Хранитель

Большой дом встретил их все той же мертвенной тишиной, темнотой и запахом гнили. Дик как бы невзначай замешкался на пороге, пропуская Валентина вперёд — что-то подсказывало ему, что за бывшим однокорытником лучше присмотреть. Алва уверенно шагал во главе процессии, несмотря на кромешную темноту. В этих коридорах он, похоже, ориентировался, как у себя дома. Дик не сразу понял, куда они идут, и только после того, как позади осталась нижняя крытая галерея, его осенило: кабинет Свина! Но Арамона же должен был уехать на полгода?.. А даже если и нет — кем нужно было быть, чтобы оставаться в этом склепе по доброй воле? Впрочем, Свин и не остался. Его кабинет, как и часовня, обветшал, выстыл, покрылся пылью, словно был заброшен десятилетия назад. Лунный свет сочился в лишённое стекла окно, и плесень на стенах, казалось, тянулась к нему бледными полосами. Никого живого — да и неживого — здесь, конечно, не было. Дик встал на пороге, не торопясь заходить, огляделся. Места, где побывали выходцы, он видел и раньше, ещё на севере, но никогда в них не было так жутко, безысходно-тоскливо, что хотелось лечь, свернуться клубочком, закрыть голову руками и тихо умереть от ужаса. — Надо будет навестить его вдову, — отстраненно произнес Алва, зажигая на письменном столе свечу. — Надеюсь, она не успела наделать глупостей. Маленький огонек отливал зелёным, но полумрак все же разгонял. Алва брезгливо протер канделябр платком, прежде чем взять, и поднес пламя к ящику стола. Со скрипом выдвинул его, достал связку дешёвых белых свечей и молча отдал Дику вместе с огнивом. — Сейчас зажечь? — спросил Дик, пересчитывая свечи. Получилось семь, и он счёл это хорошим знаком. — Нет, позже. Алва отвлекся, что-то ища в бумагах на столе Арамоны, и Дик, сунув связку под мышку, снова раскрутил кинжал на ладони. Камни на рукояти тревожно вспыхнули, предвещая беду. — Кто-то есть, — тихо произнес Дик ещё до того, как кинжал остановился. — Не здесь, глубже в доме. — Конечно, есть. Наш — точнее, ваш — старый приятель. Алва, казалось, был совершенно спокоен и совсем не переживал о том, что по соседству с ними затаилась тварь, чье имя отец боялся даже упоминать. — К северу отсюда, — произнес Дик, когда кинжал замер у него на ладони. — Наверное, обеденный зал? — Что ж, — Алва наконец оторвался от изучения бумаг и повернулся к нему. — Значит, в обеденный зал. К тому времени, как они дошли, свеча успела прогореть наполовину. Воск таял на глазах, хотя огонек едва светил и то и дело колебался, как от сильного ветра. Алва переступил порог, сделал шаг в сторону, пропуская Валентина и Дика внутрь, и жестом запретил им двигаться дальше. Окинув взглядом то, что стало с обеденным залом, Дик сразу понял, почему: сейчас это место казалось жутким подобием того, где они некогда веселились над хроссе потекс с братьями Катершванцами. Стены, пол, догнивающие остатки мебели устилали мелкие капли вязкой влаги. Не воды, не крови — чего-то среднего, бледного, мутного, как разбавленный сукровицей гной. Под неверным лунным светом они матово поблескивали, отливали болезненной зеленью. — Не вздумайте наступить, — предупредил Алва. — Ричард, круг. Расставляя четыре свечи, Дик мимолетом подумал, что Алва впервые назвал его по имени, и в тоне его не было ни капли обычной иронии. — Прикройте меня, — распорядился Алва, как только Дик закончил со свечами. — Что бы ни было, не бойтесь, он может питаться и страхом тоже. Дик кивнул и приготовил к бою кинжал. Сбоку раздался звук вынимаемой из ножен стали: Валентин обнажил шпагу. Дик поморщился — не самое эффективное оружие против нечисти, — но промолчал. — Четыре года