Я Бестужев/Мы Рюмин

      — Если Паша будет искать, меня нет, — запыхавшаяся Аня рухнула на стул по соседству с разговаривающими Кондратием и Сергеем и вытянула ноги. — Я устала танцевать, а у него шило в заднице и отвратительный музыкальный вкус.       Будто в подтверждение слов грянуло скрипичное соло. Пестель с Бестужевым, на разрыв связок подпевая Музыченко, в центре зала изображали что-то похожее на то ли на петушиный бой, то ли на эпилептический припадок. Остальные гости наблюдали с вежливым интересом.       — Ты только что вышла за этого человека замуж, — не отрывая взгляда от танцпола, напомнил Рылеев. Присоединяться к танцующим он почему-то не торопился.       — Вышла, — рассеянно согласилась девушка и широко улыбнулась, —и ни о чём не жалею.       Поздний апрель как никогда подходил под свадьбу — такой же переменчивый и куда-то несущийся, такой же дышащий жизнью после и пропитанный надеждой на лучшее. Такой же шумный, как бьющие по ушам биты из колонок, слившийся в одно целое смех, тосты и выкрики гостей, как звон бокалов и пустых бутылок (которые завтра под чутким руководством Бестужева будут вынесены на переработку).       — А вы чего не танцуете? — Бельская закинула ногу на ногу жестом человека, который знал, что выглядит по-королевски даже к вечеру.       — Кондраша не хочет.       — Серёжа не хочет.       — Ясно, семейная позиция, — девушка со смешком покачала головой.       — Мы просто хороним мечты о поступлении, — объяснил Трубецкой, игнорируя недовольное шиканье. — Утром пришли результаты по истории.       — Всё плохо?       — Плохо, — отрезал Рылеев.       Откинувшись назад, чтобы пропасть из его поля зрения, одними губами Серёжа проговорил «девяносто шесть». Аня понимающе закивала и сделала поспешный глоток, пряча улыбку.       — Сильна-а-я женщина-а-а, — Паша упал на соседний стул, целуя жену в щёку в полной уверенности, что в его отсутствие не могли обсуждать ничего важного. Расслабил узел галстука, стягивая его через голову и кидая на стол. Принял протянутый Трубецким бокал, сделал глоток и благодарно подмигнул.       — Ещё не вечер, а вы уже сорвали голос, господин Пестель.       — Людям без высшего образования слова не давали, — Паша залпом допил шампанское. Трубецкой только вздёрнул в улыбке уголок губ. Бутылка виски на двоих холодным осенним вечером, и Пестель, считавший их с Кондратием примирение в октябре исключительно своей заслугой, заменил недовольное «Трубецкой» на привычное «Серый, бля, везёт же мне на Серёг». А потом и на свадьбу позвал. Не потому что «ты помог вытащить любимого человека моего лучшего друга», а потому что «Серёж, ты же конченый, не хочу, чтобы ты потом нас проклял из-за того, что не получил приглашение».       — Отчислился и отчислился, чё бухтеть-то, — Трубецкой поджал губу. — Есть на жизнь другие планы. Образование они в себя тоже включают, просто я не собираюсь поддерживать отечественного производителя.       Все знали, что ответное ворчание Пестеля было вызвано скорее привычкой оставлять последнее слово за собой, чем желанием продолжать спор. Знали, потому ничего не ответили.       В конце концов, методом чередования вежливых просьб и настойчивых предложений Трубецкому удалось выманить своего партнёра на танцпол. Даже его глаза, в которые Рылеев мог смотреть только снизу, не заставили поэта подпевать сомнительному музыкальному сопровождению — Сергей, впрочем, и не настаивал. Хватало танца, пусть и поставленного не идеально, хватало их открытых улыбок, хватало момента, чтобы почувствовать себя счастливыми.       Единственной не взятой танцами крепостью оставался Муравьёв. Он тоскливым взглядом смотрел на пиджак, брошенный на спинку соседнего стула, но беспрерывно выскакивающие на экране уведомления заставили его прервать раздумья по поводу количества расстёгнутых пуговиц на Мишиной рубашке. Люди, которые могут работать под свадьбу Пестелей, в цирке не смеются.       — Ты можешь хотя бы на свадьбе отвлечься от работы? — знакомый голос раздался из-за спины совершенно неожиданно. Серёжа пропустил момент, когда Бестужев покинул танцпол, пока пытался сверстать статистическую сводку на маленьком экране (ноутбука с собой не оказалось просто потому, что Миша при активной Пашиной поддержке через Телеграм безапелляционно заявил, что это нарушает древнюю свадебную традицию — портит всё веселье). Телефон ловко вытащили из чужих пальцев и спрятали за спину.       — Смогу, когда мы выиграем выборы, — Муравьёв нехорошо прищурился, прикидывая, каким способом эффективнее получить средство связи обратно. Миша спиной сделал шаг назад.       — Обойдутся один вечер одиннадцатью апостолами.       — Тогда уж десятью. — Четыре часа как женатый Пестель, вернувшийся к перекрикиванию «Зверей», о делах небесных явно не помышлял. Миша только пожал плечами, убирая телефон в задний карман.       — Ничего, справятся без божьей помощи. А как долго на небесах рассматривают приглашения на танец? Кажется, мой запрос где-то затерялся.       — В течение пяти рабочих минут — жаль, что у меня сегодня выходной.       — Может, рассмотришь вне очереди? — его ладонь уже расположилась на Серёжином плече. Тот только хмыкнул, обнимая парня за талию и аккуратно возвращая телефон из чужого заднего кармана в собственный.       — Только в рамках исключения.       Второй круг тостов объявили так же внезапно, как в своё время помолвку. Бестужев, восполняя упущенные вместе с должностью шафера возможности, обстоятельно и со вкусом пересказывал перформанс на Красной площади, завершив бодрым «…и пусть хуёвых жизненных ситуаций будет меньше!». На лицо Муравьёва, готовившего свою речь несколько недель, он решил от греха подальше не смотреть. Впрочем, когда говорил сам Серёжа (озвучивший обстоятельную речь уже давно, а сейчас просто вспоминавший всё, о чём забыл раньше), Миша на него не смотрел не столько из соображений безопасности, сколько из желания скрыть покрасневшие от подступающих слёз глаза. Они плакали, смеялись, разливали шампанское и чувствовали себя как никогда живыми.       Постепенно крики пьянящего счастья сменились тихими разговорами за жизнь, гости снова разделились, расходясь по залу и за его пределы. Серёжа призраком выскользнул на веранду, медленно вдохнул вечерний воздух, отдающий свежестью и в черте города, и машинально достал помятую пачку. Три месяца борьбы за Мишину свободу дались слишком тяжело, чтобы быстро отказаться от сигарет.       Хлопнула дверь. Донеслось еле внятное бормотание слов песни, после паузы — более членораздельное: «Апостол Сергей, идущие курить приветствуют тебя!».       — Пользуешься особыми правами жениха? — не оборачиваясь, беззлобно хмыкнул Муравьёв.       — Пользуюсь особыми правами лучшего друга. — Перила жалобно скрипнули, но вес рухнувшего на них парня выдержали.       Помолчали, загипнотизированные мерцанием сигарет в сгущающихся сумерках. Поздравления, тосты и признания в бесконечной любви уже отзвучали, оставив ощущение пустоты и переполненности одновременно.       — Пойдём обратно, всё самое интересное пропустим.       Всё интересное, кажется, было в самом разгаре: Рылеев, с трудом оставаясь на месте, что-то с жаром втолковывал Трубецкому, который слушал вполуха, но компенсировал это донельзя влюбленным взглядом; в центре полупустого танцпола смеялись Миша с Аней, пытавшиеся разобраться, как танцевать медленный танец под совершенно не подходящую для этого песню и не наступить друг другу на ноги; бывшие университетские одногруппники пытались повторить давнишний фокус с бокалом шампанского.       Друзья переглянулись и улыбнулись.       Всё только начиналось.