Выше верхнего

Ши Мэй звонит Мо Жаню по телефону днём, и при виде имени на экране у него внутри всё в ужасе обрывается. Но с Ши Мэем оказывается всё в порядке, он звонит предупредить, что часть сменщиков его команды сильно отравилась, и, пока их нет, им придётся перекраивать дежурства и спать урывками прямо на месте. Мо Жань отключается и, всё ещё взбодрённый адреналином секундного страха, понимает, что они с Чу Ваньнином останутся на всю ночь в их палатке одни. Понимание вспыхивает в нём таким восторгом и возбуждением, что он не скрываясь прикипает взглядом к доктору Чу, с которым они находятся сейчас недалеко друг от друга, и начинает думать, как же за пару часов соблазнить учителя, по которому он сходит с ума несколько лет. Наручники и верёвки — это первое, что чисто визуально приходит ему в голову, это рефлекс, хотя, конечно, для реальности это совершенно неприемлемо. Он гасит в себе все порывы поддаться фантазии, потому что проблема реальна, а фантазии её не решают. Не решают все эти годы. Алкоголь? Напоить учителя и развести на секс? Тут телефон в руках тренькает сообщением от Ши Мэя в их групповой чат с тем же содержанием, что и звонок до того. Чу Ваньнин тоже смотрит в телефон и после этого оглядывается, ища глазами Мо Жаня. Находит. И смотрит. Взгляд у него тёмный, тяжёлый, и на лице такая откровенная похоть, что Мо Жань чётко осознаёт, что поить не придётся. Губы начинают разъезжаться в глупой самодовольной ухмылке, и её с трудом удаётся сдерживать, хоть он и старается изо всех сил. Чу Ваньнин первым отворачивается. Он вздыхает, смотрит вниз, собирая развалившееся лицо. И они работают до конца смены. Вечером Мо Жань после душа, ещё вытирая волосы, заходит в палатку, пытаясь придумать, как завести разговор, нельзя же просто прийти и начать лапать учителя. Но именно для этого находится удобный повод. Чу Ваньнин сидит за столом на табуретке, спиной ко входу, и делает пометки в блокноте, лежащем перед ноутбуком с явно научной «вэйчи» статьёй. Формулы на экране перемежаются текстом и 3D-визуализациями органических соединений. «Господи, ну надо же быть таким ебанутым, в смысле увлечённым», — думает, глядя на это, Мо Жань, не подозревая, что в статье сейчас Чу Ваньнин не понимает вообще ничего и это судорожная попытка хоть как-то отвлечься от мысли об их внезапной приватности. С этого ракурса хорошо видно, что перед тем, как сделать запись в блокнот, Чу Ваньнин едва заметно дёргает плечом. Мо Жань подходит к нему сзади, теряя по дороге полотенце и самоконтроль, и говорит: «Учитель, позвольте, я помогу. Поправлю плечо», — беря Чу Ваньнина со спины за локоть правой руки и положив свою левую ему чуть ниже шеи. Чу Ваньнин знает, что дискомфорт, который он ощущает при письме, действительно убирается несколькими нажатиями на спазмированные мышцы. Но от стоящего позади него Мо Жаня он буквально каменеет, и ему, скорее всего, потребовались бы нажатия на каждую мышцу в его теле, чтобы расслабиться. И он ничего не говорит. И не сопротивляется. Мо Жань придвигается ещё ближе, потому что ему нужно будет отвести руку немного в сторону. Спазм болезненный, и Чу Ваньнин тихонько стонет. Мо Жань понимает, что стоит слишком близко, и соприкосновение твердеющего в свободных домашних штанах члена со спиной Ваньнина, это вопрос нескольких секунд. Но отойти, не навредив пациенту, не может. Ну и не хочет, чего уж тут. Он давит на нужный узел, доктор дышит поверхностно. Рвано и редко. Мо Жань мягко опускает руку Чу Ваньнина и отпускает её. Проводит кончиками пальцев по плечам