Рассвет падающей звезды

      Это было слишком давно. Настолько давно, что воспоминания превратились в нечто тусклое и далёкое, нечто незыблемое, а старые раны давно затянулись, оставив позабытый шрам. Рен старалась не думать о родителях больше, чем требовалось, старалась превратить прошлое в скомканный лист и спрятать в закромах души. Но прошлое, подобно отброшенному зверю, всё ещё преследует, кусает за пятки, когда пытаешься убежать, и тянет обратно в трясину. Сейчас, когда Рен практически смирилась с поражением, прошлое стало её союзником в облике отца, которого она, несмотря на всё, узнала сразу. Он был таким, каким она помнила его: высокий и статный, с чёрными непокорными волосами до плеч, часть которых была завязана в хвост, а пряди по бокам он всегда заплетал в виде кисточек, такие же как были у Рен. Вопреки общепринятой одежде Учих он предпочитал более элегантное и удобное ханьфу, что было важно для кендзюцу, а клинок за его спиной говорил сам за себя. Конечно, мон клана гордо красовался на тёмно-синей ткани, ведь Кенджи с достоинством носил фамилию Учиха, но никогда не считал себя выше или особеннее других.       Когда вторая Рен вырвалась из хватки мужчины, то сразу же отступила. Пусть она и считала отца слабаком, который не смог выжить, но тягаться с ним в безрассудной манере ей вовсе не хотелось. Кенджи обернулся к настоящей Рен, их взгляды встретились, такие похожие и в то же время такие разные. Кенджи был человеком высокой морали и силы духа, в его взгляде всегда были решительность и твёрдость, а также неукротимая Воля Огня, согревающая всех, кто нуждался в нём. Рен обладала глазами отца, но томный взгляд матери, за которым таилась неизведанная глубина, отражал давно утраченное тепло, заменённое на холод, боль и ненависть. Она не знала, как смотреть в глаза отцу, что говорить, ведь она действительно винила родителей в слабости, но сейчас сама оказалась слабой и беспомощной. Кенджи был таким, как Ханако, она ощущала его сильнее, словно это не было очередной иллюзией и перед ней взаправду стоял отец. Он был настолько настоящий, что все чувства из далёкого прошлого вернулись, словно бы напомнить самой Рен о том, что было для неё важно. Отец всегда твердил о справедливости для всех, о великой роли каждого, но при этом его слова не звучали как навязчивое наставление и их хотелось слушать безостановочно. В те дни Рен разделяла философию отца и старалась быть светом для других, старалась до тех пор, пока свет не погас, пока не узнала мир с другой стороны.       — Отец… Это правда ты? — с дрожью на губах проронила Рен.       — А почему нет? — Голос Кенджи усилил бурю противоречий внутри девушки, она всем нутром отказывалась верить в то, что это мог быть именно он, но и всем нутром хотела в это верить. — Разве не могу я собственную дочь повидать?       Улыбка Кенджи, когда он смотрел на Рен, не изменилась даже сейчас. Сейчас, когда он смотрел на взрослую, избитую своей же ненавистью дочь, он по-прежнему улыбался, как когда смотрел на маленькую девочку с глубокими чёрными глазами. Он протянул дочери руку, и та, ещё немного помешкав, всё же решилась принять действительность. Прикосновение было слишком настоящим, в некоторой степени болезненно отзывающимся на старых ранах, но в то же время заливающее их тёплым и сладким чувством, которое всё ещё теплилось где-то внутри, за ледяной пустыней ненависти. Рен медленно поднялась, боль в ноге продолжала тревожить, но перестала быть такой же важной. Сама того не замечая, Рен бросилась в объятия к отцу, о которых забыла даже мечтать, которые перестали быть даже во снах, стеснённые лишь страхами и желанием сжечь весь мир.       На этот раз Рен ощутила нечто новое из объятий отца, чего никогда не было во снах или мечтах, и это не оставило сомнений в том, что это был её отец, а не очередной плод воображения. Но вопросов от этого не стало меньше.       — Но как это возможно? — Насытившись столь тёплыми и родными объятиями, Рен решилась на слова, но всё ещё не могла решиться разомкнуть руки на спине отца.       — Мы продолжаем жить внутри тех, кто хранит нас в сердце. Чакра связывает людей не только при жизни, но даже после неё. Ты ещё многое не знаешь о ней, Рен.       Слова отца напомнили идеологию Ханако, верившей, что чакра это нечто большее, чем оружие шиноби, и что она должна связывать людей, а не разделять. В другое время Рен готова была высмеять эти слова и древнее учение ниншуу, однако сейчас ей было совсем не смешно. На какой-то момент Рен задумалась, что в пути ниншуу есть истина, и что узы действительно способны придать сил, но времени копаться в этом не было. Ей хотелось побольше разделить эти мгновения с отцом.       — Почему? — Слеза, смешавшись с кровью, скатилась по щеке и упала в небытие этого странного мира. — Почему вы погибли тогда? Почему оставили меня одну?       — Мы хотели защитить тебя. Возможно, мы оказались недостаточно сильны, чтобы быть рядом с тобой всё это время, но то, что ты жива — самое главное для нас. Ты унаследовала ум своей матери и мой характер, ты превзошла нас, и мы можем гордиться тобой.       