Выше верхнего

Оставшееся до конца командировки время парочка проводит в целом хорошо. Хорошо настаёт через пару дней после их первого секса, когда Мо Жань узнаёт всё-таки об окружающих коллегах, кто, кого и, главное, где трахает. Сексуально активное товарищество опознаёт в Мо Жане своего в намёках на синюю шею под водолазкой и посвящает в свои секреты. Не просто так, и не за шею, конечно, а пытаясь выяснить, правда, что ли, это вот всё дико искрившее в сторону уважаемого и неприступного доктора Чу доискрилось до победы? Мо Жань всё отрицает, но смотрит до того недобро, что у любопытствующих иссякает энтузиазм. Тем не менее, источник информации найден, и выясняется, что всё банально — некоторые смотровые в «чистых» блоках отгорожены чуть лучше остальных, камеры в них выключаются или вообще не работают, такса почасовая, вот телефон кому платить. Мо Жань как-то брезгует этими общественными кабинками, но саму идею одобряет и подбивает доктора Чу на должностное преступление. Они запирают для частного пользования одну из подведомственных их лаборатории смотровых. Со всеми предосторожностями они попадают туда ещё через два дня. Они договариваются не целоваться, потому что будет видно, снимают верхнюю часть одежды, полностью раздеваться нет времени — только приспускают брюки. Ложатся на кушетку лицом друг к другу. Все эти договорённости и замедления ещё больше распаляют, и они чуть ли не склеиваются телами, кожей к коже. Обнимают, вдавливаются. Их члены крепко зажаты между телами, прижаты друг к другу. И это объятие, кажется, ещё бóльшая близость, чем проникновение. Они разъединяются, чтобы пропустить вниз руки, оба обхватывают оба члена разом, две руки, одна поверх другой и рядом, настолько равноправно и отлично от их прошлого раза, что, отмечая это между попытками отъехать от удовольствия, Чу Ваньнин решает, что и такой расклад ему, пожалуй, нравится. А потом Мо Жань решает занять рот, раз нельзя целоваться, и начинает нашёптывать ему на ухо, что бы он хотел сделать. Он не успевает особенно ничего рассказать, но по его сценарию Чу Ваньнин должен быть максимально беспомощен и заёбан. И облизан. И очень заёбан. Голос доктор Чу сорвёт от криков, и у него, скорее всего, будут гематомы в горле. Он не знает, есть ли что-то особенно триггерное в планах Мо Жаня или всё это вместе, включая жаркий шёпот, доводит его до оргазма за считанные минуты. — А вот, например, носок, — говорит Мо Жань, вытирая их салфетками от спермы, попавшей примерно везде. — Что именно про носок? — Ну вот, кончать при мастурбации в носок, это же гениальное изобретение. Лучшее, что подростки дали миру. Идеальная конспирация, быстро и удобно. Чу Ваньнин начинает ржать так, что даже сворачивается немного креветкой. Он давится смехом, пресс судорожно сокращается, член дёргается. — Ох, прошу тебя, — говорит он, — не нужно. Давай не будем. Только представь, как это будет нелепо выглядеть. — Это была скорее шутка, чем предложение, — говорит Мо Жань, пожимая плечами, — но, конечно, давай не будем. Надолго и часто там уединяться нельзя, и секс у них короткий и жадный — оральный или мастурбация. Обычно днём, во время обеденного перерыва. Им обоим нравится, но всё равно оставляет полуголодными. Чу Ваньнину кажется, что жизнь превратилась в секс-квест. Когда они не трахаются, они планируют; когда не планируют, он вспоминает, мечтает и ждёт. Наверное, новизна когда-нибудь схлынет, и станет поспокойнее, но пока всё совсем не спокойно. Его удивляет собственная готовность получить максимум возможного за те минуты, которые у них есть в их тайном убежище. Мо Жань вообще ничего не стесняется, и эта уверенность в правильности происходящего сильно Чу Ваньнина раскрепощает. «Ещё бы, с его-то опытом», — с тяжёлым чувством иногда думает он, но все разговоры отложены на потом, всё время уединения тратится на секс. Мо Жань быстро раздобыл верёвку, сказал, что шнурок не очень подходит, и вообще, теперь это артефакт, и он повесит его дома в рамочку. На большее, чем быстро перехватить руки, времени не хватает, но теперь это частый атрибут их встреч. И Мо Жань всегда распускает пальцы и лезет ему в задницу. Иногда просто дразнится у входа, иногда стимулирует простату, и тогда Чу Ваньнин ходит потом до конца смены с такими блудливыми глазами, что люди вокруг начинают реагировать. Вскоре «Синдром вэйчи» сдаётся. Сдаётся благодаря лично им, палаточному лагерю медиков и военных в