Выше верхнего

Чу Ваньнина вызывают в клинику в день приезда из Цайде. Он не успевает не только разобрать вещи, но и даже сходить в душ. Причёсывается, переодевается и приходит на встречу к заместителю по персоналу. В обязанности которого входит обычно отслеживать не столько профессионализм сотрудников, сколько их благонадёжность и нужный вектор общественной активности. Чу Ваньнин готовится к лекции о неразглашении чего угодно и разном там выгодном свете преподнесения победы над эпидемией, но получает в руки пачку документов Мо Жаня с указанием написать рекомендации и отчёты по практике, чтобы с первого рабочего дня оформить перевод в интернатуру другого отделения. Мы предпочли не давать некоторой информации ход, говорят ему почти нежно. Но ситуация должна быть разрешена и полностью остановлена. Жизнь должна продолжаться идеально чистой, а имя клиники оставаться незапятнанным. Вы не будете общаться, и уволиться вам тоже нельзя. И саботировать нельзя. С вашей репутацией, доктор Чу, сложно будет что-то серьёзное сделать, хотя, к примеру, должностные злоупотребления или врачебные ошибки случаются у всех, комиссии состоят из живых людей, дело такое, сами понимаете. Но вот Мо Вэйюй, если ослушаетесь, не сможет продолжить учёбу, его имя будет уничтожено, с учеником это легче лёгкого, профессия будет для него закрыта, и он не сможет стать даже продавцом в аптеке, уж поверьте. Ну и социальный рейтинг — вы в Париж билеты не сможете купить, а Мо Вэйюю велосипед напрокат не дадут. Чу Ваньнин делает всё, что от него требуют, и даже лицемерно смеётся и говорит, что, не беспокойтесь, он даже рад, отличный выход. Молодость, командировки, ха-ха. Он не помнит, как добирается домой. Помнит, как сухо пишет в рабочий чат их маленькой группы новость, поздравляет Мо Жаня с переходом и мьютит его. И блокирует все его номера и аккаунты. Он понимает, каким предательством и жестокостью будет казаться это резкое завершение командировочного романа. Он лежит в ванне, разглядывая сквозь воду ещё вчерашние следы на своём теле, как последнее пристанище жизни, как прощание вместо обещания. Как наваждение. Как несбывшееся. Как бледнеющую и уходящую из его жизни любовь. Он выходит на работу, ведя себя привычно. Кажется, что только привычка, автоматизм многолетних процессов заставляет его держаться, потому что он чувствует, что потерял настолько существенную часть себя, что даже спасение десятков жизней пациентов перестаёт значить для него что-либо. Он хочет думать, что Мо Жань и вправду воспримет всё случившееся как интрижку. Он трусливо надеется, что Мо Жань не испытывает ничего похожего на то, через что приходится проходить ему. Мо Жань пытается выяснить поначалу, что произошло, поговорить, но потом, кажется, благожелательные улыбки бывшего учителя на общих собраниях и его полный игнор в остальном убеждают его в том, что расспрашивать больше не нужно. Через пару недель Чу Ваньнину звонит человек, представившийся сотрудником юридического холдинга, и просит о встрече. Он сначала отказывается, но собеседник говорит, что речь пойдёт о Тасянь-Цзюне, и он вынужден согласиться. Они встречаются в закрытом кабинете дорогого ресторана. Там представитель юридического холдинга, в который, очевидно, входит детективное агентство, делает Чу Ваньнину предложение, от которого тот страстно желает отказаться, но не может. Клерк с внешностью дорогого офисного работника — его портреты могли бы продаваться на фотостоках — предлагает Чу Ваньнину принять участие в стриминге последней клубной сессии Мо Жаня в качестве партнёра. Мо Жань хочет разорвать свой контракт с «Дворцом Ушань», а владельцы клуба этого, конечно же, не хотят. Они хотят удержать его во чтобы то ни стало, и для этого нашлись очень интересные условия в контракте — при досрочном уходе Мо Жань должен выплатить клубу огромную неустойку. Это только по контракту, а убеждать же можно по-разному. Но