Кенджи внезапно ощутил, как объятия Рен окрепли, прижав его настолько, что он буквально ощутил биение её сердца, услышал едва различимые всхлипы, и, казалось, слышал даже, как слёзы стекают по щекам.       — Как трогательно! — Насмешливый тон второй Рен, которая не испытывала ничего кроме ещё большего презрения, бесцеремонно врезался в идиллию отца и дочери. — Ваша слабость отвратительна для меня.       — Я не знаю, кто ты, — Кенджи, внезапно разорвав объятия, обернулся в сторону неприятельницы, и его лицо разом переменилось, подобно грозовым тучам, в одночасье сменившим солнечный день, — но то, что ты, монстр, принял обличие моей любимой дочери, я не прощу тебе! — Кенджи всегда был резок и порывист в речах.       Однако слова мужчины вызвали лишь смех противницы, но это никак не отозвалось на его решительности.       — Ты был слишком слаб, твои никчёмные добродетели, желание помочь всем, бессмысленное самопожертвование, всё это привело тебя к смерти, но только так я поняла, что в этом мире есть лишь ненависть и страдания! Так что спасибо «папочка».       — Да, я умер и мне нет оправдания. Я оставил тебя одну и мне остаётся только сожалеть, что оказался недостаточно силён. Поэтому я не хочу… — Кенджи обернулся в настоящей дочери, и его лицо вновь посветлело. Рен растерянно посмотрела на отца, предвкушая дальнейшие слова. — Не хочу, чтобы ты, Рен, повторила наши ошибки. Не бросай тех, кто тобой дорожит. Будь сильнее ради них. Только победив себя, ты обретёшь великую силу.       — Довольно! — прорычала вторая Рен, а в её шарингане вспыхнула невиданная злоба. — Не желаю больше слышать этот мерзкий вздор! Я убью вас обоих и покончу навсегда с этими чувствами!       Противница в миг обнажила кунай и молниеносно бросилась на Кенджи. Не успев активировать шаринган, у него не было шансов отразить столь быстрое нападение. Куноичи промчалась подобно молнии, но что-то её остановило вмиг. В её глазах застыла агония, а на лице оскал; она схватилась за горло. Сквозь пальцы неукротимо побежала кровь, стекая в розовую бездну. Обернувшись из последних сил, вторая Рен хотела что-то сказать, но не могла, однако настоящая Рен с лёгкостью прочитала всё в обезумевших глазах. Она стояла, будучи избитой и израненной, но вспыхнувшая ярость ярко отразилась на лице, а кунай, украшенный кровью, выглянул из-под рукава.       — Не утруждайся, я прекрасно вижу, что ты хочешь сказать. — Ядовитая улыбка, подкреплённая пылающим шаринганом, выглядела ужасающе не только для противницы, но даже сам Кенджи на миг замер. — Неважно, насколько ты можешь быть сильнее, но я не позволю уничтожить то, что мне дорого! Ты — всего лишь чудовище и умрёшь, как полагается чудовищу.       Выслушав последние слова Рен, её противница, с последними искрами в тускнеющих глазах, свалилась на бок; рука отпустила горло обнажив страшную рану. Когда всё закончилось, Рен не могла больше терпеть нарастающую боль и припала на одну ногу. Кенджи твёрдой и уверенной походкой направился к дочери. После всего ей всё ещё трудно было посмотреть отцу в глаза. Возможно, это было обыкновенное чувство стыда, ведь он увидел её с самых худших сторон, а возможно, она просто боялась, что это всё окажется иллюзией и отец исчезнет, как обычное гендзюцу.       Кенджи протянул руку неожиданно и в то же время так ожидаемо. Рен позволила сомнениям поглотить себя, но вскоре они растворились в прикосновении. Она медленно поднялась с колен, ощутив странную лёгкость, и не сразу поняла, что все раны и ушибы вдруг перестали быть реальностью, словно не произошло той трагической битвы.       — Отец… — Рен не могла оторвать глаз, упиваясь каждым мгновением рядом с отцом. В тот момент она вновь ощутила себя маленькой девочкой, которую он так часто носил на шее. Не в силах превозмочь эмоции, Рен обняла отца так крепко, как могла только дочь.       — У нас не так много времени: скоро иллюзия развеется, и ты продолжишь свой путь. — Кенджи нежно обнял Рен, и его ладонь ласково проплыла по её спине. — Твой путь только начался и только тебе решать, как его пройти. Я не смогу подать тебе руку в другой раз, но есть те, кто сделает это, потому что так же дорожит тобой, и ты не должна отбрасывать это. Узы делают нас по-настоящему сильными, Рен.       Внезапно Кенджи ощутил лёгкую дрожь в теле дочери, а затем услышал тихий всхлип, и слеза упала в бездну. Рен уткнулась в отцовское ханьфу, пропитывая ткань солёной влагой, а после нашла в себе силы для слов.       — Мгновение… хотя бы ещё на мгновение останься со мной! Я… я не знаю, что мне делать, ведь что бы я не делала, чтобы не выбрала — мне больно. Почему?       — Ты пытаешься закрыть мир для себя, но на самом деле ты закрыла себя от мира. Мир не изменится от этого, но ты обречёшь себя лишь на страдания. В поисках мести, ты упустила самое главное — любовь. От неё никуда не денешься, покуда в твоей груди будет биться сердце.       Не сдержавшись, Рен заплакала навзрыд и крепче вцепилась в ткань одежды Кенджи, но в ответ он прижал дочь сильнее. Мгновения заканчивались, и мир вокруг начал рассыпаться. Рен ощутила, как тело отца неизбежно теряется и ничего не могла поделать.       — Нет! Не уходи, прошу тебя!       — Мы с мамой всегда будем гордиться тобой, Рен. Ты — наша любимая дочь.       — Я не подведу вас! Я восстановлю то, за что вы погибли! и… передай маме, что я всё ещё слежу за её камелией, а ещё…       — Уверен, у тебя ещё много несказанных слов, дочь. Проживи достойную жизнь, чтобы однажды ты смогла нам всё рассказать. Прощай, Рен.       — Отец!       Время оказалось безжалостным, и тело Кенджи исчезло в розовых лепестках на фоне исчезающего мира. Горькое расставание подкосило ноги Рен, а слёзы продолжали предательски выступать. Она припала на колени, неожиданно ощутив под собой нагретую, твёрдую землю и дуновение ветра с пресным запахом реальности. Реальность обрушилась внезапно, жестоко разорвав полотно иллюзии, и Рен не успела опомниться, что всё это время она была в плену колизея, а её противником являлся Йошита — мастер иллюзий.       — Прими мои искренние поздравления, — Йошита ничуть не расстроился, что его техника не сработала, впрочем, противница вымоталась после первого из семи небес. — Мало кто может одолеть в схватке с самим собой, и ты не разочаровала меня, ведь я искренне в тебя верил. Ты просто… потрясающая! Ты…       — Заткнись! — прорычала разгневанная Рен. Она оставила собственную слабость и слёзы в исчезнувшей иллюзии, а теперь её интересовала лишь победа и достижение цели. — Решил с судьбами поиграть? Тогда я покажу тебе твою ошибку.       — Леди! позвольте! неужели я чем-то оскорбил ваши чувства? Ох и ах, кажется, я был неправильно понят, но это всего лишь дружеский поединок на арене, и я уверен, что после…       — Завались уже! — Рен сложила необходимые печати и проговорила: — Кучиёсе: Херузугето!       Демонические врата поднялись из обломков земли, поднимая за собой песок, который некогда устелил всю арену. Песчаная пыль водопадом сыпалась вниз под гул растущих стен. Пылающий шаринган смотрел с обоих сторон всё с той же злобой, как в бою с Тору. Йошита с восхищением наблюдал за столь ужасающей и в то же время прекрасной архитектурой врат. При этом он не упустил шанса для того, чтобы позволить запаху подкрасться к своей противнице и с хитрой улыбкой мужчин промолвил:       — Второе небо: Воплощение снов.       Он развёл руки, а цветок розы остался витать в невесомости. Лепестки гармонично и тихо посыпались волшебным дождём над всем колизеем. Зрители замерли от удивления, и внезапная эйфория ударила в самое нутро. Рен не заметила, как тело перестало слушаться её. Не заметила, как разум покидал сознание, переходя в сон. Когда она проснулась, перед ней был лишь зелёный луг с редкими, но разнообразными цветами. Некоторые росли кучно, раскидываясь по полю с перечнями медовых ароматов, другие же росли в гордом одиночестве, по-королевски возвышаясь среди травы. Ветер создавал многочисленные волны, которые одна за другой пробегали по зелёному океану и врезались в лесную долину. Где-то впереди стоял небольшой, но очень уютный домик, к которому вела тонкая тропинка. Оттуда доносился сладкий аромат домашнего очага и любви, царившей там.       Рен насторожилась, понимая, что это очередная иллюзия Йошиты, но она не знала, чего можно ждать на этот раз. К её удивлению, несмотря на иллюзорность сражения со своей копией и всех полученных ссадин, потраченная чакра не восстановилась. Стоило признать, что этот Йошита действительно мастер своего дела.       — Рен!       И снова знакомый голос заставил сердце дрогнуть. Она увидела отца на пороге домика и не остывшие чувства от последней встречи вновь воспылали в сердце, отдаваясь дрожью по телу.       — Отец? Это…       «Нет» ,— гласс рассудка закричал внутри девушки. — «Отец ушёл. А это всего лишь иллюзия. Я не верю. Но… он кажется таким настоящим, может…»       — Ну же, дочь, почему не идёшь? Мама приготовила твои любимые мандзю с шоколадной начинкой. И чай уже остывает. — Кенджи продолжал стоять, протягивая руку в надежде, что Рен подойдёт и они наконец объединятся.       «Мама?» — мысли дрогнули, отозвавшись горячей волной по всему телу, разрушившей все барьеры, сметая рассудок и подселяя лишь желание отдаться иллюзии, иллюзии, которая лучше реальности. Рен сделала шаг вперёд, игнорируя протестующий крик внутри, затем второй… она так хотела увидеть мать. Вскоре её голос донёсся из дома. Голос, который нельзя было не узнать даже спустя столько лет. Их с Рен голоса были похожи, но у Норико он был несколько более тонкий и пронзительный. Воспоминания о матери всепоглощающей волной ударились о скалы реальности и разбили их вдребезги. Теперь Рен не хотела возвращаться обратно в этот чёртов колизей и была готова прожить остаток жизни в этом раю. Она продолжала идти вперёд, с каждым шагом убивая сомнения, и вот она уже подошла так близко к дому, что запах зелёного чая и сладких мандзю достигал её носа. Осталось несколько шагов, и рука отца станет досягаемой.       В тот момент что-то внезапно изменилось. Нескончаемая тревога и леденящий ужас сковал сердце Рен, а затем всё это разожглось в бушующее пламя ненависти. Шаринган вспыхнул в глазах куноичи, и зрительная техника атаковала Кенджи, ударяя в самое нутро.       — Мои родители мертвы, а мой путь ещё продолжается.       Брошенные слова выходили с болью, но Рен была готова принять эту боль и идти дальше. Трава вокруг в миг пожелтела и начала рассыпаться, небо чернело, а воздух стал холодный и могильный. Домик вместе с отцом и материю истлели за мгновение, на что, несмотря на всё, смотреть было больно, и Рен закрыла глаза, а когда открыла — ничего уже не было. Она стояла посреди тёмного каменного зала, стены и потолок которого утопали во мраке. Впереди раздался шум, и демонические врата распахнулись, открывая путь в реальность. Шаринган зловеще горел над ними, но глаза Учихи отвечали тем же. Вскоре куноичи отбросило обратно в её мир, в её сознание. Йошита не ожидал, что Рен сумеет выбраться из второго неба, попросту разорвав иллюзию. Ледяное дыхание из демонических врат на мгновение сковало чакру Йошиты и этого мгновения хватило, чтобы Рен приставила кунай к его горлу, прячась за стеной собственного гендзюцу. Но даже это не поколебало иллюзиониста, и он удовлетворённо улыбнулся.       — Ох и ах, кажется, моей иллюзии было недостаточно, чтобы одолеть тебя, но я так рад этому! Превосходно! Перфектно! — Острое лезвие у горла, кажется, ничуть не пугало Йошиту, и он радовался как наигравшийся ребёнок.       — Какими бы сильными не были техники, от них не будет толку, если слаб ты сам. Прячась за иллюзией, у тебя не было шансов одолеть меня. А без твоей розы… — куноичи убрала кунай и демонстративно смяла цветок в руке, оставив от него лишь скомканную реальность, — ты бессилен тем более.       — И ты не лишишь меня жизни, как уничтожила этот прекрасный цветок? — в словах Йошиты не была страха. Он всё воспринимал с детской наивностью, но казался вполне осознающим действительность.       — Твоя смерть ничего не даст мне. Мне нужна была лишь победа и я получила её. Видишь ли, иллюзия демонических врат даёт видеть то, чего желаешь больше всего, а в бою каждый желает выжить и победить. Однако я смогла превратить иллюзию в реальность. Но ты помог мне многое осознать.       — Не стоит благодарности, такова моя работа, о прекрасная леди. В мире так много запутанных судеб и разбитых сердец, а ведь каждый мог быть прекрасным цветком, несущим красоту! — Йошита говорил с изумлением и восторгом, веря в каждое своё слово в полной мере. Его слова удивили Рен, ведь за весь опыт она не видела таких странных людей.       — Кто ты такой?       — Я всего лишь странствующий ками, и теперь моя дорога лежит дальше, а твоя всё ещё зависит от тебя.       — Ками?! — удивилась Рен. — Так мой отец…       — Моя техника — это не просто иллюзия, она соткана из нирваны и находится на границе с вашим миром. Вполне вероятно, что тот, кто был тебе так близок в этом мире, мог услышать твой зов. Значит, этот человек по-настоящему важен для тебя.       Рен замерла. Слова Йошиты влили надежду в неё и теперь встреча с отцом навсегда закрепилась на сердце девушки. Раздавленный цветок восстановил форму и несомый невидимой силой направился к хозяину. Рен продолжала стоять неподвижно, а в глазах виднелся водоворот затопивших чувств.       — Твой путь в твоих руках. — Йошита отправил эти слова перед тем, как исчезнуть в лепестках розы.

***

      — Ох, кажется я на миг заснул и мне приснился такой сон… — Недоумение Коджи вмиг расплылось в довольной улыбке. — Я был один, а вокруг столько женщин! Я в жизни не видел, что женщины могут быть разнообразны, как цветы в саду. А главное: он казался таким реальным!       — Что? — удивилась Мэгуми. Коджи ожидал от неё какого-то гнева за то, что он умудрился заснуть посреди важного боя, однако она сама стала жертвой той же ситуации. — Ты тоже?       — Что значит: «тоже»? — капитан повёл бровью, Аки гавкнул, давая понять, что и он оказался в плену.       — На мгновение я увидела Коноху, а все жители называли меня героем деревни. И… и я была замужем, да только так и не видела своего мужа. Странно как-то…       — А чего странного? — резко подхватил Мацухиро. — Бьюсь об заклад, что этим мужем был я.       — Если только в страшном сне, придурок!       — А тебе ничего не снилось? — невзначай поинтересовался капитан.       — Что-то снилось, я не запомнил. — Мацухиро внезапно помрачнел и отвернулся. В Его голове всё ещё сидел образ того самого цветочного берега, заката и девушки из прошлого, когда его сердце ещё знало вкус любви.       Новое объявление не заставило себя ждать, обещая один из самых долгожданных боёв с участием полюбившейся публике Белой Сакуры: «До чего же странный был бой, друзья мои! Но мы не сомневаемся, что внутри незримых нам иллюзий развернулась самая настоящая битва, и так жаль, что нам не удалось ею насладиться. Однако следующий бой обещает быть грандиозным, и вы все так ждали его! Встречайте на арене колизея человека, чей меч косит врагов, как коса траву, и кто знает, может быть сегодня коса найдёт на камень? Ведь его противницей выступает полюбившаяся нам Белая Сакура, которая уже успела показать силу мягкого кулака. Сможет ли и сегодня мягкий кулак оказаться достаточно твёрдым, чтобы победить стальной клинок самурая?»