Цайде. Атмосфера вокруг радостная, настроение у всех приподнятое, но все ещё работают — есть дела, которые надо завершить перед отъездом, есть пациенты, с которыми надо разобраться. Их отъезд запланирован на послезавтра, нагрузка не особо большая, потому что деятельность уже свёрнута. По факту у Чу Ваньнина сегодня только совещание с местным руководством, а Мо Жань должен с остальными заканчивать консервировать лабораторию для перевозки и утилизации. Они пользуются отсутствием Ши Мэя из-за утренней смены и возможностью немного опоздать к началу своей. Мо Жань отсасывает драгоценному доктору и, пользуясь его маловменяемым посторгазменным состоянием, уговаривает его на авантюру. Предполагается, что во время совещания под строгим костюмом Чу Ваньнин будет в бондаже. В скромном, не затянутом особо, бондаже. Всего на пару часов. Ничего значительного, всё затевается для того, чтобы он просто знал, что на нём верёвки. Мо Жань лукавит и знает, что физическое воздействие всё равно будет, но и правда не затягивает и узлов много не делает. Тем не менее, верёвки протянуты через пах спереди — уже одно это должно будет ощущаться. Сзади в этой деликатной области верёвки расходятся почти по диагонали к бокам, чтобы не натирать при ходьбе внутри ягодиц и не давить слишком чувствительно во время сидения. Сверху несколько витков на уровне груди и рёбер, всё довольно просто, но для первого раза обещает быть ошеломляющим в итоге. Верёвки не объёмные, но тонкая рубашка или мягкий джемпер не скрыли бы их, а вот классический костюм с жилетом, который доктор Чу привёз с собой, в соответствии своему положению, для особых случаев, отлично маскирует. Мо Жань сам так пока и не кончил, но от минета и от процесса обвязки сильно возбуждён. Одевание в этой ситуации срабатывает ещё лучше стриптиза. Последнее, что требуется надеть для выхода — ботинки. Мо Жань говорит: «Позвольте, Учитель, я помогу вам. Резкие движения в вашем положении могут быть немного... м-м-м... некомфортными». Не то чтобы в бондаже нельзя было присесть или нагнуться, но это было сопряжено с некоторыми ощущениями, которые Мо Жань хотел бы для Чу Ваньнина отодвинуть на какое-то время. Конкретнее, до времени, когда он будет на публике. Ему ужасно жаль, что он не увидит всех этих выражений лица, следующих за маленькими смущающими открытиями. Но что поделать, он для начала их представит, а потом настойчиво попросит подробно описать. Так что он встаёт на колени и надевает на доктора Чу его элегантные ботинки, пройдясь ласкающими движениями по ступням и лодыжкам. Всё это подвигает его шкалу возбуждения ещё выше, а взгляд снизу из этой позиции доводит до того, что он лезет себе в штаны и умоляет Чу Ваньнина подождать до выхода ещё совсем немного. Чу Ваньнин розовеет щеками и стоит, безупречный, в костюме-тройке, с карманным платком и галстуком. Он полностью одет, строен, шикарен. Нежно ерошит волосы полураздетого ученика, склонившегося перед ним на коленях и судорожно кончающего на глянцевую кожу его ботинок. «Надо же, как удобно», — растрёпанно думает он, застёгивая нижние пуговицы на пиджаке, который, оказалось, застёгнутым хорошо скрывает сильно нарушившуюся плоскую линию его костюма спереди. Половина совещания проходит отлично, Чу Ваньнин кратко отчитывается об итогах и готовности к отъезду своей лаборатории и не особо вслушивается в отчёты других подразделений. Он, как и задумывалось, всё очень чувствует, постоянно осознаёт, внутренне ёрзает и очень доволен. А потом становится известно, что прибыл их железнодорожный состав для отправки домой, а с ним прибыл спецвагон делегации крупных столичных чинов, и всё вместе должно поехать обратно сегодня вечером вместо назначенного послезавтра. Нескольких счастливчиков отпускают для руководства ускоренными сборами, но отчёт Чу Ваньнина был слишком хорош, и ему позволяют только проинструктировать подчинённых по телефону и оставляют для общения с делегацией. Общение предполагает праздничный обед, оптимистичный рапорт, визит в «грязную» зону и праздничный ужин. Чу Ваньнин начинает нервничать, но Мо Жань успокаивает его, что ничего страшного случиться не должно, и вообще, у них медицинский городок, ножниц и скальпелей везде в стандартных наборах сотни, надо будет просто срезать верёвки в туалете, если станет невмоготу. На праздничном обеде подают алкоголь, тосты о величии компартии и отдельных присутствующих пропускать нельзя, и Чу