и шее учителя сзади, уже даже не пытаясь изобразить лечебные цели. Шея Чу Ваньнина такая тонкая под его крупными ладонями. Позвонки трогательно выпирают под порозовевшей кожей, и завитки волос цепляются за чуткие пальцы Мо Жаня, нежно ведущие к затылку. Нежно и кратко. Мо Жань уходит. Чу Ваньнин так и не двигается, и на одно ужасное мгновение ему кажется, что от него отказались, потом — что ему всё показалось и его тайная влюблённость в ученика застила ему глаза и позволяла неверно интерпретировать всё, что было возможно интерпретировать. Включая только что случившиеся прикосновения. К спине, в частности. Он, почти потерявший способность связно мыслить от происходящего, думает, что не слишком хорош для Тасянь-Цзюня, слишком прост, и извращённые представления того об удовольствии могут лишить доктора Чу такого долгожданного секса. И он не находит ничего лучшего, чем завести руки назад и скрестить их в запястьях, предлагая себя таким образом, каким, ему кажется, Мо Жань будет более заинтересован его взять. Мо Жань, отошедший запереть дверь и достать заветный пакет с презервативами и смазкой, как раз стоит возле двери, уже закрыв её и думая, не забаррикадировать ли её ещё, и что надо выключить телефоны, и похер, что им это запрещено на случай ЧС. Он видит жест Чу Ваньнина, такой откровенный и неожиданный, что просто глазам своим поверить не может. Вдруг в этой точке времени и пространства решили реализоваться все его мечты, и он даже как-то всхлипывает от восторга, нашаривая рукой с зажатым в ней аптечным пакетом, выключатель. Он не может придумать никаких двояких толкований этим скрещённым за спиной рукам и задерживается ещё на полминуты, вытаскивая шнурок из кроссовок, — это единственное, что приходит ему в голову в качестве верёвки. Он ужасно возбуждён, но так счастлив, что, как и днём, ухмыляется совершенно непотребно и несётся несколько шагов обратно чуть ли не вприпрыжку, как пёс, радостно свесивший набок язык при виде мячика в хозяйской руке. Чу Ваньнин вздрагивает от шорохов за спиной, он освещён теперь только синеватым светом монитора со всё ещё открытой презентацией, и со спины этот свет рисует неоновый контур его обманчиво хрупким плечам, и его профилю, когда он всё же пытается обернуться. Мо Жань, стоя сзади, нагибается и забирает оба его запястья одной рукой. Они такие изящные — не составляет никакой проблемы обхватить их. Он шепчет Чу Ваньнину в ухо: «Учитель…», — и целует его, едва касаясь, в край уха, в мочку. «Учитель, вы хотите, чтобы я связал вам руки?» Чу Ваньнин молчит. Он и хотел бы ответить, но крепко удерживающая его запястья сзади рука Мо Жаня лишила его не только возможности свободно распоряжаться движением, но и, кажется, рассудка. Он столько раз видел в роликах чужую неподвижность и бессилие перед Тасянь-Цзюнем, но только теперь понял каково это. И это так свежо и остро, этого так много, и оно обрушивается на него прямо сейчас, что он не понимает и не может сформулировать, чего и почему он хочет. Не дождавшись ответа, Мо Жань отпускает его, чтобы тут же легко вздёрнуть на ноги. Чу Ваньнин, лишившись столь прекрасных новых ощущений, кратко протестующе скулит, но, оказавшись лицом к лицу с Мо Жанем, почти забывает об этом разочаровании. Мо Жань, пришедший к нему на курс мелким подростком-старшекурсником, за годы учёбы и интернатуры вырос и возмужал. Хотя красивым он был и тогда, и очень красив сейчас. Чу Ваньнину приходится теперь задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Эта разница в размерах была ещё отдельно