ковался меч, четырьмя руками выплавлялась сталь, четыре бога освятили клинок... — речитативом начал Алва, надрезав ладонь. Дик впервые увидел его фамильный кинжал — сапфиры и опалы в рукояти, вороненое лезвие. — Четыре раза взлетал тот меч, четыре мужа лишились голов... Заговор был Дику незнаком, и он жадно запоминал слова. Привязка к цифре четыре, а не семь — значит, это доэсператистская эпоха. Древняя вещь, и посвящена борьбе со столь же древней дрянью... Ударил колокол — совсем как тогда, ночью в Старой Галерее. Полночь давно прошла, по прикидкам Дика должно было быть часов семь утра, но оглушительно громкие, зловещие удары все продолжались и продолжались. Восемь, девять, десять... Двенадцатый оборвался, не успев прозвучать, словно кто-то размозжил колоколу язык. Дик услышал, как нервно переступает с ноги на ногу Валентин — и как под его сапогами что-то хрустит. "Иней, — вспомнил он. — В прошлый раз был иней". Капли не-крови задрожали, зарябили, словно от ветра — что бы это ни было, оно даже не подумало замерзать. Тени сгустились, бледная луна как будто подернулась мутной пеленой. Свечи разом погасли. Алва торопливо зажёг их снова, не прерывая речитатива — заговор продолжился на старогальтарском, и Дик отчаянно жалел, что не было времени его записать. Но нужно было оставаться начеку, тварь могла напасть в любой момент. Первыми появились крысы. Огромные полчища грызунов разом полезли из всех щелей, толкаясь, пробегая друг по другу, давя и оставляя за собой шлейф мертвых тел, но не останавливаясь ни на мгновение. Выживших было все ещё слишком много для двоих, и у каждой в глазах горела искра злобного разума. Впрочем, теперь у Дика был кинжал, так что он мог встретить их как подобает. — Осторожно, они высоко прыгают, — предупредил он Валентина и тут же поймал на клинок первую тварь. Отбросил — некогда было смотреть, добил или нет, — и увернулся от следующей. Крыса отлетела в сторону защитного круга, но, словно наткнувшись на невидимую преграду, истошно заверещала и побежала обратно, навстречу товаркам. Ее смяли быстро, Дик даже не успел увидеть, как исчезает под массой спин тщедушное серое тельце. Если все они навалятся на границу круга разом... Он бросил взгляд на Валентина. Тому приходилось туго, но он пока справлялся. Шпага мелькала в его руке с удивительной скоростью — похоже, со времён Лаик он многому научился, — но полчища крыс все быстрее сокращали расстояние. Вдалеке, у противоположного входа в зал, захрустели кости. Кто-то шел к ним прямо по спинам крысиного моря, и навряд ли с добрыми намерениями. Подняв взгляд, Дик увидел впереди слуг — тех самых, похожих друг на друга, как близнецы, и одинаково жутких на вид, что разводили унаров на ночь по кельям. Они шли, проворно и бестрепетно ступая прямо по крысам, не обращая внимания на укусы взбешённых животных, даже не пытаясь отцепить недодавленных от своих ног. На лицах их, как и раньше, было написано равнодушное спокойствие обречённых. Заговор Алвы достиг кульминации. Дик уже не мог опознать язык, на котором он звучал, и даже не пытался вслушиваться. Крысы, как будто воодушевлённые появлением новых сил, утроили натиск, теперь времени не хватало даже на то, чтобы скосить глаза на Валентина. К тому моменту, как до него дошел первый слуга, Дик уже чувствовал себя вымотанным до предела. К счастью, новый враг оказался лёгкой мишенью — двигался он куда медленнее крыс и, пораженный кинжалом в шею, упал, передавив часть грызунов. Второй, будто очнувшись от бесцельного блуждания в темноте, направился к Дику уже проворнее, обретя даже некоторую сноровку. Впрочем, это немногим ему помогло: он после первого