***

      Чёрный Призрак и Белая Сакура вышли на арену, одновременно шагая навстречу судьбе, медленно и бесстрастно. Они остановились в десяти метрах друг от друга и продолжили стоять, внимательно разглядывая и оценивая предстоящее сражение. Несмотря на повязку, Ичиро прекрасно видел девушку перед собой благодаря своему бьякугану. Этот факт поразил Ханако в самое нутро, когда она увидела тайну Призрака своим бьякуганом, и её сознание сразу же атаковала перечень вопросов, которым она позволила вылиться наружу:       — Кто ты такой? И откуда у тебя бьякуган?       — Моё имя Ичиро. Эти глаза достались мне от рождения. — Самурай ожидал этих вопросов и не видел смысла что-то скрывать. Он с любопытством смотрел на девушку, по воле обстоятельств пришедшуюся ему родной сестрой, да не просто сестрой, а близнецом. Он заметил множество сходств между ними, словно глядел в собственное отражение и это вызвало необычное чувство иронии.       — От рождения? Так ты из клана Хьюга?       — Много вопросов. Мы пришли сюда сразиться и раз мы оба обладаем этим додзюцу…       Между бойцами образовалось незримое поле: зелёные светящиеся линии основали два круга, один внутри другого. В самом центре был символ «инь янь», окружённый восемью триграммами, входившими в первый круг. Внутри второго круга строго напротив триграмм находились кандзи, означавшие восемь элементов. Вне круга в таком же порядке были ещё одни иероглифы, означающие направления. Хакке — секретная техника обладателей бьякугана, основанная на древних знаниях, и лишь носитель этих глаз мог призывать силу триграмм и видеть ментальное поле.       Самурай вступил в бой первым, обнажив клинок и применив ичи но ката, — молниеносную атаку множеством лезвий. В применении хакке, время между ними изменило течение, став значительно медленнее. Ханако сумела разглядеть, как чакра Ичиро наполнила клинок и устремилась на неё градом секущих лезвий. Она довольно быстро проанализировала самые выгодные позиции и, одновременно бросившись в атаку, обошла все ловушки. Для зрителей происходящее было на такой скорости, что они не понимали происходящего. Для них Ханако вмиг оказалась перед Призраком, и вот они уже сошлись в ближнем бою.       Самурай вновь взял инициативу атаки в свои руки, нанося разящие взмахи катаной, но Ханако пропускала все выпады мимо себя с такой грацией и ловкостью, с какой вода обтекает камень. В конечном счёте куноичи, внезапно для Ичиро, остановила вертикальный удар, зажав клинок между ладонями, одновременно припав на колено. Самурай был впечатлён превосходными навыками противницы и понял, что этот бой не будет лёгким. Ханако же применила вращение кайтен, чтобы лишить противника передвижения и, когда самурай был обречённо закручен потоком чакры, мгновение сыграло против него. Пальцы куноичи впились в несколько тенкетсу, вызывая пронзающую боль и онемение, однако задеть самурайский дух было куда сложнее, а использование хакке со стороны Ичиро расставило фигуры на доске совсем иначе. Мечник отмахнулся катаной и отскочил назад. Ханако раздосадовано вздохнула, ведь победа была так близко. Пока они оба используют хакке, их скорость и рефлексы остаются на равном уровне, однако потребление чакры весьма опасное. Сейчас это игра в перетягивание каната и любая ошибка может стоить жизни.       Ханако была вынуждена использовать хакке всякий раз, когда Ичиро применял ичи но ката, иначе увернуться от десятков молниеносных лезвий, что со свистом рассекали землю как бумагу, было невозможно. Призрак не рисковал сближаться с мастером джуукена в очередной раз, пытаясь заходить с разных сторон и выбрасывать чакроклинки в надежде, что враг ошибётся. Любого специалиста смутило бы столь быстрое оснащение клинка чакрой для безустанных атак, но Ханако отметила факт того, что катана обладала собственной чакрой, и эта чакра беспрекословно подчинялась самураю. Ичиро за мгновения появлялся в разных местах, поражая публику невероятной скоростью и исполнением танца лезвий, от которых не менее поразительно удавалось уклоняться Ханако. Выбросы немалой энергии чакры сопровождались глухими ударами и подлетающими клочками развороченной земли.       Выиграв дистанцию, Ханако пыталась сложить печати, но Ичиро пресекал любую попытку куноичи применить ниндзюцу. Это одна из основных причин, по которой шиноби часто проигрывали самураям, по крайней мере те шиноби, кто больше специализировался на ниндзюцу. Самураи давно поняли, что, если не дать врагу сложить печати, он теряет преимущество. Ханако же в равной мере владела тайдзюцу, что позволяло ей выстоять против самурая и, поняв это, она сменила стратегию. В какой-то момент она выругалась на бьякуган противника, так как любые обманные действия были бесполезны, хотя в тот же момент она отметила, что это додзюцу не раз выручало её. При следующей попытке применить печать, Ичиро молниеносно скользнул сквозь Ханако, рассекая воздух, и, как казалось, у девушки не было шансов уклониться, однако она ловко пропустила противника мимо себя, проделав вращение с уходом в сторону.       Максимальное сближение дало Ханако шанс вновь сойтись в ближнем бою, раз противник рубит все попытки использования ниндзюцу. Чтобы выиграть немного времени и не дать самураю вернуться к прежним атакам, Ханако применила кушо, отбросив врага на несколько метров. Стоило признать, что самурай довольно неплохо противостоял удару, сконцентрировав чакру по всему телу. Способности носителя бьякугана не обошли мимо даже того, кто не состоял в клане Хьюга. По крайней мере Ханако не знала его раньше, более того члены клана не используют холодное оружие, считая хакке более чем достаточной боевой техникой.       