смущающей, но, какой-то… логичной? И он любуется этим лицом, залипает на губы, смотрит открыто, теперь же вроде как можно. — Учитель? Я повторю. Вы хотите, чтобы я связал вам руки? — Я… Я не знаю. Думаю, наверное, да. Возможно… — мямлит Чу Ваньнин совсем не эротично, как ему кажется. Он погибает в сомнениях и желаниях и мечтает снова почувствовать, как ему ничего не надо решать, как он не может двигаться, скованный чужой волей. С вызовом, собравшись, он говорит: «Да!» Мо Жань берёт его за плечи, спускается ладонями вдоль рук, поднимает его кисти к своему лицу и поочерёдно целует костяшки пальцев на обеих руках. — Впервые так, да? — Да, — облегчённо выдыхает Чу Ваньнин, радуясь, что, кажется, не нужно ничего объяснять и его поняли совершенно правильно. Мо Жань кивает и сгребает волосы на затылке Чу Ваньнина в кулак. Резко задирает ему подбородок и шепчет в губы: — Пожалуйста, если вам будет некомфортно, хотя бы просто неудобно, скажите мне сразу. И придумайте стоп-слово. — Ладно, — стонет Чу Ваньнин, но про себя думает, что он вообще, наверное, не поймёт сейчас, даже если его начнут распиливать пополам, потому что Мо Жань тянет его за волосы сильно назад, прижимая внизу, выгибая, и начинает лизать ему горло. То широким языком, то острым, то прикусывать легко зубами, и кажется, прямо за сердце. Мо Жань немного отстраняется. Поворачивая всё так же зажатыми волосами на затылке голову Чу Ваньнина так, чтобы встретиться взглядами, он спрашивает: — Стоп-слово? Вы не сказали, какое? Чу Ваньнина ведёт от контроля, от того, как даже взгляд его направляют, шея горит, сам он весь, в общем, полыхает, и он сосредотачивается на вопросе с большим усилием. Он изучал матчасть и знает, что это для него и его безопасности. — Османтус. — Хорошо. Османтус. И они продолжают. Теперь, когда Мо Жань не ждёт ответа, можно заняться ртом доктора Чу. Они целуются жадно, пропуская всю нежность и осторожность, голодные и дорвавшиеся друг до друга. Шарят по телам руками, щупают и царапают, стягивая одежду. Они медленно преодолевают два шага до одной из узких коек сбоку, и перед тем, как лечь, Мо Жань решает, что хватит вольностей, и связывает-таки руки Чу Ваньнина шнурком. Правда, спереди, это не так впечатляюще, но позволяет больше манёвров для пары. Мо Жань старается соблюсти баланс, чтоб и рухнуть в сбывающуюся мечту, но и запомнить каждую секунду, и тут опыт контроля над ситуацией играет за него. Чу Ваньнин же самозабвенно тонет. Его руки перекинуты связанными за спину Мо Жаня, и ему мало что удаётся потрогать, и пальцы от этого ноют. Но его рот ничто не ограничивает, и он целует, лижет и засасывает всё, до чего дотягивается. До плеч, до линии челюсти, до шеи, даже иногда удаётся достать до сосков. Это пока просто довольно жёсткие и недолгие ласки, и они не касаются руками членов, разве что трутся ими друг о друга, о разгорячённую кожу животов и бёдер, о нежные части и о жёсткие волосы, и этого хватает, чтобы едва держаться. «Я не буду ебать вас сегодня. Сюда», — говорит Мо Жань с паузами. Водит пальцами по почти готовому на самом деле сфинктеру, расслабленному и мягкому снаружи. Жарко шепчет в ухо, двигая бёдрами в однозначном ритме, но на безопасном расстоянии от входа, и засовывая на последнем слове пальцы второй руки в рот Чу Ваньнина, раскрытый в судорожных попытках вдохнуть. Ну, чтобы было понятно, куда сегодня всё же ебать будет. Чу Ваньнин издаёт прекрасные хриплые звуки, весь он прекрасен, так чувствителен и послушен. «Какая же я сука», — думает Мо Жань, — «расчётливая сука, которая