Сто причин

– Ты что? Дружище, из всех ошибок, что ты совершил, это самая большая, – Джеральд был шокирован новостью, которую сообщил ему Арнольд, общаясь по мобильнику. Арнольд стоял в прихожей пансиона, ковыряя пальцем старые обои. Ему нужно было хоть с кем-то поделиться своими мыслями, своими планами и намерениями. У Арнольда не было никого, кроме Джеральда, с кем он мог откровенно поговорить. – Да ты же с седьмого класса восседал над учебниками, чтобы поступить туда. – Знаю, но это не моё. Мне хватило этих нескольких месяцев, чтобы понять, – Арнольд одновременно чувствовал тяжесть на душе из-за того, что предал собственную мечту, просто взял и повернулся к ней спиной. С другой стороны он ощущал некоторую свободу: в том университете был словно не своей тарелке, всё такое чужое и отталкивающее. Он думал, что его призвание – помогать людям, как и родители, но учёба принесла ему только разочарование. Просто не его, и теперь он не знал, что делать дальше, куда стремиться, где найти новую мечту. – Когда-нибудь ты пожалеешь, – Джеральд был расстроен таким решением друга. Конечно, раньше Арнольд несколько раз обмолвился, что ошибся в выборе, но Джеральд не мог предположить, что его друг покинет университет, даже не окончив первый год. – Возможно, но сейчас мне это кажется единственным правильным решением. Не хочу тратить время впустую, – тихо отозвался Арнольд и отвёл взгляд куда-то в сторону, словно Джеральд сейчас прямо смотрел на него. Ему было отчего-то сейчас стыдно за собственное решение. – И что ты будешь делать? Искать эту… Патаки? – Джеральд немного понизил голос, и Арнольд понял, что где-то неподалёку сидит Фиби. – Хватит, – резко возразил Арнольд. Он знал, что Джеральд, мягко говоря, недолюбливает Хельгу, и на это было сразу несколько причин: первая, Арнольд, который ходил сам не свой после их разрыва, а после последней ночи едва не свихнулся. Вторая, Фиби, потому та после разговора с Хельгой была подавленной несколько дней. Джеральд понятия не имел, о чём они разговаривали по телефону, потому что Фиби даже под дулом пистолета не выдаст подругу, но он ничем не мог помочь девушке. И все эти дни сам ходил подавленным и расстроенным, понимая, что он беспомощен. Всё это создавало между всеми ними огромное напряжение: Арнольд и Фиби страдали, а Джеральд даже не мог высказать своего резкого мнения. – Друг, вспомни, чем всё закончилось. Ты хочешь снова пройти через это дерьмо? – Я же не говорил, что буду её искать. – Как будто я не знаю, зачем ты вернулся в Хиллвуд, – Джеральд тяжело вздохнул. – Я беспокоюсь за тебя. Сначала ты, никому ничего не сказав, бросаешь университет, потом возвращаешься в Хиллвуд, а теперь хочешь разыскать Патаки. Я боюсь, что ты натворишь много глупостей. – Всё будет нормально. Ладно, передавай Фиби пламенный привет, мне нужно идти, – Арнольд поспешил закончить разговор, потому что он уходил совсем не в то русло. Он не хотел говорить о Хельге, чтобы не расстраиваться ещё больше из-за слов Джеральда. – Ладно, созвонимся позже. Арнольд с облегчением сбросил вызов. Он кинул короткий взгляд на входную дверь, а потом мимолётно оглядел пансион, в котором он когда-то был счастлив. Счастливое детство, счастливая юность и… такой печальный конец. Когда-то здесь царила жизнь: в каждой комнате кто-то жил, создавал свою атмосферу. Дом всегда был наполнен шумом, но именно это и оживляло и само построение, и Арнольда. А сейчас здесь никого не было, кроме призраков прошлого. Он ясно видел, как бродит дедушка и ворчит на постояльцев, как бабушка снова охотится на муху, как бегают питомцы и… Абнер. Старина Абнер покинул этот дом самым первым, и Арнольд тогда сильно переживал, но он был не один. С ним была Хельга, Джеральд и Фиби. Он чувствовал их заботу, он чувствовал, что не одинок, что есть