вместо этого владельцы великодушно предлагают провести одну, последнюю сессию с тем, ради которого он решил оставить свою блестящую карьеру, с единственным, кого может видеть в этой роли. А конкретнее, с Чу Ваньнином. И претензий не будет. Найти вас было совсем не сложно. Да и понять. Вы, видно, человек очень... кхм... искренний, и у нас есть все логи на нашем форуме, сообщения, скаченные видео, сколько времени вы проводили с каждой фотографией. Уже более тонкими методами мы воспользовались, чтобы узнать вашу текущую ситуацию. Вы же не знаете, кто сдал вас в Цайде? А мы знаем. И эта информация может стать приятным бонусом к вашему и так приятному времяпрепровождению. Не понимаю, зачем отказываться, вы наверняка этого хотите и сами. Владельцы не против Тасянь-Цзюня отпустить, как они полагают, на время. Перебесится — вернётся. Но они думают, что перерыв может быть и длинным, и хотят расстаться на нужной ноте, на правильном восприятии иерархии. Вы же понимаете, что всё здесь построено на иерархии. И методы убеждения непокорных консервативные. В самом плохом смысле. *** Формально ответ от него не требуют сразу, и он получает в руки объёмный договор, который он прочитывает дома несколько раз. В договоре что-то о трансляции и конфиденциальности, но в приложениях находится тот самый легендарный тематический, описание практик, которые можно будет использовать на сессии. Чу Ваньнин должен галочками отметить то, что Мо Жань сможет делать с его телом. Доктору Чу, совершенно всё же неопытному, и жутко, и возбуждающе это читать и представлять. Как он сейчас хотел бы, чтобы Мо Жань просто целовал его тело, обнимал, готовил бы его сонному телу блинчики по утрам. Но, очевидно, его желаниям сбыться не суждено, всё будет унизительно, больно и при большом количестве зрителей. Что ж, выбора у него нет. Так что он честно отмечает самые ванильные пункты, которые не должны его сломать. Он доверяет Мо Жаню, но подспудно всё же беспокоится, что он отомстит за эти недели после возвращения. Они встречаются накануне сессии в присутствии медиатора. Мо Жань совсем не смотрит в сторону Чу Ваньнина. Так же, не глядя, спрашивает: «Вы сами выбирали сценарий?» Доктор Чу тихо говорит: «Я выбрал». Он не до конца уверен, на какой вопрос сейчас ответил. Мо Жань же уверен, что Чу Ваньнин находится здесь не по собственному выбору. Он не знает, почему его бросили, почему всё так переменилось после возвращения из Цайде и почему Чу Ваньнин согласился сейчас. Заплатили ли ему или рассказали, в какую кабалу попадает Тасянь-Цзюнь (какая ирония), если захочет всё же уйти. Советник директора сказал, что Чу Ваньнину даже не угрожали, так что версии такие. Не понятно, какая из двух унизительнее. Мо Жань не может отказаться. Желание никогда так болезненно не горело в нём, как едкая, съедающая всё от горла до пупка, горечь последних недель. Про ревность говорят, что уксуса хлебнул, а тут кислота сжигала его внутренности, его мысли и, к счастью, его слёзы. Это так мучительно, что он готов уговорить себя на версию «жалость Чу Ваньнина» или даже на его жадность, но не верить в плохие схемы. Вот такая добровольность. *** Мо Жань одет в очень тесные кожаные брюки с низкой посадкой и портупею, на нём узкая маска и тяжёлые ботинки. В большом помещении во «Дворце Ушань» выстроен целый амфитеатр, заполненный людьми. Люди сидят очень тихо, вероятно, это условия их пребывания здесь. Они отгорожены небольшой пластиковой стенкой, перед ней стоят видеокамеры для того, чтобы трансляция велась с разных углов, и софиты светят очень ярко и жарко. Есть даже большие экраны для зрителей. Дверь открывается, и некоторое время ничего не происходит, потом в неё вталкивают человека. Вероятно, он запнулся на входе и не мог переступить порога. Чу Ваньнина толкнули очень сильно, и он буквально пролетает несколько метров и останавливается, в растерянности глядя по сторонам. Чу Ваньнин