки. Иван не помнил, когда именно ушёл принц, но судя по покосившейся и вылетевшей из одной петли двери — успокоиться до ухода он не успел.       Зацепившись подрагивающими пальцами за стену, Иван, шипя сквозь зубы, поднялся. Ноги немного затекли, но хотя бы держали, но вот глаза видели плохо, поэтому наткнувшись в темноте на какой-то осколок, цесаревич отступил. Он с трудом наклонился, подбирая какой-то длинный обломок, бывший, кажется, ещё недавно столбиком от балдахина, и, присев на корточки, дотянулся палкой до своих сапог, которые валялись в углу, подтаскивая их к себе.       Осколки хрустнули под подошвой и этот резкий звук, казалось, прокатился по тишине спящего замка от первого до последнего этажа. Иван осторожно подошел к кровати и выдернул из-под рухнувшего балдахина раздражающе красное покрывало. Он не без труда поднял руки вверх, набрасывая на плечи ткань и укутываясь.       Покрывало противно зашуршало о неровную стену, и Иван съехал вниз, садясь на пол. Из его угла у кровати практически не было видно дверь, зато этого места не касался своими ледяными щупальцами сквозняк — и это уже чего-то да стоило. Во всяком случае, в коконе из плотной ткани и подальше от семи ветров, рвущихся из небольшой дырочки в окне, он уже чувствовал себя не таким бездомным. Сколько раз он видел людей на грани жизни? Попрошаек или калек, кого не щадя лупила царская стража, как только они появлялись на горизонте грязные и оборванные, просящие у богатых хоть монету на еду. Иван никогда не вступался. Вероятно, именно по этой причине сейчас он сидел здесь. Вдали от дома. Один. В синяках. Окутанный болью и холодом. Без шанса на… жизнь?       Нет, у него определенно был шанс на жизнь. Но был ли шанс прожить ее хотя бы в половину так долго и так счастливо, как он всегда мечтал. Сомнительно. Иван всхлипнул. Нос зажгло от новой волны тупой, ковыряющей подкорку боли.       Он бы очень сильно хотел сказать, что, сидя в темноте, он размышлял о своём темном плане мести. Но это было не так… Кому он должен был отомстить? Альфреду? Возможно. Кику? Тоже вероятно. Артуру или Александру? Как вариант.       Но в голове крутились, как брошенное в ровное поле колесо, только тихие воспоминания — из детства, из юности. Как обнимал его папа. Как строго, но с потаенной улыбкой глядел на него король. Как посмеивался над ним брат в их шуточных сражениях на мечах. Как родился Константин — его племянник.       Цесаревич с глубокой тоской взглянул на луну. Как высоко была его комната? Так же высоко как его комната, когда его папа, последний раз поцеловав Ивана в лоб, вышел в окно, а не в дверь? Так ли сильно разочаруется в нём брат, как всегда был им разочарован отец? Так ли посмеется своей победе Альфред, как делал это Александр, когда грубостью и силой побеждал младшего брата-омегу в нечестных боях? Он бы не хотел таких воспоминаний для себя, хотя что остается от мертвого человека кроме воспоминаний? Ничего. Так, корм для зверья, да горстка пыли на одежде.       Ему нравилось жить. И он абсолютно точно не хотел умирать — ни здесь, ни сейчас. Он любил теплые вечера, любил маленькие синие цветочки, любил сладкие пирожные на десерт, любил в одиночестве гулять по саду, чтобы вернуться потом и слушать, как омеги-слуги собираются в беседке и тихонько щебечут о новом кузнеце в соседней деревне. Ему много что нравилось в этой жизни. Точнее в той.       Иван не то, чтобы совсем не ожидал, что однажды с ним может случиться что-то плохое. Он не был дураком и прекрасно осознавал слабость омег в этом мире — слабость именно их положения в этом мире. Всё было… шатко. Весь мир был шатким, и, наверное, было бы лучше получать по лицу от судьбы малыми дозами всю жизнь, чем редко, но так, что Ивана каждый раз сносило с ног.       В тишине раздалось тихое урчание — он все еще был голоден и очень сильно хотел спать. Но как только он прикрывал глаза, тут же нереальные прикосновения тонких пальцев пробегали по его макушке, словно снова хотели запихнуть подальше, в мутную воду. Ведь он мог погибнуть сегодня. И не один раз. Почему он просто не дал отпор Альфреду? Почему просто стоял? Он был готов ударить слугу табуретом по голове. Готов был попытаться сбежать. Но как только его взгляд встретился с ясной синевой в глазах напротив — он потерял себя.       Он никогда не был подвержен чему-то, о чём часто трепались болтливые омеги. У него не подкашивались ноги от восхищения, он не испытывал благоговения или желания угодить. И сейчас не испытал. Но когда чужой запах ударил в нос, а собственная кожа приняла жар чужой руки — Иван, он мог поклясться, готов был просто встать на колени и склонить голову. И не важно, что правда была на его стороне по всем фронтам произошедшего. И неважно, что последовало бы дальше. Ему было просто до одури страшно.       Цесаревич положил голову на колени, прикрывая глаза. Ему не нужно было бояться Альфреда, Иван не имел на это права, если хотел прожить немного дольше, чем ничего. Ему нужно было дать отпор — он бы мог это сделать, а не просто получить по лицу, словно провинившийся слуга. Он бы мог оттолкнуть, как делал это уже. Мог бы убежать. Мог бы спрятаться. Мог бы понять план слуги немного раньше.       Но он испугался Альфреда до дрожи в коленях. И эта реакция пугала его не меньше.