рядом те, на кого можно положиться. А теперь парень стоял посреди щемящей пустоты, и лишь сладкие воспоминания окутывали Арнольда в эту минуту. Ему было тяжело вернуться в пансион, куда он не хотел возвращаться больше никогда после потери всех близких. Родители, находясь снова в джунглях, не продавали его, даже не задумывались об этом, а Арнольд был занят сначала только учёбой. Но когда он вернулся в родной город, у него был только один путь – путь домой. Тяжёлая энергетика, коей пропитался весь старый дом, угнетала. Арнольд, откровенно говоря, страдал, пребывая в своей комнате и смотря на лазурное небо сквозь прозрачный потолок. Облака над ним проплывали так медленно, так плавно. Облака казались такими беззаботными, такими свободными, что Арнольду хотелось подняться к ним и улетать вдаль вместе с ними, чтобы никогда не возвращаться на землю, в этот Хиллвуд, в этот пансион. Но он не мог не возвратиться, потому что оставил здесь своё сердце. И Арнольд твёрдо был намерен разыскать его, чтобы вернуть, чтобы обрести смысл жизни, чтобы ощущать себя живым. Он понимал, что тогда, уехав, побежав за мечтой, которая оказалась лишь иллюзией, он оставил действительно кое-что ценное в этом городе. И Арнольд понимал, почему Хельга не отвечала на звонки и СМС, сейчас понимал, а тогда он считал, что она эгоистична и, кроме своих желаний, не видит больше ничего. Как же он был глуп, когда сказал ей эти слова, как же он был глуп, когда сказал болезненное «прощай». Время не отмотать назад, слова уже не вернуть, но можно всё исправить, и парню хотелось верить, что… что ещё не поздно. Юноша сел на пол возле входной двери и прислонился спиной к стене. Ох, как же это глупо: сидеть возле двери поздно вечером и ждать того самого робкого стука, чтобы на пороге увидеть её. Арнольд понимал, что она не придёт, потому что она не знает… или ещё хуже: она всё прекрасно знает, и тогда Хельга попросту сбежит, сделает всё, чтобы не сталкиваться с ним. Это в её стиле. Несмотря на свой жёсткий характер, несмотря на свою гордость, у неё было много противоречий, которые разом стирали и гордость, и всю её силу. В такие моменты Хельга становилась по-настоящему хрупкой девушкой. Арнольд усмехнулся: если судить по её рассказам, то она ещё с детства страдала противоречивостью. Конечно, все её выпады, драки, оскорбления, даже в какой-то мере высокомерие – это защитная реакция. Она боялась, что если даст слабину, то её тут же все разом сотрут в порошок. Это так глупо, но как ей ещё себя ощущать, если даже в своей семье она не могла расслабиться? Уж где-где, а там точно её могли стереть в порошок. Неудивительно, что Хельга оборвала все связи с отцом и даже с Ольгой. Арнольд вспоминал, как уговаривал поговорить Хельгу с Бобом. Да-да, Арнольд, который терпеть его не мог, но зато сильно любил Хельгу, которой желал только добра. И когда возникла сложная ситуация, он бы мог помочь, он бы не отказался, и Боб даже помог, только Хельга не приняла этой помощи, да ещё и накричала на Арнольда и сильно обиделась. В нём включился режим «Срочно помочь», но своей помощью он, видимо, закопал их отношения окончательно. Хельга не раз говорила ему, что он слишком правильный. И Арнольд, сидя на полу в полной темноте и слушая раскаты грома, вспоминал всё, что могло привести к их разрыву… снова. Анализировал, где оступился… снова. Думал, что было бы, если они услышали друг друга, если он остался… снова. Он перенёсся на несколько лет назад, когда их отношения уже дали трещину. Ревность Хельги его в прямом смысле убивала: однажды она уже так приревновала к Лайле, и всё могло закончиться катастрофой, если бы не Ронда. И Арнольд наивно надеялся, что на этой сцене ревности всё и закончится, но он явно недооценивал Хельгу. Он не понимал, насколько же беззащитно она чувствует