одет в фэнтезийный наряд наложницы, на нём несколько полупрозрачных слоёв шёлка: шальвары крепятся к широкому золотому инкрустированному поясу только по бокам, посередине штанины не соединены, оставляя в широком вырезе его пах и зад полностью открытыми. Эта нескромность прикрыта двумя широкими полосами того же прозрачного шёлка, свисающими спереди и сзади до щиколоток. К браслетам на бицепсах прикреплены ещё несколько шёлковых лент. Его гладкий обнажённый торс увит цепочками с цветными стразами, а возможно, и с драгоценными камнями. Судя по всему, это представление хотят сделать особенно запоминающимся и на реквизит не поскупились. На лице золотая кружевная полумаска, к нижней части которой прикреплена шёлковая вуаль. Волосы Чу Ваньнина очень длинные, наращенные, собраны в высокий хвост и отдельными прядями ниспадают на спину и плечи, спускаясь ниже талии. Браслеты на запястьях и манжеты шёлковых штанов с металлической отделкой явно выполняют утилитарную функцию наручников и кандалов при необходимости. Конечно же, необходимость в этом возникнет. У Мо Жаня нет фетиша на фемининность или травести, но этот образ так цельно прекрасен сам по себе. Ну и, по большому счёту, ему неважно, во что одет его доктор. Самое важное сейчас, это то, что они могут быть вместе. К сожалению, не наедине, но думать об этом он сейчас вообще не хочет. Он ломает заранее намеченный сценарий, в котором традиционно (ха!) сначала шли бы разные возбуждающие манипуляции, а потом, в виде кульминации и вознаграждения, секс. Он вообще удивлён, что Чу Ваньнин согласился на публичный секс. Но собирается воспользоваться этим немедленно. Чу Ваньнин к этому моменту собирается, расправляет плечи и поднимает лицо. Тонкие шелка, сидящие низко на бёдрах, колышутся вокруг, цепочки звякают и бликуют, волосы змеями струятся по спине. Мо Жань подходит к нему сзади, берёт одной рукой за шею, прижимается своей голой грудью и животом к цепочкам, к обнажённой спине. Забирается под одеяния, проводит по гладким, депилированным ягодицам под тонкой тканью, между ними, нащупывает в смазанном входе основание анальной пробки. — Вас хорошо подготовили, — цедит сквозь зубы Мо Жань, представляя себе, как это происходило, все процедуры — воск, промывание, смазку, макияж наверняка. Безличное для исполнителей, и такое личное для них. Он бы много отдал, чтобы увидеть. Он несколько мгновений, приходя в себя от вспыхнувших в голове картинок приготовлений, подёргивает немного пробку, смотрит на реакцию, а потом аккуратно вставляет два пальца рядом, не вынимая. Чу Ваньнин, едва к такому готовый, выгибается, открыв рот, приваливается Мо Жаню на плечо, пытается схватить что-то руками или схватиться, чтобы не упасть. Шёлковые ленты на руках взмывают в воздух. Но он не упадёт — Мо Жань держит его за шею. И за пробку. Потом только за шею, за горло, легко сжимая, прижимая к себе, пока второй рукой раскатывает презерватив, пока достаёт и отбрасывает пробку, пока насаживает Чу Ваньнина на себя. Ему не хочется даже двигаться, это слияние и есть сейчас, некоторым образом, предел его мечтаний. Но потом он опускает взгляд и видит босые ступни с выкрашенными в перламутр ногтями, ищущие устойчивое положение рядом с его грубыми ботинками. Его совершенно сносит. И он движется, глядя на эти странно безволосые ноги, чувствуя в горле под пальцами левой руки каждый стон и двигая правой, впившись до синевы в бедро, отталкивая, притягивая, насаживая, прижимая, вверх и вниз. Чу Ваньнин заводит руки за голову и гладит его кончиками пальцев по щекам, по шее, его руки сбиваются от резких толчков, но он возвращает их и прикасается невыносимо нежно. Мо Жань не кончает сам и не даёт Ваньнину. Он знает, чего эта гиперчувствительность будет стоить им обоим, и даже стремится к этому. Происходящее сейчас не столько секс, это акт отчаяния, наказание и — он не знает, — возможно, прощание. Шоу должно