Разыскивается романтика

      За десять лет можно привыкнуть к чему угодно, и Луна привыкает к Средиземью, как привыкают к любимым разношенным тапочкам. С каждой неделей, с каждым месяцем и годом ей все меньше хочется возвращаться домой. Она безумно, безумно скучает по отцу, друзьям и знакомым, по Хогвартсу, но… Она и раньше-то не вписывалась, была не такой, слыла чудачкой и лунатичкой, а теперь не впишется и подавно. Не сможет. Не захочет. Не променяет свободу (быть собой) на тесные рамки «нормальности».       Падение в Арку из Отдела Тайн вместо крестного Гарри — как его звали? Симус? Сайрус? Сириус? — подарило ей целый мир, а Луна не из тех, кто отказывается от подобных даров. В лесу, где она приходит в себя, сумрачно и тихо. Опавшая листва скрадывает шаги, а сухая, стелющаяся трава цепляется за ноги, словно умоляя остаться. Деревья стоят мертвые, увитые плющом и затянутые паутиной, и, если бы не отсутствие привычной возни лукотрусов в ветвях, шнырков в корнях и мельтешения пухоспинок в воздухе, Луна решила бы, что перенеслась в Запретный лес.       А потом она встречает эльфов, и это делит ее жизнь на «до» и «после».       Владыка Трандуил, к которому ее отводят стражи, на удивление добр к ней. Он позволяет ей остаться в своем королевстве, разрешает пользоваться библиотекой и не запрещает ходить, куда вздумается, а еще — находит для нее наставников. Ее учат весторну и синдарину, владению легким клинком и врачеванию, ходить по лесу, не потревожив листвы, и ладить с животными. Король беседует с ней о событиях прошлого, о днях до солнца и луны, и Луна душу продать готова за эти рассказы, потому что ей нравилась история даже в исполнении профессора Бинса, а теперь она любит ее еще больше. Может быть, потому, что узнает про целый огромный мир, интересный и загадочный, живущий по иным законам. А еще — и в этом она не признается никому и никогда! — потому, что владыка напоминает ей отца: не цветом волос или глаз, не статью или манерой поведения, а чем-то неуловимым. Светом души, быть может?..       В воздухе здесь разлита магия: не злая и не добрая, но куда более древняя, чем все, что она знала раньше, и для волшебства здесь не нужна палочка. Стоит только попросить — и получишь желаемое. Луна пытается колдовать, забравшись в самую глухую чащу, потому что боится кому-нибудь навредить, но ее магия не несет разрушения. Боевые заклинания на латыни, которые она учила в школе и на занятиях ОД, не срабатывают, сколько бы девушка не старалась, хотя те же щиты выходят с первой попытки, как и чары Патронуса. Ей почему-то кажется, что и с зельями не будет никаких проблем, благо рецепты и таблицу совместимости и замены ингредиентов — спасибо муштре профессора Снейпа! — она помнит наизусть.       Время течет, и слава про эльфийскую воспитанницу, что не прочь помочь за мелкую монету, а то и за просто так, разносится по округе. Работы прибавляется в разы, но Луна радуется — не чужим болезням, разумеется, а тому, что может помочь, может быть полезной. У нее появляются знакомые из Эсгарота, Дейла и Эребора, к которым она выбирается в гости, когда ей надоедает постоянство Лихолесья.       Луна по-прежнему ощущает больше других. Чужие мозгошмыги все чаще и чаще шепчут о грядущей войне, о бессчетных бедах, о Тьме с Востока, и она, не выдержав, рассказывает об этом эльфам, но те не торопятся крутить пальцем у виска (даже если подобный жест не знаком им), а воспринимают ее слова на удивление серьезно: — Были знаки, — пожимает плечами капитан королевской стражи. — Участившиеся нападения орков, осмелевшие гоблины, расплодившиеся пауки. К тому же, у тебя, дитя, нет причин для обмана, и я вижу, что тобой движет беспокойство.       Луна хочет остаться, хочет отстоять свой новый дом вместе с эльфами, что стали ей друзьями, но предчувствие гонит ее прочь, и карты, нарисованные ее собственной рукой, вторят ему, обещая судьбоносную встречу. Перед своим отъездом она огромными котлами варит зелья: рябиновый отвар, кроветворное, универсальное противоядие и все те полезные составы, что только сохранились у нее в памяти, но волшебнице все равно кажется, что этого мало, ничтожно мало.       Она знает, что дорога на юг опасна (сейчас нигде не безопасно, если уж на то пошло!), но все равно отправляется в путь. Старый Лихолесский тракт встречает ее запустением, но Луна может представить, каким оживленным и величественным он был давным-давно. Компанию в путешествии ей составляет мшисто-серый конь по кличке Карасик (знаете, почему она его выбрала? Потому что он любит сливы, совсем как маленькие фестралы из Запретного леса, и это — дань ностальгии) и редкие дозорные-беоринги, что иногда по вечерам выходят к ее костру: узнать последние новости, послушать чудесные истории, предостеречь об опасности впереди. Посторонних этот народ не очень жалует, но к Луне они относятся на удивление тепло, быть может, потому, что она видит в них людей, а не диких животных.       