Выше верхнего

Так вышло, что Чу Ваньнин знал о второй ипостаси Мо Жаня. Об этого юношу сломались все жизненные принципы доктора. Роман с учеником? Отношения с подчинённым? Залезть в чужой ноутбук? Искать в сети БДСМ порно? Ещё пару лет назад он бы искренне изумился таким предположениям о своей действительно благородной персоне. И тут всё пошло по пизде. Ну, в смысле, наоборот. Чу Ваньнин давно уже стойко и печально переносил свои романтические чувства к ученику. Видел его привязанность к Ши Мэю, видел злость в его взглядах на себя, и, конечно, расстраивался. Но у него не было других вариантов, только оставаться профессионалом, влиятельным взрослым преподавателем. Образцом для подражания. Пока не произошёл случай. Однажды Мо Жань унёсся на вызов к пациенту из кабинета Чу Ваньнина, где у него был отдельный стол, и оставил на этом своём столе открытый ноутбук. Чу Ваньнин склонен думать, что это была и вправду случайность, — прошёл он мимо развёрнутого к стене и не успевшего погаснуть экрана совсем за другим, и ролик из сообщения он запустил тоже сам, увидев на скриншоте странно похожее на своё лицо в полумаске, удивившись сходству. И охуел. Ролик рекламировал БДСМ-клуб «Дворец Ушань», и большую часть времени на экране был его главная звезда — Мо Вэйюй, вытворявший с человеком со скриншота, действительно смутно напоминавшим Чу Ваньнина, нечто настолько немыслимое, чему целомудренный доктор Чу и названия не знал. А кое-чему всё же знал. Он остановил ролик, закрыл ноутбук и очень аккуратно вернулся за свой стол. Как врач он, в принципе, понимал природу происходящих с ним физиологических процессов, но как человек понять и принять не мог. Ему было жарко, сухо, влажно, знобило, руки и ноги отяжелели, а член болезненно упирался в узкие брюки. Он представил, какими красными стали его лицо и шея, с трудом сел и попробовал успокоиться. Он чувствовал каждый миллиметр своей, будто воспалённой, кожи. Будто вся одежда превратилась в наждачную бумагу и угрожала стереть её, и уж точно соски, до крови — при малейшем движении. Жарко было даже глазам и волосам. Низ живота ощущался сильнее всего. Тяжелее, острее, приятнее. Он попробовал отвлечься, думать о насекомых, трупах и испражнениях. Но этого было, очевидно, недостаточно — мысли всё равно сразу сворачивали к увиденному, к запрокинутому в наслаждении лицу человека в цепях, к полуобнажённому Мо Жаню в чёрной коже. К этой бесстыдной демонстрации запретных удовольствий. Ваньнин понял, что до туалета дойти не сможет, потянулся к брюкам, и, подумав о своём сходстве с тем, кого истязал Мо Жань, кончил, едва дотронувшись до застёжки. Чу Ваньнин обозлился на себя, Мо Жаня, дурацкую жизнь. Теперь его окатило стыдом сквозь не теряющее остроты удовлетворение. И ни одно из ощущений ему не нравилось. Была середина дня, и надо было как-то привести себя в порядок. Чу Ваньнин подумал, что Мо Жань вернётся в кабинет вскоре, и у него опять встал. У него перед глазами будто повесили экран, на котором Мо Жань демонстрировал свои ноги, спину, разворот плеч в замахе, длинные пальцы, исследующие чужое тело. Впервые он уехал из клиники до конца смены, сославшись на неотложные личные дела. Ваньнин посопротивлялся себе некоторое, совсем недолгое время, а потом пересмотрел всё, что было в открытом доступе о «Дворце Ушань» и Тасянь-Цзюне. И его вечера и ночи изменились. Чу Ваньнин, конечно, боролся с собой и дальше, потому что им предстояло ещё несколько лет совместной работы, где он по статусу не должен был бы позволять себе ничего вне профессионального поля. И он по-настоящему ценил свою репутацию, да и будущим Мо Вэйюя он дорожил, ведь скандалы такого рода на подчинённых всегда отражаются значительно хуже, даже если они восходящая звезда и лучший ученик. Но его личные вечера и ночи теперь были отданы этой эфемерной жизни. Порочной, жёсткой и жестокой. В реальности Чу Ваньнин вряд ли хотел бы, чтобы с ним проделывали такое, но представление этих картин вызывало в нём непреодолимое возбуждение. Проще говоря, он беспрерывно дрочил на Тасянь-Цзюня. Он был просто сметён его яростной витальностью, и его тело, которого иногда было видно довольно много, довершало полное разрушение самоконтроля Ваньнина. Размазывало его от каждого кадра в мокрое скулящее крошево. Кроме клубных рекламных роликов и фотографий, у Тасянь-Цзюня была целая армия фанатов, которая собирала сплетни, сведения по крохам — о здоровенном члене кумира, о любимых практиках, пару раз попадались выкупленные за баснословные якобы деньги записи с камер во время сессии. В общем, материала хватало. Переключаться в рабочий режим и сохранять лицо в клинике доктору Чу стало уже почти невозможно. Любую двусмысленность от острого на язык Мо Жаня он воспринимал в однозначно пошлом контексте, и личности доктора Мо Вэйюя и Тасянь-Цзюня никак не хотели разделяться. Поэтому лежать под Мо Жанем (а он думал эту мысль, смаковал каждое слово: «лежать. под. Мо Жанем») Чу Ваньнину было тяжело. Он отвернулся лицом к стене, чтобы спрятать каменный стояк. И начал поиски дополнительных резервов внутреннего покоя, потому что одним внешним уже явно было не отделаться. Подумал, что адская загруженность и нервяк сражений с «Синдромом вэйчи» будут выматывать их, какой там секс, и даже облегчённо начал засыпать с таким хорошим планом. Потом вспомнил о том, как ведут себя люди, живя перед лицом смертельной опасности (как озабоченные мудаки), и о том, что жить они будут, скорее всего, вместе, запаниковал, и, по странности, это сработало даже лучше. Чему быть, того не миновать. И что произойдёт в инфернальном Цайде, останется в Цайде. Он испытал огромное облегчение от принятого решения и провалился в прекрасный порнографический сон.