же удара лег рядом со своим собратом. Перед Диком расчистилось небольшое пространство в пару десятков бье шириной — крысы не могли перепрыгнуть оба трупа сразу и карабкались наверх, так что пара мгновений передышки у него была. Он бросил быстрый взгляд за плечо — Алва чертил внутри круга какие-то символы своей кровью. Его кинжал был по самую рукоять загнан в доски пола в центре, и сапфиры источали слабый, но заметный синий свет. Сбоку раздался тихий вскрик, и Дик в отчаянном порыве развернулся туда. Разрубленный змей! Валентин все же не удержал крыс на расстоянии, отвлекся на слугу и пропустил укус. Он уже успел стряхнуть тварь со своей руки, раздавить ей хребет сапогом, но белая перчатка пропитывалась кровью возле запястья, и Дик по себе знал — держать в правой руке шпагу у Валентина больше не выйдет. — В круг! — крикнул он, отталкивая его внутрь, под защиту свечей. Тот неловко покачнулся, но умудрился как-то не наступить ни на один из вычерченных Алвой символов. Затем перехватил шпагу левой и нанес последний удар, сверху вниз пронзая горло подобравшемуся близко слуге. — Не высовывайся, — шикнул на него Дик и заступил путь наружу, принимая на клинок очередную крысу. Взбесившийся колокол снова начал отбивать удары — пять, семь, десять... двенадцать. Луна ни на бье не сдвинулась со своего места на небе. Вечная полночь вступала в свои права, и Дик понял — их не выпустят отсюда, пока тварь жива. Внезапно все стихло. Крысы замерли на мгновение, забыв, кажется, даже дышать, а затем прыснули по углам так же быстро, как появились. Слуги, пошатываясь, побрели прочь. Луна больше не напоминала прокаженную, и в ее свете — теперь совсем обычном лунном свете — было видно, как растаял иней. — А вот сейчас, юноши, начинается самая забавная часть действа, — со странным весельем в голосе проговорил Алва. — Ричард, в круг! Больше вам снаружи делать нечего. Дик послушался, втайне радуясь передышке — правая рука изрядно устала. Символы, начерченные алвиной кровью, вспыхнули, плеснули на носки сапог темно-красным отблеском, и тут же потухли. Впрочем, не до конца — видно было, как на изгибах тускло мерцают бордовые переливы, словно в дотлевающих углях. Тишина давила на уши, оглушала хуже самого громкого крика. Дик нахмурился — смутное воспоминание о чем-то похожем вертелось на краю сознания, но никак не хотело выплывать на поверхность. Так ли это было важно сейчас? — Иди сюда, — вполголоса позвал Алва. — Я знаю, ты рядом. Хватит прятаться, выходи. "Вам приключений не хватает?" — едва не воскликнул Дик, возвращая эру его же слова. Он оглянулся — на губах Алвы играла ироничная, чуть снисходительная улыбка. С такой он при Дике беседовал с придворными хлыщами. С такой же, наверное, мог бы вызывать на дуэль сразу четверых. В углу возле покосившегося стола сгустились тени. Дик перехватил кинжал поудобнее, выдохнул сквозь зубы, снова вставая на изготовку. — Расслабьтесь, юноша, — на плечо легла остро пахнущая кровью ладонь. — Это уже не ваша битва. — Бой моего эра — мой бой, — упрямо откликнулся Дик, но его словно не услышали. Все с той же улыбкой сумасшедшего на губах Алва похлопал его по плечу и сделал шаг за пределы круга. — Хочешь моей крови? Ну так возьми! — он сжал в кулак порезанную руку, перевернул пальцами вниз. Кап. Кап. Кап. Багровые капли на полу почти ничем не отличались от бледных. Тень возле стола взметнулась воронкой непроглядного мрака. По залу прокатился не то стон, не то вой, который ни одна живая душа не смогла бы издать, и в нем слышались голод, ярость, радость. Капли — все, и бледные, и кровяные, — разом втянуло внутрь неведомой силой. Воронка