себя рядом с красивыми и такими милыми девушками, которые запросто могут покорить все мужские сердца. Хельга пыталась отвоевать своё, спрятать своё и никому не показывать. Это невозможно, но такой уж она и была. И если бы Арнольд тогда прислушался к её словам, то может, удалось бы многого избежать, но он нападал на неё, говоря, что Хельга ведёт себя глупо и неразумно, что она плохо поступила не только по отношению к Эрике, но и к нему тоже. А она отвечала, что он не должен был провожать её до дома, потому что… Арнольд – парень Хельги, а не Эрики. – Хельга, ты снова за своё? Я ничего такого не сделал, а ты снова обвиняешь меня во всех грехах. Да вспомни Лайлу: ты же набросилась на меня, хотя между нами ничего не было, – он расхаживал по своей комнате, борясь со злостью. Он не ожидал, что когда вернётся домой, то Хельга тут же на него набросится с обвинениями. – Меня ты не встретил с работы тогда, а её тут же захотел проводить. Отправил бы снова на такси, – говорила она, не желая ничего слушать про свои прошлые ошибки. По её мнению, Арнольд был сам виноват в том, что давал ей поводы. – Хельга, у неё не было денег на такси… – Мог бы дать ей… И вообще, она соврала тебе, чтобы подольше побыть с тобой. – Что за чушь ты несёшь? Хельга, ты слышишь себя со стороны? – Арнольд уже даже не пытался сдерживать свой повышенный тон. Смотря на неё, он злился, очень злился. Хельга была неисправимой, и только тогда он начал это понимать. Когда они начали встречаться, Арнольд надеялся, что Хельга успокоит свой нрав, но нет: она оставалась всё той же Хельгой, только чуть более ласковой и нежной. Но она всё ещё могла долго спорить с ним, иногда случайно обронить грубость, а потом тут же извиниться. Возможно, ей тоже хотелось немного укротить саму себя, но у неё это не получалось. Как можно дать слабину, когда на ней было всё: и работа, и учёба, и Мириам, и даже проблемы с деньгами. Арнольд никогда не оставался в стороне, всегда стремился помочь и поддержать, но от этого было мало толку: не его мать боролась с алкогольной зависимостью, не ему приходилось работать после школы, и уж те более не ему приходилось всё это переживать так, как переживала Хельга. – А ты не твори эту чушь, тогда я не буду её нести, – Хельга моментально выпрямила спину и вздёрнула нос, сложив руки на груди, этим показывая своё превосходство. Странный жест, который одновременно забавлял Арнольда и бесил. – Хельга, – мягко произнёс Арнольд её имя, подойдя к девушке. Он аккуратно взял одну руку Хельги в свою и сказал: – ты же знаешь, что, кроме тебя, мне никто не нужен, – он посмотрел ей прямо в глаза. Она сдалась… снова. Его искренний взгляд, его мягкий голос, его улыбка. Это нечестно: у него было оружие, и Хельга не могла устоять, когда он его использовал. Огонь на поражение. И вот она снова целует, отчаянно цепляясь пальцами за его клетчатую рубашку, будто он сейчас исчезнет. Это был грубый и в то же самое время нежный поцелуй, прямо как и сама Хельга. Её противоречие слилось воедино, в этом самом поцелуе. Да, она злилась на него до сих пор, но ей так надоело спорить и доказывать сейчас, что ей хотелось выразить эмоции другим способом, не менее эффективным. Он тоже был зол, но и ему совсем не хотелось продолжать спор. Он решил поцеловать её, думая, что она его в лучшем случае просто оттолкнёт, а в худшем – уйдёт, а перед этим бросит очередную колкость. Но Хельга сама сдалась, чтобы перестать ссориться и увеличивать их трещину. А зачем? Её можно заклеить скотчем, глупо надеясь, что она, как царапина на коже, просто заживёт сама собой. Нет трещины, нет проблемы, нет ничего. Да и какие проблемы вообще могут быть, когда они так страстно целовались, прерываясь лишь на томные и тяжёлые вздохи, смешанные с приглушённым стонами. Злость, страсть, обида и