***

      Король аккуратно ступал ровно по центру коридора. С его губ периодически срывались слова незамысловатой песенки — она пришла в его жизнь одновременно с фактом его женитьбы. Франциск часто напевал этот незамысловатый мотив, лишенный какой-либо логики: волк, лиса и заяц танцевали бранль. Но много ли логики надо было молодым крестьянам, чтобы в подпитии закружиться в танце.       Франциск просто обожал танцы. Артур же никогда не был склонен к каким-либо проявлениям чувств на людях, а танец — пусть и такой бесполезный как бранль, считал одним из самых вульгарных способов проявления этих самых чувств. Ну, а еще король просто не умел танцевать. Супруг неоднократно пытался разучить с ним самые простые движения, самых простых хороводов, но всё всегда заканчивалось спорами и руганью. Изящнее Артура двигался даже сухостой.       В его руках была сила, а в ногах несгибаемость, достаточные для того, чтобы крушить врагов, но не достаточные для того, чтобы пару раз вскинуть руку вверх и притопнуть ногой, попадая в такт музыки. И королю оставалось лишь, прикрываясь маской невозмутимости, наблюдать за своим омегой. Он восхищался им. Франциск никогда бы не смог преодолеть северные горы верхом на коне, его нежная кожа никогда бы не вынесла суровых морозов севера, шелковые волосы потеряли бы свой блеск на солнцепеке южных побережий. Он жил в этом замке словно прекрасная роза, и Артур готов был на все, в том числе и ради того, чтобы эта роза не увядала никогда. Франциск никогда бы не смог разрубить человека в бою. Но ему и не нужно было — его танец со шпагой всегда заканчивался уколом прямо в сердце. Однажды и Артур так укололся.       Мужчина знал, как отреагирует супруг на появление племянника в замке — Франциск всегда держался за свои крови. Во всяком случае делал вид. Но ведь Артур был с ним, когда пришла весть о… гибели брата омеги. Для Франциска траур остался позади как только его взгляд зацепился за последнюю точку в письме. «Шутка Бога», как всегда пожал он плечами, и альфе лишь оставалось надеяться, что по его небытию супруг будет горевать хотя бы немногим дольше.       Впереди послышался шелест разговоров, выдернувший короля из тягучих размышлений. Рядом с покоями супруга толпились его стражники, вот только дверь в сами покои была настежь распахнута, а из нее то и дело, скрываясь в темноте коридора, выбегали слуги. У Артура похолодело в сердце.       — Ваше Величество… — гвардеец запоздало обернулся на пронесшегося мимо него короля.       В покоях Франциска царили разброд и шатание, и король даже не сразу обнаружил своего супруга в кишении слуг вокруг него. Омега сидел на кровати, как в кокон обмотанный в какую-то толстую ткань. Его подбородок подрагивал, и он, всхлипывая, что-то судорожно твердил обливающемуся слезами Венециано — одному из самых приближенных своих вальтов.       — Ваше Величество, — испуганные слуги, то и дело попадавшиеся на пути у Артура, быстро отскакивали, почтительно кланяясь и практически тут же тут же возобновляя свой путь. Королю казалось, что они двигались лишь от стенки до стенки, лишенные какого-либо смысла в своем передвижении вовсе.       Взгляд не отрывался от Франциска. Крови нигде не было. Лекари, внимательно наблюдали за картинно подрагивающим супругом короля, но не шевелились и ничего не предпринимали, временами тихо перешептываясь. От сердца немного отлегло.       — Ваше Величество!       Только заметивший его появление Венециано, тут же взвился, подскакивая на месте. Франциск тоже поднял взгляд — в его глазах стояли слезы, щеки красные то ли от нервного возбуждения, то ли от соленых дорожек, расчертивших его лицо.       — Артур… — Франциск вздрогнул то ли от собственного охрипшего голоса, то ли в попытке сдержать очередной поток слез, но продолжил: — Альфред, он…       Альфа нахмурился при упоминании брата. Стиснул зубы. Ну как же. Альфред в принципе не имел в себе способностей по удержанию словесного потока, рвущегося из его рта. Артур вообще не хотел рассказывать Франциску про смерть сына Александра… Ну или хотя бы попытаться сделать это настолько аккуратно и незаметно, чтобы дважды потерявший своих детей в утробе омега не принял это близко к сердцу.       — Ничего, тише… — Артур присел на место моментально вскочившего Венециано и приобнял супруга, который тут же вжался ему в плечо лбом. Разум тут же подкинул неприятные воспоминания об Олеге и Александре. — Ничего, такое случается. Бог забрал его душу, и там ему будет легче.       — Б-бог забрал?..- Франциск охнул и, побледнев, приложил руку к сердцу, неловко заваливаясь в своем коконе набок. — Господь всемогущий, как же так… Почему он?.. Он ведь был так молод…       — Тише, успокойся, — Артур махнул лекарям и те зазвенели склянками, смешивая в стакане какой-то зеленоватый раствор. Он попытался притянуть супруга к себе, но тот, неожиданно перестав исполнять предыдущую роль, взвился с силой отталкивая альфу. В его глазах загорелся злой огонёк.       — Ты говоришь мне успокоиться? — Франциск поморщил влажный от слез нос и дернул подбородком, отмахиваясь от подоспевшего лекаря. — Твой брат убил моего племянника, а ты говоришь мне «успокойся»?!       — Что?.. — На этот раз за сердце захотелось схватиться Артуру.