разрослась, начала менять очертания. Дик понял, что изо всех сил сжимает кинжал, только когда рубины впились ему в ладонь. Он хотел было броситься за Алвой, остановить, вернуть в круг, не дать этому безумцу накормить собой тварь, но его ноги как будто приклеились к полу. Воронка потянулась к ним через весь зал, нависла широким горлом над головой Алвы, неестественным ветром встрепала волосы. Тот даже не подумал отступить или хотя бы поднять руку в защитном жесте. Да полно, было ли у него, чем защититься? Кинжал все так же тускло светил сапфирами в середине круга. Алву, казалось, это совершенно не трогало. Дик со своего места не мог видеть его лица, но готов был поручиться, что он все так же безмятежно улыбается навстречу тьме, вот-вот готовой поглотить его без остатка. Воронка отчего-то медлила. Подрагивала краями, приближалась, и тут же, будто обжегшись, отдергивалась, не доставая до Алвы на какую-то долю бье. — Ну хватит, — Алва разговаривал с тварью, как с путающейся под ногами левреткой — лениво, снисходительно, чуть раздраженно. И пнуть жалко, и терпеть давно надоело. — Развлеклись немного, и довольно. Покажи свою истинную форму! Воронка снова дрогнула, изогнулась, отодвинулась на несколько бье, сжимаясь, словно перед прыжком. — Не дури, — в голосе Алвы прорезалась сталь. — Древней кровью приказываю! Тварь зашипела, заметалась, как ошпаренная кипятком кошка. Очертания воронки смазались, скатываясь в клубок жуткой, всепоглощающей материи, смотреть на который было больно — как если бы солнце источало не свет, а тьму. Дик отвел взгляд и толкнул в плечо Валентина, чтобы тот тоже не вздумал туда глядеть. Порчу можно было получить и за меньшее. — Так-то, — благодушно произнес Алва. Дик, не видя, тут же представил, как он небрежно чешет призрачную левретку за ухом. — А теперь уходи и забирай свою свору с собой. Мои владения для тебя закрыты, и моя кровь будет тому порукой! «Причем тут Кэналлоа?» — удивился про себя Дик, но перебивать не стал. До него опять донеслось шипение — в этот раз громче, рассерженнее. Оглушительный звон — Дик невольно поднял голову на звук и успел увидеть, как разлетается сверкающими осколками люстра под потолком. Пара кусков алатского хрусталя вонзилась прямо у носков алвиных сапог, и тот брезгливо отступил на полшага. Крыша натужно заскрипела, заходила ходуном, вот-вот норовя оторваться и рухнуть, погребая их под собой. Тварь закричала. Этот крик невозможно было выносить, оставаясь в своем уме. В нем сплетался бессвязный лепет безумцев, вопли сжигаемых заживо, рыдания плакальщиц, ржание бьющихся в агонии лошадей и последний визг попавшей под каблук крысы. Крик зарождался прямо внутри головы, вскипал жидким огнем за закрытыми веками, проникал под кожу, нестерпимо жег, вздувался огромными волдырями, лопался, разбрызгивая вокруг то, чему нет названия ни в одном из человеческих языков… Дик пришел в себя, лежа в кругу, подтянув колени к животу, закрыв голову руками. — Вставайте, юноши. Уже можно, — прозвучал откуда-то сверху знакомый баритон. Исстрадавшимся ушам Дика он показался прекраснее всего, что он когда-либо слышал до сих пор. — И да, — продолжил Алва. — Как ни сложно мне это признавать, но вы, Ричард, были правы. По крайней мере, часть нечисти, наводнившей столицу, не имеет никакого отношения к Надору. От удивления Дик рывком сел, не давая себе времени как следует очнуться. Это что, были почти извинения? — Как вы узнали? — спросил он, с трудом не дав сорваться радостному «а я говорил!» — Ваш закадычный недруг изволил почтить меня беседой, — произнес Алва, возвращаясь к своему обычному насмешливому тону. — И говорил он отнюдь не на