сейчас потеряет сознание от счастья». Через пару минут Мо Жань, расчётливая сука, кончает без шансов сдержаться, едва успев вставить член в этот ягодный покрасневший рот. Просто пару раз проехавшись головкой по выставленному по приказу языку. Он останавливает руки Чу Ваньнина, тянущиеся стереть сперму с лица. И садится на кровати. Это даётся ему нелегко, мышцы совершенно желейные, глаза слипаются, его сильно перегрузило ощущениями, но отдаться расслаблению пока нельзя. Он тянет вверх за шнурок, стягивающий запястья учителя, и говорит: «Встаньте на колени, доктор Чу». Эта нарочитая почтительность доводит Чу Ваньнина до бешенства, как если бы он и так не был на эмоциональном пике. Она так привычна и так абсурдна в текущих обстоятельствах. Мо Жань требует раздвинуть колени широко. Ещё шире. Трогает пальцами косточки, выступившие у паха, и напряжённые мышцы внутренней части бёдер. Поправляет осанку, аккуратно надавливая на копчик сзади, увеличивая натяжение мышц до плохо переносимого. «Ещё немного. Не заваливайтесь назад, пожалуйста». Сам разводит его колени ещё на пару самых мучительных сантиметров шире. Подводит связанные руки к члену Чу Ваньнина, кладёт их сверху, и сам делает ими первое движение вдоль. «Я посмотрю», — говорит он. — «Кончайте». И Чу Ваньнин, так просто и неожиданно болезненно распятый, с потёками на лице и шее, кончает, не сдвинув рук ни на сантиметр, просто по команде. Мо Жань смотрит и слушает эти секунды оргазма, буквально пожирая чужое удовольствие. Он подхватывает готового упасть Чу Ваньнина поперёк груди, приподнимает и укладывает себе под бок, снимая нагрузку с раздвинутых ног. И развязывает шнурок. Они лежат обнявшись, пока дыхание не выравнивается и пока их не начинает клонить в сон. Мо Жань тянется, не сдвигая совсем размякшего Чу Ваньнина, достаёт из аптечного пакета салфетки и нежно обтирает ими лицо доктора. «Учитель, мне так жаль, я никогда не позволял себе подобного. Это получилось очень возбуждающе, но я всегда в защите, а это непозволительное пренебрежение безопасностью». «О господи», — бормочет Чу Ваньнин, который внезапно понимает всю чужую безрассудность, которую он очень осуждал раньше. Теперь он осуждает и себя тоже, и Мо Жаня, но понимает человечество намного лучше. Но конечно он уверен, если бы они зашли дальше, то конечно бы это было в презервативе. Мысль о «дальше» и пара мелькнувших в голове картинок о применении в нём презервативов дёргает Чу Ваньнина судорогой. Его тело пока не готово. Они дремлют в обнимку, опустошённые удовольствием. Заснуть так до утра им не даёт и краткость первого раунда, и узкая кровать. Они двигаются, приспосабливаясь к тесноте односпальной койки, и просто постепенно начинают притираться. И вот уже целуются, ужасно медленно по сравнению с первым разом. И Мо Жань, нависнув сверху, ласкает всё тело Чу Ваньнина невыносимо медленно. Они шепчут друг другу: «Я так хотел. Хочу тебя. Поцелуй». Сладкое марево становится всё горячее и тяжелее, слишком уж медленным, слишком сладким. Чу Ваньнин берёт в руки лицо Мо Жаня и говорит, жутко внутренне истеря от собственной распущенности: «Ты знаешь, а ведь технически «сегодня» уже кончилось». Выражение лица Мо Жаня в момент понимания сторицей вознаграждает его за непривычную смелость, и он вообще не понимает, каким образом его задница оказывается моментально сразу облапана, сжата, поглажена, раздвинута и вот уже и поцелована, а он стоит на четвереньках и стонет. Мо Жань гладит его спину, бока, сильно зажимает соски, и вообще всё становится очень сильно, а