Propositum

Брошка. Чёрт, это действительно была она.Но… Нет. Это точно она. Как бы Лютик не пытался отрицать этого, как бы не пытался специально не смотреть на неё, слабо утешая себя тем фактом, что на фамильной брошке посередине круга был клинок, а на украшении припаянном к рукоятке меча Геральта, его не было; он всё равно не мог сбежать от правды. И сейчас, в свете догорающего костра, в тишине ночного леса, она накрыла его подобно лавине. Поглощала в себя словно лава, уничтожающая всё на своём пути. Если раньше и были какие-то слабые сомнения, то теперь, когда парень наконец добрался до этого треклятого меча, к которому Геральт его и близко не подпускал, аккуратно перевернул его и увидел гравировку на обратной стороне брошки, все они были развеяны именем его матери на ней. Ивона Лютик судорожно вздохнул, глядя на брошь, которая, казалось, смотрела на него в ответ с немым укором, словно он виноват в том, что не проверил её раньше, отрицая очевидное, поддавшись своим неправильным чувствам к ведьмаку. И он бы с каким-то поистине болезненным удовольствием, что приносил ему вполне очевидный самообман, продолжил это, если бы не сон, который, заставлял его каждый раз просыпаться в холодном поту и с именем сестры на сухих, обветренных, и искусанных до крови губах. Каждый раз одно и то же. Это был даже не сон, а воспоминание, хотя, может, и видение, с Ренфри никогда нельзя быть уверенным в чём-то полностью. Весь последний месяц почти каждую ночь она приходила к нему и всё повторяла свои слова, сказанные в момент их расставания у горящего родового имения семьи. Даже если бы Лютик возжелал всей душой, он бы всё равно не смог забыть их. Они отпечатались в его сознании, были выжжены в душе, горели под сомкнутыми веками, вышиты аккуратной красной нитью, на прогнившем страхом и неуверенном в завтрашнем дне, сердце. Стоило ему закрыть глаза, они всплывали, были единственной подсказкой, подсказкой, что могли помочь ему как найти сестру, спустя годы вынужденной разлуки. Найди путника с белыми волосами и двумя мечами. У него будет моя вещь. Она приведёт тебя ко мне. Лютик горько усмехнулся, глядя на спящего Геральта. Путника нашёл, ну и что? Он снова перевёл взгляд на брошь, загадочно бликующую, маняще переливающуюся в свете костра. И даже вещь нашёл. И как она приведёт его к Ренфри? Разве что к её заросшей мхом могиле. Он, знал, что сестра скорее умрёт, чем отдаст кому-то брошь умершей матери, поэтому так долго отрицал очевидность того, что Геральт носит на своём мече именно её. Но зачем? Неужели трофей? И, похоже, он солгал ему о принципе не убивать разумных? Поверил лжи в то, что мутантки, рождённые во время затмения, являются монстрами? Интересно, а Ренфри сама понимала, что предсказала? В такие моменты она иногда и сама не до конца осознавала, что говорила. Если бы Лютик тогда только знал, чем всё обернётся, сумел бы растолковать смысл её слов, то никогда в жизни не отпустил бы сестру от себя. С трепетным благоговением он потянулся к броши, чтобы наконец коснуться её и, быть может, попытаться сорвать с этого меча, когда его руку резко перехватила чужая. — Что. Ты. Делаешь. Чёрт. Чёртовы ведьмаки с их чёртовым чутким сном. Взгляд жёлтых ястребиных глаз был спокоен, но где-то на самом дне колыхалась злость, всполохами золотых вкраплений, освещающая радужку. Геральт продолжал лежать, но поза его была напряжённой. — А не видно что ли? Хвалёное ведьмачье зрение подводит? Забираю брошь и… Геральт резко сел и почти прорычал в лицо парню: — Убрал свои руки от брошки! Лютик даже почти испугался. Почти. Просто это было скорее трогательно. Откуда в ведьмаке проснулась такая сентиментальность? Жалеет об убийстве? Или ему так украшение понравилось? А что если… Лютик облегчённо рассмеялся. Геральту необязательно было убивать Ренфри, чтобы получить брошку! Может, она потеряла её, может кто-то украл её, чтобы продать, а ведьмак просто купил её, потому что она ему понравилась? А Лютик тут напридумывал себе, мучался годами от смутных догадок. Как же всё просто. Облегчение от таких мыслей было таким сильным, что он был готов расплакаться. Ренфри была жива. Ренфри просто не могла оставить его. Геральт слегка приподнял брови (что означало крайнюю степень удивления ведьмака по скромным наблюдениям Лютика) на такую странную реакцию барда, а потом резко нахмурился: — Откуда ты знаешь, что это раньше было брошкой? — Всё просто, мой дорогой друг! Когда-то она принадлежала моей матери, а после её смерти — сестре, — внезапная догадка поразила Лютика, — Святая Мелитэле! А ты случайно не знаешь, где Ренфри сейчас?! Обуреваемый радостным волнением, почти восторгом, Лютик вскочил на ноги, размахивая руками, однако, заметив реакцию Геральта, замер. Ведьмак впился в него взглядом, разглядывая, словно увидев впервые, и бессвязно шептал: — Быть не может… Хотя… Зараза, да даже волосы также вьются… Блять, блять, блять… На грудь Лютика словно навалили огромный тяжёлый камень. Такая реакция Геральта не обещала чего-то хорошего, но он старался не терять надежды и тихо, как будто боясь спугнуть её, сказал: — Геральт… — в его голосе появились умоляющие нотки. — Пожалуйста, скажи мне, что ты никогда не выполнял заказ на девушку, рождённую во время затмения… Я тебя прошу… Ведьмак крупно вздрогнул и прекратил бормотать, медленно встал, словно боясь спугнуть Лютика. Он странно сгорбился, посмотрел виноватым взглядом, вдруг резко дёрнулся и быстро заговорил: — Это вышло случайно, я действительно не хотел этого, предлагал ей уехать, а потом… У меня просто не было выхода… — Геральт зажмурился, — Мне так жаль, Лютик, так жаль. Лютик впервые в жизни почувствовал, как разбивается сердце.