***

      Король едва ли поспевал за своим беременным супругом. Он, если честно, был крайне утомлен долгим возвращением домой, а сейчас же был вынужден практически бежать за Франциском, который бежал за каким-то стражником, который бежал за каким-то слугой…       Они быстро выяснили причины своего недопонимания, и если Франциску стало легче, то Артуру — нет. Он возможно и понимал злость брата на Ивана, но уж точно не верил в то, что Альфред мог причинить ему хоть какой-то серьезный вред. Один раз Иван уже надавал принцу тумаков, и что-то подсказывало, что вполне был в силах потягаться с Альфредом ещё раз.       Слуга впереди резко остановился, из-за чего нехитрая колонна впереди Артура тоже затормозила, заставляя витающего в своих мыслях короля неловко врезаться в спину перед ним. Он выглянул из-за плеча омеги и тихо ругнулся.       — Том, пожалуйста, скажи, что это не та комната… — Франциск судорожно вцепился в рукав слуги, одергивая его назад, словно давая ему шанс одуматься и привести процессию к каким-то другим покоям, но слуга лишь испуганно склонил голову и сглотнул.       — Т-та, Ваша Величество…       Артур осторожно подошел ближе. Дверь в комнату, снесенная с петель, наполовину торчала в коридоре. Похоже он ошибся в расчетах взбешённости своего брата. А Артур очень сильно не любил ошибаться…       Он быстро обернулся, два стражника стояли в шаге, за его спиной, еще несколько чуть поодаль, окружая пытающегося дышать ровно Франциска. Что-то тихо хрустнуло под подошвой, и Артур, сжав зубы, аккуратно заглянул в комнату поверх двери. Едва ли можно было рассмотреть, что-то определенное, но альфа хорошо видел общую картину, благо луна, играя блеклым светом по острым краям разбитого окна, достаточно освещала комнату.       Артур обернулся ещё раз, высматривая среди лиц в коридоре нужное, но не нашел.       — Лекаря позовите.       Из комнаты не доносилось ни единого звука, кроме разве что цепляющегося за осколки ветра — судорожный всхлип Франциска на контрасте этой тишины заставил альфу передернуть плечами. Стражник аккуратно приподнял дверь и отвел ее в сторону, давая Артуру и еще одному альфе пройти внутрь. Лампа в руках второго стражника тут же неровным оранжевым светом затопила темноту холодной комнаты. Сломано было всё, за что мог зацепиться глаз. Разве что, помимо стен.       Артур отодвинул ногой обломок чего-то и осторожно шагнул вперед. Под ногами тут же громко захрустело.       — Не знал, что на Юге не принято стучаться… — тихий голос, больше похожий на сипение, прорезал тишину, заставляя Артура вздрогнуть всем телом и отступить. Он подавил желание громко выругаться и сунул обратно за пояс клинок, который достал скорее рефлекторно.       — У тебя было открыто, — Артур вырвал из рук стражника лампу и, осветив пространство перед собой, сделал два шага на звук чужого голоса. — Да и я смотрю, тебе уже постучали, — король мазнул по цесаревичу и тут же отвел взгляд в сторону, добавляя: — Иван…       — Да, есть немного… — омега то ли закашлялся, то ли засмеялся, заставляя Артура поежиться от этого хрипящего звука.       Он не горел желанием подходить ближе, а то, что было освещено тусклой лампой ему уже не нравилось. Цесаревич, по подбородок закутавшийся в какую-то ткань, сидел в углу, подтянув колени к груди и из-под ресниц наблюдая за мелькающими по лицу альфы бликами света. Через всю скулу у него тянулось темное пятно, а из носа, пересекая губы и подбородок, вниз к шее уходила тонкая кровавая лента.       — Он тебя… тронул? — Артур скривился от собственного вопроса, возможно стоило позвать Франциска, но он боялся, что взбудораженный, супруг может в очередной раз накрутить себя, а значит и нервы альфы.       — А так-то незаметно? — злой взгляд, будто бы даже горящих в темноте, сиреневых глаз, казалось, прожигал альфу насквозь.       — Ты понял, о чём я.       