Дол Гулдур волшебница обходит по очень, очень широкой дуге: от крепости веет жутью и тьмой, от которых ей физически плохо. Она накладывает на себя и на Карасика дезиллюминационное заклинание и чары тишины, стараясь привлекать как можно меньше внимания. И, не особенно надеясь на их эффективность против орков и варгов, все-таки создает магглоотталкивающие чары, привязав их к конской уздечке цепочкой рун, повторив ту, что опоясывала забор вокруг дома Лавгудов. То ли магия срабатывает как надо, то ли обитатели крепости заняты чем-то более важным и не обращают внимания на одинокую всадницу, но Луна минует эти места, так никого и не встретив.       Золотым лесом она любуется с берега Андуина. Со стороны Лориэн совсем не похож на сумрачный Мирквуд, и Луна не отказалась бы посетить еще одно эльфийское королевство (разумеется, с разрешения его владык) и прогуляться под сенью могучих мэллорнов, но сейчас не время. Ей и так кажется, что она непозволительно задержалась и сейчас неотвратимо опаздывает, хотя и не знает, куда или к кому. Небольшую, юркую лодку буквально к ее ногам приносит течение, и в шуме ветра и плеске волн Луне чудится тихий, чарующий голос, советующий поторопиться. Она решает прислушаться. Расставаться с Карасиком грустно, но волшебница верит, что умный конь найдет дорогу домой.       Луне не приходится пользоваться веслами: она просит, и волны, быстрые и сильные, несут ее лодку на встречу судьбе. Все, что ей остается — внимательно следить за порогами и поворотами, потому что солнце, отражающееся от зеркальной глади воды, слепит глаза. Путь по реке, который у других занял бы декаду, не меньше, она проплывает за день, и, не успев причалить к берегу, слышит гулкий звук рога и различает шум битвы.       Не нужно быть профессором Трелони, чтобы предсказать — ей как раз сюда. Луна хватает сумку с зельями и торопится на зов, старательно петляя между деревьев и поросших мхом руин. Орков целый отряд, и они отличаются от тех, что она видела раньше: сильнее, умнее и лучше вооружены. Она оглушает одиночек, отбившихся от основного отряда, и не забывает крепко связать их: палочка так и танцует в ее руках, чертя в воздухе до боли знакомые фигуры.       На поляне бой: высокий мужчина (гондорец, судя по знакомому гербу) отбивается от десятка врагов, прикрывая и защищая двух детей. Луне не нравятся сражения, но она должна признать, что эта схватка выглядит даже красиво — причудливый танец, где неосторожный шаг не в такт означает смерть. Даже пронзенный двумя стрелами, мужчина продолжает убивать орков, слишком рано начавших праздновать победу, и лишь третья стрела ставит его на колени.       Сердце Луны колотится, как у испуганной пичужки, но она все равно бросается вперед, когда орк-лучник собирается добить незнакомца. Щит — удивительно мощный, почти звенящий от количества вложенных сил — накрывает их светящимся куполом. Он выдержит удары мечом и не пропустит стрелы, и она, больше не обращая внимания на орков, опускается на колени подле гондорца. Снять бы кольчугу вместе с одеждой, но не хочется терять драгоценные секунды. Пасс палочкой — и стрелы с мерзким хлюпаньем выходят из ран, а те тут же заливаются противоядием: под действием зелья кровь шипит и пенится. Луна, дождавшись конца реакции, накладывает диагностические чары, а следом колдует эпискеи и энервейт.       Мужчина приходит в себя, открыв мутные от боли глаза (серые, как предгрозовое небо или море в шторм), и волшебница осторожно поит его кроветворным. Оно мерзкое, и воин кашляет, оценив его «изысканный вкус и непередаваемый букет» по достоинству. Это малая цена за то, что краски постепенно возвращаются на его побледневшее лицо. До окончательного выздоровления еще далеко, но он больше не стоит одной ногой в могиле, а это уже не мало.       За пределами купола что-то происходит, вот только Луна не может (да и не хочет) отвести глаз от спасенного. — Ты краше всех эльфийских и человеческих дев! — шепчет он, поймав ее руку. — Я сплю иль грежу наяву, раз вижу пред собой богиню? Поведай, дивное видение, кто ты? — Луна, — робко улыбается она, потому что эти комплименты — первые и самые дорогие. — Луна, — повторяет мужчина, и ее имя из его уст звучит как прекраснейшая мелодия.       И если ради одной только встречи с ним она покинула родной мир — что ж, это стоит того.