северном диалекте. — Я, кажется, что-то слышал, — подал голос Валентин. — Перед тем, как оно начало… Дик развернулся к однокорытнику. Выглядел Валентин так себе: бледное лицо выцвело до синевы, под глазами залегли тени. Колет и бриджи были покрыты слоем пыли, волосы сбились на бок. Под носом запеклась маленькая капля крови — по всей видимости, он дорого заплатил за возможность подслушать чужой разговор. Впрочем, Дик и сам наверняка выглядел не лучше. — Всего пара слов… Qui scitis, кажется, — продолжил Валентин, поднимаясь. Несмотря на неуверенный тон и помятый вид, держался он с достоинством. Дик даже проникся к нему некоторым уважением: видно было, что на охоте он если и бывал, то от силы пару раз, однако не тушевался и наделал куда меньше ошибок, чем Дик в свое время. — «Те, кто знают», — перевел он, поправляя одежду. — «Даже те, кто знают, не помнят». Понятия не имею, что он имел в виду. Алва с независимым видом пожал плечами, отчищая от невидимых пылинок лезвие кинжала. Дик покрутил в голове фразу, переставил местами слова, проговорил вслух: — Те, кто знают… Что? И тут на него наконец-то снизошло озарение. — Нет ничего тише крика и оглушительнее тишины. Немногие знают, а те, кто знают, не помнят. Он уже пришел — и останется. — Юноша? — Алва оторвался от кинжала и поднял на него вопросительный взгляд. — Мне об этом уже говорили. Паоло, — Дик на всякий случай посмотрел по сторонам, называя имя выходца. — Он приходил ко мне в ночь своей смерти. Просил запомнить… — И вы молчали, — Алва резким движением вбросил кинжал в ножны и скрестил руки на груди. — Я думал, вам будет не очень-то интересно, — огрызнулся Дик. — Уж явно меньше, чем балы и приемы. — Впредь имейте в виду, что мне интересно все, — ледяным тоном процедил Алва. — Особенно то, что касается разгула нечисти в столице. Поэтому если вас снова решит осчастливить предупреждением выходец, не сочтите за труд оповестить меня сразу же, даже если это случится прямо посреди менуэта на Изломном балу во дворце. Вам ясно? — Ясно, — Дик кивнул и почувствовал, как уголки губ помимо воли разъезжаются в улыбке. Вот теперь-то, кажется, у них начнутся интересные деньки! — Валентин, пойдемте к выходу — я оставил лекарский набор в переметных сумах. Ричард, приберите здесь, будьте добры, — тон Алвы смягчился, и Дик заметил, что его снова назвали по имени. Он решил счесть это хорошим знаком. *** — От тренировки по фехтованию вы сегодня освобождены, — великодушно заявил Алва на пороге своего кабинета. — Налейте мне вина и идите спать. Утренняя скачка заметно улучшила его настроение, и Дику начало казаться, что он уже прощен. Не желая разрушить это хрупкое перемирие, он послушно потянулся к корзине с бутылками. — Вы ведь не убили его? — спросил он, переливая вино в кувшин. — Только прогнали? — К сожалению, — Алва уже откинулся на спинку кресла и с тихим перезвоном пощипывал струны гитары. — Не думаю, что таких, как он, вообще можно убить. Они родились не под нашими звездами, юноша, так что, может статься, и смерть встречают только где-то там… Он неопределенно махнул рукой вверх и в сторону. — Почему они приходят? — тихо спросил Дик, пользуясь тем, что эр в кои-то веки разговорился. — В древних книгах написано, их можно призвать, хотя нигде не описан ритуал. Еще там говорится, что они как-то умеют встраиваться в наш мир, проникать в саму суть окружающей материи: могут принимать знакомый облик, воплощаться в твердую оболочку, говорить на языке призвавшего их. — А зачем вы запретили ему появляться в Кэналлоа? — В Кэналлоа? — Алва вздернул бровь. — Я запретил ему появляться во всем Талиге. — Но как же… «Мои владения», вы