Артур недовольно поджал губы, снова отводя взгляд, на это раз отвлеченный послышавшимся за спиной шумом. В свете двери показалась чья-то тонкая фигура.       — Ваше Величество, — лекарь низко поклонился и сильно сощурился, видимо пытаясь рассмотреть что-либо в темноте комнаты. Артур кивнул в сторону Ивана и, передав обратно в руки стражнику лампу, молча вышел. Он, пожалуй, не сильно хотел знать ответ на свой вопрос.       — Жить будет, — альфа сухо бросил в сторону супруга, и кивнул стражникам. — Во всяком случае дерзость Альфред ему не отбил.       Губы Франциска дрогнули в улыбке, и он шагнул было в сторону комнаты, но тут же остановился перед преградившим ему путь королем. Артур тяжело вздохнул, выдерживая на себе недовольный взгляд.       — Он мой племянник, я хочу быть с ним. Дай пройти.       — Уже глубокая ночь, тебе надо отдыхать, — Франциск сделал шаг в сторону, пытаясь обойти альфу, но тот последовал за ним, опять перекрывая проход. — Тебе нельзя волноваться.       — Дай. Пройти, — лицо омеги похолодело и брови его сошлись над переносицей, будто бы предупреждая короля, что ему лучше поскорее убраться с прохода подобру-поздорову. — Артур!       Наконец не выдержав, Франциск ругнулся под нос и, с силой толкнув мужа в плечо, отодвинул его с прохода. В принципе, он вообще редко когда слушал хоть какие-либо просьбы или тем паче приказы Артура, но альфе стоило попытаться.       Король тяжело выдохнул и провел ладонью по лицу, стараясь смазать с него уродливую маску усталости и раздражения. Он не был против того, чтобы у брата были любовники. Артур даже больше мог сказать — он знал о всех любовниках брата, и, хоть Альфред был и не в курсе, каждый из них был лично одобрен королем. А по тем, кто не был одобрен, давно уже читали молитвы в храмах.       Артур утешал себя тем, что это была лишь необходимость. Хотя едва ли вообще испытывал угрызения совести на этот счет. Он не мог позволить родиться бастарду — ублюдок в первую очередь стал бы проблемой для самого Альфреда. И уж тем более проблемой для Артура. И хоть брат и сам не горел желанием обзавестись потомством, а течки ввиду своей, если можно так выразиться, неопытности называл ловушками для безмозглых — Артур всё равно старался держать принца в узде. И младший брат придворного лекаря как нельзя лучше подходил на роль этой самой узды.       Альфреду очевидно нравилось трахать Кику. А Кику нравился Альфред. Эти факты, а также с виду тихий, но на деле достаточно упорный характер омеги делали из него идеального любовника брата в глазах Артура. Яо, радеющий за честь семьи, никогда бы не позволил Кику понести до свадьбы. Кику никогда бы позволил кому-то еще отираться рядом с Альфредом. А Артур никогда бы не позволил брату узнать об этом молчаливом соглашении. Всё было великолепно в этом круговороте сохранения чести и возможно даже светлого будущего принца Южных Просторов.       Артур не был идиотом. Ему меньше всего в этой жизни верилось в то, что история, которую якобы искалеченный Кику рассказал Альфреду — правда. Омега примерно так же избавился и от предыдущих своих «конкурентов». Кику вообще был до неприличия умной и расчетливой тварью. Так один из омег, которого возжелал Альфред не более пары месяцев назад, буквально через месяц был пойман на краже каких-то неважных, но все же государственных документов и казнен как изменник. Артур прекрасно знал, что этот большегубый поваренок даже читать не умел — но Кику подыграл. И он был уверен на все сто процентов, что омега, который ублажал Альфреда во время возвращения в столицу каким-то образом уже тоже вычислен среди многих и взят Кику на заметку.       Вот только Иван не был конкурентом для Кику. И самоуверенность омеги-служки не знала границ, если он считал, что может хоть каким-то образом сравнивать ценность раздвигания своих ног и ценность цесаревича.       Альфред часто до глупого был слеп, и это пугало старшего брата больше всего на свете. Ведь случись что с Артуром — Альфреда обведут вокруг пальца в ту же секунду, как перестанет биться сердце старшего брата. Во всяком случае ему так казалось.       Король с силой надавил на веки, так что в темноте запрыгали яркие мушки. Ему хотелось спать, но, подозвав одного из охранников, он приказал принести себе кресло и чего-нибудь выпить. Франциск разговорит племянника, а Артур подождет здесь. И первым узнает, что случилось. И лучше бы для Кику было, если его история оказалась правдой. Ради выходок омеги, который выносит его племянника, он бы мог стерпеть бессонную ночь. Ради шлюхи, возомнившей себя омегой принца — нет.