Ханако сорвалась с места, попутно отправляя несколько ударов кушо, дабы не дать самураю сосредоточиться на отступлении. Бьякуган Ичиро видел незримые волны, несущиеся на него, даже несмотря на то, что кушо представлял собой лишь ударную волну, созданную выбросом чакры в ладони. Мечник заблокировал вражескую атаку катаной, что сопровождалось стальным звоном и грохотом, а также колебанием воздуха, самого же мечника при том отбросило на несколько шагов назад. В тот миг Ханако уже сблизилась с Ичиро, а её ладони, заправленные чакрой, разили не слабее самурайского клинка и любое попадание несло серьёзные ранения. Мечник уклонялся и иногда блокировал удары катаной, однако любая попытка контратаковать противницу не имела успеха, словно бы она знала каждый его шаг. Он ощущал мощь её чакры и порой слышал, как она пронзала воздух, когда ладонь девушки проносилась совсем рядом. Куноичи вращалась подобно вихрю, нанося каскад связанных ударов. Их скорость достигла предела, и зрители вновь перестали улавливать происходящее, замечая лишь мгновения, поднимающие земную пыль, и едва заметные тени, несущиеся от одного края арены до другого. Всё это сопровождалось постоянным звоном, гулом и мимолётным свистом. В конечном счёте самурай остановился в центре поля, когда в него уже стремительно летело три сюрикена, которые он с лёгкостью отразил катаной. Однако несколько кунаев с привязанными к кольцу на рукояти шариками насторожили мечника, и он предпочёл отдалиться от них. Взрыв прогремел мгновенно, и яркая вспышка ударила в глаза. Ханако как никто знала, что яркий свет был слабостью бьякугана и, пользуясь моментальной уязвимостью противника, создала несколько теневых клонов. Ичиро отметил, что куноичи владела додзюцу лучше него, что, впрочем, было неудивительно. Она была слишком хороша в ближнем бою и даже воспользовалась их общей слабостью ради шанса для ниндзюцу.       Клоны тотчас атаковали Ичиро, заходя с обоих сторон, и это так же позволило Ханако сфокусировать чакру вокруг, преобразуя её в стихию воды, что повторно удивило мечника. Ичиро сумел понять природу чакры противницы, но никак не ожидал, что помимо столь сложного в освоении хакке и джуукена, она овладела суйтоном. Когда он расправился с клонами, Ханако успела сложить необходимые печати и капельки воды, витающие вокруг неё, объединились в общий поток, обволокли руки девушки, став смертоносными хлыстами. Исполнив изумительный танец, Ханако не оставила Ичиро шансов приблизиться и вынудила только обороняться, но стоило признать, что его катана и умение контролировать чакру всем телом спасали его от смертоносных хлёстких и рассекающих ударов. Звонкие хлопки то и дело неустанно звучали с каждым врезанием водяных змей в сталь. Бьякуган Ханако отслеживал каждое перемещение врага, и она атаковала на триста шестьдесят градусов, удлиняя и укорачивая оружие при необходимости. Таким образом самурай всегда находился на линии атаки, а любая попытка разрезать воду была заведомо провальна. Всё же бьякуган самурая не меньше помогал ему ориентироваться в ситуации и знать, когда лучше избежать удара, а когда отразить катаной, но всё происходило так быстро, что применение любой каты оставалось невозможным. Ханако не решилась играть с противником, зная, что, если он сосредоточится на хакке, вся её атака рискует вмиг провалиться, поэтому единственной её целью было не дать ему сосредоточиться на чём-то кроме молниеносно атакующих змей, пробивающих и рассекающих земляные глыбы, как картон. Она изначально спрятала часть воды под землёй. Подземные потоки медленно крались к самураю, оставаясь незамеченными, и стоило Ханако лишь скользнуть вперёд, как небольшая волна пробилась вверх, застав Ичиро врасплох и вынуждая подпрыгнуть, что стало завершающей фазой. Одна из водяных змей тотчас вцепилась в ногу мечника, и Ханако подбросила его высоко вверх. Она долго тренировалась в контроле суйтона при помощи хакке и самое время было опробовать новую версию мизу хеби. Водяные змеи оторвались от рук хозяйки, не теряя самого контакта с её чакрой, проводником для которой служила растянутая россыпь мелких неуловимых капель. Змеи вторили каждому взмаху куноичи, беспощадно тараня находящегося в воздухе Ичиро. В едином танце змеи кружились над самураем, врезаясь в плоть по очереди и не давая упасть. Зрители замерли, наблюдая одновременно ужасающий танец смерти и в то же время прекрасное исполнение техники и того, как куноичи изящно и складно двигалась.       Закончив первую фазу, Ханако перевела технику в следующий этап: она соединила ладони и две водяные змеи слились в дракона, грозно нависшего над Ичиро. Следующим шагом Ханако, вытянув руки, сложила печать угря, созданную Вторым Хокаге. Дракон, подчинившись хозяйке, выстрелил во врага, за мгновение пролетев в другой конец арены, и с грохотом врезался в землю. Пыль высоко поднялась, загородив видимость, но было заметно, как водяные брызги разлетелись на почтительное расстояние от центра удара. Вскоре за пыльной завесой показался огромный чёрный силуэт, впрочем, для бьякугана Ханако пыль не была препятствием и увиденное повергло девушку в смятение. Это был не человек, так как состоял из чакры и принимало это нечто форму самурая с длинным во весь рост щитом. Чёрные доспехи украшали острые шипы, а маску скверная гримаса демона Они. Такая же гравировка была на его тяжёлом щите, которым он заслонил себя и Ичиро, стоящего на колене позади. Трибуны вновь замерли, наблюдая столь огромного и страшного война, взявшегося из ниоткуда.       Ичиро, после череды мощных ударов, нашёл в себе силы подняться, хоть это и далось ему нелегко. Поднявшись, мечник вонзил катану в землю и промолвил: — Твоя помощь была весьма кстати, а теперь возвращайся.       