так сказали. — Налейте себе тоже, — распорядился Алва. — Спать вы, по всей видимости, не собираетесь. Он подождал, пока Дик наполнит два бокала и устроится в кресле напротив, и только потом продолжил: — Иногда приходится брать на себя больше ответственности, чем хочется. Видите ли, Ричард, если все станут сидеть у себя в родовых замках и уделять внимание только своим делам, никто не будет видеть цельной картины. У каждого полка есть свой полковник, но армии нужен генерал, чтобы смотреть дальше их всех. Дик понятливо кивнул. В древних трактатах он читал, что раньше, в абвениатские времена, таким «генералом» был Ракан, а его «полковниками» — Повелители и их доверенные вассалы. Но вот уже Круг как Раканы оставили свои владения, и хорошо, что им нашелся другой хранитель. — А кто тогда вместо вас следит за Кэналлоа? — спросил Дик. — Я, помнится, уже как-то говорил вам, что не обязательно пребывать дома все время, чтобы дела там шли на лад, — иронично откликнулся Алва и с неожиданной теплотой в голосе добавил: — Вы тоже так научитесь когда-нибудь. Просто дайте себе время повзрослеть. «Я уже и так взрослый!» — хотел было вскинуться Дик, но вовремя остановился. Это бы выглядело уж слишком по-детски, как бравада пятилетнего малыша, убеждающего родителей подарить ему на Излом настоящего морисского жеребца. — Вы говорили, севером управляет герцог Ноймаринен, — неуклюже сменил он тему. — Но тогда зачем мы брали на эту вылазку графа Васспарда? Он же едва ли умеет обычных пикси изгонять. — Вот заодно и научится, — Алва требовательно постучал ногтем по стенке бокала и, пока Дик снова наполнял его, пояснил: — Рудольф не вечный и не двужильный. На северных границах никогда не было спокойно, а в последнее время особенно, так что пора Приддам вылезать из своих глубин и браться за дело. И если господин супрем не желает обучать отпрысков ремеслу, этим займусь я, — желчно добавил он. — Всех на охоте не перестреляют. Дик поежился. Он краем уха слышал что-то о трагичной судьбе старшего брата Валентина, но не думал, что тот мог умереть из-за алвиного обучения. Надо будет как-нибудь осторожно расспросить самого Валентина, вдруг ему нужна помощь, защита… Он ведь мог и погибнуть этой ночью. — Но да кошки с ними, с Приддами, — недовольно произнес Алва. — Разговоры о них вгоняют меня в тоску, а тосковать я сегодня не намерен. Расскажите лучше о Надоре, Ричард. К чему вас так неотрывно тянет, к промозглой сырости или к пыльным камням цвета эсператистского траура? — Чтобы вы опять посмеялись? — обиженно насупился Дик. В голове немного шумело — он редко пил вино, а уж крепкую «Кровь» и вовсе пробовал впервые. — Конечно, вам, южанам, мы все кажемся бледными червями на выстывшей земле. У нас не цветут цветы круглый год, и фрукты не зреют, и вообще снег сходит только к Весенним Молниям… Но я бы ни за что не променял Надор на это ваше Алвасете! — заключил он пылко. — И почему же? Расскажите, я обещаю выслушать со всей серьезностью. Дик оторвал взгляд от последней капли вина, перекатывавшейся по дну бокала, и подозрительно посмотрел на эра. Алва даже не пытался скрыть свою обычную ироничную усмешку, и это странным образом обнадежило. Он хотя бы не притворялся — может, был честен и в словах? — Я даже не знаю, как рассказать, — вздохнул Дик, отставляя пустой бокал. — Вот если бы вы согласились со мной съездить туда… Матушка, конечно, была бы в ярости, но законы гостеприимства попрать бы не посмела. И вот тогда я бы вам все показал! Вы бы своими глазами увидели… Поначалу он, стесняясь, описывал сухо, нескладно, будто сочиняя отчет в канцелярию, опись владений герцога Окделла на