Ваньнин, в надежде ещё и расслабиться, выпивает. Он общается с соседом, неожиданно приятным человеком из делегации, когда понимает, что ситуация только что ухудшилась. От спиртного он немного отекает, а чувствительность повышается, верёвки начинают прилегать плотнее, а мысли съезжать со светской беседы одновременно к извращённой ебле и панике. «М-да. Весело мне будет», — мрачно думает он. Весело становится, когда они направляются в «грязную» зону, чтобы гости поглазели на уже неопасных больных. Становится понятно, что лагерь превратился в тыкву: все сотни ножниц и скальпелей упакованы в контейнеры для перевозки, а там, куда они идут, ничем воспользоваться будет нельзя. На них надевают два скафандра, в них жарко, тело снова реагирует, и верёвки врезаются уже немилосердно. Оптимистичные рапорты и приглашение к ужину Чу Ваньнин переживает уже едва-едва. Он почти не может шевелиться, каждое движение в перевозбуждённом состоянии болезненно и мучительно приятно. Мо Жань пишет ему, спрашивает как он, и он честно отвечает, что прямо-таки уже изнемог. Но ничего не может с этим поделать, и эта беспомощность его только дополнительно возбуждает. И ему кажется, что все вокруг догадываются, в каком он положении. И это очень страшно, стыдно и по-особому волнительно. Мо Жань пишет, что ему очень жаль, что так получилось, но он мечтает увидеть лицо доктора и мечтает помочь. И что он упаковал их личные вещи и будет ждать его в поезде уже с чемоданом, их вывозят уже сейчас. Ещё через пару часов ужин заканчивается, визит заканчивается, их миссия заканчивается. Делегацию и тех из руководства, кто уезжает сегодня, привозят на вокзал. Мо Жань подхватывает еле стоящего на ногах доктора на ступеньках в тамбуре и провожает в купе. Они мило здороваются с Ши Мэем, потом Чу Ваньнин извиняется и идёт с несессером в туалет, возвращается и пишет: «Я хотел снять сам и не смог». Поезд отправляется. Они договариваются пойти вместе и могут только надеяться, что их не застукают. Выходят по очереди, Ши Мэй не поднимает даже взгляда от телефона. В тесном поездном туалете Чу Ваньнин даёт себе волю и плачет. Слёзы катятся из глаз, это не рыдания от боли или горя, он просто изнурён удовольствием и переживаниями. Слишком возбуждён, слишком стыдно, слишком, всё слишком. Мо Жань тянется сцеловать капли с его щёк, но Чу Ваньнин шипит: «Не отвлекайся!» Мо Жань очень хочет трахнуть его таким, в слезах, на пике, куда нельзя дойти намеренно, по крайней мере, сам бы он точно не довёл, но даже намекать не станет. Степень доверия должна быть на порядок выше. Он верит, что они до неё доберутся, но пока просто рано. Он ловко освобождает Чу Ваньнина от одежды, — тот даже рук поднять не может, — и пристраивает её на вешалку для полотенец. Верёвки сильно врезались в тело, но, к счастью, ничего не пережато, кровотоку не мешает. Очевидно, резать канцелярскими или маникюрными ножницами это бессмысленно и опасно, собственно, это и не получилось у Чу Ваньнина самого, и он тянется к узлам. Он всё же целует, куда дотягивается, пока развязывает. Оставшийся после верёвки след, полностью повторяющий обвязку, выглядит невозможно красиво, обжигающе горячо. Он помогает Чу Ваньнину одеться, прикладывает ухо к двери, аккуратно выглядывает за неё — к счастью, там пусто. Они договариваются, что сначала пойдёт Чу Ваньнин, а через несколько минут он. Через несколько минут Мо Жань возвращается в купе и застаёт там доктора Чу в одиночестве. Чу Ваньнин говорит: «Ши Мэй ушёл, как только дождался моего возвращения, сказал, пойдёт проведает свою команду». И протягивает, раскрывая ладонь, нагретый в руке тюбик смазки. Мо Жань захлопывает и запирает дверь и опускает механический фиксатор. Они не знают, сколько у них есть времени, так что не раздеваются, только спускают штаны. Чу Ваньнин нагибается и упирается руками в столик у окна. Мо Жань торопливо готовит его, Чу Ваньнин уже сегодня ждал так невыносимо долго, что хнычет: «Быстрее, быстрее уже!» Мо Жань протискивается и размеренно, с большой амплитудой трахает. Задирает футболку и кончиком языка всё время трогает рельефные следы от верёвок, оторваться не может, как от железки в мороз. За окном проносятся деревья, дома, чужая жизнь, чужая реальность. Крепко зажатый ладонью рот и шум движения дают возможность Чу Ваньнину даже поорать всласть. Криков не слышно, но диафрагма работает по полной, и ужас этого дня выходит из него прямо в любимые руки.