Чёрный самурай покрылся дымкой и, превращаясь в облако мрака, слился с катаной. Ханако пришла в полное замешательство, никак не ожидая подобного козыря в рукаве, или стало быть в клинике противника. Сколько же ещё тайн скрывает в себе этот таинственный войн? Впрочем, раны, полученные водными змеями, заявили о себе, когда из-под плаща Ичиро показались капли крови. Самурай занёс руку под плащ и скривился от боли и досады, он понял, что с такой раной не сможет сражаться долго. Его ладонь за короткий миг окрасилась кровью.       — Ты оказалась даже лучше, чем я себе представлял. — Несмотря на понесённый урон, Ичиро по достоинству оценил противницу, тем более, что он знал их особую связь.       — Я добьюсь от тебя правды. — Ханако, видя раны противника, пришла в абсолютное спокойствие. Хотя у неё вовсе не было желания сражаться на смерть.       — Увы, но у меня мало времени. Пришло время положить конец нашему сражению, — самурай взвёл катану, Ханако приготовилась, — ни но ката!       Ичиро исчез в одно мгновение, и лишь бьякуган Ханако смог разглядеть миг происходящего: катана высвободила ещё четырёх чёрных самураев, они были обычного роста и использовали лишь катаны, а их лица скрывались за такими же масками. Их железные самурайские доспехи казались неприступными, как в легендах о железных войнах севера. Ичиро вместе с воинами перешли в наступление и после каждого реза клинков в воздухе оставались длинные, неиссякающие синие полосы. Ханако пыталась увернуться, просчитать траекторию каждого, но они были слишком быстры даже для хакке и их было много. Всякий раз кто-то из них цеплял плоть куноичи, оставляя ровный и глубокий порез. Для зрителей всё произошло быстро, они успели разглядеть паутину из синих полос, появившуюся так же быстро, как она растворилась в небытие. То, что Ханако отделалась множеством порезов, исполосовавших её руки, спину, бёдра и даже частично коснулось живота, было на самом деле проявлением высшего мастерства. Ичиро не встречал прежде врага, способного уклониться от этой техники.       Обессиленная Ханако упала на колено, уперевшись рукой в землю. Полученные раны жутко зудели и кровоточили, мышцы онемели, а всё тело охватила неумолимая дрожь. Она видела, как Ичиро заводит клинок и знала, что на этот раз увернуться она не сможет. Осталось надеяться, что он не намерен нанести смертельный удар, отчего-то Ханако была уверена в этом. Мечник же не спешил атаковать. Ичиро не привык оставлять противников в живых, для хитокири подобное лишь редкое исключение, но сейчас, видимо, настал момент для того самого исключения. Слова Джун будто прозвучали в его голове, и его беспокоило не какое-то пророчество, а факт того, что эта девушка его сестра. Хотя Ичиро не испытывал братских чувств и никогда не думал о настоящей семье, этот факт подкрался неожиданно и заставил самурая поколебаться.       — Сан но ката, — всплеск чакры ударил в стороны и едва самурай сорвался с места, к неожиданности Ханако, он тотчас оступился и упал на колени, оперевшись на катану.       Кровь продолжала течь из раны, Ичиро тяжело дышал. Ханако видела сквозь повязку, как его взор направлен на неё. Это был конец. Поняв это, куноичи сконцентрировала чакру по всему телу, чтобы подняться и из последних сил зашагать в сторону самурая. Это была победа. Он сжимал рану, а его чакра успокоилась, знаменуя отказ от продолжения боя. Ханако брела медленно и осторожно, каждая рана отдавалась протяжённым стоном, словно мышцы разрывались и любое движение приносило тягучую боль.       — Почему ты остановился? Ты ведь мог завершить. — Ханако остановилась перед Ичиро, ощутив некое облегчение, когда ей больше не надо было двигаться. Она старалась замереть в том положении, в котором остановилась.       — Цель моего пребывания здесь — не чемпионский титул. Эта победа будет лишена смысла.       — Тогда скажи мне: кто ты и откуда у тебя эти глаза?       Ичиро промолчал. Он с трудом поднялся, стиснув зубы и что-то прохрипев, не теряя элегантности, вложил катану в ножны, а затем посмотрел на Ханако. Она заметила, как его чакра сконцентрировалась на ране, останавливая кровь. Мечник оставался беспристрастен и затем продолжил:       — Спроси нашего отца.       — Нашего отца?! — Ханако могла ожидать любой ответ, но только не такой. Она даже подумала, что ей послышалось, но правда была слишком очевидна. Поверить было сложно и вопросы вонзились в горло так крепко, что вырвать их не было возможным.       — До встречи, Ханако. Наши пути ещё пересекутся, и тогда мы уже не будем в неведении.       — Стой! — куноичи выкрикнула вслед уходящему Призраку. И хотя он еле передвигался, она не могла броситься за ним, ведь сама с трудом стояла на ногах. Каждый порез горел и зудел, выбивая мысли, но вопросы по-прежнему держали за горло, а сердце билось как никогда прежде. Ей не хватало воздуха. — Я не верю тебе! Ты заявляешь, что ты мой брат, но я никогда не слышала о тебе! Это бред! Этого не может быть! Говори правду или я заставлю тебя сказать это.       Ичиро на мгновение остановился и улыбнулся уголком рта.       — Не важно веришь ты мне или нет, но однажды тебе придётся принять правду. Я надеялся, что мы никогда не встретимся, потому что тоже не был готов принять правду, но моё время настало. Когда мы встретимся, мы будем готовы. Сейчас не время.       — Остановись! — Ханако не могла принять сказанное, она сочла это за какую-то дурацкую шутку. Она понимала, что Ичиро не остановится, но всё равно хотела его остановить и вытрусить всё, что он знает, а знал он больше неё. — Чёрт возьми, остановись же!       Самурай больше не внемлел словам сестры и просто шёл вперёд. Шёл уверенно, лишённый сомнений. Вопреки самой себе, Ханако видела его чакру и даже его лицо, хоть в спектре бьякугана оно и не было таким чётким, его черты действительно были схожи с её.