шестнадцати листах: сосновые рощи, узловатые кедры в распадках, жемчужные слезы росы на траве — и как он в детстве каждый год ловил тот волшебный миг, когда они впервые застынут хрупкой ледяной крупой. Где-то в этот момент он обнаружил, что его бокал снова полон, но не придал этому значения. Он ведь как раз рассказывал, что осенний воздух в Надоре пахнет подмерзшими яблоками и терпкой полынью, что туман по утрам поднимается клочьями из долин, от чистых, недвижных, словно плиты мрамора, озер, ползет по горным склонам, цепляясь прядями за можжевельник и мох. Старая Нэн поведала ему, когда он был совсем мал, легенду про туманных дев, что плетут косы из облаков и плачут по берегам горных рек — красивая сказка, жаль, что самих дев Дик так никогда и не видел. На третьем бокале он так разошелся, что почти забыл, кто его слушает. Он слишком долго скучал по дому, и теперь невысказанная тоска прорвала плотину и морем слов изливалась наружу, в жаркую полутьму кабинета. Он рассказывал о морщинистых надорских скалах — вовсе они не серые, эр Рокэ! Зимой, укрытые снегом, они блестят так, что больно глазам, и следы лавин на дальних склонах похожи на драгоценное алатское кружево. А летом, открытые солнцу, они светятся, горят слюдой, подмигивают вкраплениями кварца — знаете, на Седом пике в десяти хорнах к северу от замка вообще весь склон усыпан гранатами! Мелкими, конечно, даже добывать их нет смысла, но все равно, разве не чудно — лезешь наверх прямо по драгоценным камням! — А на северной стороне Медвежонка есть ледопад, который не тает уже много лет, — Дик махнул бокалом, очерчивая в воздухе причудливую форму. — Его зовут Слезы Элиан, про него есть одна история — не знаю, правда или нет… Алва слушал внимательно, почти не перебивал, только иногда переспрашивал то или иное слово, если Дик вдруг сбивался на надорский говор. Дик и сам не заметил, как от простых описаний природы и старых сказок перешел к сокровенному, чего до сих пор не рассказывал никому, кроме семьи. Как собирал букетики диких цветов для Айри: желтые горные маки, лиловые колокольчики, пронзительно-синие аквилегии, огненные жарки. Сестра болела тогда и не могла сама выйти на прогулку, так что Дик каждое утро приносил ей кусочек лета прямо в спальню, забрызгивая одеяло росой. Как однажды нашел на старой скале с вепрями большую друзу горного хрусталя — и не решился даже тронуть, чтобы не разрушить хрупкую красоту кристаллов. Так и ходил любоваться, пока землетрясением ее не унесло куда-то далеко. Как на севере, почти на самой границе, на спор с сыновьями барона Маккейфри лазил по скале — кто быстрее. Он тогда добрался до вершины вторым, сразу после старшего баронета, смешливого Финчли, но ободрал все ладони и голени о шершавый камень. Джек потом долго ворчал, готовя хозяину целебную мазь. Как по крупицам постигал ремесло охотника, ошибался, набивал шишки, пытался столковаться с неуживчивой и суровой северной нечистью, как спорил с матушкой и терпел ворчание фамильной баньши, как впервые изгнал настоящую келпи из пруда… Он понял, что язык начал понемногу заплетаться, слова перестали складываться во фразы, а истории потеряли начало и конец, только когда Алва тихо, с какой-то затаенной грустью в голосе произнес: — Идите-ка спать, Ричард. Я позову Хуана, чтобы проводил. И Дик, совершенно опустошенный, пьяный и счастливый, даже не нашел в себе сил возразить. *** Когда он наконец-то добрался до спальни, часы в гостиной громко пробили одиннадцать утра. Давно рассвело, сквозь плотные шторы в комнату пробивалось по-летнему яркое солнце, легкий сквозняк невесомо колыхал бумаги на прикроватном столике. Немым укором