любовь – ядрёная смесь, которая многим не по душе, но только не Хельге с Арнольдом. Блюдо, приправленное острыми специями. Хорошо. А сверху фруктовые дольки. Да, ещё лучше: экзотический вкус. Парень прижимал девушку к стене, не находя сил оторваться, остановиться, отойти и окончательно во всём разобраться. Она спешила снять с него одежду, не желая снова разбираться, много думать, анализировать, а потом снова ссориться. Зачем всё усложнять? Только они, увлечённые друг другом, не понимали, что их молчание, их игнорирование проблемы и приведёт, в конце концов, к сплошным «сложно», «невозможно», «невыносимо». Но зачем думать сейчас об этом? Она рядом, и это главное. Он рядом, и нет ничего важнее в этом мире. Его горячие руки и такие нежные прикосновения, от чего её бледная кожа покрывалась мурашками. Её мягкие губы, покрытые малиновой гигиенической помадой, стремились дотянуться до каждого сантиметра его тела. Так хорошо, никаких мыслей, никаких проблем… Арнольд с Эрикой удачно защитили проект, и вроде в отношениях Арнольда и Хельги всё должно было наладиться. Все ссорятся, в этом нет ничего особенного. Но чтобы решить проблему, нужно… её решать, как бы глупо и вполне логично это ни звучало. Но гораздо важнее было уходить от разговора, в очередной раз держась за руки или задыхаясь от страсти под его одеялом. Он не замечал, что ревность Хельги постепенно доходила до абсолюта, потому что она стала видеть конкуренцию буквально во всём. Эрика порой кидала какие-нибудь глупые и смешные фразы ему во время урока, и Арнольд не мог их проигнорировать, Ронда на переменах могла что-то щебетать ему, а он либо кивал, либо отвечал что-то простое. А с Джеральдом они часто что-то обсуждали, о чём Хельга, конечно же, не знала. У неё тоже были свои секреты с Фиби, и она нормально ко всему этому относилась, но что-то преломилось в ней после той ссоры. Что-то, что снова мешало ей жить. А Арнольд не видел, несмотря на то, что обычно понимал все перемены её настроения. Хотя где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что явно здесь что-то не то: она стала такой тихой, чересчур спокойной, а порой слишком нервной, будто бы боялась что-то сказать или сделать. Хельга боялась снова так сильно поссориться, и Арнольд – тоже. Так почему бы не выяснить отношения? Страх вновь столкнуться с проблемой лицом к лицу… Это так неприятно и больно: снова переживать нервные ночи, снова терпеть сердечную боль… нет. Вроде в их отношениях снова была спокойная гавань, но шторм был только впереди. Обычно на шторм намекает погода, а здесь было столько предпосылок, которые они проигнорировали. Они пустились в плавание на корабле, и совсем оказались не готовы к шторму и буре, хотя всё об этом давно говорило. Арнольд очень беспокоился за то, что Хельга так халатно относилась к учёбе. Её больше волновала работа и стремление начать нормальную жизнь. Она забывала делать уроки, тесты писала на неудовлетворительный балл, порой прогуливала уроки, когда сильно уставала со смены. Арнольд делал за неё часто домашнее задание, даже как-то пытался помочь на тестах, но его беспокоило то, что она пропускает важный материал, который может встретиться на экзаменах. Арнольд хотел, чтобы она поступила в хороший университет, а не останавливалась на достигнутом уровне. Она способна на большее, и парень это прекрасно понимал. И он мог продолжать делать за неё все домашние задания, рефераты, проекты, но какой в этом смысл, если ей это никак не поможет при поступлении? Хельга не думала об этом, хотя… может, и думала, но относилась не так серьёзно. Она пыталась доказать матери, отцу и, прежде всего, самой себе, что она сильный человек, который сможет и успеет везде: и на работе, и в учёбе, и в личной жизни. Этакий универсальный человек, но только это было