***

      Альфред судорожно выдохнул. Втянуть воздух обратно он уже не смог. Расплав чего-то ядовито-сладкого прокатился по горлу, ощущаясь на языке как все фрукты, что когда-либо пробовал альфа, но запах бил в нос лишь вишней и персиком. Поэтому даже язык, проходящий по чужой приторной коже, покалывало от возбуждения.       Принц запоздало подумал, что Кику похоже готовится к очередной течке. Во всяком случае Альфреду эта мысль нравилась больше чем-то, что, возможно, он просто слишком перевозбудился за последний день. Воспоминания благополучно подкинули образ кудрявого омеги из палаток, сопровождавших воинов. Не то чтобы Альфреда беспокоила течка Кику.       — Мой герой…       Влажный шепот заставил альфу рыкнуть и толкнуться в горячее нутро сильнее. Фарфоровое тело под ним захныкало и застонало. По плечам прошелся приятный холодок вслед за чередой мягких узоров поцелуев. Болезненное натяжение давило немногим ниже живота, практически достигая паха, но вместе с теплом чужого тела на члене растворялось на плотном кольце у основания члена.       Альфред толкнулся еще раз и приподнялся, утягивая омегу за собой. Белая, нежная кожа бедер податливо сминалась под пальцами, позволяя без усилий приподнимать и вновь натягивать чужое тело на себя. Альфа прикусил кожу над розовым соском и, тут же ловя чужие стоны языком, переключился на губы. Кику что-то то ли болезненно, то ли восхищенно, но все равно неразборчиво и обрывисто лепетал, то тонкими пальцами путаясь в пшеничных волосах, то ногтями стараясь зацепиться за чужие широкие плечи, чтобы иметь хоть какую-то точку опоры помимо члена, скользящего между его ягодиц.       Омега изо всех сил пытался удержать любовника мягкими поцелуями и тихими словами, но тот всё равно периодически срывался на животное рычание и быстрые грубые толчки. Звезды сыпались из глаз и громкие стоны больше похожие на рыдания срывались с его губ и тут же тонули в чужом горле. Ноги немели, но чужие горячие пальцы, оставляющие на коже продолговатые синяки, давили на желание омеги не меньше, чем засосы и следы зубов, расцветающие по его телу маками. Принц был не из тех, кто мог сдерживать свою силу в постели… Но не то чтобы Кику беспокоила такая жестокость Альфреда.       Кику извернулся под чужим телом и столкнул принца с себя, заставляя его перекатиться на спину и чертыхнуться. Чужие пальцы с силой сомкнулись на тонком запястье, и омега, проглотив болезненный вздох, наклонился к принцу, постанывая ему прямо в губы.       — Тише, мой герой… — Кику перекинул ногу через альфу, седлая его, и тут же вжался всем телом в неровно вздымающуюся грудь. — Я знаю как будет лучше, тише…       Омега, помогая себе рукой, несколько раз быстро опустился на член, заставляя кажется даже красные покрывала покраснеть еще сильнее от звуков влажных шлепков кожи о кожу. Но принц, практически сразу перехватив инициативу, сел и, смяв чужие ягодицы в ладонях, приподнял и с силой опустил омегу со скоростью, которая была интересна ему. Чужие ноги обхватили его, пятками упираясь в поясницу, и Альфред был готов поклясться, что еще немного, и из него вместе с семенем выйдет и оставшийся от сегодняшней ярости разум.       По шее и спине тек липкий и горячий пот, а сделать вдох удавалось отнюдь не каждый раз. И Альфред хотел бы сказать, что чужое податливое тело хоть немного снимало напряжение в теле, но омега лишь сильнее разогревал его и без того перегревшееся нутро. Заражая возбуждением, Кику и сам заражался, стараясь зажмурить глаза так сильно, чтобы взгляд перестал расплываться во все стороны, но получалось худо. Все его внутренности кипели от грубого трения, и зародившийся в паху тугой комок заставлял все тело омеги сжиматься вокруг таранящего его альфы.       Вдруг от плеча по всему телу прошелся спазм. Ледяная хватка заставила Кику распахнуть глаза и громко вскрикнуть, чувствуя, как комок нервов внутри него разрывается горячим потоком по всему его телу. Глаза сами собой закатились, и разум, словно сброшенный с вершины башни, начал судорожно подавать сигналы о падении, но из его горла через сжатые зубы лишь громче вырвалось какое-то звериное стенание, когда омега почувствовал пустоту внутри себя.       — Вышел.       Мышечные спазмы с невероятной скоростью небольшими волнами прокатывались по животу Кику, заставляя мелко подрагивать и часто-часто моргать. Он с большим трудом осознал, что упал на пол, а если быть точнее — был скинут. Над ним темным изваянием возвышался Артур. Это заставило сущность омеги сжаться под злым, пристальным взглядом чужого альфы. Он попытался приподняться и вновь нырнуть в объятия принца, но тут же буквально был сбит с ног прилетевшим в лицо комком одежды.       — Я сказал, вышел!       На этот раз король рявкнул так громко, что разгоряченное тело омеги тут же прошибло холодом словно копьем. Его испуганный взгляд метнулся к любовнику, но тот, казалось, вообще не осознавал действительности. Продолжая судорожно хватать ртом воздух, словно их с Кику безумная гонка и не останавливалась. Он ошалело глядел на брата, даже не пытаясь ничего сделать. Альфа чертыхнулся и, схватив неторопливого слугу за руку, резко вздернул его на ноги, грубо толкая к двери. Там его уже ждали, а Артуру нужно было поговорить с братом.       Король проследил, как за омегой захлопнулась дверь. Тут же послышалась тихая возня и голоса стражников, за которыми он не услышал шелеста простынь за своей спиной. Пахнуло злостью. Артур успел только развернуться на пол корпуса и выставить вперед руку, как кинжал, зажатый в его пальцах, уперся в кадык брата. Альфа постарался не подавать виду, но рука дрогнула, оставляя на чужой влажной коже едва заметную розовую полосу.       — Сядь, — Артур обвел принца нечитаемым взглядом и хмыкнул, не спеша убирать острие от чужого горла. — И ради бога, прикройся.       Альфред даже не шелохнулся и лишь сильнее навалился на кинжал, наклоняясь ниже и буравя брата злым взглядом, словно проверял его на стойкость. Словно стоит Артуру даже задуматься о том, чтобы сдать позиции — и принц бросится на него словно обезумевшее животное.       — Какого чёрта ты творишь? — каждый звук в словах Альфреда, казалось, гаркал, и Артур деланно расслабленно повел плечами и быстро шагнул навстречу брату, давя на него всем своим положением. — Артур, я тебя…       — Рычишь как шавка! — король рявкнул, словно выплюнул, и с отвращением оттолкнул брата от себя. — Я сказал сядь! Не забывайся, мальчишка, пока что я здесь главный! И я здесь альфа!       Альфред на секунду опустил взгляд, тут же отступая обратно к кровати. Он не боялся… Но иерархия давила на него сильнее прочего и била по его самолюбию, словно молот по голой груди. Уж как не Артуру было знать об этом.       — Пока что… — принц едва слышно сцедил сквозь зубы, повторяя, и, не оборачиваясь, рухнул на постель.       Артур презрительно фыркнул. Альфред мог огрызаться сколько ему угодно.       — Да, — король спрятал кинжал обратно и, за спинку выдернув небольшое кресло из-под какой-то груды вещей, сел перед недовольно сгорбившимся и продолжающим что-то зло бормотать себе под нос братом. — Пока что. Пока что я не вижу других альф в этой комнате помимо себя.       Артур сложил руки на груди и скептично обвел душную комнату взглядом. Пахло… Альфа поморщился. Пахло сексом, что в принципе было логично. Артур не то чтобы не ожидал застать брата в такой компрометирующий момент, все же Альфред был молодым альфой… со своими запросами. И пусть обычно это играло королю на руку, иногда всё же его непомерная активность доставляла определенные проблемы. Как, например, сегодня.       — Я альфа, — казалось, своим злым и упертым взглядом исподлобья Альфред пытался как минимум мысленно развязать брату пупок. Он с детства обладал этим невероятным упорством, этим яростным огнем жизни, какой вестимо считался эталонным для любого альфы.       — Да ладно, — Артур скептически приподнял бровь и закинул ногу на ногу, словно не замечая бурлящего негодованием перед собой. — А я вот буквально пару минут назад видел цесаревича…       — Да этот ублюдок!.. — Альфред взвился мгновенно. Его щеки приобрели пунцовый цвет, и он на секунду подскочил, но, словно ударившись о пустой взгляд, вновь осел на кровать.       — Не смей меня перебивать, — Артур выдержал паузу, чтобы убедиться, что недовольно опустивший глаза брат слушает его. — Так вот. Я видел цесаревича и мне совсем не показалось, что ты, Альфред — альфа.       Король продолжал ненавязчиво изучать брата. Его изображение слегка рябило в глазах, то ли от усталости Артура, то ли от того, что сам принц трясся в бессильной злобе. Его стояк спал, но он не спешил хоть как-то прикрываться, используя простыню в своих руках как средство вымещения гнева — он так сильно сжимал ткань в кулаках, что казалось, еще немного и она затрещит.       — Альфред, посмотри на меня. Ты не можешь держать себя в руках? — Артур повел плечом и подпер рукой подбородок, локтем упираясь в подлокотник. Он продолжал изучать человека перед собой. Иногда они очень мало общались, но несмотря ни на что, Альфред всё так же виделся королю маленьким мальчиком, его младшим, вечно веселым и бойким братом. — Мне, может, надобно нанять тебе преподавателя манер?       — Отчитываешь меня, как будто сам бы не поступил с этим царевичем так же, — принц цыкнул и мотнул головой, морща нос, весь его вид говорил лишь о нестерпимом желании того, чтобы брат прекратил лезть к нему под кожу.       — Как так же? Альфред, — Артур замер, ожидая пока брат не поднимет свой взгляд, — он — омега. Твой омега. Я в принципе перестал тебе удивляться уже давно, но как ты… Ты! Дожив до стольких годов, все еще не знаешь, как альфа должен обращаться со своим омегой.       Принц нервно хохотнул. Будто он выбирал этого омегу. Будто ему был нужен «его» омега. Альфред вообще слабо понимал, как брат может упрекать его в чем-либо в отношении Ивана. Он выкрал его из семьи, заковал в ошейник, который чуть не прикончил цесаревича. Вот уж точно эталон альфийской добродетели.       — Ты его ударил. Ударил из-за какой-то шлюхи. Напугал его. Еще и комнату в щепки разнёс.       Артур просто констатировал, его мало интересовали оправдания брата, и уж тем более он не ждал, что тот извинится перед Иваном. Меньше всего в этой истории Артура волновал Иван. Король просто хотел, чтобы брат понял. Понял, что…       — Ударил! А он меня до этого — мы в расчете! — принц жеманно усмехнулся и развел руки в стороны, будто давая брату возможность самому понять, что Альфреду наплевать на свой поступок. Но ему не было.       — Альфред, расскажи мне историю с Яо, — Артур бросил взгляд на окно. Светало. Альфред жил на южной стороне замка, так что рассвет в окне виделся только расходящимися по облакам тонкими красными перьями. Король любил солнце, хоть его кожа и достаточно болезненно переносила ласки светила.       — Да и потом, он рассказал, что случилось? Он рассказал, что порезал и обварил Кику?! — принц оскалился, продолжая вскипать с новой силой: — Хотя я более чем уверен, что он все-таки придумал какую-то невероятную историю, что это был не он, а дух его дедушки! А?!       Альфред громко рассмеялся. У него всегда были какие-то странные отношения со сказками про духов, возможно… Точнее даже вероятнее всего, в этом была вина самого короля, который часто в детстве пугал его рассказами, о приведении живущем у Артура в комнате. Ему не нравилось, когда младший брат заходил в его комнату в отсутствие хозяина.       — Нет, — альфа, не обращая внимания на игнорирование своего вопроса, лениво перевел взгляд с рассвета на свои ногти, рассматривая забившуюся под них грязь. Франциск опять будет кривить лицо. — Он подтвердил версию Кику.       — Ха! Я же… — Альфред подпрыгнул на месте, но тут же нахмурился, словно не веря словам брата. — В смысле подтвердил? Просто признался, что напал на моего слугу? И… всё?       — Ну да. А что он еще должен был сделать? Он будущий супруг принца Южных Просторов, наследник Северной Пустоши. Какая кому будет разница, если он в плохом расположении духа прибьет парочку блудливых служек? — король пожал плечами, не отрываясь от попытки вытащить из-под ногтя какой-то мусор. — Я, конечно, сильно сомневаюсь, что он сказал правду…       — Что ты имеешь ввиду? — Альфред поджал губы и, видимо всё же немного придя в себя, схватил штаны, валяющиеся рядом с кроватью.       — Ну, твой любовник едва ли выглядел пострадавшим, скача на твоем члене пять минут назад, — Артур скептически приподнял бровь, наконец возвращаясь взглядом к принцу, тот его словно игнорировал, судорожно пытаясь справиться со шнуровкой брюк. — А Иван, он…       — Что? Что Иван? — Альфред резко поднял недовольный взгляд на брата. — У меня уже поперек горла этот Иван. Что ты от меня хочешь? Зачем ты пришел? Хочешь, чтобы я перед ним извинился?       — Да нет, мне все равно, извинишься ты или нет. Это твой омега, а не мой.       — Прекрати называть его моим омегой, черт бы тебя побрал…       Альфред поморщился как от чего-то дурнопахнущего, продолжая буравить брата злым взглядом. Он знал зачем Артур здесь. Чтобы поиздеваться над ним, потешить свои садистские наклонности и лишний раз указать младшему брату на место. Одно его присутствие уже кричало для Альфреда: «Ты будешь трахаться только тогда, когда я хочу. Твоим омегой будет только тот, кого я хочу. И детей твоих будут звать, как я хочу.»       — А мне Яо рассказал очень интересную историю, — Артур из-под опущенных ресниц взглянул на тут же отвернувшегося от него принца, размышляя, что же все-таки творится в этой голове. — Про то, как ты очень пекся о здоровье цесаревича в пути…       — Твоему Яо стоит болтать поменьше, а то может и не проснуться однажды, подавившись своим длинным языком! — Альфред рыкнул, ставя в голове засечку о том, чтобы припомнить лекарю его опрометчивую говорливость. — Я просто не хотел, чтобы царевич сдох в дороге — ты бы меня без хлеба сожрал из-за этого…       — Я не про это, — Артур невзначай взмахнул рукой, перебивая принца.       — А про что? — с лица Альфреда, казалось, исчезли все эмоции. Кожа и глаза посерели. Они оба знали, что имеет ввиду король. Во всяком случае Артур был в этом уверен.       — Ты понимаешь, о чем я.       — Боюсь тебя расстроить, братец, но нет.       Принц, прищурившись и не моргая, смотрел на Артура. Король мог бы озвучить, что именно не нравилось ему в действиях брата больше всего, но это казалось не очень-то правильным. Все его нотации казались не очень-то правильными. Он знал, что хотел от брата, но всё же не был ему хозяином и не мог требовать всего того, что ему хотелось. Альфред не был марионеткой. Он умел брыкаться.       Артур опустил глаза, сдаваясь в напряженной битве взглядов. Принц тут же вскочил с кровати, подхватывая с пола рубаху. Король прикрыл глаза, даже через веки можно было различить рассвет — он давил своим нежным теплом первых лучей на кожу. Ему очень хотелось спать, он уставал всё быстрее с каждым годом. И с каждым годом ему всё сложнее становилось сдерживать Альфреда в рамках своих приказов — ведь он и не должен был.       Смысл учить разуму «ребенка», которому двадцать лет. Ведь если в детстве ему привили правила из серии «вести себя прилично за столом», «относиться уважительно к старшим», «не обижать омег» и тому подобное, так это не значит, что ребенок не помнит этих правил. Скорее всего именно эти правила он и помнит, раз будто специально нарушает каждое из них раз за разом.       — Альфред, — Артур зажмурился, подставляя лицо яркому лучу солнца, скользнувшему в окно. Он не видел, что принц не повернулся, но всё же остановился в дверях, ожидая, что скажет король. — Держи себя в руках рядом с ним.       — Это просьба или приказ? — Артур знал, какая пропасть между двумя этими словами. Знал, что выполнит брат, а что нет. Что будет лучше для него самого, а что будет лучше для королевства.       — Просьба, — король тяжело выдохнул и перевел взгляд на Альфреда. Тот стоял к нему спиной, уже практически в коридоре. Артур мог бы приказать ему вернуться, продолжить разговор — он был королем и не разрешал брату уходить. Но всё, пускай и с некими оговорками, шло по плану. — Я прошу тебя. Ради моего еще нерожденного ребенка. Больше не заставляй Франциска так волноваться.       Дверь тихо закрылась. Альфред ничего не ответил.