среди них лежал пустой сиреневый конверт. — Вот ведь… — Дику даже не хватило запала как следует выругаться на свою забывчивость. И что теперь про него подумает та дама? Даже выехав сейчас, он никак не попадет в аббатство вовремя. Да и к тому же приехать к эрэа, благоухая ночными возлияниями, в одежде, собравшей на себя всю пыль Лаик, сонным и рассеянным… Уж лучше не приехать вовсе! Но ведь это грубо. Бедная незнакомка рисковала столь многим, она заслуживает хотя бы личной встречи. Но разобранная постель так манила, а стоять на ногах все равно не было сил… Со стола, громко стукнув о край латунным переплетом, упала «Демонология». Дик поморщился и, не оборачиваясь, приказал: — Вилли, верни книгу на место и прекрати дурить. — Я просто обрадовался, что вы вернулись, тан, — нахально заявил полтергейст. Впрочем, «Демонологию» он все-таки бережно положил на место. — Я ненадолго, — вздохнул Дик. — Мне надо будет еще съездить кое-куда… Или нет. Он окинул проявившегося Вилли долгим задумчивым взглядом. — Скажи-ка мне вот что. Ты ведь умеешь принимать разные формы… А в человека когда-нибудь обращался? В другого, не в себя. Вилли задумчиво покачал головой, покусал ноготь на указательном пальце. По его призрачному телу пробежали волны, оно сгустилось, стало почти настоящим — на взгляд поди отличи. В прижизненном виде он был на две головы ниже Дика и куда костлявее, но если бы ему удалось хотя бы ненадолго притвориться… — Попробуй стать мной, — попросил Дик. — Хочу кое-что проверить. Вилли серьезно нахмурился, снова изменяясь, вытягиваясь на глазах. Черты его лица смешались, как тесто под руками кухарки, и кто-то незримый начал лепить из них новый облик. Твердый подбородок с ямочкой посередине, чуть курносый нос, серые глаза с длинными густыми ресницами, высокий лоб… — У меня что, веснушки? — недовольно пробормотал Дик. — Чуть-чуть, — Вилли сморщил нос и хихикнул. — Похоже, тан? — Очень. Дик не покривил душой — он и впрямь будто бы гляделся в отражение. Нашел даже мелкую царапинку на шее, оставшуюся с ночных приключений, и поежился от странного тревожного ощущения. Протянул руку, чтобы растрепать русые вихры двойника — и только вздохнул разочарованно, когда пальцы прошли сквозь волосы. — Нет, тан, совсем как живой я не стану, — Вилли грустно вздохнул. — Только на вид. Да и на вид, если приглядеться, можно было рассмотреть, как просвечивают предметы через кончики пальцев, пряди отросших волос. — Сгустись немного, — распорядился Дик, отходя на шаг. — Пусть ты будешь меньше, но плотнее. Вилли съежился, становясь на полголовы ниже, и Дик удовлетворенно кивнул — так и впрямь было лучше. Навряд ли неизвестная дама так уж хорошо запомнила его рост и ширину плеч. — У меня есть для тебя третье желание, — произнес Дик, еще раз окидывая взглядом полтергейста. — К полудню ты должен быть в аббатстве Святой Октавии. Тебе нужно будет только во двор, так что святости не бойся. Там с тобой встретится некая особа — сделай вид, что ты это я, развлеки ее разговорами, а в конце встречи скажи, что не желаешь ее более компрометировать и с тоской в сердце уходишь навсегда. Не давай никому к себе прикасаться, не исчезай, веди себя пристойно. Потом вернешься, доложишь, и можешь быть свободен. Понял? — Понял, — кивнул Вилли. Кривоватая ухмылка смотрелась на диковом лице странно и чуждо, и настоящий Дик страдальчески поморщился. — Иди уже. Полтергейст мгновенно испарился. Дик не глядя повалился навзничь на перины и блаженно вздохнул. Уже отходя в сон, он мимолетом удивился, что Вилли, вроде бы, даже не обрадовался долгожданному освобождению, но решил подумать об этом позже. Когда проснется.