потом начинается что-то несусветное. Мо Жань начинает совершенно бесстыдно вылизывать ему зад, и промежность, и яички. Всё доступное и открытое в этой позе. Чу Ваньнин верещит и дёргается, но его бёдра крепко удерживают на месте, он пытается достать руками, оттолкнуть и добивается только применения шнурка, который так хитро соединяет запястья с предплечьями, что руки фиксируются согнутыми в локтях. Лицом он упирается в кровать, широкая жёсткая ладонь давит ему на поясницу, прогибая, ноги раздвинуты, и вот, он раскрыт сзади теперь ещё больше. Ему невыносимо стыдно. Мо Жань ласкает его ртом и пальцами, Чу Ваньнин почти не понимает, что в каждый конкретный момент происходит, кожа становится гиперчувствительной, эрекция совсем железной, и все поцелуи, надавливания и облизывания происходят будто везде и всё время. Чу Ваньнин умоляет остановиться, перестать, так нельзя! Мо Жань запускает внутрь первый палец, прижимается сверху и тихо говорит даже не в ухо, а куда-то в затылок, шевеля вибрацией голоса, и дыханием, и губами границу роста волос, и это похоже на щекотку внутри, очередное странное и новое ощущение, сколько уже можно-то. — Учитель, вы помните, что нужно сказать, чтобы я остановился? Одно слово, и я немедленно прекращаю. — Я помню, — говорит Чу Ваньнин и через мгновение, когда Мо Жань продолжает своё бесстыжее занятие, продолжает свои речитативные: «Прекрати, перестань, что ты делаешь! Нет! Нет!» Мо Жань не выдерживает и отрывается-таки на время от увлекательного процесса пропихивания в анус и пальца, и языка, чтобы тихонько посмеяться, так комично звучит этот максимально недвусмысленный диалог. Палец он не вынимает, а готовится добавить вскоре ещё пару. Смазку он прямо совсем не жалеет и технично растягивает, массирует, находит простату, и эта находка предсказуемо разделяет мир Чу Ваньнина на до и после. Чу Ваньнин так хорошо на всё реагирует, что Мо Жань решает его ещё и немного отшлёпать. Он всё делает аккуратно, чередует шлепки с поглаживаниями и поцелуями, дует на кожу, ну, по инструкции. Всё как всегда работает, нижний улетает. Но тут его ожидает сюрприз. При такой эмоциональной вовлечённости улетает не только нижний, он сам испытывает совершенно потрясающие приходы. Как зеркало. И тут, среди хриплых стонов, своих и его, бессвязного бормотания и просьб, Мо Жань слышит тихое и отчётливое: «Османтус». Он сразу отстраняется и тянется развязать руки Чу Ваньнина, готовясь упасть в чёрную бездну отчаяния и саморазрушения, когда слышит и продолжение: «Хватит игр. Вставь мне». Его буквально трясёт — «Ни хуя себе качели!» — от острого возбуждения, хотя казалось, дальше уже было некуда, и он едва может надеть резинку. Он так хорошо постарался перед этим, и его так ждут, что войти получается сразу. И он ебёт доктора Чу без затей и сантиментов, чётко по запросу. Он чувствует приближающийся оргазм как самое пошлое из возможного, как отлив перед цунами, волна сползает к животу с самого края, с пальцев, с макушки, с плеч и пяток, обнажая до того нежное и сокрытое, тянуще оголяя нервы, чтобы потом захерачить стеной, смывающей и что было, и что вокруг. Он успевает подрочить доктору Чу до успешного совместного завершения и только может надеяться, что конвульсии и вопли, и его едва не оторванный судорогами член говорили о том, что оргазм Чу Ваньнина был таким же весёлым. Ему хватает сил развязать шнурок и стянуть презерватив. Потом он просто ложится, кладёт Чу Ваньнина на себя, обнимает руками и ногами и говорит: «Не уходи. Никогда». «Ладно», — отвечает Чу Ваньнин.