невозможно. Она отставала по многим предметам, но отказывалась смотреть правде в лицо. И Арнольд часто говорил ей о том, что пора бы заняться учёбой и задуматься об университете. Сначала в мягкой форме, а потом она превращалась в требовательную. Парень понимал, что на неё нужно немного надавить, но Хельгу было непросто сломить. Она ассоциировалась порой с прочной стеной, которую просто невозможно проломить. – Я сама со всем разберусь, – в очередной раз проговорила Хельга, собираясь после работы домой. – Ты постоянно это говоришь, но ты даже элементарно не читаешь учебники. – У меня нет сил заниматься, – Хельга чуть повысила тон. Она терпеть не могла, когда Арнольд снова начинал ей читать нотации и вновь стремился помочь. – Если тебя так напрягает делать за меня уроки, то можешь этим не заниматься, мне всё равно. – Вот, вот, видишь, – он ухватился за её слова, и Хельга в этот момент поняла, что сказала глупость, – тебе всё равно, а не должно. Это же твоё будущее, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты работала в этом магазине после школы, я хочу, чтобы ты поступила в университет и получила хорошее образование. – Арнольдо, по-моему, ты не видишь разницу между своими и моими желаниями. Это ТЫ хочешь, а меня, может, устраивает работать здесь. – Сомневаюсь, ты ведь не такая… – А какая? – Хельга вспылила. Только она могла знать, какая она на самом деле. И ей не нравилось, когда кто-то начинал её анализировать, и при этом строить неверные суждения о ней. – Я именно такая, Арнольд: мне не интересна сейчас учёба, у меня другие приоритеты, понимаешь? Нам нужно с матерью как-то выживать, нам порой не хватает денег, чтобы даже оплатить комнату. А Мириам их ещё на что-то тратит, говорит, мол, на какие-то лекарства, уж не знаю, что у неё там болит, но мне не до учёбы. У меня куча других проблем, – Хельга закрыла дверь магазина и убрала ключи в карман джинсов. Настроение было окончательно испорчено, и ей даже не хотелось гулять после работы с Арнольдом. Он снова давил на неё, он снова добивался того, чего она не могла дать. Ну, конечно, ему не понять. – Я просто пытаюсь помочь, – тихо сказал он, чувствуя, как обида накрапывает, словно противный моросящий дождь. – А ты не думал, что твоя помощь не всегда уместна и не всегда нужна? – Хельга говорила спокойным голосом, но твёрдо и решительно. В конце концов, она давно не ребёнок. Наверно, с девяти лет… И впрямь, Арнольд порой забывался и пытался помочь, как когда-то в детстве помогал всем, кому только нужно. Но только все давно выросли, все стали сами разбираться в своих проблемах: да, совершали ошибки, да, жалели порой о своём решении, но самостоятельно. На этих же ошибках потом учились. И Арнольд чувствовал себя старой ненужной вещью, которая просто потеряла свою актуальность. Но ему нужно было чувствовать, что он ещё нужен кому-то, что кто-то обратится за помощью именно к нему и скажет: «Я не могу разобраться без тебя». Отчасти это было из-за родителей, которые снова оставили своего ребёнка, что стал давно юношей. Но всё равно тот ребёнок в нём продолжал жить: если он не нужен родителям, то, возможно, он будет нужен кому-то ещё. – Ну, раз так, Хельга, то как знаешь, – удар, она тоже умела бить, они оба. С виду они были обычными подростками, но в душе они были непревзойденными бойцами, которые знали все слабые места друг друга. И они искусно находили болевые точки и со всей силы нажимали. Всю дорогу они молчали, молчали они и весь вечер. Арнольд сидел в своей комнате, крутя в руках баскетбольный мяч. И что он снова сделал не так? И когда они вновь успели свернуть не туда? Почему его помощь воспринимается, как упрёки… хотя, может, он подаёт её именно под таким соусом? Арнольд ведь постоянно твердил Хельге об учёбе: об уроках, тестах, контрольных, проектах, университете, перспективе