состояться. На браслетах Чу Ваньнина ожидаемо находятся карабины, и Мо Жань соединяет их, и подвешивает на управляемый пультом крюк, который лебёдка поднимает так высоко, чтобы Чу Ваньнин стоял, подняв руки и приподнявшись на пальцах ног. Он обходит вокруг, откровенно любуясь и касаясь. Вытянутое, как при прыжке в бассейн с вышки, тело прекрасно. Мышцы обозначены, рельефы длинны, напряжение не заканчивается. Мо Жань цепляет на соски Чу Ваньнина зажимы и отходит на довольно приличное расстояние. В руках у него длинный плетёный кнут. Он дёргает рукой в сторону камеры, и хищная кожаная волна громко щёлкает в микрофон. Следующий удар жалит Чу Ваньнина в бедро. Удары сыпятся на Чу Ваньнина градом. Тонкие, игольчатые, непредсказуемые. Мо Жань иногда бьёт по зажимам на сосках Чу Ваньнина, и искушённая публика восторженно задерживает дыхание — оставить на месте зажимы, попав в них кнутом, сложнее, чем сбить. Он контролирует силу и точность удара, и они это видят. Чу Ваньнин вздрагивает от страха, для него снова это впервые, Мо Жань раньше не делал ему особо-то больно и не пугал. Зажимы на сосках — это боль, смешанная сразу с эротическим удовольствием, и это тоже ново. Каждый удар концентрирует, кажется, всю его телесную сущность в одном месте и, как по лестнице, поднимает и поднимает его возбуждение. Он забывает про публику, про своё растерзанное сердце, он предельно сосредоточен и рассредоточен тоже совсем. Ему очень ужасно и охуенно. Публика даже не подозревает, что видит именно то, за чем пришла. Все эти люди здесь в погоне за своим первым сладким ужасом, за тем тёмным восторгом познания, к которому так сложно потом приблизиться, сколько ни эскалируй свои практики. Предугадать, куда придётся следующий удар, Чу Ваньнин не может и только дёргается, пытаясь избежать его. В сочетании с его позой и одеянием, это выглядит почти как танец. Мо Жань подбивает некоторыми ударами кверху шёлковые ленты специально чтобы подчеркнуть это. И шоу действительно продолжается отлично. Мо Жань видит, как переключены уже ощущения, и меняет технику. Вместо точечных касаний кисточки, удары начинают ложиться плетёным телом кнута вдоль позвоночника, выбивая тяжестью стоны, сотрясая всё тело, включая в свой ритм, включая в свой ритм всех, кто это видит. Удар — вдох, удар — вдох. Вдох, вдох, вдох. Мо Жань слышит, как, кажется, весь зал начинает дышать в унисон, такая громкая откровенность и страсть в его маленьком слабом докторе. Он щёлкает пальцами возле микрофона, выводя из транса публику, а потом немилосердно выводит из транса Чу Ваньнина, обвивая кнутом его грудь, с болезненным захлестом всё же сбивая зажимы с распухших красных сосков. Он опускает крюк, придерживая Чу Ваньнина за талию и подбивая его слегка под колени, чтобы понял, какую позу надо принять. Чу Ваньнин стоит на коленях с поднятыми руками, и вот-вот основная часть программы начнётся, несмотря на его не слишком вменяемое состояние. Мо Жань уверен, что он знает, как сделать это состояние ещё более невменяемым и, несмотря на это, неопасным и очень желанным. Динамика сессии непривычна, но Мо Жань сейчас слышит такой отклик, что не сомневается ни секунды. Он кратко прижимается губами к горячему рту Чу Ваньнина через шёлковую вуаль, мечтая измучить эти губы, искусать их, сгрызть и засосать до синяков и трещин. Но сразу отстраняется. Мо Жань начинает связывать Чу Ваньнина по-настоящему, не та простенькая обвязка под костюм. Он вяжет под подвес, внимательно распределяя узлы и нагрузку. Вертит прекрасный плоский рельефный торс, загибает руки и традиционно одну ногу в колене, опутывая верёвками как лозой. Чу Ваньнин с готовностью отдаётся прекрасному чувству потери контроля, так потрясшему его в их первый раз в Цайде. Он ни на что не влияет, он вынужден находиться здесь, он не может даже двигаться больше. Мо Жань вставляет ему в анус пробку-ёлочку из шариков разных размеров и за