***

      — А вот тут, признаться, я занервничал, — признался капитан Коджи. — Ещё бы чуть-чуть и он мог убить Ханако-чан. Чем дольше мы играем в эти игры, тем опаснее противники.       — Весьма странно, — подметил Мацухиро, вглядываясь на уходящего Призрака. Команда вопросительно уставилась на него, Мэгуми приготовилась к очередной его глупости. Мацухиро продолжил: — Он мог закончить технику, но почему-то остановился. Такое не остановило бы самурая, будьте уверены.       — Мы не можем полагаться на случай. Остались Какузу и сам чемпион Горо, сильнейшие бойцы.       — Как я погляжу, Коджи-сан, ваша вера в Волю Огня тлеет с каждым продвижением ваших доблестных куноичи, — с издёвкой подметил Мацухиро, чем сразу взбесил Мэгуми, и молчать она не стала.       — Такому идиоту как ты не понять суть Воли Огня. Любой из нас готов умереть ради неё, но смерти Ханако и Рен мы не хотим, а вот тебя бы я с радостью отправила на арену вместо них!       — Только с тобой, моя дорогая. — Очередной подкол Мацухиро запросто мог завершить начатое, но Мэгуми предпочла промолчать и, печально вздохнув, помотала головой.       — А я бы посмотрел на бой Ханако и Рен, — вновь бросил рискованную фразу парень. — А что? У них есть все шансы добраться до финала. И, между прочим, заметьте! Я верю в них побольше вашего.       — Ты веришь только потому, что поставил на них деньги, — фыркнула женщина.       — Главное — вера, друзья мои, а причины не так важны.       — Ты не прав, приятель, — Коджи оборвал Мацухиро, чем вызвал его интерес. — Деньги приходят и уходят, и вера, основанная на деньгах, поступает так же. Если ты во что-то веришь, твой мотив должен быть непоколебим, только так ты можешь говорить о вере во что-то. Если твоя вера — деньги, ты выбрал ненадёжного покровителя.       — Впечатляющая речь, Коджи-сан. Видите ли, всё, во что я верил раньше, давно истлело: семья, любовь, узы, всё это ушло. Если верить вашим словам, выходит верить в это так же бессмысленно.       — А как насчёт веры в себя? Или себя ты тоже утратил?       Вопрос капитана заставил Мацухиро задуматься и ответ так и не прозвучал. Комментатор объявил о закрытии арены на сегодняшний день.

***

      Солнце давно покинуло небосвод, передав свой пост луне. Звёзды были верны ночному небу и никогда не покидали его. Они стали важной частью людского мира, указывая путь тем, кто нуждается. Только луна, что находилась к Земле всех ближе, знала всю правду и с грустью наблюдала.       Хотару стояла на балконе, а её взгляд был прикован к ночному светилу. Свежий ветерок слегка потрепал её одежду и мягкие волосы. Вид на яркий и переполненный жизнью Ичитогеру не вызывал никаких чувств, как и всё остальное. Хотару давно позабыла радость ветра, несущего вечернюю прохладу, и запах леса, давно перестала отличать радость от скорби и все воспоминания давно стали не более чем сном. Всё, что она сейчас ощущала, — мелкую дрожь, что особенно было заметно на руках. Эта жажда подобна наркотику, который не хотелось принимать, но выбора не оставалось. Кровь начинала бурлить и кипеть, отзываясь дискомфортом по всему телу и затуманиваем рассудка. С каждым часом ей становилось только хуже, и невыносимая сердцу ярость готова была выплеснуться на первого, кому не повезёт оказаться рядом.       — Снова началось? — Кадзуя появился словно из ниоткуда, но Хотару давно почувствовала его приближение. Первым его выдал запах, а вторым предателем сама чакра, жизненная энергия любого существа, которую Хотару улавливала лучше всех, кого знал сам мужчина. Он не сомневался, что она всегда была в курсе любых передвижений в своём радиусе.       — Да… — лицо Хотару исказилось в отвратительной гримасе — отвращении на саму себя.       — Так есть ли смысл бороться с природой своего бытия? Тебе нужна кровь, чтобы жить, а в мире полно ублюдков, не достойных дара жизни. — Кадзуя был совсем не такой, каким представлялся в других ситуациях. Он относился к Хотару словно к дочери и был с ней кроток.       — Это всё не имеет значения в конечном счёте. Оправдывать моё положение тем, что в мире есть ублюдки крайне нелепо. Я убиваю, чтобы выжить и лишь одно убийство принесёт мне удовольствие.       — Ты сама говорила, что его невозможно убить даже тебе, но всё равно пытаешься это сделать. Прежде всего нам надо смотреть вперёд, иначе тяжело двигаться.       Хотару повернулась к Кадзуе, уловив его искренний взгляд, взгляд человека, которого действительно заботила её судьба. Мужчина увидел блеск в нефритовых глазах куноичи и его взор всегда останавливался на её лице, таком юном и с виду невинном. Сложись её судьба иначе, мужчины готовы были бы отдать многое за такое прелестное лицо.       — Впереди меня лишь пустота, потому что я умерла давно. Но моё тело — оружие мести, и я не остановлюсь, пока не замкну этот порочный круг. Я найду способ убить его.       — Мне очень жаль, что таким ты видишь свой путь, но я не привык вмешиваться в личные дела и всегда готов поддержать. — Кадзуя положил тяжёлую мужскую руку на хрупкое плечо Хотару, отчего она вздрогнула. На какое-то время дрожь унялась и желание остыло, но она знала, что вскоре станет хуже. — Мои люди добыли информацию о твоём культе, но эти ублюдки слишком хорошо умеют завязывать языки и заметать следы. Они оставляют лишь море крови и больше ничего. Крайне опасные ребята.       — Меня интересует лишь один… — Хотару сжала кулак, и неумолимая жажда вновь сковала тело, а дрожь возобновилась вдвое сильнее.       — Сегодня Белая Сакура показала себя с лучшей стороны, но тот мечник из Хитокири соответствовал своей репутации. Я надеюсь, ты сможешь сделать так, чтобы наша дорогая куноичи была в форме к завтрашнему дню? Ирьёнины сделали всё, что смогли, но, боюсь, даже этого недостаточно.       — Да... — дрожь девушки ощутилась даже в голосе, и Кадзуя понял, что её состояние ухудшается, медлить не стоит.       — Кажется, пора принять «лекарство», мы же не хотим невинных жертв, как в прошлый раз… — улыбка Кадзуи была странной: в ней сочеталась теплота и забота о подчинённой, и в то же время проскальзывала ирония.       Мужчина поспешил проводить Хотару к выходу. Его слова вызвали у неё воспоминание того, как в неподконтрольной ярости она напала на проходящих в позднее время путников, которые явно задержались на территории Колизея и решили пройти путь к городу на своих двоих. Это была молодая компания. Не вернулся никто. Воспоминания кололи сердце Хотару ядовитым кинжалом, но за долгие годы она привыкла не замечать даже эту боль.