на будущее. Вот он, мол, какой молодец: всегда старается, стремится к чему-то большему, чем просто магазин, а вот она нет, совсем обленилась и про всё забыла. «Чёрт, ну какой же я тупица», – угрюмо подумал он и тут же спустился к Хельге. Она лежала на кровати и читала книгу, не обратив никакого внимания на Арнольда. Он сел рядом с ней, попытался взять за руку и поцеловать, чтобы вновь скрыться от проблемы и загладить вину, но только не в этот раз. Сейчас она отвергла его, пожалуй, впервые, потому что ей надоело всё это выслушивать каждый день. – Нет, Арнольд, сейчас это не поможет ни тебе, ни мне, – с огромной грустью сказала она. Вся злость улетучилась, оставив место только бесконечной печали в её душе. Девушка смотрела на самого любимого человека на свете и где-то в глубине души понимала, что их трещины невозможно залепить и игнорировать. – Я устала выслушивать, какая я безответственная, и какой ты умничка. Он хмуро смотрел на Хельгу, понимая, что она и права, и неправа одновременно. Ведь он желал для неё только всего самого лучшего. – Я отдаю отчёт своим действиям, и мне действительно наплевать, Арнольд, на этот университет, – сказала она и отвернула лицо, чтобы он не видел, что она немного всё же лукавит. – Я должна помогать матери, пока я могу, я не брошу её одну. Ольга живёт слишком далеко, да у неё скоро будут свои дети. Боб… ну, с ним всё понятно. Остаюсь только я, понимаешь? Ты бы смог бросить бабушку и дедушку в трудную минуту? Сомневаюсь, да ты бы всё сделал, чтобы с ними было всё хорошо, потому что они твои настоящие родители. И поверь, учёба тебя так бы не волновала. – Но почему ты должна жертвовать своей жизнью ради кого-то? – неожиданно спросил он. – Арнольд, ну, ты же не глупый парень: порой ради одного приходится отказываться от другого. Ты бы отказался от меня, если бы на другой чаше была твоя мечта? И он ничего не ответил. Он молчал, потому что сам не знал, поэтому не мог дать честного ответа. И Хельга это заметила. Она горько усмехнулась: действительно, кто она такая, чтобы ради неё кто-то чем-то жертвовал? – Уходи, просто… уходи, прошу, – сказала она срывающимся голосом. Арнольд знал, что она будет плакать, думать, потом сделает неверные выводы, и ему не хотелось оставлять её одну. Но Хельга отвергла его, когда он попытался обнять её и объясниться. Она не получила нужного ответа. И это стало самым сильным ударом за сегодняшний вечер. Лучше не видеть его, чем видеть и ощущать, что она ему не нужна. Арнольд закрыл за собой дверь, понимая, что закрывает не просто дверь. Это начало конца… Сейчас Арнольд всё ещё продолжал сидеть на полу, слушая, как нещадно стучит дождь по окнам пустого дома. Сегодня он начался так поздно, но именно сейчас он был настоящим другом для Арнольда. Они вместе грустили, они были собеседниками друг для друга. Парень будто мысленно передавал ему внутренний монолог, а дождь слушал и продолжал бить по окнам. Так странно понимать теперь, что было многое упущено. Они могли вместе преодолеть шторм на своём корабле, могли распознать надвигающуюся бурю, но собственная правота и непонимание затмили всё. Он хотел помочь, а она не хотела принимать помощи. И Арнольд попросту не понимал, как, ну как можно забыть про учёбу и перспективы. Как это смешно звучит, учитывая тот факт, что он отказался от долгожданной учёбы в хорошем университете, он сделал выбор в пользу Хиллвуда и Хельги, но уже так поздно. Тогда он не ответил на вопрос, а после выпускного прямо сказал Хельге, что учёба у него в приоритете… И что? Это его мечта? Та самая? В эту минуту он жалко сидел возле прихожей и ждал стука, который всё равно не раздастся, сколько бы он ни просидел около этой двери. Он остался ни с чем, лишь с разбитыми надеждами и с чувством того, что всё потерял.