основание привязывает её к оплетающему уже всё его тело верёвочному кокону. Верёвки и удерживают её на месте, и шевелят, когда он двигается. Теперь он не сможет контролировать даже своё возбуждение. Мо Жань разглядывает своё творение и считает, что Чу Ваньнин просто создан для этой роли, его изящное тело гармонично выглядит перетянутым, и даже то, как он всё время немного движется, будто проверяя границы своей свободы. Свободы нет совсем. Мо Жань решает подчеркнуть это ещё немного, раскрывает пальцами рот Чу Ваньнина, засовывает внутрь сразу три до костяшек и двигает ими, давит на челюсть вниз, цепляет язык. А потом заменяет пальцы своим членом. Он не останавливается, пока не входит до самого конца, знает, что рот доктора Чу на это способен, он хорошо натренировал его. Чу Ваньнин даже не давится, но Мо Жань видит, как его глаза расширяются и влажнеют. Чу Ваньнин хрипит вокруг него, старательно открывает рот шире, смотрит в глаза. Позволяет использовать и, кажется, именно от этого даже получает удовольствие. Мо Жань кончает глубоко у него в горле. Мо Жань подтягивает ключевые верёвки через кольцо подвеса, и тело наложницы воспаряет в воздух. Шелка, оставшиеся свободными, развеваются, они такие тонкие, что даже кондиционер колеблет их. Мо Жань обходит подвешенное тело кругом, подходит к голове и вытаскивает из кармана тот самый шнурок, который был с ними в их первый раз. Он обхватывает шнурком голову Чу Ваньнина через лоб, протягивает его сквозь волосы к хвосту, за который привязаны верёвки подвеса, удерживая его голову поднятой. Мо Жань выключает микрофон и шепчет: «Вот такая у нас лобная лента». Чу Ваньнин смотрит на него безумными глазами. В них такая чёрная горькая бездна, что это приводит Мо Жаня на долгую секунду в замешательство. Но микрофон снова включён, и скрип верёвок, тяжёлое дыхание, шорох шёлка и кожи, и даже их сердцебиение транслируются, записываются и снова беспощадно терзают либидо их зрителей. *** Когда всё заканчивается, Мо Жань получает подписанные документы о расторжении контракта, а Чу Ваньнин имя Ши Мэя. Они не остаются в клубе, где им предлагали номер, едут к Чу Ваньнину. Мо Жань практически несёт его, ноги подкашиваются, он физически вымотан и совершенно истощён морально. Дома после душа он немного приходит в себя и рассказывает, что произошло. Теперь, когда они знают виновника своих неприятностей, можно втайне продолжать, и вопросов, хотят ли они этого оба, даже не возникает. Мо Жань испытывает невероятное облегчение и какую-то всепоглощающую, но тихую радость. Учитель не предавал его, он заботился. Он хочет. Любит. На яркие и страстные эмоции сил у них уже нет, но возможность оказаться наконец вдвоём, в безопасности, не даёт им расцепиться ни на секунду. Они трогают друг друга даже без сексуального подтекста, проверяют, тут, на месте, можно. Мо Жань заботливо смазывает все синяки и ссадины, как бы он ни был аккуратен, всё равно сессия была достаточно серьёзная, а тело Чу Ваньнина таким нежным. И податливым. И реагирующим. Вот как сейчас. Цепочка костюма зацепилась за верёвки и стёрла длинный тонкий участок кожи на спине, он лежит на животе, и Мо Жань обрабатывает ссадину антисептиком. Он шипит от боли и одновременно совершенно пошло приподнимает задницу и разводит ноги. Мо Жань пользуется приглашением, ласкает где показали, гладит очень осторожно, но, кажется, когда он задевает свежие синяки и следы, это заводит Чу Ваньнина ещё больше. То ли ощущениями, то ли памятью о произошедшем. Откровенно сладкие вздохи и стоны мутят разум Мо Жаня не хуже алкоголя. Он считает, что Чу Ваньнин и на четвереньках устоять не сможет, поэтому ложится на бок и прижимает к себе спиной. Разминает пальцами не успевший ещё до конца закрыться анус и очень медленно трахает, почти не выходя. Целуя в плечи и прикусывая загривок. Лаская живот, бёдра и член Чу Ваньнина. И готовится провести так остаток жизни.